Geum.ru

Вропу, с которой, после долгого разобщения, ей пришлось в XVIII веке сближаться, нельзя, конечно, ожидать, чтобы паука права развивалась в России самостоятельно

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   6   7   8   9   10   11   12   13   14

Наиболее обширная работа в этой области написана присяжным поверенным Гордоном «Представительство в гражданском праве», 1879, составляющее переработку отдельных статей, помещенных ранее в юридических журналах. В своем сочинении г. Гордон захватывает много вопросов. Он говорит как о добровольном, так и законном представительстве, о доверенности, о товариществе, о negotiorum gestio, которое он называет фактическим представительством, о душеприказчичестве. В его сочинении дано место как теории, так и практике, русскому законодательству уделяется значительное внимание. Автор придает большое значение сравнительному изучению русского гражданского права и потому сравнительный элемент играет немалую роль в его труде. У г. Гордона мы находим объяснение общего интереса к представительству и по отношению к нему лично объяснение заслуживает полного доверия. «Живой обмен ценностей, существующий в настоящее время, не только между частями одного и того же государства, но и между различными государствами, гласный суд и, обусловливаемое им, необходимое для уравновешения силы состязающихся в суде сторон, сословие поверенных, существование множества юридических лиц, имеющих столь важное значение в различных отраслях экономической деятельности нашего времени – все это придает представительству громадное значение в промышленном и юридическом быту современной Европы» (стр. 8). Главное достоинство произведения г. Гордона заключается в том, что на юридическое отношение, вызванное новыми условиями жизни, он смотрит с точки зрения современного права. Главный недостаток состоит в слабости юридической конструкции, в отсутствии точного определения понятия о представительстве. «Представительство имеет значение замены одного лица другим, понятие о юридической замене лиц составляет основную, фундаментальную идею представительства» (стр. 7). «Практическая суть представительства – юридическая деятельность одного лица взамен другого» (стр. 33). Таковы неясные признаки важного института гражданского права. Тем не менее, по своим частностям, сочинение г. Гордона заслуживает полного внимания.

Из всех указанных работ по рассматриваемому вопросу выше всех, в научном отношении, стоит сочинение профессора московского университета Нерсеса Иосифовича Нерсесова. «Понятие добровольного представительства в гражданском праве», 1878, составляет его магистерскую диссертацию. Сочинение состоит из трех частей: в первой сравнение представительства с другими сходственными юридическими институтами, во второй – установление понятия добровольного представительств, в третьей – об отношении положительного права к этому институту. Институт представительства есть продукт творчества новых народов, появившийся вследствие усложнения юридических отношений и благодаря освобождению права от первоначального формализма (стр. 11). Поэтому разработка его на римских началах совершенно невозможна. Выяснить природу представительства возможно из судебной практики и путем сравнительного правоведения. Восставая против господствующего в Германии учения, признающего представителя единственным и настоящим контрагентом и прибегающего к фикции, будто воля представителя должна рассматриваться как воля представляемого, г. Нерсесов говорит: «вообще фикция ведет к ложному и неправильному представлению понятий, она дает основание к признанию того, чего нет в действительности» (стр. 84). Этот взгляд на фикции был уже выражен, как мы видели, Мейером, и снова развит г. Муромцевым в его сочинении «О консерватизме римской юриспруденции» (стр. 96). Обоснование данного института г. Нерсесов находит в том, что «существование представительства, как понятия искусственного, уклоняющегося от естественного порядка, можно исключительно объяснить санкцией положительного права» (стр. 85). «Представительство основано на идее предпочтения общественного интереса перед частным» (стр. IV) и этим обусловливается законодательная санкция. Юридическую конструкцию г. Нерсесов предлагает в следующем виде. «Из формулы представительства видно, что свойства контрагента и юридического субъекта распределяются между двумя различными лицами: представителем и его принципалом». «Первый заключает юридическую сделку, следовательно является настоящим контрагентом, второй непосредственно приобретает из оной права и обязанности, следовательно считается первоначальным и настоящим юридическим субъектом по такой сделке» (стр. 86). Сочинение г. Нерсесова было встречено не сочувственно; один из его критиков г. Фальковский упрекал «за априорное установление понятия представительства» (Юрид. Вестн., 1878, № 11, стр. 645), а другой, г. Рихтер, нашел два недостатка, а именно методологическую неправильность определения института после сравнения его с другими и слишком большое внимание к римскому праву в ущерб русскому (Журн. Гр. и Угол. Права, 1879, № 1, стр. 233–234). Оставление без внимания русского права достаточно оправдывается тем, что основной задачей г. Нерсесова, по его словам, было только правильное определение представительства, установление теоретического понятия о нем (Крит. Обозр., 1879, № 16, стр. 25). Но это соображение едва ли объясняет преобладание материала римского права над материалом вообще современных законодательств. Весьма одобрительно отнесся к сочинению г. Нерсесова г. Муромцев в Сборнике Госуд. Знаний за 1879, № 7, стр. 70.

Докторская диссертация г. Нерсесова представляет историко-догматическое исследование «О бумагах на предъявителя с точки зрения гражданского права», 1889. После введения, посвященного определению понятия о ценных бумагах, классификации их, автор дает исторический очерк происхождения бумаг на предъявителя и потом догматический очерк учения о бумагах на предъявителя. Исследование это выполнено с той же добросовестностью, как и первое. Вопрос, поднятый г. Нерсесовым, так же мало связан с римским правом, как и вопрос о представительстве. Но во втором своем произведении профессор Нерсесов решительнее отрекается от римских начал, чем в первом. «Римское право, – говорит он, – имеет для настоящего времени интерес исторический и служит прекрасной школой для подготовления юристов, но нельзя искать в нем ответа на все вопросы, встречающиеся в жизни других народов во всякое время» (стр. 80). Нерсесов определяет бумаги на предъявителя как «односторонние формальные обязательства, циркулирующие в обороте наподобие реальных вещей» (стр. 89). Юридическим основанием возникновения бумаг на предъявителя служит односторонне обещание должника; для приобретения же права из них необходимо владение документом. Отсюда видно, что автор различает эти два момента, возникновения и приобретения права (стр. 80), хотя не отграничивает их точнее. Остается невыясненным, как возникает право до приобретения его кем-либо? Таким образом, мы видим, что по вопросу о природе бумаг на предъявителя г. Нерсесов примыкает к теории, известной в германской науке под именем Kreationstheorie. В системе гражданского права автор отводит бумагам на предъявителя место между вещным и обязательственным правом. «Некоторые из институтов гражданского права стоят как бы на рубеже вещного и обязательственного права. К числу их относятся и бумаги на предъявителя. По некоторым свойствам они подлежат определениям обязательственного права, а по другим – вещного права» (стр. 87). Когда речь идет о возникновении без именного документа, то следует руководствоваться началами обязательственного права. Когда же приходится иметь дело с бумагами на предъявителя во время циркулирования их в гражданском обороте, то следует к ним применять нормы вещного права (стр. 88). Однако едва ли можно согласиться с автором в том, что установленное в римском праве различие области вещного и обязательственного права теряет в настоящее время свой резкий характер. Рассматривая вопрос о том, кому принадлежит право выдачи бумаг на предъявителя, г. Нерсесов находит, что «нет общего, правового основания, чтобы не признать за частными лицами права обязываться пред предъявителем документа» (стр. 129). В отношении русского законодательства автор утверждает, что «за частным лицом остается право выпуска всяких бумаг на предъявителя, не подходящих под понятие денежных знаков» (стр. 133). Особенно спорным является вопрос о виндикации бумаг на предъявителя. Г. Нерсесов держится того взгляда, что, как не страдает от того торговый оборот, по ясному смыслу наших законов безусловное применение виндикационного иска к бумагам на предъявителя не подлежит сомнению (стр. 176–177). Того же взгляда придерживается в нашей литературе г. Победоносцев (Курс гражданского права, т. III, стр. 252), г. Окс в своей статье «Виндикация» (Журн. Гр. и Угол. Права, 1874, № 3, стр. 1–7). Существует, однако, и противоположное мнение, защитником которого является, напр., профессор Цитович в «Очерке основных понятий торгового права», стр. 139–140, в Учебнике торгового права, стр. 192.

При рассмотрении юридической природы представительства указанные исследователи должны были останавливаться на отличии этого правоотношения от договора в пользу третьих лиц. Но, кроме того, мы имеем еще две специальные работы по этому вопросу, барона Нолькена, «Договоры в пользу третьих лиц», 1885, опыт теоретического исследования по гражданскому праву, и Дубовицкого «Договоры в пользу третьих лиц», обширная статья в Юридическом Вестнике за 1885, № 6–7. Сочинение второго из приведенных авторов, по систематичности и последовательности, оставляет далеко за собой первое. Оно делится на 3 части, из которых первая содержит определение договора в пользу третьих лиц, вторая – историю этого вопроса и третья – догму. Первому автору, барону Нолькену, принадлежит еще другое сочинение, не оконченное впрочем. «Учение о поручительстве по римскому праву и новейшим законодательствам», 1884, которое содержит в себе определение поручительства и отличие его от других смежных юридических отношений, очерк исторического развития института и начало догмы (общие условия действительности поручительства). Исходная точка зрения автора – римская и главное внимание его обращено на римское право.

Рассматривая основание представительства, внутреннюю сторону отношения, исследователи этого института невольно коснулись вопроса о комиссионном договоре. Однако договор этот имеет специального исследователя в лице известного практика, г. Носенко, который написал большую статью в Журнале Гражданского и Уголовного Права «О договоре комиссии» (1879, № 1, 2, 3, 4, 1882, № 6, 8, 9). Автор устанавливает совершенно правильное теоретическое понятие о комиссионном отношении как о деятельности от своего имени за чужой счет, согласно со взглядом германского права, в котором он оспаривает только признак профессиональности (1879, № 1, стр. 94). Автор дает сравнительное догматическое изложение договора, и как знаток практики, обращает главное внимание на решение вопросов с точки зрения русского права. О юридической природе комиссионного договора мы имеем еще небольшую заметку г. Миловидова в Юридическом Вестнике (1879, № 11). По поводу этого договора поместил две статьи в Журнале Гражданского и Уголовного Права другой практик г. Садовский «Договор комиссии и несостоятельность участвующих в нем лиц» (1890, № 5) и «Договор комиссии по действующим законодательствам и по нашей судебной практике». Обе статьи не имеют никакого, ни научного, ни практического значения.

Особенную трудность представляет у нас разграничение договоров запродажи, купли-продажи, поставки. Решение этого вопроса тем важнее, что с ним соединен значительный практический интерес ввиду той роли, какую играют эти договоры в гражданском обороте. Между тем русская литература не имеет полного догматического исследования относительно этих договоров, а юридическая природа их и отличительные признаки остаются до сих пор спорными. Достаточно сказать, что такие цивилисты, как Мейер и Победоносцев, придерживаются совершенно противоположных взглядов на куплю-продажу: первый считает ее за договор, второй – за действие, которым переносится право собственности с одного лица на другое. Постановления нашего законодательства о купле-продаже нашли себе комментатора в лице Любавского, написавшего «Опыт комментария законов о купле-продаже» (Юрид. Вестник, 1869, также в Юридических монографиях, т. III). Практический интерес к вопросу исследования Любавский объясняет тем, что «издание Высочайше утвержденного 14 апреля 1866 года Положения о нотариальной части, изменившего в нашем отечестве всю систему совершения актов и договоров и порядка укрепления имуществ, должно побудить юристов к изучению не только буквы, но и духа постановлений по сему предмету свода законов» (Юрид. Вестник, 1869, № 4, стр. 3). На куплю-продажу Любавский смотрит как на договор (стр. 6). В противоположность этому постатейному комментарию с историческими и литературными пояснениями, г. Пестржецкий в своей статье «О договоре купли-продажи» (Журн. Гр. и Уг. Права, 1873, № 6, 1874, № 1) имел в виду дать систематическое изложение русского права в его бытовой форме. «Задача настоящего труда, – говорит г. Пестржецкий, – представить читателям обозрение состояния нашей судебной практики по делам о купле-продаже (1873, № 6, стр. 25). Статья делится на две части, в первой указывается на главнейшие моменты договора купли-продажи в европейских законодательствах, преимущественно во французском и прусском, а во второй автор следит, по решениям гражданского кассационного департамента сената, за развитием этого учения у нас и делает его оценку. Однако нужно заметить, что в изложении не замечается никакой последовательности, это скорее решение отрывочных вопросов, вытекающих из договора купли-продажи. Той же цели, выяснению существенных признаков последнего, посвящена статья г. Змирлова «О договоре купли-продажи, запродажи и поставки по нашим законам» (Журн. Гражд. и Угол. Права, 1882, № 3). К решению этого вопроса г. Змирлов старается приблизиться главным образом с точки зрения исторической.

Насколько неясно различие в договорах купли-продажи, поставки и запродажи, насколько такая неясность вредна для практики, показывают лучше всего прения в с.-петербургском юридическом обществе по поводу читанных в 1880 году рефератов на эту тему гг. Юренева и Рихтера. Члены ученого общества, теоретики и практики, выказали самые противоречие взгляды, едва ли допускающие какое-либо соглашение. Достаточно сравнить тезисы обоих референтов-практиков, чтобы увидеть, как должен страдать торговый оборот от такой неясности в конструкции основной его сделки. Положение № 3 г. Юренева гласит, что продавать имущество может только собственник, тогда как г. Рихтер, в положении № 1 говорит: при купле-продаже движимости со сдачей на срок не требуется, чтобы продавец в самый момент заключения сделки был собственником продаваемой вещи. В положениях № 2 и 4 г. Юренева высказывается, что объектом купли-продажи может быть только индивидуально определенная вещь или имущество, против чего г. Рихтер, в положении № 2, заявляет, что предметом купли-продажи могут быть вещи, определенные лишь по родовым признакам, и наоборот, предметом поставки могут быть вещи, определяемые по индивидуальным признакам. По мнению г. Юренева (положение № 6), договор поставки отличается от договора купли-продажи тем: а) что предметом поставки служит имущество, определенное лишь по роду, количеству и качеству, а при продаже требуется более точное определение имущества, b) что поставщик обыкновенно не бывает при заключении договора собственником поставляемых вещей, тогда как, при продаже, продавец должен быть собственником предмета сделки, с) что при поставке срок – существенное условие, а при продаже он назначается лишь в виде исключения. Совершенно иначе смотрит на дело г. Рихтер (положение № 3). Различие между договорами купли-продажи и поставки заключается в том, что предмет первого составляют вещь или вещи, доставляемые или не доставляемые в известное время, а предметом договора поставки служит совокупность как вещей, так и действий, направленных к их доставке, составляющая для поставщика предприятие по своей сложности, обширности и ценности.

По договору поклажи в русской литературе имеется догматическая работа Хоткевича «О договоре поклажи или отдаче и приеме на сохранение движимого имущества между частными лицами», помещенная в Московских Университетских Известиях (1869, № 9, 1870, № 1, 3, 7, 8 и 9). Сочинение не отличается научными достоинствами, страдает отсутствием систематичности изложения и поверхностным решением многих вопросов договора поклажи. Договор товарищества в общем не нашел себе исследователя, только акционерное товарищество рассмотрено в ясной, хотя и не особенно глубокой работе Писемского «Акционерные компании с точки зрения гражданского права», 1876. Автор прибегает к сравнительному приему, а, переходя на русскую почву, не ограничивается законодательным материалом, но обращается к уставам акционерных товариществ. Сочинение г. Тарасова об акционерных компаниях, проникнутое полицейской точкой зрения, не имеет отношения к гражданскому праву. Издание общего устава российских железных дорог вызвало несколько комментариев к нему Вербловского, Квачевского, а в последнее время целое сочинение присяжного поверенного г. Рабиновича «Теория и практика железнодорожного права по перевозке грузов, багажа и пассажиров», 1891 года. Со стороны догматической разработки русского права и критической оценки его постановлений, это произведение заслуживает полного внимания. Автор не упускает ни одного вопроса, который может возникнуть в этой области и решения его отличаются солидностью благодаря основательной мотивировке. Но теоретическая часть сочинения весьма недостаточна. Его анализ природы договора перевозки по железной дороге довольно слаб, а его литературные указания и ссылки ограничены и выбор неудачен. Автор отстаивает чисто договорный характер железнодорожной перевозки, но аргументация его неубедительна. «Обращаясь для этого к положительному закону, мы находим в нем ясный и категорический ответ. Общий устав российских железных дорог прямо признает существование договора между дорогой и отправителем» (стр. 2). Но дело не в том, как называет закон это отношение, а как он его конструирует, а именно с точки зрения установленных обязанностей железной дороги и возникает сомнение в договорном характере перевозки. Во всяком случае для практиков сочинение г. Рабиновича представляет большую ценность. По договору страхования мы имеем, если не считать книги г. Ноткина «Страхование имуществ по русскому законодательству», 1888, с неопределенным содержанием, не то экономическим, не то юридическим, прекрасную с теоретической точки зрения работу присяжного поверенного г. Степанова «Опыт теории страхового договора», 1875. Автор проявил замечательную способность к юридическому анализу и полную самостоятельность выводов. Г. Степанов исходным моментом взял экономическое понятие страхования и логически вывел из него юридическое понятие договора страхования, далеко не соответствующее господствующему воззрению на этот предмет. После исторического очерка развития договора страхования, г. Степанов устанавливает понятие о нем, причем признает, что предметом страхования могут быть только вещи физические (стр. 15), и ограничивает его от смежных правоотношений. В следующих главах автор разлагает страховой договор на основные элементы и рассматривает каждый в отдельности. Сочинение г. Степанова принадлежит к лучшим догматическим произведениям русской литературы. Мы имеем еще интересную статью г. Брандта «О страховом от огня договоре», помещенную в Журнале Гражданского и Уголовного Права за 1875, № 3 и 4.

Один из институтов, которому посчастливилось в России, – это вексель. Мы видели, что уже Дильтей уделил ему внимание, а затем профессор Мейер читал лекции специально по этому вопросу и его «Очерк русского вексельного права» остается до сих пор едва ли не лучшим средством ознакомления с теорией и практикой векселя. С того времени появилось несколько сочинений, посвященных этому институту, Миловидова, Скалова, Бараца, Цитовича. Труд Николая Алексеевича Миловидова, доцента демидовского лицея, «Вексельное право», 1876, представляет собой сжатое и ясное, но нередко поверхностное, изложение вексельного права. Автор прибегает к сравнительному приему, но главное его внимание обращено на русское законодательство. По вопросу о конструкции векселя, автор присоединяется к теории Кунтце и считает вексель за «одностороннее формальное обязательство» (стр. 35). Однако вскоре затем, в отдельной статье «Юридический характер вексельного обязательства» (Юрид. Вестник, 1880, № 4), г. Миловидов отказался от этого взгляда и перешел на сторону договорной теории. Труд проф. Цитовича «Курс вексельного права», 1887, составляет обширное сочинение по рассматриваемому вопросу. Особенную ценность в сочинении имеют ссылки на иностранные законодательства, которые приводятся автором в огромном числе, в противоположность Миловидову, который ограничился только французским и германским правом и изредка забегал в английское законодательство. Несомненно в курсе г. Цитовича подробно рассматриваются все отношения, вытекающие из обращения векселя, но мы думаем, что без вреда для содержания объем сочинения мог бы быть значительно уменьшен, потому что многословность и повторяемость автора только затрудняют уяснение его основной мысли и уменьшают педагогическое значение курса. В этом произведении г. Цитовича заслуживает особенного внимания исторический очерк развития вексельного института. Напротив, наиболее неудовлетворительной следует признать теоретическую часть, что объясняется намеренным избеганием со стороны автора всяких конструкций. Кроме сочинений, охватывающих все вексельное право, можно указать несколько монографий по отдельным его вопросам. Сюда относятся работы г. Чирихина «О протесте векселей», 1879, и «О вексельной правоспособности», 1882, но научного значения они не имеют, потому что автора задавил огромный материал, собранный из западных законодательств, в котором он не сумел разобраться. Не отличается научными достоинствами и сочинение профессора Табашникова «Прошлое векселя», 1891 года, в котором автор имел в виду изложить историческое развитие вексельного права на Западе. К сожалению, автор не взялся непосредственно за изучение средневековых источников, статутов итальянских и германских городов, а пользуется ими из вторых рук. Даже средневековая литература по вексельному праву приводится из новейших книг германских ученых. Поэтому сочинение носит характер не самостоятельного исследования, а простой компиляции, не отличающейся и внешними достоинствами. Изложение страдает отсутствием всякой последовательности и системы. Последняя глава (об индоссаменте) обнаруживает в авторе незнакомство с основными юридическими понятиями.