Как пройти тест на допинг-контроль и наличие алкоголя в крови Глава 8 Правила игры в подкидного дурака Главы 4, 9

Вид материалаПравила пользования

Содержание


Так говорил маркофьев
Научная интеллигенция
Простой народ и крестьянство
Восточное коварство
Еврейская хитрость
Негритянская лень
Озеро и лес
Что делать с этим народом?
О, спорт, ты – мир!
Не такой, а другой
Подобный материал:
1   ...   26   27   28   29   30   31   32   33   ...   51

ТАК ГОВОРИЛ МАРКОФЬЕВ

- У человека гибкая психика, - говорил Маркофьев. – Она стремительно меняется в зависимости от обстоятельств. Ты за рулем машины и ты переходящий улицу пешком – два разных создания. Сидя за рулем, ненавидишь пешеходов, которые не в состоянии купить себе авто и так и лезут под колеса. А, став пешеходом, ненавидишь богатеев-водителей, которые норовят тебя задавить. Человек быстро перестраивается и всегда находит оправдание любому своему поступку и уж тем более -изменчивости своих воззрений…

ВЗГЛЯНЕМ ШИРЕ! (суммируем усвоенное)

Вам не приходило в голову: кумиры, узнаваемые личности, герои – сами собой ничего не представляют? Достаточно послушать их случайно прорвавшиеся откровения и излияния... Осмыслить их реплики… Ничего-то они не знают, ни в чем не смыслят, уровень их обобщений и воззрений поражает убожеством. Но именно они, загадочным (а для нас теперь не таким уж непонятным) образом, обойдя конкурентов и примелькавшись, продолжают повсюду мельтешить, предлагают и навязывают себя в наперсники и кумиры… С ними работают имиджмейкеры, на них трудятся спичрайтеры, их подпирают команды помощников и референтов, их финансируют богатеи. Да они и сами уже не бедны. Из уст вчерашних недотеп льются (не их) гладкие речи, они что-то отстаивают и лоббируют, им что-то вроде бы осмысленное возражают такие же, как они, оппоненты. Через них, знаменитых и узнаваемых, проводят свою политику и осуществляют свои интересы те, кто никогда, ни при каких условиях не может быть избран и протырен наверх – по разным причинам: не виден или отталкивающ собой, никому не известен и нет шансов прославиться, замазан криминалом или просто хочет остаться в тени… Вот толкачи и блюстители своих выгод и заполняют пустоту внешне известных всем и каждому манекенов. Так, сообща, коллективными усилиями и создается жених на выданье в Думу, правительство, в губернаторы или президенты. Ноль личности, ноль концепции, ноль понимания, однако нос – от одного, мысль – от другого, средства от третьего – и вышел человечек, за которого будем голосовать и который станет страну взнуздывать и погонять.

БЛАГОДАРНОСТЬ

В благодарность за помощь Маркофьев перебросил на дачу к моим будущим тестю и теще стройматериалы, которые первоначально планировал использовать для ремонта очередного избирательного оффиса. Тесть и теща сначала принялись приводить в порядок обветшавший дом, затем затеяли возводить новый.

Увы, я не мог участвовать в этих работах – по причине большой загруженности штабной суетой. Вероника на меня дулась. И сама помогала отцу и матери…

Семейной строительной бригаде также всячески содействовал Овцехуев. Он, оказалось, был в прошлом почетный бетономешальщик, имел опыт закладки ленточных и сплошняковых фундаментов. Я был ему страшно признателен…

ГОРДОСТЬ

Хотя мне тоже было чем похвастать. Меня распирала гордость. По моей просьбе Маркофьев разрешил больной девочке пожить в его имении на Капри. Сопровождать ребенка поехали мои папа и мама – поскольку Вероника увязла в ремонтных и прокладочных трудах. Но она обещала, как только дачная эпопея завершится, вылететь к дочери. Папа и мама каждый день звонили мне и сообщали новости. По их мнению, целительный итальянский воздух оказывал на хрупкий нуждавшийся в лечении организм целительное воздействие. К девочке приезжали лучшие специалисты Европы. Деньги для оплаты их услуг ссужал Маркофьев. Он мне ни в чем мне не отказывал!

ХЕРЕС

Заехав домой в неурочное время, я застиг привычную картину: над тазом на четвереньках стоял почетный бетономешальщик. Над ним хлопотала Вероника.

- Не водка и не портвейн, - по запаху определил я. – Что же тогда?

- Херес, - ответила Вероника.

На Овцехуеве была моя клетчатая рубашка (с закатанными по локоть рукавами).

НАУЧНАЯ ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ

Маркофьев наращивал обороты, расширял сферы, интенсифицировал усилия. Однажды он объявил:

- Мы должны съездить поклониться в пояс нашему с тобой институтскому преподавателю, великому ученому… Как там его? Забыл фамилию… Ну, одним словом, профессору кислых щей. Тем более, в ряды моих сторонников должна полновесно влиться научная интеллигенция.

Педагог, читавший нам первые лекции по неорганической химии, как выяснилось, находился в больнице. Это заставило Маркофьева поторопиться.

- Отправимся завтра рано утром. Рано-рано, часов в одиннадцать-двенадцать. Отвезем подарок лечащему врачу. А старичку накупим фруктов и соков, - распорядился мой друг.

Профессор был оповещен о нашем намерении.

Я ждал Маркофьева с девяти. Он не появлялся. У меня были мелкие дела, но отлучаться из дома я боялся: вдруг бы благодарный наставнику ученик явился в этот самый момент и меня не застал? Дозваниваться было бессмысленно: гостиничный номер не отвечал, у свинарочки и Лауры было сплошь занято, в офисе шли ремонтные пертурбации, а мобильник мой друг, видимо, выключил.

В обед позвонил Овцехуев и сказал, чтобы я никуда не уходил: они уже заканчивают пить пиво, после чего Маркофьев сразу же отправляется ко мне.

- Там все равно посетителей пускают с пяти до семи вечера, - сказал он.

Но и в семь Маркофьев не проклюнулся.

Я собирался ложиться спать, когда в дверь позвонили. Это был он, еле державшийся на ногах. Ни слова не говоря и не снимая пальто, он проследовал в комнату и плюхнулся в кресло.

- Еда в доме есть? – не слишком членораздельно, язык его заплетался, спросил он. Я даже не сразу разобрал отдельные слова. Он нетерпеливо, но более внятно повторил:

- Ты что, не нальешь мне тарелку супа?

Я принялся его кормить. По мере того, как насыщался, загульный мой друг делался все более вменяем. Взгляд становился сфокусирован и осмыслен, речи – доступны пониманию.

- Мы должны проведать нашего учителя, - повторял он.

Я кивал, не желая спорить. Ребенку было ясно, что никуда мы уже не поедем. Кто на ночь глядя едет в больницу?

Маркофьев вздремнул, всхрапнул и преобразился. Лихо поднялся на ноги и начал меня торопить. Я пытался его увещевать. Он не принимал возражений.

- Поехали… Сам же говоришь: надо держать слово. Раз обещали – навестим.

Мы вышли на улицу, я сел за руль "мурзика", поскольку служебный автомобиль Маркофьев не помнил, где потерял.

- Хрен его знает, куда-то мы еще заезжали, в какие-то еще рестораны и бары, короче, я забыл, где водитель меня обещал дожидаться… К тебе добирался на такси, - рассказывал он.

Свет в окнах клиники не горел, двери были заперты. Маркофьев принялся барабанить в стекла первого этажа.

- Откройте немедленно! Приехали из администрации президента! – кричал он.

В больничных помещениях началось движение. Стали выглядывать встревоженные и заспанные пациенты.

- Откройте немедленно! Впустите нас! – метал громы и молнии Маркофьев.

В оконном проеме возникла трущая глаза медсестра.

- Больница закрыта. Люди спят, - тихим голосом пыталась угомонить она буяна.

- Не слышишь, мы по поручению президента! – продолжал бушевать мой друг.

- Приезжайте утром…

- Немедленно! – требовал Маркофьев. – Мы должны повидать крупного ученого и передать ему пожелания скорейшего выздоровления от главы нашего государства… Личное послание…

Медсестра помялась.

- Я скажу дежурному врачу…

Окна больницы вспыхивали одно за другим.

- Поехали отсюда, - Я тянул Маркофьева за рукав. – Неудобно. Всех подняли. И нашему учителю не доставит радости этот визит.

Вместо ответа Маркофьев впрыгнул в машину и надавил на клаксон. Раздавшийся вой поднял, наверно, даже покойников в морге. Из распахнувшейся двери приемного покоя к нам бежал врач в белом халате.

- Что вы делаете! – кричал он. – Угомонитесь!

- Почему заставляете ждать? Мы прибыли с важной миссией! – обрушился на него Маркофьев.

- Я вызову милицию! – грозил врач.

- Хоть все ФСБ! – Маркофьев вновь нажал кнопку бибиканья.

Врач капитулировал.

- Хорошо, заходите, - зло разрешил он. – В какой палате ваш пациент?

- Сейчас выяснится, что приехали не в ту больницу, - шепнул я.

- Не пукай в бредень, не пугай карасиков, - отвечал человеколюб и кандидат в депутаты, бодро шагая длинным больничным коридором и сверкая глазами. – Где здесь у вас послеоперационные доходяги? Наш старикан должен быть среди них.

Врач едва поспевал за нами. Следом семенила медсестра. Из палат выглядывали бледные больные.

- Ну-ка, все по местам! – хохотал Маркофьев. – Я из крематория, приехал комплектовать план на завтрашний день. У меня недобор, большой интервал в работе печей. Печи надо эксплуатировать на полную катушку, равномерно, иначе они портятся…

Старичка-профессора мы отыскали в двухместном реанимационном боксе. Он мирно посапывал и не проснулся, даже когда мы над ним склонились. Его сосед, пучеглазый хрыч, пробовал возмутиться нашим поздним вторжением, Маркофьев пригрозил, что устроит ему эвтаназию, и ворчун прикусил язык.

Маркофьев вытащил связку ключей и погремел ею над ухом спящего. Профессор встрепенулся.

- Что? Сколько времени? Откуда вы взялись, - сев на постели, бормотал он.

Маркофьев расплылся в улыбке.

- Привезли вам пожелания скорейшего выздоровления от первого лица нашей страны…

Профессор все еще плохо соображал – возможно, после сна, возможно, из-за недавнего наркоза. Свесил ноги, пытаясь нащупать ими тапочки.

- Что вы делаете! – ужаснулась медсестра. – Ему нельзя подниматься! Он неходячий!

Врач обессиленно прислонился к дверному косяку.

- Есть в вашем лечебном заведении спирт? – спросил эскулапа Маркофьев. И пояснил. – Ну, которым протирают иглы шприцов и прочие инструменты? Принесите граммов двести и три мензурки. Надо отметить встречу.

Лекарь, потеряв над собой контроль, бросился на Маркофьева с кулаками. Медсестра завыла и побежала, наверно, вызывать милицию. Я пытался дерущихся разнять. Но они повалились на кровать пучеглазого ворчуна и сплелись в тугой узел.

Когда под утро возвращались домой, Маркофьев, сидевший рядом со мной в машине, прикладывал к синякам на лице прохладные металлические ключи, те самые, из-за которых началось побоище, и довольно говорил:

- Зато научная интеллигенция теперь за меня… Все, как один. Хотя странно: даже спирта в этой хваленой больнице не нашлось… Как же они тогда лечат? А ведь носят высокое звание врачей…

КЛЮЧ

Позже он признался, что, уходя из палаты, где лежал учитель, - увидел в замочной скважине двери ключ и повернул его. После чего спрятал в карман.

- Пусть пучеглазый подергает утром запертую дверку, - хохотал он. – Может, швы разойдутся!

ПРОСТОЙ НАРОД И КРЕСТЬЯНСТВО

Крепя союз с трудовым народом, Маркофьев велел разыскать свою сестру, которая проживала во Владимирской области, в деревне.

Ее хозяйство мы нашли в полнейшем запустении – несмотря на то, что муж-бугай, бывший недолгое время дворецким и охранником Маркофьева на Капри, тоже - вслед за шефом - переместился в Россию. В тельняшке он ходил по двору, чесал пузо и повторял: "Все пропьем, а флот не опозорим!"

- Станьте фермерами, быстро разбогатеете, - убеждал семейную чету Маркофьев.

Они подарил им огромный земельный надел. И советовал создать свиноводческий комплекс – по типу нашего чернобыльского.

Но дальше разговоров дело не двигалось. Колодец во дворе лодырей пересох, воду они либо таскали из ближайшего заросшего тиной пруда, либо собирали в корыто дождевую. Мой друг, видя эти их мучения, финансировал бурение скважины, а семье будущих возделывателей и преобразователей залежных земель презентовал мощный насос. Который, чтобы он исправно действовал, следовало прикрутить к трубе, уходившей в глубь почвенных пластов, всего лишь четырьмя болтами. Однако и на это элементарное, как таблица умножения, действие горемыки не сподвиглись. Приехав через месяц, Маркофьев обнаружил насос по-прежнему валявшимся и ржавевшим во дворе.

- Не дошли руки, - объяснил деверь.

Питьевая вода в доме отсутствовала начисто. Зато наличествовала в больших объемах свежесваренная брага. Маркофьев отведал ее не без удовольствия. И, вновь продемонстрировав широкий жест, заказал другой, тоже выбранный по каталогу, но миниатюрный насос, который вскорости был доставлен прямиком (и трейлером) из Бельгии. Удобное и компактное устройство следовало просто-напросто опустить в скважину.

- Только веревку или трос привяжите. Иначе упустите, он провалится, - предупредил родню Маркофьев.

Этого тоже никто не сделал. Механизм канул в подземные глубины.

- Хотите, я вам корову подарю, - отчаявшись, взмолился мой друг.

- Так за ней говно таскать надо, - отвечали бугай и его жена в один голос.

- Не хотите ни коровы, ни ее подоить, а только деньги считать! – не выдержав, взорвался Маркофьев.

ВОСТОЧНОЕ КОВАРСТВО

В деревне, в заброшенной конюшне, пытались обосноваться две изгнанных из Узбекистана семьи турок-месхетинцев. Местные жители мешали им работать, а детишек со смуглой кожей и кучерявыми волосами не принимали в школу.

- Вам что, жалко бросовой земли? – спрашивал у сестры и ее мужа Маркофьев. – Она же все равно пропадает.

- Это их восточное коварство. Они хотят нас выжить отсюда, - отвечали те хором.

- А, может, они просто хотят есть?

Но его доводы не действовали.

- Славяне сделались неприветливой нацией, - сетовал мой друг. – Может, это и естественно, их за последние века столько обманывали в мировом масштабе… Но оправдать такую неприветливость я не могу… А вот евреи своим изгнанничеством и рассеянием по свету предвосхитили судьбу многих народов и собственным примером учат способам приспособления к традициям приютивших их стран…

В действительности НИКТО НИЧЕМУ НИ У КОГО НЕ УЧИТСЯ.

Контрольный вопрос. Какая из населяющих землю наций считает себя более глупой и несведущей, чем другая, и потому готова брать уроки?

ЕВРЕЙСКАЯ ХИТРОСТЬ

О евреях Маркофьев заговорил неслучайно. Местным церковным приходом (одним на несколько деревень) ведал в этих краях батюшка Савелий.

- Он, говорят, еврей, - делился проблемой бывший Маркофьевский охранник и фактический родственник.

- Ну и что? - недоумевал интернационалист и гражданин мира Маркофьев. – Церковь отреставрировал, утреннюю школу для детей открыл…

- Он еврей! Это их еврейская хитрость! – кричали сестра и ее муж.

Многодетной нуждавшейся семье отец Савелий приносил учебники, покупал школьные тетради, давал деньги на продукты и одежду.

В итоге глава семейства купил на батюшкины приношения подержанный мотоцикл и, тарахтя, носился на нем по пыльным дорогам.

Маркофьев убеждал сестру и ее мужа одалживать у соседа железного друга и странствовать - агитируя население голосовать на предстоящих выборах в пользу общих интересов, то есть – за клан Маркофьевых. Родичи отвечали, что пальцем не пошевельнут, если Маркофьев не заплатит вперед. Он платил. Они не ездили. И снова вымогали и тянули с него, выторговывая побольше. Допытывались:

- Если тебя изберут, сколько ты будешь иметь? Мы хотим половину.

Их требования выглядели законными. Ведь Маркофьев своих близких до такой степени разбаловал, что они целиком существовали за его счет.

Маркофьев в сердцах кричал:

- Жаль, вы не евреи! С евреями я бы скорей договорился!

НЕГРИТЯНСКАЯ ЛЕНЬ

В соседней деревне обосновался негр из Алабамы (по-видимому, не вполне вменяемый, иначе по какой причине покинул родные плодородные земли и устремился в климатически неблагоприятный регион?) Он, может, рассчитывал, что убежал от расизма? Что ж, он и точно не слышал теперь попреков в чернокожести так часто, как прежде, но столкнулся с проблемами иного свойства. ИДЕАЛЬНЫХ УСЛОВИЙ НЕТ НИГДЕ! Это надо усвоить и запомнить. Веселясь, сестра с мужем рассказывали: пришлый кучерявый фермер недоумевает, почему после выплаты нанятым работникам зарплаты мужская половина трудоголиков по три дня не кажет глаз на работе? Коровы мычат, их нужно доить. Трактора стоят, а нужно пахать. Зерно преет, его нужно сушить. Картофель гниет, его нужно убирать. Все чаще бедняга-негр бился за урожай и надои в одиночку.

– Неужели скоро и повсюду негры начнут нами руководить? – говорил Маркофьев. - А ведь они во всем мире считаются лентяями из лентяев. Выходит, мы ленивее их?

ОЗЕРО И ЛЕС

На территории отписанного сеструхе и ее мужу хозяйства раскинулось проточное озеро. Но напрасно Маркофьев призывал запустить сюда стерлядь или хотя бы сазанов. Этого никто делать не собирался. Зато каждый, кто проезжал мимо и хотел полакомиться свежей рыбкой, бросал в воду тротиловую шашку или кусок пластида и собирал всплывших после взрыва карасиков, уклеек и щурят. Глушили бедную мелюзгу (крупной добычи уже не осталось) по несколько раз на дню.

Задание читателю. Представьте себя рыбой, обитающей в подобных условиях. Ваши действия?

В ближнем лесу шло планомерное истребление лис, которых – чтобы иметь законные основания их убивать – объявили бешеными.

Задание читателю. Представьте себя лисой, проживающей в лесочке, окруженном со всех сторон людским жильем и истоптанном охотниками и грибниками. И не сойдите с ума, не взбеситесь. Ваши действия?

Те же, кто ездил торговать сельхозпродукцией на городской рынок, ради получения более высокого урожая засыпали химические удобрения в землю ведрами.

Задание читателю. Представьте себя почвой, водой и лесом. Ваши действия?

ЧТО ДЕЛАТЬ С ЭТИМ НАРОДОМ?

- Что делать с этим народом? – ужасался Маркофьев. И прибавлял, вздыхая: - В этой стране я деквалифицируюсь…

Но не терял оптимизма.

- Верю, простые люди меня поддержат, - говорил он.

ДУХОВЕНСТВО

Он горячо выступил за реформу православной, а заодно и католической церквей.

- С какой стати, почему церкви на ночь закрываются?! – бушевал он. – А если я хочу поставить свечку ночью? Они работают – как муниципалитеты, а не как духовные заведения!

И еще он говорил:

- Даже актеров подбирают на роль, учитывая, насколько их внешние данные соответствуют образу, который им предстоит воплотить. Я понимаю, внешность не выбирают, и она не всегда соответствует внутреннему содержанию. Но все же... Почему у большинства духовных пастырей такой вовсе не аскетичный абрис фигур, почему такие упитанные лоснящиеся лица? Духовные терзания за грехи человечества явно обошли их стороной. Но хоть какие-то следы переживаний, тягостных раздумий, мук - должны же проявляться – независимо от желания или нежелания их демонстрировать…

И еще:

- Нашей церкви к лицу было диссидентство. Церковь, в общем-то и должна быть гонима, должна пребывать под запретом, тогда она больше будет соответствовать образу Учителя. Когда я вижу, как дородные дядьки в парчовых одеждах держат свечу толщиной с фаллос, а рядом с ними осеняют себя крестным знамением еще недавно атеистически непримиримые власть предержащие, мне не хочется под своды храма, мне хочется молиться в одиночестве…

Он досадовал:

- Церковь неправильно объясняет! Не потому мы должны поститься, что Господь хочет наших никчемных и мелочных жертв и бессмысленного послушания, а потому, что наша личная потребность – в солидарности с Ним. Нельзя, некрасиво пировать – в то время, как кто-то на твоих глазах тащит, обливаясь потом, крест на Голгофу. Неэтично выпивать в веселии, когда твоего отца распинают… Впрочем, все давно поступают именно так!

Но потом повстречался с церковными иерархами, махнул с ними кагора, припасенного для Пасхальных торжеств, откушал медку с монастырской пасеки и остыл. Братья во Христе обещали, что в проповедях будут призывать прихожан голосовать именно за него.

О, СПОРТ, ТЫ – МИР!

А еще мы стали посещать стадионы и спортивные состязания.

- Это непременное условие, если хочешь сделаться популярным, - говорил Маркофьев. – Дураки любят зрелища, в том числе и спортивные а умные этим пользуются. Заметь, все президенты, когда хотели заручиться поддержкой масс, ехали на футбольный или хоккейный матч. И простодушные долботепы радовались: "Он – простой. Такой же, как мы."

НЕ ТАКОЙ, А ДРУГОЙ

Но если бы он был такой как все, то и ходил бы вместе со всеми на зрительские трибуны, где со всех сторон летели, норовя раскроить череп, пустые и полные бутылки, взрывались, грозя опалить, петарды, а фанаты готовы удавить любого своими длинными шарфами. Нет, мы ходили в особую ложу, куда пускали только по спецпропускам особо выдающихся т.е. умных.

БЕЗЗАЩИТНОСТЬ

Однажды, когда крепко выпили в этой специальной ложе (только очень наивные думают, что сильные мира приезжают на стадион поболеть, а не пропустить рюмку-другую и перемолвиться словцом с равными себе), я угодил в передрягу. Маркофьев приклеился к обслуживавшей застолье официанточке и запропастился с ней в подсобке, я вышел на запруженную толпой территорию стадиона и влился в людской ручеек бредущих к метро. С обеих сторон движение стискивали омоновцы в шлемах и с дубинками и конная милиция. (До чего беззащитным я чувствовал себя без друга и машины!) В какой-то момент мне стало дурно в медленно движущейся массе. Я захотел выйти из русла на свободу. И сделал шаг в сторону… Мгновенно ко мне подскочили четверо в шлемах и взмахнули дубинками.

- Назад! Назад, сука! – заорали они.

Я скрючился, обхватил голову, чтоб ее не расквасили, и повиновался. Но подумал: "Как ужасно очутиться вне привычной среды". И еще я подумал о переменчивости жизни – только что пировал в закрытой, не для посторонних ложе и вот отдан на растерзание цепных псов…