Исидор эпштейн. Иудаизм

Вид материала

Содержание

Священнослужители и псалмопевцы
Глава 9 мудрецы

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 17

ГЛАВА 8

СВЯЩЕННОСЛУЖИТЕЛИ И ПСАЛМОПЕВЦЫ

Пророки ревностно проповедовали праведность не потому, что дорожили ею как этическим принципом, а потому, что видели в ней явленную волю Б-га. Вне Б-жьей воли и вне Торы ни праведность, ни нравственность для них не существовали. Пророки верили в праведность Б-жьей воли и инстинктивно стремились искоренить зло, уничтожить социальную несправедливость и внести правед-ность в земное существование.

Крайний интерес пророков к явленной воле Б-га духовно роднит их со священнослужителями, которым их часто противопостав-ляют. Принято считать, что пророки — носители вдохновенного религиозного чувства, озабоченные только душевной искрен-ностью и внутренним благочестием, в то время как священно-служители представляют менее возвышенный взгляд на религию — на обрядовую, внешн.ю сторону веры. В действительности, однако, священники не были всего лишь служащими Храма, интересы которых ограничиваются жертвоприношениями и внешними обрядами. Они были одновременно учителями Торы — во всех ее аспектах — религиозных и этических (см. Ваикра, 10, 11; Дев., 17, 9; Дев., 33, 10; Миха, 3, 11; Иер., 18, 18), а в Южном царстве в значительной мере участвовали и в отправлении правосудия. По существу, таким образом, священнослужитель и пророк, опираясь на Тору, имели общие идеалы и отличались лишь способом, которым каждый из них стремился воплотить их в жизнь. Пророк делал упор на нравственно-религиозную основу этих идеалов, а священник следил за церемонией Б-гослужения и Б-гопочитания. Они таким образом дополняли друг друга — пророк раскрывал идею, заложенную в ритуале, а священник оберегал ритуал, хранитель этой идеи. Пророк ополчался в своих бичующих проповедях против несоответствия между внешним соблюдением обрядов и отсутствием внутреннего благочестия и нравственной чистоты, точно так же, как истинный священно-служитель (а наряду с лжепророками встречались и лже-священники) отказывался примириться с тем, что принесением жертвы можно скрыть от Б-га свое преступное и порочное поведение.

В прямой связи со священнослужителями стоят псалмопевцы, чьи гимны и песнопения, молитвы и славословия использовали священники в Храме в ходе литургии, как и израильтяне на своих молитвенных собраниях. Творения псалмопевцев, каждое из которых несет печать живого личного опыта религиозного переживания, собраны в Книге Псалмов, где находит наивысшее выражение религиозный гений Исраэля. В страстных и лирических излияниях души высказаны здесь все великие основополагающие истины веры: ведение Б-га, духовное родство человека с Б-гом, ответственность личности перед Превечным и судьба человека.

Многозначительно уже само начало Книги Псалмов, тракту-ющее тему счастья: „Счастлив человек, который..." Какой же человек счастлив? Тот, кто, удаляясь от зла, от всего пагубного и заразительного воздействия общения с ним, высвобождает свои сердце и ум, чтобы отдать их во владение Б-гу. Этот важнейший акт, запечатленный во вводном псалме — лейтмотив всей книги.

Для псалмопевца жизнь в Б-ге выражается не только в поступках и чувствах. Это существенная способность души, духовный дар, который обогащает все содержание жизни человека, преображая его характер, самое личность и все его существование. Жизнь с Б-гом — источник возвышенной надежды и веры, которая, не тускнея, светит человеку во все дни его жизни, в счастье и в беде; она наполняет сердце, тело и ум такой радостью и счастьем, по сравнению с которыми обладание материальными благами — прах и суета. Более того, она несет с собой торжествующую уверенность в Б-жественном спасении, не покидающую человека даже перед лицом смерти. „Даже если пойду долиной смертной тени, не устрашусь зла, ибо Ты со мной" (Псалмы, 23, 4).

Счастье псалмопевца рождается из ощущения близости Б-га. Для него Б-г — это не только Всевышний, Творец вселенной, обладающий бесконечной властью, мудростью и величием, управляющий миром и предписывающий его порядок. Б-г для него — великий и неразлучный друг человека, поддерживающий и ободряющий его в одиночестве.

Когда кажется, что человека оставляют последние силы, его укрепляет и направляет присутствие и близость Б-га. „Куда уйду я от Духа Твоего и куда убегу от Лица Твоего? Вознесусь ли на небо — там Ты! Постелю ли себе в преисподней — вот Ты. Возьму ли крылья утренней зари, поселюсь ли на краю моря, и там рука Твоя поведет меня и десница Твоя держать будет меня" (Пс., 139, 7-10). Сопутствие Б-га человеку на жизненном пути коренится в тесных личных отношениях, связывающих личность с Б-гом. Эта связь осмысляется в псалмах как отношение подданного к царю, слуги к господину, ребенка к отцу. Но все эти образы исходят из идеи о Творце и его творении. „Ибо Ты образовал внутренности мои, соткал меня во чреве матери моей... Сущность моя не была сокрыта от Тебя, когда я создан был в тайне" (Пс., 139, 13-15). Как особое создание Б-га, человек всей сутью своей коренится в Б-ге, и все то чудо, которое он собой представляет, возвращается назад к Б-гу, его Творцу. Жизнь человека, помышления и цели открыты Создателю, и благодаря этому всеведению, Б-г властно вступает в духовно-физическую жизнь индивида, определяя, в зависимости от различных условий и обстоятельств, для каждого его особую судьбу и участь. Более того, для каждого человека, создания Его рук, у Б-га имеется особый план. Реализация этого плана может оказаться процессом трудным и болезненным; она может быть связана с жестокой дисциплиной и тяжелыми испытаниями, но все же, если сердце и ум человека открыты воздействию испытующего взора и руководительства Б-га, Превечный выведет его к радости и умиротворению, которое порождает Его Присутствие, и вечной жизни (Пс„ 139,23-24).

План, который есть у Б-га для каждого отдельного человека, — часть всеобщего плана творения. Для псалмопевца вселенная — нечто большее, чем только инструмент в руках Б-жественной власти. По воле Б-га она стала сценой Б-жественного порядка, охватывающего все области жизни.

Главнейшая черта порядка, установленного Б-гом во вселенной, — справедливость. Ее сделал Б-г основой Своего правления (Пс., 97, 2). Грех против справедливости — грех перед Б-гом, а грех перед Б-гом — это грех против справедливости. Неправедный поступок, поэтому, подлежит Его суду. Из-за того, что власть имущие не установили в этом мире справедливости и милосердия, Б-жий Суд то и дело выносит им приговор (Пс., 82).

В Б-жественном правосудии, наказующем грешников, прояв-ляется Б-жественная святость, нетерпимая ко злу (Пс., 99, 8). Однако благоденствие, которое часто выпадает на долю грешников, по-видимому, трудно согласовать с представлением о святом Б-ге, нетерпимом к греху. Кроме того, торжество сил зла, сеющих вокруг ужас и гибель, приводит многих к мысли, что „Превечный не видит, а Б-г Яакова не знает" (Пс., 94, 7). Псалмопевцу этот взгляд представляется, однако, грубым и низменным, он — порождение животного начала жизни, которое отвергает первенствующую роль духа, его превосходство, которое и является залогом победы духа над материей (Пс., 92, 7).

Основа этого убеждения псалмопевца — его вера во всемогущество и вечность Б-га, чья справедливая воля неминуемо восторжествует (Пс., 92, 9). Всемогущество Б-жие впервые проявилось в сотворении мира и продолжает проявляться в постоянном его обновлении, ибо Б-г поддерживает и хранит каждую песчинку во вселенной; и оно найдет окончательное выражение в полном уничтожении грешников, которые обезобра-живают красоту творения (Пс., 104, 35).

Б-жий Суд — не акт возмездия, его цель — установить всеобщую справедливость, которая наступит с приходом Его царства. Вся история человечества движется к этой цели, и достижение ее приведет к воцарению на земле Б-жественного порядка (Пс., 104. 35). Война, эпидемия, засуха, голод и все другие стихийные бедствия посыла-ются благодетельным Провидением для реализации Его предначер-таний во вселенной. И войны — тоже дело рук Превечного (Пс., 46, 8-9), ибо ведут к высшей цели—воцарению Б-га среди сынов чело-веческих (Пс., 46, 10-11). Когда Превечный провозгласит Себя Царем, вся природа обнародует справедливость Его правления (Пс., 50, 6), и тогда праведники—те, что служили Б-жественной цели, спо-собствовали ее реализации, „возвеселятся от радости" (Пс., 68, 3-4).

Сила царства Б-га будет заключаться не в материальных благах, а в победе духовного над материальным под эгидой добра и правды, воцарившихся на земле. Особенностью этого царства будет то, что все добродетельные и высоконравственные человеческие свойства будут действовать заодно: „Милость и истина встретились, справедливость и мир облобызались" (Пс., 85, 10-11), — что свидетельствует о гармонии между человеком и обществом, о согласованном единстве душевных способностей, которое будет одушевлять гражданина Б-жьего царства.

Однако для праведных душ блаженство Б-жьего царства не является чем-то недосягаемо далеким. Праведник ощущает его здесь и сейчас (Пс., 33, 1). И в горе, как и в радости, прозревает он справедливость Б-жьего правления и Его Милость (-ion), наполняющую землю (Пс., 33, 5).

Особое проявление Б-жественной милости — прощение грешников (Пс., 51, 2-3). Милостью Б-жьей обновляется сердцем и душой кающийся грешник, изглаживается из памяти все его греховное прошлое, и душа его наполняется радостью Б-жественного спасения (Пс., 51, 10-14).

Царство Б-га, по убеждению псалмопевца, — это задача, которую поставил Превечный перед народом Исраэля. Освобож-денный от рабства исходом из Египта, Исраэль избран на служение Б-жьему царству (Пс., 114, 1-2). Не ради их самих были избраны израильтяне, а ради Б-га и Его царства. Б-гом данная свобода была не вольностью, дарованной в пустыне, а началом высокого служения, которому охотно и радостно посвятил себя Исраэль на Горе Закона (Синай). В Законе и через Закон Исраэль должен был выполнить Б-жественное предназначение.

Псалом 119 — величественный гимн Закону, который предстает здесь под различными именами и символами, выделяющими его разные аспекты. Кроме общепринятого термина Тора (учение), Закон получает имя „путь", „свидетельство", „заповедь", „слово", „повеление", „устав", „правопорядок" и „сказание"; в совокупности эти имена обнимают как содержание, так и значение Закона.

Закон ~ одновременно „заповедь" и „повеление", т.е. правило и обязанность. Здесь сказывается основная особенность Закона — взаимосвязь Б-га и человека. Закон — от Б-га, обязанность — со стороны человека, но Закон — это обязанность, а обязанность— это Закон. Израиль принимает на себя иго Закона и одновременно иго Б-жьего царства. Для него это одно и то же, ибо иного царства, кроме Б-жьего царства, нет.

Закон — это „свидетельство". Он свидетельствует о воле Б-га Исраэлю, и он не нуждается в таких посредниках, как жрец или оракул. В Своем Законе Превечный Сам открывает Своему избранному народу Свою волю.

Для мира нравственно-духовного Закон — то же, что законы природы для мира физического. Подобно природным законам, он — „повеление", неизменный и навсегда установленный распорядок небес и земли.

Закон охватывает все сферы жизни. В качестве „правопорядка" регулирует он не только жизнь общества, обеспечивая его стабильность и благополучие. Но он требует посвящения всех социальных сил и способностей активному служению Б-гу. Такая полная отдача человека Б-гу подразумевается под символом „путь". Путь — это образ жизни, и Закон есть „Путь", по которому человек должен идти всю жизнь, не сворачивая в сторону.

Поистине вдохновляющая сила Закона объясняется тем, что он — „слово" Превечного, обращенное к человеку. Этот аспект, помимо этического содержания Закона, делает его той тропой, которая ведет к Б-гу.

И, наконец. Закон — это „сказание". В это определение входит множество таинственных значений, восходящих к Б-гу как к источнику, которые хотя и не „высказаны", то есть не сообщены Б-гом человеку в прямой форме, тем не менее могут быть вскрыты теми, кто усердно размышляет над сказанным словом.

Повиновение Закону для псалмопевца — не внешний акт подчинения чужой воле. Это результат глубокой любви к Б-гу, томительной тоски по Нем, пронизывающей тело и душу человека. Для утоления этой тоски и создал израильский гений Книгу Псалмов.

На протяжении веков, прошедших со времен Давида, и даже ранее, до возвращения народа из вавилонского изгнания, самые различные душевные состояния и умонастроения отливались в поэтическую форму псалмов, жалобных и прочувствованных, радостно-торжествующих и полных отчаяния, которые составили Книгу Псалмов. Все они сливаются в единую великолепную песнь хвалы Превечному, стройно, воспетую душами, преисполненными радостью, гармонией и миром от Его всепроникающего Присутствия.

ГЛАВА 9

МУДРЕЦЫ

Рядом с пророками в Священном Писании стоят хахамим — премудрые или мудрецы. Их творения — Мишле (Притчи), Иов и Коэлет (Экклезиаст) - представляют собой нравоучительную традицию Исраэля. По-видимому, мудрецы были общепризнанной группой лиц или особым объединением, в обязанности которого входило, как свидетельствует Ирмеяу (18, 18), давать „советы". Задачи, которые они ставили перед собой, четко сформулированы во вступительных строках Книги Притч:

Познать мудрость и наставление, Постичь слова разума, Усвоить наставления благоразумия, Справедливости, правосудия и честности, Дать простаку сообразительность, Юноше — знание и рассудительность. (Мишле, 1, 2-3)

Иными словами, мудрецы стремились привить знание и житейскую мудрость непросвещенным, чтобы сделать их жизнь разумной и праведной, а молодому неопытному поколению внушить рассудительность и благоразумие.

Мудрецы ставили перед собой, таким образом, цели практически-воспитательного характера. Деятельность их вос-ходит к самым ранним временам древнееврейского государства, и, наряду с пророками, мудрецы являются выдающимися израиль-скими моралистами. Вместе с пророками мудрецы боролись за внедрение нравственности в сознание еврейского народа и направляли его на праведный путь. Подобно пророкам, отстаивали они права человека и противопоставляли личные добродетели --правду и справедливость — несправедливости и тирании власть имущих, как и сильных. Как и пророки, мудрецы защищали представление о ценности человека как такового и стремились облегчить бремя, давившее бесправных и угнетенных. Сотруд-ничество пророков и мудрецов длилось веками и сформировало ту глубокую Духовность и высокую нравственность, которые составляют сущность еврейского национального духа.

Общность интересов пророков и мудрецов берет начало в общей духовно-религиозной традиции, воодушевившей их в их стрем-лениях. И пророки, и мудрецы исходят из одних и тех же религиозных предпосылок. Они основывают свою науку о жизни на единой возвышенной концепции — Б-г и отношение Б-га к человеку. Отличается мудрец от пророка только методом решения своих задач. Пророк говорит от имени Б-га, мудрец — от имени человечества. Пророк апеллирует к Б-жественной справедливости, мудрец — к человеческому разуму. Пророк полон всепоглоща-ющего чувства Б-жественного присутствия и власти, мудрец погружен в социальные проблемы. Отличие исходных позиций, определяющих характер их деятельности, придает соответ-ствующее своеобразие высказываниям пророка и мудреца.

Пророк полон огня, пыла и страсти; мудрец беспристрастен, спокоен и холоден. Пророк полон идеализма; мудрец — реалист, взирающий на жизнь с несколько утилитарной точки зрения. Слова пророка принадлежат неистовому проповеднику; советы мудреца — благоразумному учителю.

Различный подход к решению общих нравственно-социальных проблем определяет также разницу между функциями и сферами действий мудреца и пророка. Задачей пророка было нести народу познание Б-га, задачей мудреца ~ научить людей применять это знание в каждодневной жизни и поведении. Пророк решал этические вопросы сверху; внимание его было приковано к жизни князей и властителей; мудрец приходил к решению этих вопросов снизу: его интересовал маленький человек, в котором он видел залог всего нравственного развития.

Евреи — не единственный народ с богатой литературой премудрости. Ханаанеи, египтяне, вавилоняне имели обширную нравоучительную литературу, даже более древнюю, чем еврейская; известна древнеперсидская мудрость, а позднее — греческая „София". Однако было нечто особенное в еврейской премудрости, что выделяло ее в отдельную группу, отличную от премудрости других народов.

Основная черта еврейской премудрости — вера в то, что мир Б-жий построен на нравственном основании. С безупречной последовательностью проводится в ней мысль о существовании нравственного порядка, в котором добро и зло получают заслуженное и неотвратимое воздаяние. Эта нота особенно явственно звучит в Притчах, предостерегающих молодого человека, к которому обращена книга, против губительных последствий — моральных, физических и духовных, - к которым приводят пути зла. Этот призыв к нравственности отличается, таким образом, утилитарным благоразумием. Мудрость и праведность ре-комендуются как наилучший образ жизни, потому что они выгодны. Однако наряду с таким обращением к корыстным интересам, Притчи содержат здоровую мораль, намного возвышающуюся над убого утилитарной этикой. Эта мораль черпает вдохновение из источника веры, которая составляет движущую силу книги и стимул к выполне-нию человеком своих нравственных обязанностей. Нравственность и добродетель, которые проповедуют Притчи, основаны на религии, и нравственный приговор, который они выносят, основан на религиоз-ных учениях тех же пророков и псалмопевцев — признании существо-вания Б-га, Его всемогущества, Его вечности и справедливости.

Особое внимание уделяют Притчи страху перед Б-гом. В высшей степени примечательно, что в то время, как тема эта пронизывает всю книгу (страх Б-жий упоминается в ней семнадцать раз), в ней совершенно отсутствует упоминание о любви к Б-гу. Умалчивание о том, что со времен Пятикнижия и во все века рассматривалось в иудаизме как высочайшее побуждение к выполнению религиозно-нравственного долга, здесь не случайно. Оно согласуется с библейским положением, гласящим, что в целях воспитания никакой стимул не дает таких хороших результатов, как страх Б-жий, прививающий человеку чувство ответственности за свои поступки перед Б-гом.

Любовь к Б-гу оказывается достаточно мощной и вдохновляющей силой для избранных и утонченных натур, которые знают страх Б-жий и умеют держать в узде те слабости и страсти человеческого сердца, что препятствуют нравственному стремлению к совершенст-вованию личности. Однако в подавляющем большинстве люди, с их мелочным самолюбием и слабостями, с их наклонностью к дурным чувствам: зависти, жадности и вожделению, — которые в нравствен-ном отношении подобны малым детям, вряд ли могут руководство-ваться в своих поступках иным побуждением, кроме благодетель-ного страха перед Б-гом.

Вера в нравственный характер Б-жьего правления в мире составляет, при всех раздумьях и оговорках, основу и такой сугубо личной книги, как Коэлет (Экклезиаст). Эта вера помогает автору восторжествовать над скептицизмом и пессимизмом, то и дело овладевающими его душой. Смерть и зло, эта роковая пара, способны превращать мир в кладбище всех человеческих усилий и надежд, где повсюду начертано крупными буквами „суета сует"; но вера во власть Б-га на земле запрещает отчаиваться. Наоборот, она велит взирать на мир как на Б-жественное творение, в котором находит проявление Его милость, мудрость и справедливость. Пусть же человек наслаждается жизнью и всеми ее радостями, но не забывает также о своем долге и обязанностях. Пусть накопляет он знания, мудрость и богатство, но помнит всегда: „Бойся Б-га и заповеди Его соблюдай", ибо только так может человек достичь истинной зрелости (Коэл., 12, 14).

Если Коэлет стремится спасти человека от разочарований и отчаяния, охватывающего его перед лицом осаждающего мир зла, то Иов подвергает сомнению самое природу Б-га, посылающего стра-дания невинному человеку. Вопрос о незаслуженном страдании беспокоил серьезных мыслителей всех времен и народов. Эта проб-лема, как стало известно из недавно найденных памятников, волно-вала мудрецов Египта и Вавилона, этой теме посвящены были творения древнегреческих трагиков. В том, как трактует ее еврейский ум, есть особая, лишь ему присущая, острота. Проблема перерастает здесь рамки чисто личных страданий. Речь идет уже не о боли, как бы велика она ни была, а о природе Б-га. Взращенный и вскормленный в вере, учившей, что Б-г праведен и справедлив, вознаграждающий каждого по его заслугам, еврейский дух был смертельно ранен противоречием, которое, казалось, возникало между предписанным представлением и тем образом Б-га, который складывался в резуль-тате жизни в управляемом Им мире. Этот Б-жественный аспект проблемы выступает на первый план в Книге Иова и придает потрясающую силу развертывающейся в ней драме.

Книга Иова — не философский трактат, в ней нет попытки дать интеллектуальные ответы на вопросы человеческого духа, подверга-ющего сомнению справедливость Б-жественного миропорядка. Трое друзей Иова могут самым красноречивым и убедительным образом доказывать, что Иов терпит наказание за свои грехи. Любым их доводам противостоит уверенность Иова в своей чистоте и невинности, в отсутствии на нем тех страшных грехов, которые одни могли бы оправдать его жестокие мучения. И этот вопль протестующей невинности доходит до самого Б-га. Когда Превечный является Иову в вихре смерча, подавляя его могу-ществом и величием. Он объявляет, что Иов — прав, а его столь благочестивые, казалось бы, друзья — неправы. Но, как ни странно, одного голоса Б-га, обращенного к Иову, оказывается достаточно для успокоения страдальца. Иов вырвал у Б-га ответ и как будто удовлетворился этим.

В этом и сказывается глубочайшая мудрость и неповторимость Книги Иова. Удивительная перемена, происшедшая с Иовом, вызвана не тем, что Превечный ответил ему, а тем, что Он ответил ему.

Все, что слышал Иов, он знал и сам. Слава вселенной и чудеса творения были ему не новы. За все время, что длились его муки, ни на миг не терял он веры в Б-га. Не сомневался он никогда и в том, что Б-г, так чудесно сотворивший его в плоти, обязательно оправдает его в духе. Еще до того, как прозвучал громовой вызов Б-га, вопрошавшего: „Отверзлись ли для тебя врата смерти? Видал ли ты врата смертной тени?" — Иов провидел счастливую участь, ожидавшую его за гробом, где Всевышний заступится за него и защитит от нападок друзей, не верящих в его невинность.

Я знаю. Мой Искупитель жив

И в конце встанет над прахом Он,

И, когда кожа моя спадет с меня,

Лишаясь плоти, я Б-га узрю!

Иов, 19, 25-26

Действительно, видение Б-га не принесло Иову новых знаний. Но оно осветило самые потаенные уголки его души и привело к смирению и раскаянию.

Только слухом я слышал о Тебе;

Ныне же глаза мои видят Тебя, —

Сего ради испытываю отвращение (К словам моим)

И раскаиваюсь во прахе и пепле.

Иов, 42, 5-6

Это было видение Единственного, Всемогущего и Всеведающего, Который явил Себя душе Иова, Которого Иов не мог постигнуть, но Которому он мог полностью довериться. Необыкновенное переживание породило глубочайшую веру в неизменную внутреннюю близость Б-га и доброту Его. Благодаря этой вере, он почувствовал себя в безопасности. Жизнь Иова, которой распоряжался Превечный при всех его лишениях и страданиях, была под Б-жественной опекой, опекой, которая превосходила весь его мятежный протест.

В то время как Мишле, Коэлет и Иов делают упор на страхе человека перед Б-гом, Песнь Песней, которая также входит в литературу мудрости, превозносит любовь к Б-гу. Во всяком случае в таком виде с древнейших времен запечатлелась эта жемчужина поэзии в еврейском национальном сознании, каковы бы ни были источники ее литературной структуры и образной системы.

Это сложная книга, может быть, одна из самых сложных в Священном Писании, но в основных очертаниях тема ее ясна. Это гимн совершенной любви, которая остается неизменной и верной среди всех соблазнов и обольщений. И поскольку в поэтических образах Песни Песней религиозный гений Исраэля издавна находит подлинную сокровищницу слов, мыслей и выражений, передающих томление и любовь души к Б-гу, которая изображена здесь как любовь Шуламит к ее возлюбленному, эта книга сохранилась как национальное достояние и вошла в Священный библейский канон.

Образы Песни Песней весьма чувственны и мало совместимы с возвышенным и чистым представлением о Б"ге и еврейском монотеизме, однако отсутствие в книге упоминания о Б-жественном набрасывает покров на тайну любви, связывающую человека с Б—гом, той любви, которую стремится отобразить Песнь Песней. Душа человека тоскует и рвется к Б-гу, и Б-г отзывается ей, но Сам остается невыразимым и невидимым.

Еще одной важной чертой еврейской премудрости является ее универсализм. Авторы нравоучений черпают свою мудрость отовсюду и допускают, что другие народы тоже знают Б~га. Их мудрость исходит не только из Торы, хотя Тора и воплощает высшую мудрость, — она опирается на человеческий разум, жизненный опыт и наблюдения. Древнееврейская мудрость выходит за местные и временные рамки; ее предписания уместны повсюду и применимы в любых обстоятельствах. Эта мудрость не стареет, она так же вечна, как дни неба над землей.

Универсализм — характерная особенность и других библейских книг, которые наряду с нравоучительными сочинениями и псалмами образуют часть Агиографии, т.е. Священного писания. Высшей точки общечеловеческий пафос этих книг достигает в книге Рут. Задуманная как историческое сочинение, преследующее цель проследить генеалогию рода Давида, эта книга пытается поучать нас, что истинная религия не ограничена рамками какого-либо одного народа, что она сверхнациональна и что принцип Б-жественного воздаяния за добрые дела распространяется неза-висимо от нации на всех сынов человечества.

Blog

Исидор эпштейн. Иудаизм

Содержание