Исидор эпштейн. Иудаизм

Вид материалаДокументы

Содержание


Глава 3 тора
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   17
ГЛАВА 2

ИЗБРАННИЧЕСТВО

В третий месяц по выходе из Египта израильтяне пришли в пустыню Синай, расположенную, как полагают многие исследова-тели, прямо на восток от залива Акаба. Раскаленная пустыня с нависающими скалами и огнедышащими горами стала тем местом, где заключен был вечнопамятный Завет, который сделал Превечного Б-гом Исраэля, а Исраэль -— народом Превечного. Синайский Завет уходит своими корнями к договору, заключен-ному между Превечным и Авраамом, а этот союз в свою очередь восходит к древнему Завету Превечного с Ноем. Во всем своем значении Синайский Завет раскрывается в контексте мировой истории, как она описана в Священном Писании, где Ноев Завет занимает, как мы увидим, важное место.

История начинается с сотворения Б-гом мира и создания человека по Своему подобию. Процесс творчества на этом, однако, не кончается. Сотворенное предстоит вырастить и выпестовать. Эту задачу Б-г возложил на человека. Сотворенный по образу Б-га, человек должен быть подобен Ему и в своей деятельности: Б-г творит, и человек тоже должен творить. Как соучастник Б-га в Его трудах, человек должен поддерживать и развивать дело, которое Б-г поручил его заботам.

Основа этого творческого сотрудничества — повиновение Создателю, что должно выражаться в повиновении закону нравственности. Нравственный закон обнимает две сферы: справедливость и праведность. Справедливость связана с признанием прав человека, а праведность делает ударение на деятельное стремление к добру, принятие на себя обязанностей.

Первая заповедь справедливости была передана людям через Ноя, когда после потопа Б-г заключил с ним Завет, провозгласивший святость человеческой жизни. В подтверждение этого принципа, с одной стороны, символ жизни — кровь — была провозглашена священной. С другой стороны, Б-г запретил употреблять в пищу кровь животных, а за насильственное пролитие человеческой крови установил наказание смертью.

Эти законы Ноя предназначались, несомненно, как некий modus vivendi для общества, которое предстояло обновить после того краха, что постиг его в результате „насилия" (Берешит, 6, 1), и отнюдь не претендовали полностью исчерпать собою законы справедливости. Но как ни расширяй область справедливости, она остается чисто негативным аспектом нравственности, поскольку пытается всего лишь ограждать права человека. По своей природе справедливость — начало не созидательное, а регулятивное. Творческое, созидательное начало вступает в полную фазу активности и в человеке, и в Б-жественном лишь побуждаемое праведностью. Эту истину первым открыл Авраам и руководство-вался ею. Поэтому и заключил Б-г завет с Авраамом, сделав его и его потомство орудием распространения среди сынов человеческих знания „Пути Г-спода, творить праведные дела и справедливость" (Берешит, 18, 19), тем самым осуществляя то всечеловеческое служение, на которое избран был Авраам и его потомки.

Подтверждением этого союза с Авраамом во всей его полноте стал Синайский Завет Б-га с Исраэлем. Основа этого договора — Б-жий призыв:

„И вы будете Мне царством священников и народом святым"

(Шемот, 19, 6). Миссия, возложенная этим на Исраэль, носила характер одновременно универсально чело-веческий и специфически национальный. В качестве „царства священников" Исраэль был призван нести священную службу на благо всего человечества, а как „святой народ" — соблюдать особый образ жизни, полный святости, который отличал бы его от других народов.

Цель и суть универсально священной миссии Исраэля раскрывает торжественное Синайское откровение провозгла-шением Десяти заповедей. Если психологическая сторона переживания Откровения, как и при других Б-жественных проявлениях, не поддается определению, то одна особенность его известна и совершено уникальна: как явствует из Священного Писания, откровение было пережито всем народом. Пройдя сквозь этот коллективный опыт, Исраэль убедился в подлинности откровения, пережитого Авраамом, а затем Моше, в то время как прежде, до Синая, оно в лучшем случае принималось на веру и по традиции, а в худшем — отвергалось. Синайское откровение не оставило места сомнению в подлинности этих событий и Б-жественной миссии Моше.

Подобно Завету с Авраамом, Десять заповедей открываются вступительным заявлением: „Я — Превечный, Б-г твой, который вывел тебя из земли Египетской" (Шемот, 20, 2). Совершенное Б-гом спасение Исраэля легло в основу предъявляемых Б-гом к народу особых требований служить всему человечеству точно так, как избавление некогда Авраама от гибели в Уре и было основой особых требований Б-га к патриарху.

Универсально священнической миссии Исраэля как нельзя лучше отвечает уникальный универсализм, которым проникнуты Десять заповедей. Предписания этих заповедей так ясны, что могут стать морально-религиозной основой жизни всех народов и во все времена. Запрещается обожествлять природу и создавать высеченные изображения; предписывается соблюдать Шаббат (субботу), причем блага субботнего отдыха распространяются не только на евреев, но и на их слуг — чужеземцев, а также на домашний скот; повелевается почитать родителей, уважать чужую собственность, жизнь и женскую честь и воздерживаться от любого слова или помышления, которое может нанести вред ближнему. Некоторые из этих заповедей имеют параллели в древних текстах Египта и Вавилона, но ни а одном из них нравственность и благочестие не вменяется в обязанность человеку, нигде в них не встретишь ничего похожего на запрет похоти или алчных вожделений.

То, что справедливо по отношению к практическим предписа-ниям Десяти заповедей, относится и к принципам, положенным в их основу. Они пронизаны универсальной значимостью, которая делает их неотъемлемой частью священнического служения, возложенного на Исраэль.

Вступительная часть, в которой подчеркиваются чудеса, принесшие избавление Исраэлю во время Исхода, провозглашает основную истину религии о роли Провидения в истории человечества. Запрещение обожествления природы и - соот-ветственно — создания „высеченных изображений" характеризует специфический характер израильского единобожия, резко отличный как от политеизма, так и от монотеизма других народов. У всех древних народов божество отождествляется с природой и, подобно конечной природе, может быть облечено в форму; Б-г Исраэля превосходит любое явление, поэтому любое пластическое или живописное изображение Его — не что иное, как ложь или кощунство.

Закон о Шаббате утверждает Б-га как единственного Создателя вселенной и опровергает ложное представление о том, что творческое начало порождено регенерирующей силой некого природного элемента. И, наконец, Десять заповедей содержат выражения, утверждающие принцип воздаяния: вознаграждение за послушание и наказание за неповиновение.

Являясь сутью и целью священнической миссии Исраэля, Десять заповедей не касаются других особых обязанностей, возложенных на него как на „святой народ". Они проявились через множество откровений Моше и от Моше перешли к народу. Вместе с Десятью заповедями эти законы в конце концов образовали Тору, т.е. Закон, в котором Хумаш (Пятикнижие Моисея) составляет „Писаный закон" (в отличие от другой части Торы — „Устного закона").

ГЛАВА 3

ТОРА

Тора, что означает учение par excellence, включает теорию и практику, религию и нравственность. Как сказано выше, Тора — непосредственный результат Синайского Завета в его обоих планах, общечеловеческом и национальном. Если Десять заповедей определили суть и цель универсальной миссии Исраэля как „царства священников", то другие заповеди были даны для воспитания Исраэля в духе той святости, которой он должен был преисполниться, чтобы, согласно своему предназначению, стать народом, „святым Б-гу".

Смысл понятия святости раскрывается, если проанализировать значение этого слова на иврите: кадош, какова ни была бы этимология этого слова, оно содержит одновременно два значения: отрицательное и положительное. В отрицательном смысле цпр означает „отделение от чего-либо", а в положительном — „посвящение чему-либо". В применении к миссии, возложенной на Исраэль, святость в негативном смысле означает удаление от всего, что противоречит Б-жьей воле, а в позитивном — посвящение себя служению Б-гу.

Эту святость предстояло ввести в область религии и нравственности. В религиозной сфере она означала — в негативном аспекте — отвращение к идолопоклонству с его пагубной и отвратительной практикой человеческих жертвоприношений, храмовой проституции, магии и ворожбы. В положительном смысле святость означала признание религиозного культа и ритуала, возвышающего и облагораживающего.

В сфере нравственности святость в негативном аспекте требовала от человека сопротивления всем тем природным импульсам, которые делают самоуслаждение сущностью человеческой жизни, а в позитивном — подчинения морали, которая ставит на первое место служение ближнему.

Для того, чтобы Исраэль удовлетворил этим требованиям святости, Б-г и дал ему Тору. Для этого в Торе содержатся два вида законов: религиозные и нравственные, которые, в соответствии с двусторонней направленностью святости в свою очередь делятся на негативные и позитивные. Но поскольку общая цель законодательства — святость, различие между религиозными предписаниями и нравственными стирается. Эти заповеди не оторваны, не разъединены друг от друга: наоборот, в своем взаимодействии и переплетении они образуют систему воспитания в духе святости, которую обеспечивает Тора.

Тесная связь религиозных и нравственных законов — не случайность, а следствие этического элемента в самих религиозных законах. Ибо то, что не является собственно этическим законом, оказывается способствующим укреплению такого закона или средством воспитания, хотя связь эту не всегда легко проследить.

Это относится к негативным, „запретительным" религиозным заповедям не в меньшей степени, чем к позитивным, „побудительным". И те, и другие преследуют одну цель — святость. В то время как позитивные предписания даны для культивирования добродетели и тех благородных свойств, которые отличают истинно благочестивого и нравственного человека, негативные заповеди направлены на борьбу с пороком и на подавление и искоренение дурных побуждений и инстинктов, которые стоят на пути стремлений человека к святости.

Понятые в этом свете, религиозные заповеди обнаруживают мощный этический заряд, способный изменить личность человека и — через личность — общество, частью которого он является. Поэтому пренебрежение религиозной заповедью не является уже больше частным делом: поскольку оно понижает нравственный уровень личности и ее силу сопротивления злу, любое нарушение религиозного закона является в каком-то смысле общественным нарушением. И наоборот: соблюдение религиозной заповеди не остается уже отдельным, изолированным случаем; поскольку оно способствует нравственной устойчивости индивида и отражается на всем его поведении, оно также — явление общественное.

Позитивные религиозные заповеди воспитательного характера вводятся с помощью особой системы символов, обозначенных терминами „знак", „напоминание", которая внедряет в память и поддерживает их святость. Важнейший из этих „знаков" — тефиллин, неправильно называемый иногда „филактерии" (от греческого корня, означающего „амулет"). Нигде в Торе не сказано, что тефиллин защищают от волшебства, везде называются они просто „знаком", „знамением" (Шемот, 13,9). Сюда же относятся „цицит" — кисти видения на четырехугольном облачении, о которых сказано недвусмысленно: „Чтобы вы помнили и исполняли все заповеди Мои и были святы Б-гу своему" (Бемидбар, 15, 40).

Негативные религиозные заповеди, т.е. предписания запрети-тельного характера, также не лишены воспитательной цели. Первое место среди них занимает запрещение употреблять в пищу мясо некоторых животных, считающихся ритуально нечистыми. В этом запрете нет ничего тотемического, т.е. связанного с представлением о сверхъестественном родстве человека с данным видом животных. Священное Писание связывает его непосред-ственном с идеалом святости (см., например, Ваикра, 11, 45). Цель запрета, между прочим, — воспитание самоконтроля как первой необходимой ступени святости.

Даже ритуал жертвоприношений, установленный еще во время пребывания Исраэля под сенью Синая, проникнут также и нравственным содержанием. В отличие от других подобных ритуалов древности, он не рассматривается в Торе как таинство отождествления верующего с божеством. Приношение жертвы, помимо всего прочего, это также особый способ приобщения верующего к нравственному идеалу посредством святости, окутывающей жертву. Все, что относится к обряду: святилище, священнослужители, жертвенные сосуды и сама жертва, — свято. Но эта святость не внутреннее свойство самого ритуала, а отображение той святости, которая должна пронизывать жизнь личности и коллектива.

Постоянным напоминанием о нравственном содержании обряда жертвоприношений служило повеление поместить в Ковчег Завета, который хранился в святилище, две каменные скрижали с высеченными на них Десятью заповедями. То, что в Святая Святых скинии не было ничего, кроме Десяти заповедей, имело в виду запечатлеть в сознании народа основной этический смысл института жертвоприношений, вменяемых им в обязанность.

В соответствии с его нравственным характером, ритуал жертвоприношений по Торе характеризуется двумя уникальными особенностями. Во-первых, жертвы велено было приносить при совершении ритуальных или религиозных, но не общественных проступков. Во-вторых, никакая жертва не могла искупить сознательно совершенное прегрешение, будь то грех ритуальный или религиозный. Искупались лишь проступки, совершенные по неведению или по ошибке. Эти оба сами по себе беспрецедентные ограничения сказываются на всем качестве ритуала жертво-приношений по Торе. Отсюда вытекает, что жертвы предназначены не для удовлетворения нужд Б-жеских, а нужд человека. Приношение жертвы — не задабривание разгневанного божества и не возмещение ущерба, нанесенного ближнему. Ее единственная цель — святость человека в смысле религиозного и нравственного его возрождения и усовершенствования. Так ритуал жертво-приношения во всех его деталях служит внедрению в сознание верующих страха перед религиозным проступком, который создает отчуждение человека от Б-га и человека от человека.

Святость — также ключ к пониманию заповедей Торы, касающихся соблюдения „Установленных праздников". Главный среди них — еженедельный праздник Шаббат (Суббота). Еврейский праздник Шаббат окрашен святостью, что и делает его днем религиозно-нравственного возрождения, благословенного Пре-вечным (Исх., 20, II).

Это же относится и к трем годовым праздникам: Песах (Пасха), Шавуот (Пятидесятница) и Суккот (праздник Кущей), которые знаменуют соответственно урожай ячменя, пшеницы и винограда. Тора называет их „священными собраниями", в противо-положность языческим праздникам урожая, в том числе хананейским, которые сопровождались разнузданными оргиями в честь богов плодородия.

Праздник Рош-Ашана (Новый год) (Бемидбар, 30, 1), с которым неразрывно связан Йом-кипур (День Искупления), также назван днем „священного собрания", что подчеркивает его резкое отличие от новогоднего праздника хананеев, в котором центральное место занимал обряд умирающего и возрождающегося бога Тамуза.

Святость лежит также и в основе нравственного закона. Характерны в этом отношении слова „будьте святы", которыми вводится свод нравственных правил в главе 19 книги Ваикра (Левит).

Основополагающими принципами нравственного закона свя-тости являются те два начала, которые, как мы видели, составляют основу творческого сотрудничества человека с Б-гом, т.е. справедливость и праведность, причем праведность образует положительный аспект святости, а справедливость — отрица-тельный. Справедливость в применении к условиям обычной жизни означает признание шести основных прав человека: право на жизнь, собственность, работу, одежду, жилище и, наконец, право личности, которое включает право на отдых и независимость, а также запрещение питать к ближнему ненависть и злобу или мстить ему.

Праведность подразумевает выполнение человеком своих обяза-нностей и в первую очередь обязанности помогать бедным, больным и нуждающимся в поддержке, независимо от того, друзья они или враги. Она также выражается в особом отношении человека к земным благам, которые он должен считать не столько своей личной собственностью, сколько имуществом, доверенным ему на хранение Творцом. Если ближний впадает в нужду, ему следует одолжить деньги, не начисляя процентов (Шемот, 23, 24). Если из-за бедности ему пришлось продать свой наследственный участок земли, в Юбилейный года надел должен быть ему возвращен (Ваикра, 25). Стесненные обстоятельства ближнего нельзя использовать для собственного обогащения. Хозяйственно-экономические отношения понимаются, таким образом, в Торе по существу как служение ближнему, и этот нравственный подход естественно вытекает из золотого правила, формулирующего за-кон любви: „Люби ближнего, как самого себя" (Ваикра, 19, 18). При-чем правило это, как специально оговорено в стихе 34, рас-пространяется не только на израильтян, но и на пришельца — нееврея.

Праведность проявляется также в гуманном отношении к бессловесным тварям. Быка, свалившегося на дороге, следует поднять с той же заботливостью, что и человека (Деварим, 23, 4). Во время работы животному, например, волу, молотящему зерно, запрещается надевать намордник (Деварим, 25, 4). Животных разного вида, отличающихся характером и силой, нельзя ставить в одну упряжку (Деварим, 22, 20); нельзя лишать домашний скот благословенного отдыха в Шаббат.

В согласии с нравственным законом Торы, строится ее граждан-ское и судебное законодательство. Оно пронизано также идеей святости, ее цель — реализовать в практике всех человеческих отношений принципы праведности и справедливости. Если Кодекс Хаммурапи, законы хиттеев и других древних народов направлены в первую очередь на защиту частной собственности, то в Торе глав-ное — защита человеческой личности.

Ограничения, налагаемые Торой на власть имущих, как нельзя лучше свидетельствуют, с каким пылом встает Тора на защиту прав человека. Работодателю запрещается эксплуатировать наемных рабочих и задерживать им плату (Ваикра, 19, 13). Кредитору не разрешается оскорблять достоинство человека, входя в дом должника с требованием залога (Деварим, 24, 10-11), не говоря уже о запрещении применять при этом силу, что свободно допускают законы других древних народов. Даже за рабом сохраняются человеческие права, и он никогда не поступает в полную собственность рабовладельца. Нанесение рабу малейшего увечья влечет за собой его освобождение (Шемот, 21, 26-27). Беглого раба запрещается водворять на прежнее место (Деварим, 23, 26-27), что также находится в резком противоречии с законами Хамурапи, по которым за одну лишь помощь, оказанную беглому рабу, полагается смертная казнь.

Судебное законодательство Торы отвергает и те чудовищные постановления других народов, которые, представляя собой карика-туру на человеческое правосудие, предписывают смертную казнь за воровство или наказуют сына за преступление, совершенное отцом. Тора не признает также иных различий между людьми, кроме различия в социальных функциях: царь и подданный, свободный и раб, туземец и пришелец — все равны перед законом и пользуются одинаковыми суверенными правами человека.

И, наконец, святость находит свое выражение в личной жизни человека: в чистоте семейных отношений, в воздержании от любого вида кровосмешения, от скотоложства и гомосексуализма, в подавлении похоти и чувственности, в чистоте всех дел, слов и помышлений.

Требование святости вырастает из святости самого Б-га. „Святы будьте, ибо свят Я Превечный, Б-г ваш" (Ваикра, 19, 2). В своем стремлении к святости человек опирается, таким образом, на идеальный образец — Б-жественную святость.

Б-жественная святость, подобно той, к которой призывается человек, также раскрывается в двух планах — положительном и отрицательном. В отрицательном смысле она означает, что Б-г отделен от всего природного и недуховного, откуда следует, что Он трансцендентен и независим по отношению ко всему, что не есть Он. В положительном плане она означает Его свободную и беспрепятственную деятельность в согласии с Его нравственными основами.

Наиболее полное изложение нравственных свойств Б-га мы находим в Шемот (гл. 34, стих 6-7), где описывается явление Б-га Моше, в котором Он Сам раскрывает свои свойства. Б-г — „милосердный и благой, долготерпеливый и великий милостью и истиной; творящий милость тысячам (поколений); прощающий вину, преступление и грех, но не оставляющий без наказания".

Эти свойства, известные под именем Тринадцати атрибутов, составляют Б-жественную святость. Следует подчеркнуть, что ни один из атрибутов не касается сущности Б-га, все они связаны и соотнесены только с отношением Б-га к человеку.

Атрибуты Б-жества образуют две основные группы — справедливость и праведность. В область справедливости входят в первую очередь те свойства, которые выражают непримиримость Б-га ко злу и воздаяние загрехи. В связи с этим Тора располагает системой наказаний, которые различаются в зависимости от тяжести проступка и умысла, породившего его. Обещание награды, в основном временного и национального характера, дано также за повиновение как часть Б-жественной справедливости, диктующей воздать каждому по его заслугам. О вознаграждении или наказании на том свете Тора прямо нигде не говорит. Несомненно, однако, что такое наказание, как „карет" (тз означает „отрезать", „отрубить", „истребить из"), предусмотренное за некоторые виды религиозных преступлений, имеет в виду отторжение от Б-жественного Присутствия в жизни будущей (см. Ваикра, 20, 2-3), что эта идея подразумевает также посмертное вознаграждение за послушание. Однако Священное Писание предпочитает набросить покров на картину загробной жизни, возможно, для того, чтобы отучить народ от языческого культа мертвых, неотделимого в то время от такого представления.

Б-жественная праведность выражается в милосердии, включаю-щем между прочим и то, что Он „велик в милости". Добродетельного человека Б-г одаривает с лихвой, больше, чем тот заслуживает, а к грешнику проявляет долготерпение и милосердие, оттягивая, кроме того, наказание в надежде на его раскаяние. Любовь Б-га к человеку — образец для любви человека к своему ближнему. Это видно из заповеди, предписывающий любить пришельца, которая не случайно опирается на пример Б-га:

„Б-г любит пришельца ...любите и вы пришельца". (Дев. 10, 18-19). Так в этой заповеди о пришельце вскрывается универсальный характер Б-жественной любви. Конечно, Б-г избрал Исраэль, но это ничуть не умаляет и не мешает Его любви ко всем сынам человеческим. Отличие, которого удостоился Исраэль, лишь в том, что через этот особый народ явлена любовь Б-га ко всему человечеству.

Если Б-жественная справедливость порождает страх и трепет человека перед Б-гом, то Б-жественная любовь — основа притязаний Б-га на любовь к нему человека. В отличие от языческой веры, заповедь любви к Б-гу апеллирует не к одним только чувствам человека. Везде, где мы этот призыв встречаем, он сопровождается наказом соблюдать Б-жьи заповеди и искать Его праведность путем служения Б-гу и выполнения своего долга (Шем. 20, 6; Дев. 6, 4-8).

В Торе воплощен предельно уникальный характер веры Исраэля. Многие религии полны ссылок на моральные побуждения, но ни одна из них не обладает такой мощной воспитательной системой освещения жизни, как Тора Исраэля.

Тора решает вопросы человеческого поведения, исходя из особых свойств человеческого сердца. Обращаясь к разуму, сообщая ему сведения, необходимые для выполнения человеком его обязанностей, Тора уделяет особое внимание своенравному и упрямому человеческому сердцу, пороки, дурные склонности и нравы которого — препятствие на пути послушания. И одновременно, ставя перед человеком высокие и вдохновляющие цели, Тора побуждает его к ревностному выполнению своего долга.

Что касается широты охвата действительности, то нет такой области жизни, которая не была бы освещена в Торе. События каждодневной жизни, все человеческие интересы подпадают под правила Торы. Так, будучи критерием оценки любого движения человеческого сердца, ставя в связь со служением Б-гу любой факт жизни индивида и общества. Тора служит утверждению верховной власти Б-жественнои святой Воли.

„Отделение", которое, как мы видели, образует отрицательный аспект святости, означает отделение Исраэля от окружающих его народов, носителей языческой культуры и цивилизации. Это отказ от разлагающих и пагубных связей, но возложенная на Исраэль священническая миссия должна была осуществляться в реально существующей действительности. И выполнение ее было поручено людям, которые только что вырвались из векового египетского рабства, из страны, где изысканная порочность верхов соперничала с безысходной дикостью низов. И, наконец, они должны были передать светоч истины не замкнутому меньшинству, а множеству множеств, не мистикам или святым, а массе обыкновенных людей, чтобы он переходил из рук в руки, от человека к человеку и от народа к народу.

Исраэль должен был, таким образом, и отделиться от мира, и остаться частью этого мира. Сохраняя свое отличие от окружающих народов, он должен был погрузиться в гущу современной ему цивилизации и отдать все силы усовершенст-вованию человеческой жизни. Это было нелегкой задачей. Но Исраэль должен был ее выполнить, потому что Святому Б-гу, почтившему народ избранием, нужно было служить свято и потому, что собственная жизнь Исраэля получала смысл только в этом, возложенном на него, всечеловеческом служении

Таково значение Завета, провозглашенного в Синае и Торы которая была дана для того, чтобы обеспечить его выполнение И вот, когда занавес опускается над этим самым выдающимся событием в истории, мы видим Исраэль стоящим на пороге своей национально-исторической судьбы, дающим торжественную клятву посвятить себя служению Б-гу и человечеству.