«интеллигенции»

Вид материалаЛекция
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8


22 В. И. Ленин, отбывая в 1887—1888 годах (после исключения из Казанского университета) ссылку в деревне Кокушкино, познакомился с романом «Что делать?» и другими сочинениями Чернышевского. «Что делать?» он в те месяцы прочитал пять раз. Потрясенный юноша даже написал письмо в Астрахань, где Чернышевский в то время отбывал ссылку. Ответа Владимир Ульянов, правда, так и не дождался.

23 Вот эта часто цитируемая выдержка из письма Чернышевского сыновьям: «Если вы хотите иметь понятие о том, что есть, по моему мнению, человеческая природа, узнавайте это из единственного мыслителя нашего столетия, у которого были совершенно верные, по-моему, понятия о вещах. Это — Людвиг Фейербах... в молодости знал я целые страницы из него наизусть. И сколько могу судить по моим потускневшим воспоминаниям о нем, остаюсь верным последователем его» (Чернышевский, Н. Г. Избранные философские сочинения. Т. 3. М., 1951. С. 713—714).

24 Здесь мы, само собой, не касаемся пока что его магистерской диссертации по эстетике. О ней речь пойдет ниже.

25 Сам Чернышевский нередко именно так и поступал: откликаясь, к примеру, на весьма добросовестный и глубокий разбор его «Антропологического принципа» П. Д. Юревичем, он не входит в анализ критических доводов своего оппонента, а просто отметает их на том основании, что Юркевич — профессор духовной академии, а потому входить в подробное рассмотрение его аргументации нет никакого смысла, достаточно указать на занимаемое им место работы (профессор духовной академии) и автоматически вытекающую из этого реакционность его философской позиции, что в свою очередь априори обличает ложность и надуманность критических замечаний Юркевича в адрес такого передового мыслителя, как Чернышевский.

26 Герой романа «Что делать?» Рахметов, профессиональный революционер, ведет аскетический образ жизни и соглашается пользоваться только теми жизненными благами, которые доступны людям «из народа». Чтобы подготовить себя к лишениям (подразумевалось: к тюрьме, пыткам, каторге), Рахметов спит на постели, утыканной гвоздями. Чернышевский подробнейшим образом описывает добровольное самоистязание «нового человека»: «За год перед тем, как [он] во второй… раз пропал из Петербурга, Рахметов сказал Кирсанову: “Дайте мне порядочное количество мази для заживления ран от острых орудий”. Кирсанов дал огромнейшую банку, думая, что Рахметов хочет отнести лекарство в какую-нибудь артель плотников или других мастеровых, которые часто подвергаются порезам. На другое утро хозяйка Рахметова в страшном испуге прибежала к Кирсанову: “Батюшка-лекарь, не знаю, что с моим жильцом сделалось: не выходит долго из своей комнаты, дверь запер, я заглянула в щель; он лежит весь в крови; я как закричу, а он мне говорит сквозь дверь: “Ничего, Аграфена Антоновна”. Какое, ничего! Спаси, батюшка-лекарь, боюсь смертного случаю. Ведь он такой до себя безжалостный”». Кирсанов поскакал. Рахметов отпер дверь с мрачною широкою улыбкою, и посетитель увидел вещь, от которой и не Аграфена Антоновна могла развести руками: спина и бока всего белья Рахметова… были облиты кровью, под кроватью была кровь, войлок, на котором он спал, также в крови; в войлоке были натыканы сотни мелких гвоздей… остриями вверх, они высовывались из войлока чуть не на полвершка; Рахметов лежал на них ночь. “Что это такое, помилуйте, Рахметов”, — с ужасом проговорил Кирсанов. — «Проба. Нужно. Неправдоподобно, конечно; однако же на всякий случай нужно. Вижу, могу”» (Чернышевский, Н. Г. Что делать? Из рассказов о новых людях. М., 1980. С. 318—319).

27 Соловьев завершил свою небольшую статью выражением полного согласия с главными выводами диссертации Чернышевского: «Главное ее содержание, — писал он, — сводится к двум положениям: 1) существующее искусство есть лишь слабый суррогат действительности и 2) красота в природе имеет объективную реальность, — эти тезисы останутся. Их утверждение в трактате, стесненное пределами особого философского кругозора автора (он был в то время крайним приверженцем Фейербаха), не разрешает, а только ставит настоящую задачу; но верная постановка есть первый шаг к разрешению. Только на основании этих истин (объективность красоты и недостаточность искусства), а никак не через возвращение к артистическому дилетантизму возможна будет дальнейшая плодотворная работа в области эстетики, которая должна связать художественное творчество с высшими целями жизни» (Соловьев, В. С. Собр. соч. : в 2 т. Т. 2. М. : Мысль, 1990. С. 555).

28 Добролюбов был необыкновенным читателем. Обучаясь в семинарии, он не только читал, но и вел «реестры читанных книг», где отмечал название книги и записывал свое впечатление от прочитанного. С 49 по 53-й год (записи велись с большими перерывами) Добролюбов внес в свои «реестры» несколько тысяч (!) отзывов (подробнее см.: Буртин, Ю. Г. Николай Александрович Добролюбов // Добролюбов Н. А. Собр. соч. в трех томах. Т. 1. М., 1986. С. 8—10).

29 Интересен состав студентов этого института в годы учебы в нем Добролюбова: 46% студентов составляли «лица, уволенные из духовного звания» (Освободительное движение в России. Вып. 3. Саратов, 1973. С. 3)

30 Популярность Писарева и при его жизни, и после его смерти была исключительно велика. Если Чернышевского в конце XIX-го — нач. ХХ века почитали, пожалуй, больше, чем читали, то о Писареве этого сказать нельзя. Подростки и юноши вплоть до 10-х—20-х годов следующего века читали Писарева как интересного и острого автора, импонировавшего молодежи своим радикализмом.

На статьях Писарева воспитывались деятели 70-х годов. Один из народников, Н. С. Русанов, так передает впечатления, которые производили статьи Писарева в те годы: «Словно огромный порыв освежающей бури распахнул двери, разбил окна в мрачном здании нашего пантеона… мы жадно вдыхали чистый воздух, врывавшийся клубами в затхлую и спертую атмосферу традиционных представлений» (Русанов, Н. С. На родине. 1859-1882. М., 1931. С. 85).

Не менее сильным оставалось воздействие Писарева на молодые умы и в следующее десятилетие, «в годы реакции». Приведем очень характерный для восприятия статей Писарева талантливой молодежью 80-х годов отрывок из воспоминаний писателя В. В. Вересаева (цитаты из его студенческого дневника, помеченные 16-м ноября и 1 декабря 1884 года): «Какое великое поле раскидывается перед глазами! Писарев! Писарев! Он указал мне истинное счастье! Перечитывая предыдущие страницы, мне самому теперь смешно и досадно. Если это — необходимое следствие вступления из умственной спячки в царство света и мысли, то я рад, что оно уже произошло. Счастье заключается не в одном сознании исполненного долга и чистой совести. Папа смотрит на счастье с этой точки; может быть, этим счастьем могут довольствоваться пятидесятилетние старики. Сознательное наслаждение жизнью — работать мыслью, насколько хватает сил, не замыкаться в узкую специальность, приобретать всесторонние сведения, работать над собой, не заглушать никаких сомнений, никаких вопросов, пока не добьешься их разрешения… <…> Так много труда, такое широкое поле знаний раскрывается перед глазами, — и чем дальше идешь, тем горизонт все больше и больше расширяется, что, право, нет времени задавать себе неразрешимый вопрос: “Зачем, зачем мне жизнь дана?” И я должен сказать, что этим я обязан Писареву. Писарева не дают читать молодежи, запрещают его, — а если уж на то пошло, Байрон, Гёте и Шиллер принесли мне гораздо больше вреда, может быть, довели бы меня до самоубийства, а Писарев указал мне истинное счастье и путь к нему. “Счастье, — говорит он, — захватывается и вырабатывается, а не получается из рук благодетеля” (Вересаев, В. В. Сочинения в пяти томах. Т. 5. М., 1961. С. 211—212).

Через увлечение Писаревым прошли и братья Ульяновы: «Александр Ильич (старший брат Владимира Ильича Ульянова-Ленина, казненный за подготовку покушения на Александра III. — С. Л.)усиленно читал Писарева, который увлекал его своими статьями по естествознанию, в корне подрывавшими религиозные воззрения. Писарев тогда был запрещен. Читал Писарева усиленно и Владимир Ильич, когда ему было лет 14-15» (Крупская, Н. К. Избранные педагогические произведения. М., 1968. С. 162).

31 Аполлоний Тианский был философом-пифагорейцем, чудотворцем и магом, жившем в I веке от Р. Х. (о нем мы знаем прежде всего из биографии, составленной Флавием Филостратом).

32 «…В числе основных задач [этого кружка] было поставлено угашение половой страсти и влечения во всем человечестве. Пусть лучше человечество вымрет, и жизнь остановится, чем жить во грехе. Впрочем, оставалась надежда… на чудо. Вдруг люди станут бессмертными, “в награду за такое подвижничество человечества”, “или будут рождаться каким-нибудь чудесным образом, помимо плотского греха”… Весь «нигилизм» Писарева — справедливо замечает о. Г. Флоровский – был подготовлен именно таким мечтательно-моралистическим перенапряжением и надрывом» (Флоровский, Г. Указ. соч. С. 292—293).

33 Цит. по: Иванов, И. И. Писарев // Энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона 1890-1907 // Большая электронная энциклопедия Кирилла и Мефодия, 2003.

34 Пустарников, В. Писарев Дмитрий Иванович // Русская философия. Малый энциклопедический словарь. С. 403.

35 Термин «профанация» в сочетании с противоположным ему по значению термином «сублимация» (возвышение) широко использовался Б. Вышеславцевым для обозначения такой методологии в сфере гуманитарного и философского знания (методологии, вполне оправданной в сфере научного знания), которая стремится объяснить сложное из простого, пытается свести целое — к простому, состоящему из элементарных частей-элементов. См.: Вышеславцев, Б. П. Этика преображенного эроса. М., 1994. С. 213—227.

36 Кружков, объединявших студенческую молодежь демократического направления, было множество, кружок Чайковского был лишь самым крупным и наиболее организованным. Его «агенты» создали сеть филиалов в Москве, Киеве и Одессе, во многих губернских городах (Орел, Тула, Казань, Самара, Вятка, Саратов, Пермь, Ростов, Минск, Вильно и др.). Всего в деятельности кружка участвовало около ста человек. Чайковцы вдохновлялись идеями П. Лаврова и находились в оппозиции к экстремистскому крылу народнического движения, возглавлявшемуся С. Г. Нечаевым. Нечаев стремился ускорить свержение царского режима, для чего считал необходимым поднять восстание, которое должно было быть подготовлено партией заговорщиков с железной дисциплиной и беспрекословным подчинением «руководящему центру». Эта организация была нацелена на захват власти любой ценой. Нечаев был убежден, что «цель оправдывает средства». Большинство народников не приняло аморализма Нечаева и его немногочисленных сторонников, уверенных, что в борьбе с врагом «все средства хороши». Чайковцы сделали акцент на образовательной деятельности и пропаганде, организовав так называемое «книжное дело», то есть наладив распространение изданий, полезных для «правильного образования» ищущей молодежи.

37 Анализ социального состава народников 70-х, сделанный историками революционной борьбы в России, показал, что из примерно 6 000 человек, причастных (за десятилетие) к этому движению, 54% составляли учащиеся вузов, гимназий, семинарий и даже — военных училищ. Средний возраст народника в семидесятые годы — 23,6 года. Из них дворян — 31-32%, разночинцев — более 50% (см.: Революционеры 1870-х годов. Л., 1986. С. 39—40).

38 Самые крупные из процессов над народниками — это процессы «50-ти» (1877) и «193-х» (1877—1878).

39 Умеренное крыло землевольцев, делавшее ставку на пропагандистскую работу и отвергавшее возможность изменения существующего политического и социалного порядка без сознательного участия в революции большинства народа, организовало группу «Черный передел» (Г. В. Плеханов, В. И. Засулич, О. В. Аптекман, М. П. Попов и др.).

40 Ради исторической точности следует отметить, что народовольческая традиция существовала и в 80—90-е годы, хотя и не имела уже прежнего влияния на молодежь. Наиболее известной была революционная организация «Террористическая фракция партии Народная воля» (1886), члены которой готовили покушение на Александра III. За подготовку покушения четверо участников этого кружка были повешены (1887), в числе повешенных был и А. И. Ульянов (старший брат В. И. Ленина). Из разрозненных групп наследников народовольчества («группа старых народовольцев», «группа молодых народовольцев») в начале ХХ века сформировалась партия социалистов-революционеров (эсеров). Небольшая часть народников (из тех, кто во второй половине 70-х входил в группу «Черный передел» и выступал против тактики индивидуального террора) перешла на марксистские позиции. В 1883 году, в Женеве, ими была создана первая социал-демократическая организация — группа «Освобождение труда» во главе с Г. В. Плехановым.

41 Правда, некоторое время Михаил Александрович был убежден, что он принимает участие в этом движении, поскольку был введен в заблуждение Нечаевым, убедившим его в том, что он, Нечаев, представляет многочисленную и хорошо законспирированную революционную организацию, так что Бакунин какое-то время полагал, что он непосредственно связан с революционной организацией в России.

42 От этого периода до нас дошло несколько его статей, названия которых говорят сами за себя: «Гимназические речи Гегеля. Предисловие переводчика», «О философии», «Реакция в Германии», «Шеллинг и откровение», «О современной немецкой философии».

43 В отличие от большинства теоретиков народничества Бакунин был не позитивистом, а материалистом.

44 Бакунин, М. А. Философия. Социология. Политика. М., 1989. С. 44.

45 Часть социал-демократов-меньшевиков, возглавляемых Плехановым, вступила в борьбу с социал-демократами-большевиками, возглавлявшимися Лениным. Большевики исходили из необходимости бороться «за перерастание буржуазно-демократической революции в социалистическую» даже вопреки неготовности (с точки зрения ортодоксальной марксистской теории) социально-экономических оснований для такого перехода. Плеханов же был против «форсирования истории», видел в тяге к «ускорению» исторического процесса знакомое ему с молодых лет гипертрофирование роли «субъективного фактора» боевым крылом народников, подозревая за сторонниками революционного активизма готовность к осуществлению революционного насилия (избранного) меньшинства над инертной «народной массой».

46 На языке философской публицистики Михайловский выразил, по сути, ту же самую мысль, что и Риккерт, разделивший науки на номотетические (естественно-математические) и идеографические (гуманитарно-исторические) и утверждавший, что в области «наук о духе» неизбежна и вполне правомерна оценка изучаемых явлений с точки зрения ценностей.

47 Схема эта представляет собой видоизменение трехчленной схемы исторического развития О. Конта, которую Михайловский ценил весьма высоко. По Конту, история делится на три стадии: теологическую, метафизическую и научно-положительную, так что мировоззрение человека развивается от «иллюзорного» к «научному» сознанию.

48 Цит. по: Левицкий, С. А. Очерки по истории русской философии. М., 1996. С. 196.

49 Встань, человек! (Хрестоматия). М., 1985. С. 54—55.

50 Михайловский, Н. К. Полное собрание сочинений. Т. I. Предисловие к третьему изданию. С. V. Цит. по: Лосский, Н. О. История русской философии. М., 1991. С. 74.

51 Но если можно сказать, что тяга русского человека к соединению истины с добром нашла себе идеальное словесное выражение в слове «правда», то верно и обратное: присутствие в русской лексике концепта «правда» во многом предопределило саму эту тягу, задало тот неосознаваемый смысловой горизонт, в котором русский образованный человек искал «точку опоры» в стремительно изменявшемся и в то же время — инертном, косном мире.

52 Михайловский, Н. К. Полное собрание сочинений. Т. I. С. 347 (Цит. С. 74).