Geum.ru

Шифры и революционеры России

Вид материалаДокументы

Содержание


Глава десятая. Стеганография и народники
Глава одиннадцатая. Промежуточные итоги
Подобный материал:
1   ...   10   11   12   13   14   15   16   17   ...   36

Глава десятая. Стеганография и народники


Под современным термином «стеганография» понимается набор способов сокрытия самого факта передачи конспиративного сообщения. Для революционеров России эта наука стала неотъемлемой частью их подпольного существования. Методы стеганографии были самые разнообразные и глубоко связанные с мировой историей.
Так, наиболее известным способом являлась разметка нужных букв сообщения в печатных строках какой-либо книги. Первое упоминание об этом мы находим в мемуарах Льва Тихомирова, относящиеся к 1872 году. Тогда чайковцы пытались воспользоваться для переписки с арестованными товарищами книгами, в которых иглой накалывались буквы так, чтобы образовывались нужные слова (141).
То же рекомендовал своим товарищам участник процесса 50-ти Георгий Зданович (ноябрь 1875 года):
«… Подчеркивать слегка некоторые буквы (стараться надо как можно реже, чтобы не было заметно) – на странице 2 – 3 буквы» (142).
Лев Гартман в октябре 1880 года из лондонской эмиграции писал народовольцам в Россию:
«В случае больших писем, присылайте лучше под копеечной бандеролью брошюрку, книжку, где, начиная с 5 или 11 страницы, отмечайте буквы (раскидывая на пространстве) карандашом под ними. И читать легче, и шифра не надо и посылать без труда и риска» (143).
Здесь, положим, Гартман сильно заблуждался. Шифр был совершенно необходим. Отметим попутно, что буквенный гамбеттовский ключ народников как нельзя лучше подходил для подобного метода переписки и наверняка использовался.
Между тем широчайшее применение этого способа общения среди русского подполья берет свое начало от древнегреческого полководца Энея, который в одной из своих книг дал описание способа расстановки точек под буквами маскировочного текста. Прекрасно о «точечном методе» были осведомлены и российские жандармы.
 
Другой вид стеганографии – запрятывание писем в корешках и обложках пересылаемых книг – тоже практиковался еще народниками. Так С. Ширяев просил товарищей переслать письмо его жене, заделав его в книгу (ноябрь 1880 года).
А из воспоминаний Л. Дейча и переписки тех лет известно, что группы «Черный передел» и «Освобождение труда» для своей связи с Россией широко использовали тот же способ. Целые брошюры революционеры прятали в корешках невинных на первый взгляд изданий.
Еще один метод находим в материалах процесса 50-ти. Цитируем:
 «Письмо, начинающееся словами «Милая Анюта»… заключает в себе изливание тоски по поводу разлуки с любимой женщиной. Между тем… оказалось, что под некоторыми буквами проставлены цифры, совокупность же всех цифр составило письмо, шифрованное по отобранному в Иванове шифру «Эй, Фомич…»» (144).
Сергей Нечаев же в конце 1860-х годов практиковал записи цифровых шифров под видом различных математических подсчетов или же коммерческих счетов.
 
Однако наиболее ходовым во все времена российского подполья оставалось использование революционерами всевозможных симпатических чернил. Колоритно и иронично о первых подобных опытах писал еще член «Земли и Воли» 1860-х годов Лонгин Пантелеев:
«В конце беседы господин с пенсне вошел в некоторые конспиративные детали и между прочим сообщил рецепт химических чернил для переписки. «Его дал Маццини!» Если ссылкой на знаменитого заговорщика он хотел в финале усугубить эффект, то сильно ошибся. «Да это всякий аптекарь может посоветовать» – подумал я…»» (145).
Перед нами сцена инструктажа молодых революционеров одним из их руководителей Александром Слепцовым. Упомянутый Маццини – выдающийся итальянский революционер Джузеппе Мадзини (1805 – 1872 гг.).
Очень широко химическая переписка применялась и народниками 1870-х годов. В материалах их судебных процессов есть на этот счет немало сведений. Так, Николай Теплов переписывался с петербургским кружком «артиллеристов» «раствором соли и цифровым шифром» (146). Имеется в виду самый обычный водный раствор поваренной соли, следы от которого проявлялись элементарным нагреванием.
А содержащийся под стражей Феофан Лермонтов сообщал товарищам на волю, что он «пишет лимоном и проявляет на огне» (147). Лермонтов проходил по делу 193-х, но ему не суждено было выйти из тюрьмы. Вскоре после суда он в ней умер.
В материалах процесса 50-ти указано, что в бумагах Николая Цвилинева обнаружено письмо: «На этих листочках замечены следы письма, вытравленного, по всей вероятности, лимоном, почему эти листочки были положены под горячий утюг, от действия которого текст письма выступил» (148).
«Лимонные чернила» имели в российском подполье наиболее массовое употребление. Очевидно, что с лимонами в России ХIХ века не было проблем ни на воле, ни в тюрьме! Даже из Петропавловской крепости Мария Коленкина сообщала землевольцам, что «мы будем изображать чкцацыр». По ключу «Максим Грек» шифр нетрудно прочесть: «мы будем изображать лимоном» (149).
 
Любопытны воспоминания Николая Виташевского о его отсидке в одном из российских тюремных централов:
 «Кроме обыкновенных чернил, мы пользовались в экстренных случаях для переписки и «химическими» – молоком. Если исписанную молоком бумажку слегка потереть пеплом сожженной бумаги, то написанное проступает» (150).
В связи с приведенным рецептом Виташевского обратимся в век XVIII-й. Историк Н. Я. Эйдельман указал, что летом 1797 года великая княгиня Елизавета Алексеевна (жена будущего императора Александра I) в переписке со своей матерью использовала молоко и советовала родным:
«Вместо того чтобы держать письмо над огнем, можно так же посыпать его угольным порошком; это делает видимым написанное и таким образом можно писать с обеих сторон» (151).
Однако и этот метод брал свое начало в глубокой древности. Еще римский поэт Овидий (43 до н.э. – 18 н.э.) рекомендовал влюбленным способ тайнописи молоком, выявляемой посыпанием бумаги сажей. После сдувания сажи на бумаге остаются ее мельчайшие частицы, прилипшие к тем местам, где были буквы, написанные молоком.
Следовательно и в данном случае революционеры шли по проторенной дорожке. Все эти простые рецепты их «химии» (соль, лимон, молоко) проявлялись нагреванием и были, конечно, малонадежны. Поэтому среди народников сравнительно рано стали практиковаться другие составы. По материалам процесса 193-х цитируем:
«По обыску, произведенного в квартире Стронского… было отобрано полученное им… письмо, написанное особыми чернилами, выходящими на бумаге лишь при смачивании их раствором азотной кислоты» (152). Имя Николая Стронского уже встречалось на страницах нашей книги – его документы попали в шифрованные списки землевольцев-народовольцев. Но сам революционер безвременно скончался в тюрьме. Более мы ничего не знаем об используемых им химических чернилах – рецепт их утерян. Но ясно, что мысль революционеров уже начала работать над изобретением более сложных составов.
Между прочим подпольщики очень редко использовали термин «симпатические чернила», называя их химическими». Однако такие случаи все же имеются. Из откровенных показаний юнкера Ларионова о деятельности «Киевской коммуны» известно, что в ней «были условлены шифры… и рецепты симпатических чернил» (153).
 
Создание в 1876 году такой сугубо конспиративной организации как «Земля и Воля», а затем и «Народная Воля», потребовали от конспираторов разработки иных, более стойких химических чернил. О том, что землевольцы использовали в своей повседневной деятельности сложные симпатические составы, говорит, к примеру, уже цитированный нами документ о попытке задержать в Чернигове Александра Михайлова (лето 1879 года). Тогда в оставленных в гостиничном номере вещах исчезнувшего «Безменова» жандармы обнаружили какие-то порошки и склянки с химикалиями. Очевидно, что речь шла о материалах для приготовления химических чернил или средств их проявления. Но что же здесь имелось в виду конкретно? Ответ на этот вопрос получим из других полицейских документов.
В октябре 1880 года начальник Киевского ГЖУ Новицкий доложил в Департамент полиции об аресте в Киеве руководителей «Южнорусского рабочего союза» Елизаветы Ковальской и Николая Щедрина, скрывавшихся под паспортами супругов Лесковых. При них, в частности, были захвачены «письма, между строками которых написаны шифры, образовавшиеся от намазания письма хлористым железом» (154).
Упомянутые в документе Е. Ковальская и Н. Щедрин ранее входили в землевольческую организацию, а затем влились в отколовшийся «Черный передел».
 
Далее обратимся к воспоминаниям петербургского секретаря «Черного передела» Ольги Булановой (Трубниковой):
«Мы получили объемистое письмо от Дейча и с вечера долго сидели, раскрашивая полуторахлористым железом промежутки между строчками и расшифровывая появляющиеся там знаки» (155). Время действия описываемых событий – конец 1881 года.
 В 1884 году при разгроме киевских народовольцев (Шебалин, Караулов и др.) был арестован некий А. Борисович. Позже его опознали как одного из членов «Народной Воли» Николая Мартынова. Из обвинительного акта киевского процесса 12-ти народовольцев можно узнать, что у « Борисовича» был изъят пузырек с полуторахлористым железом, а у Шебалина нашли шифрованную переписку, восстановленную составом желтого цвета (156). Кроме того были обнаружены письма неустановленных революционеров, на коих, как сказано в полицейских протоколах, «между строками виднеются полосы от раствора полуторахлористого железа».
Таким образом, полиция уже с 1880 года (а, скорее всего, и ранее) превосходно знала, что проявителем химической переписки народников является полуторапроцентный раствор хлористого железа. Повсеместно при арестах революционеров у них обнаруживали упомянутый реактив. Дело дошло до того, что с середины 1880-х годов даже все письма заключенных в царских тюрьмах стали проверяться полуторахлористым железом на предмет обнаружения в них химического текста. Например, Лев Дейч в июне 1885 года отправил из Томска письмо, которое затем цензором было смазано крест-накрест раствором этого реактива (157).
 Итак – проявитель «химии» народовольцев и чернопередельцев теперь известен. А в качестве самих химических чернил служил раствор желтой соли. Из энциклопедии:
Желтая или кровещелочная соль или синь-кали, или железисто-синеродистый калий. Ж. соль служит источником получения всех других синеродистых соединений и имеет самые различные применения, а потому получается заводским путем. Наибольшие количества добываемой разными способами Ж. кровяной соли употребляются для приготовления берлинской лазури; кроме того, значительные количества ее расходуют в красильном деле и для получения цианистого калия (158).
Это химическое вещество тоже неоднократно обнаруживалось при аресте революционеров. Однако их трактовка полицией уводит нас совсем в другую сторону.
Самое первое упоминание встречается в материалах процесса 16 народовольцев. В декабре 1879 года у задержанного Сергея Мартыновского был захвачен чемодан, содержащий «небесную канцелярию» народовольцев. Среди обнаруженных улик находим:
«п. 3 Склянка, оклеенная фольгою, с простою пробкой, заключающая в себе синеродистый кали…
п. 5 Маленькая баночка темного стекла с деревянною пробкою, заключающая в себе синеродистый кали…
Из переименованных веществ, значащиеся под №№ 3 и 5 – сильные яды» (159).
Возможно, что жандармы не догадывались об истинном предназначении химикатов. Но они были обнаружены вместе с материалами «паспортного бюро». Однако тема использования синеродистого калия в процессе фабрикации паспортов даже не поднимается и однозначно говорится о нем как о сильнейшем яде. Для суда над террористами это еще одна весомая улика. Но ни один из осужденных даже не пытается оправдаться. Рецепт химической переписки – строжайший секрет их организации. И ее интересы ставились народовольцами выше собственной безопасности.
 
Первого марта 1881 года студент Рысаков кинул бомбу в экипаж проезжающего по Петербургу Александра II. Взрыв. Рысаков тут же схвачен. Следующая бомба Гриневицкого убивает императора. И потрясенный Рысаков начинает давать озлобленным жандармам самые откровенные показания. В них он указывает, что при нем «обнаружен железисто-синеродистый калий для добывания берлинской лазури». Принимавший участие в задержании террориста фельдшер Горохов (случайный свидетель покушения) показал, что в карманах террориста им были «обнаружены завернутые в маленькую бумажку несколько кристаллов, темных, с синеватым отливом, …из железистых препаратов» (160).
Однако в материалах следствия не дается объяснения предназначения синеродистого калия. Возможно, Рысаков планировал применить его в качестве яда на случай ареста, однако не успел им воспользоваться. Но так же вероятно, что химикат имел среди террористов двойное назначение – и как химические чернила, и как яд на самый крайний случай.
 
В декабре 1881 года в Одессу прибыл лейтенант Буцевич для организации местного военного кружка «Народной Воли». Его руководителем стал Борис Крайский. Из жандармских дознаний известно, что «уезжая из Одессы Буцевич показал Крайскому употребление шифра, снабдил его цианистым кали и пригласил писать о делах кружка» (161).
Здесь, несомненно, содержится подтасовка истинных фактов, сделанных полицией. Речь, вероятно, идет о синеродистом калии. Но жандармам куда важнее указать в протоколах наличие у Крайского сильнейшего яда. Ведь речь шла о страшных террористах.
Тот же самый случай мы наблюдаем и в другой части Российской империи. В сентябре 1882 года разгрому подверглась военная народовольческая группа в финском Гельсингфорсе (ныне Хельсинки). Организовал ее Николай Рогачев, а возглавил Павел Сикорский. В протоколах его обыска жандармы указывают целых две банки, наполненных кристаллическими соединениями калия. И здесь говорится о нем как о сильнейшем яде. Интересно, что в эту группу входила юная Лидия Книпович – впоследствии известнейшая большевичка. За недоказанностью вины ее тогда передали на поруки отцу (162).
 
В феврале 1883 года в Харькове была арестована давно разыскиваемая Вера Фигнер. При задержании она попыталась съесть маленькую записку, молниеносно выхваченную из портмоне. Но жандармы решили, что революционерка приняла яд. Вера Николаевна, вспоминая через много лет этот трагический для нее день, писала:
«Кусочки желтого калия, хранившиеся в портмоне как химические чернила, были приняты за смертоносный цианистый калий» (163).
Свидетельство Фигнер подтверждает, что Александр Буцевич снабдил Бориса Крайского в Одессе все-таки синеродистым калием. Впрочем, из перехваченной переписки карийских политкаторжан нам известно, что вели они ее именно цианкалием. При этом рекомендовалось перед написанием письма смачивать пустые страницы молоком. Однако использование цианидов как химических чернил было весьма небезопасно и вряд ли  получило широкое распростронение.
 
Итак, во всех перечисленных случаях синеродистый калий и его производные фигурируют в материалах полиции как яд. Но это не тот момент, когда жандармы за деревьями не видели леса. Они прекрасно понимали истинное предназначение синеватых кристаллов. Но сознательно приписывали народовольцам более тяжкие улики.
Знали жандармы о методах ведения химической переписки в среде российского подполья и от своих информаторов. Так, арестованный осенью 1884 года Петр Якубович сообщил, что химическая переписка велась им желтой солью (она же – синеродистый калий). Но научил его подобному рецепту никто иной, как Сергей Дегаев – после ареста Фигнер он фактически встал во главе российских народовольцев. Одновременно он был личным агентом инспектора Судейкина (164).
Таким образом, на протяжении значительного отрезка времени мы имели возможность проследить историю использования желтой соли и полуторахлористого железа в конспиративной переписке народников. Однако ни в одном документе эти два вещества никогда не фигурируют вместе. И возникает неизбежный вопрос – почему мы объединили их в общую группу? Ответ можно найти в одной из революционных брошюр за 1902 год, принадлежащей перу известного социал-демократа (а ранее – народовольца) Владимира Акимова. Она носит заглавие «О шифрах», однако описывает не только их. Подробнейшим образом революционер разобрал в ней и методы химической переписки российского подполья. Акимов пояснил, что наиболее надежным ее средством являются чернила, реагирующие только на определенный химический состав. И далее он пишет, что самым известным (!) способом является метод написания писем синеродистым кали, растворенным в малой дозе воды. Проявлялись чернила полуторахлористым железом (165).
Круг замыкается. Именно брошюра В. Акимова расставляет все по своим местам. Впервые в жандармские хроники желтая соль попала в 1879 году – в период образования «Народной Воли». Но вряд ли стоит сомневаться, что этот рецепт начал практиковаться еще в «Земле и Воле». Ведь впоследствии его одновременно использовали оба крыла расколовшейся организации.
 
Писали революционеры свои послания не только в письмах, но и между строк книг, журналов и даже газет. Так, Яков Стефанович в сношениях с Львом Дейчем использовал номера газеты «Московские новости», где химией наносил свои криптограммы. В конце каждого подобного письма ставилось слово «конец» для обозначения полного окончания химического текста. Это слово присутствует в большинстве народовольческих писем, которые сумели скопировать жандармы.
Рецептом «желтой соли» народовольческая «химия отнюдь не исчерпывалась. Тот же Стефанович, будучи на Карийской каторге, втайне от товарищей вел дневник, делая записи крахмалом между строк легального журнала. Знал об этом только Л. Дейч. (166).  Но и этот способ стеганографии  получил свое начало с незапамятных времен. Еще китайский император Цин Шихуанди (249--206 гг. до н. э.) использовал для своих тайных писем густой рисовый отвар (содержащий крахмал), который после высыхания написанных иероглифов не оставлял никаких видимых следов. Если такое письмо слегка смачивали слабым спиртовым раствором йода (или отваром водорослей), то появлялись синие надписи.
Остается открытым вопрос с романом С. Кравчинского «Андрей Кожухов». Как мы помним, в нем дано описание момента проявления революционерами химического письма. При этом от «проявителя» исчезал сам легальный маскировочный текст. При всей принципиальной возможности, этот факт исторически мало достоверен. Все сохранившиеся подлинные письма революционеров носят на себе следы химической обработки. Но в них присутствуют одновременно два текста: внешний и конспиративный (укажем здесь послания Льва Гартмана и Веры Фигнер).
Кроме химической «пары» полуторахлористого железа и желтой соли очевидно были и другие способы. Но именно этот метод приобрел наибольшую популярность. Однако в дальнейшем он исчерпал себя. Слишком хорошо известный полиции, он скорее вел к обнаружению тайной переписки, чем к ее сохранению. Новым поколениям российских революционеров приходилось идти дальше своим собственным путем.


Глава одиннадцатая. Промежуточные итоги


К середине 80-х годов XIX века стало вполне очевидно, что в противостоянии революционеров и правительства России первые потерпели сокрушающее поражение. Революционное народничество оказалось разбито. И взрыв 1 марта 1881 года только ускорил этот процесс, привнес в среду подпольщиков смятение и разочарование. Царский режим, наоборот, после нескольких месяцев страха и колебания сплотился перед лицом террористической опасности. Оставшиеся на свободе немногочисленные народовольцы искали выход в эмиграции. Наступала жестокая реакция…
В разные годы истории России потомки по-разному относились к деятельности «Народной Воли». Но остается фактом, что эта организация явилась мощнейшим катализатором последующего бурного роста революционного движения страны. Многое можно поставить в заслугу народовольцам. Они создали эффективную боевую организацию со строгой конспирацией и централизацией. Практически все видные народовольцы являлись профессиональными революционерами и годами находились на нелегальном положении. Разработанные ими правила личной безопасности (конспирации) стали неотъемлемой частью деятельности последующих революционных обществ.
Народовольцы применили все основные способы конспиративной переписки и в этой сфере не стояли на месте. За короткий срок от периода «хождения в народ» до покушения на Александра II ими были реализованы все важнейшие системы шифров революционного подполья. В частности, они творчески развили идею шифра Виженера, создав его несколько оригинальных вариантов. А сокращенный гамбеттовский шифр Льва Златопольского стал визитной карточкой российского подпольщика. Первоначально используемая буквенная запись криптограмм постепенно трансформировалась в цифровую. Значительный шаг был сделан в разработке симпатических чернил для химической переписки. Все это разительно отличалось от деятельности революционеров предыдущего периода.
Существует огромная литература по истории народничества и народовольчества. Между тем, она очень мало дает читателю представления об истинных методах ведения революционной переписки. Даже наоборот. Зачастую подобная литература уводит читателя в сторону от правильных ответов. Вот краткая цитата из книги Т. А. Соболевой «Тайнопись в истории России». Монография эта просто замечательна, тем огорчительнее выглядят некоторые ошибки автора:
«Уже члены организации «Народная Воля» применяли так называемый «тюремный шифр» – вариант «шифра Полибия», – обошедший все тюрьмы… Народовольцы стали пользоваться и книжным шифром… Вообще конспирация и конспиративная переписка (тайнописью – химией, шифром) были у революционеров в ранний период на достаточно высоком уровне…» (167).
Здесь, что ни предложение, то или неточность, или ошибка. Главной заслугой народовольцев являлось совершенствование многоалфавитного шифра Виженера и различных квадратных систем. Книжные же ключи не играли в их подпольной практике никакой видной роли. А были они впервые применены русскими революционерами еще в 1860-х годах.
 
С вершины наших современных криптографических понятий шифры XIX века кажутся простыми и наивными. Но здесь не надо заблуждаться и передергивать факты. Всегда и везде процессы разработки шифров и методов их взлома (дешифрования) шли параллельно. То одна, то другая наука поочередно выходили вперед. Это полностью касается и революционных шифров. Успехи жандармских криптоаналитиков заставляли подпольщиков все более совершенствовать их традиционные системы криптографии. Впоследствии отказ от некоторых из них привел к массовому распространению книжных шифров. Но случилось это уже в другую революционную эпоху, и нет нужды приписывать народовольцам чужие заслуги.
  Остается фактом, что вплоть до полного разгрома «Народной Воли» и даже значительно позже в среде русских революционеров доминирующее положение занимали так называемые «искусственные системы шифров», ключи которых были привязаны к определенным словам или фразам. Среди них обращают на себя внимание гамбеттовские системы шифрования. К сожалению, при большом числе народнических и народовольческих мемуаров, очень мало места в них революционеры отвели этому самому «гамбетту». Среди таких авторов можно перечислить только Сергея Ковалика, Веру Фигнер и Михаила Ашенбреннера. Но и они не дали нам никаких подробностей. Почему?
Во-первых, следует сделать поправку на время написания этих воспоминаний. Все они появились в ходе революции 1905 года или немногим позже. В тот период не надо было никому объяснять, что представляет из себя гамбеттовский ключ. Борьба с правительством у революционеров была в самом разгаре.
После революции 1917 года и прихода к власти большевиков ситуация осталась примерно та же. Но определяющую роль начали играть идеологические факторы. Уже с середины 1930-х годов деятельность «Народной Воли» стала предаваться все большему забвению. Ветераны организации вынуждены были замолчать или подвергнуться репрессиям. В стране широкой волной разливалась борьба с террористами и диверсантами, шли непрерывные политические процессы над старыми революционерами. И одно упоминание о народовольческом терроре могло вызвать нежелательные для власти ассоциации.
Однако в советский период шифры народовольческого подполья все же нашли своего публикатора. Если мы обратимся к известной энциклопедии братьев Гранат, то в ее 49-ом томе найдем обширную статью о шифрах. Вышел указанный том уже после революции. Поэтому энциклопедия прямо утверждала: «Шифр сыграл немалую роль в истории русского революционного движения». И это воистину так. В каком бы месте мы не коснулись революционного прошлого – обязательно столкнемся с теми или иными шифрами и криптограммами.
Но самое замечательное – это три системы шифрования, описание которых дает энциклопедия.
Во-первых – это метод перестановок – известный уже нам «шифр нигилистов». Во-вторых – «шифр Виженера». И - в-третьих – «книжный шифр». Все три системы имели самое прямое отношение к конспиративной переписке революционеров в разные эпохи. Трудно назвать это случайностью. И чтобы понять это, углубимся в биографию одного из редакторов и основателей энциклопедии Александра Наумовича Гранат.
В 1879 году он принимал непосредственное участие в харьковском народовольческом кружке Теллалова-Глушкова. После разгрома кружка Гранат долгое время находился под негласным надзором полиции, а одно время и под гласным. Связи его с революционерами не прекращались. С 1892 по 1933 годы он руководил популярной энциклопедией.
Не стоит сомневаться, что бывшему народнику были хорошо известны шифры подполья. И совпадение криптографических систем в энциклопедии с практикой российских революционеров показательно и вряд ли может быть случайным. Автором статьи из 49 тома мог быть не обязательно сам А. Н. Гранат, но его косвенное влияние отрицать так же трудно. Одним словом, в момент издания в 1932 году «Архива «Земли и Воли» и «Народной Воли»», основной шифр этих организаций был уже опубликован в советской печати.
 
На этом стоит подвести черту в рассмотрении шифров народнического и народовольческого подполья. Уже к середине 1880-х годов некогда грозная организация террористов перестала существовать. В период 1880 – 1890 годов было подвергнуто казни 17 народовольцев и 106 человек осуждено на продолжительные каторжные сроки. Такого кровопускания «Народная Воля» выдержать не смогла. Да и сама идея изменить общественный строй при помощи убийства императора и его ближайших сановников оказалась совершенно несостоятельной. Это был акт отчаяния и террористов ждал неизбежный разгром. Конечно, попытки продолжить революционный террор не прекращались – например, группами А. Ульянова или С. Гинсбург. Но молодые революционеры, мечтавшие возродить некогда мощную боевую организацию, не имели для этого твердых убеждений, конспиративного опыта, прочных традиций.
  Разумеется не все шифры народовольцев получили здесь свое описание. Об этом говорит последующая революционная эпоха. Именно тогда был издан ряд брошюр, посвященных подпольным шифрам. Часть из них, несомненно, брала начало в 1880-х годах. Но это только теория. Практических примеров использования этих шифров в рассмотренный нами период мы не находим.
Народовольчество было разбито. Подавляющее большинство активных революционеров отправилось на эшафот, каторгу, ссылку или скрылось в эмиграции.
Но память об этих отважных первопроходцах политической революционной борьбы не могла исчезнуть вместе с ними. И молодые поколения всегда помнили о своих предшественниках. Весь их богатый опыт брался на вооружение и получал дальнейшее развитие в новых исторических условиях России.