Geum.ru

Шифры и революционеры России

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   8   9   10   11   12   13   14   15   ...   36
Таблицу 5)

Таблица 5.  Разбор криптограммы не представляет трудностей:
1. «В крайнем случае постарайтесь освободить Г (артмана)...»
2. «Сообщите Судзиловскому и Ивановскому что Третье от (деление)...»
 
Насчет эмигрантов Николая Судзиловского и Василия Ивановского все более-менее ясно. Видимо через Клеточникова Михайлов получил сведения об их розыске полицией за границей.
Сложнее с первой фразой: «В крайнем случае постарайтесь освободить Гартмана…»
Если мы правильно прочитали второе слово криптограммы, то нельзя не задать напрашивающийся сам собой вопрос: а что понимать здесь под крайним случаем? При выдаче России Гартману грозила бескомпромиссная петля. Когда летом 1878 года Михайлов и Морозов принимали участие в вооруженной попытке освобождения Войноральского, то они ведь тоже стояли перед крайним случаем! Так что же? Опять планировалось вооруженное освобождение товарища? Если так, то какими силами предполагалось это осуществить? На кого из эмигрантов можно было рассчитывать? И какой резонанс это могло вызвать в демократической Франции, где жили десятки русских политэмигрантов?
Неполная расшифровка письма народовольческого ИК ставит перед нами очень важные вопросы – «Народная Воля» (во всяком случае, на словах) признавала возможность своих террористических приемов революционной борьбы только в условиях российского самодержавия. И прочтение шифра по поводу освобождения Л. Гартмана может, вдруг, поставить это утверждение под сомнение. Выход здесь один – поднять давно забытое письмо из архива Кравчинского для повторного изучения. Возможно, что кто-то заинтересуется им и проведет свое личное расследование (99).
 
Отметим попутно следующее. Это отнюдь не единственное известное письмо Исполнительного комитета к Ольге Любатович и Николаю Морозову. Целая группа их, выполненная рукою Веры Фигнер, хранится в различных архивах страны. Как, впрочем, и черновики ответов на эти письма самого Морозова. Биограф этого выдающегося революционера и ученого В. А. Твардовская указывала по этому поводу:
  «Письма Фигнер – образец конспиративной переписки того времени. Основной (секретный) текст писался шифром химическими чернилами, подлежащими проявлению. Написанный поверх (обычными чернилами, зачастую на французском языке), открытый текст вполне житейского характера был также наполнен особым смыслом, непонятным для непосвященных» (100).
Остается только сожалеть, что указанные письма в массе своей не опубликованы или же даются в очень кратких фрагментах. Часть их содержит до сих пор не разобранные криптограммы, как, например, письмо Морозова Исполнительному комитету от 20 декабря 1880 года (по свидетельству Твардовской, в нем фигурирует список из пяти зашифрованных фамилий, принадлежащих революционерам из народовольческой эмигрантской группы) (101). Вполне вероятно, что все эти документы также зашифрованы фразой «Магазин вин» и прочтение их может дать новые неизвестные сведения о деятельности ИК «Народной Воли» и русской эмиграции того времени.
 
Но вернемся к судьбе Л. Гартмана. Женевские эмигранты выполнили просьбу народовольцев. Плеханов, Кравчинский и Жуковский срочно выехали в Париж. Обстановка во Франции оказалась крайне раскалена. Имя русского террориста было у всех на устах. Хлопотами по его освобождению руководил Петр Лавров. Наконец, в субботу, 28 (16) февраля 1880 года он сам вместе с тремя женевцами посетил председателя палаты депутатов Французской республики влиятельного Леона Гамбетту. Это была странная встреча русских революционеров и человека, в честь которого они назвали свой шифр.
Гамбетта принял их холодно. Хмуро сказал, что французское правительство не намерено предоставлять политического убежища несомненному преступнику Гартману. И, после паузы, от которой оцепенели его посетители, добавил, что Гартман будет выслан за пределы Франции на ближайшую, северную, границу. В Англию! Это была свобода... Русское правительство ничего не смогло изменить.
 
А в самой России дела приближались к неведомому повороту. Готовилось новое судилище, вошедшее в историю как «процесс 16 террористов». Он открылся в Петербургском военно-окружном суде 25 октября 1880 года. Здесь оказались все схваченные к тому времени народовольцы. Среди них – А. Квятковский, А. Пресняков, С. Ширяев, С. Иванова, А. Зунделевич, С. Мартыновский, Н. Бух, Е. Фигнер и другие. Но о том, что среди подсудимых были пять членов страшного ИК, власти могли только догадываться.
Через адвокатов народовольцы сумели завязать переписку с арестованными товарищами. Народовольческий архив сохранил обширную группу документов того времени. Среди них – письма. Как и положено, некоторые из них тщательно зашифрованы.
2 ноября 1880 года Софья Иванова переправляет на волю очередное послание:
«Дорогие друзья! Степан просил передать вам относительно его карточки, в 1878 году он снимался в Париже у Клячко... Когда карточки переснимете, то непременно снабдите его жену (переслать тем же способом, как он писал раньше), а так же дайте карточки его личным друзьям землякам, которых знает 8.20.13.29.14.5 (шифрую по книжному)... Просили передать вам, чтобы вы 19.13.21.5.15.13.7.14.20.10.20.18.21.22.30.7.22.10.25.11.10.14.17.13.9.5.25. как и прежде... Прощайте, милые» (102).
Несмотря на предостережение Ивановой, что она «шифрует по книжному», это самый простой шифр, каким когда-либо пользовались члены ИК. Очевидно, что прибегнуть к более сложному способу в тюрьме ей было сложно. Мы имеем здесь типичный цифровой ключ, где к порядковому номеру нужной буквы прибавлялась цифра четыре. В итоге получался следующий шифрованный алфавит:

(см. здесь)

  Пользуясь ключом, читаем:
1. «... дайте карточки его... землякам, которых знает Гришка» [очевидно, Григорий Исаев, член ИК – А.С.].
2. «Просили передать вам, чтобы вы писали в крепость в тех же книгах...»
Последнюю фразу понять не трудно. Народовольцам помогал в переписке с Петропавловской крепостью сын смотрителя Трубецкого бастиона Николай Богородский. Он передавал в тюремную библиотеку книги, в которых условными значками отмечались нужные буквы письма. И заключенным требовалось только получить эти книги в свою камеру. Впоследствии Н. Богородский окажется на каторге, а затем женится на известной нам М. Коленкиной.
Ну, а Степан, о котором идет речь в письме С. Ивановой – член Исполнительного комитета Ширяев, осужденный на судебном процессе к бессрочной каторге. К смертной же казни приговорили двоих – Андрея Преснякова и Александра Квятковского. Софья Иванова получила 4 года каторги.
 
«Процесс 16-ти» закончился 30 октября. Но 29-го Степан Ширяев пишет на волю две записки, предполагая, что и он, как человек, совершивший московский взрыв, также будет повешен. Одна из записок зашифрована в виде цифровой криптограммы, обширна и при публикации не была полностью разобрана. Между тем Ширяев был видный народоволец. Жизнь его как искра, пролетевшая по ночному небосклону России. Он родился в 1856 году в семье крепостных крестьян. Упорным трудом Степан получил образование и добился обширных знаний на поприще химии и электротехники. Хорошо знавший его Н. Морозов много лет спустя вспоминал о своих встречах со Степаном в 1878 году:
«Ширяев оказался чрезвычайно симпатичным молодым человеком. Особенно сближало меня с ним то, что он был физиком по своей специальности. Прошлую зиму он усердно работал в Париже у Яблочкова при его первых попытках приложить электричество к освещению, и прекрасно знал электротехнику. Теперь он, бросив на время науку, приехал в Россию с той же целью ее гражданского освобождения, ради которой должен был оставить науку и я. Ширяев был блондин с очень бледным цветом кожи и тонкими итальянскими чертами лица» (103).
 
В мае 1879 года С. Ширяев примкнул к группе «Свобода или смерть», организованной Квятковским в недрах «Земли и Воли». На Липецком съезде он первым предложил при покушении на царя воспользоваться динамитом (за 12 лет до этого изобретенным Нобелем) и вызвался самостоятельно его изготовить. Что и было с успехом выполнено. Потеря Ширяева, одного из центральных участников осенних 1879-го года подкопов в Александровске и Москве, стала тяжелым ударом для ИК. И письма Ширяева товарищам – это важные документы в эпистолярном наследии «Народной Воли». Обратимся к ним:
«Дорогие друзья! Не знаю, получили ли вы несколько моих писем, написанных известным путем в разное время, начиная с 16 сентября. Если нет еще, то постарайтесь разыскать их… А теперь попрошу вас еще вот о чем: перешлите прилагаемую записку 24, 15, 10, 1, 15, 15, 26, 9, 23, 26, 13, 18, 18, 18, 19, 10, 26, 4, 12, 2, 2, 20, 19, 15, 13, 23, 6, 9, 22, 10, 29, 19, 20, 15, 12, 18, 13, 16, 10, 18, 20, 15, 20, 9, 9, 14, 19, 14, 10, 13, 20, 7, 7, 9, 21, 18, 17, 22. Можно сделать это или поручивши направить куда следует 19, 19, 23, 6, 14, 12, 1, 22, 13, 17, 28, 14, 5, 5, 22, 19, 27, 16, 23, 16, 22, 10, 17, 20 или же перешлите 2, 7, 9, 15, 24, 23, 16, 9, 2, 2, 13, 15, 17, 16, 14, 25, 19, 8, 10, 20, 20, 7, 4. Обратите братцы внимание ваше на то, что я писал вам по поводу сей персоны в одном из предыдущих писем (отправленных иным путем)… Прощайте, милые друзья – не поминайте лихом! Хотелось бы побольше поработать рука об руку с вами, но не пришлось, а раз попавши в когти правительства и при том по такому важному делу, могу сослужить единственную и последнюю службу дорогим интересам нашей партии – не щадя своей шкуры и примирившись с мыслию о неизбежности смерти на эшафоте; в этом теперь и состоит моя единственная забота. Крепко-крепко обнимаю вас всех.14, 17, 15, 11, 17, 22. 29 октября 1880» (104).
 
В тот же день Степан пишет и вторую, очень короткую записку:
«Дорогие друзья, постарайтесь кто-нибудь быть на пути нашего следования на место казни, чтобы проститься взглядами. Это доставит нам большое удовольствие. Степан» (105).
Через два дня Ширяев узнал, что смертная казнь ему заменена бессрочной каторгой…
 
Существует частичный разбор письма народовольца, выполненный В. Н.Фигнер в том же 1880 году и сохраненный в ее личном архиве. Еще в ходе процесса 16-ти (по которому судилась и родная сестра Веры Николаевны – Евгения) народоволка переписала в особую тетрадку все письма своих товарищей, проходящих по этому делу. Среди них упомянутое письмо Ширяева. В целях конспирации секретарь ИК «Народной Воли» опускала зашифрованные места или давала их неполную версию. Много лет спустя революционерка опубликовала эти документы. Но сравнить их с оригиналами она, очевидно, не имела возможности (104).
 
Складывается впечатление, что уцелевшие народовольцы имели ограниченный доступ к своему собственному архиву. Практически, кроме Морозова, о нем никто ничего не написал, да и тот сделал это очень обтекаемо. Готовя к публикации письмо Ширяева, исследователи воспроизвели давнюю расшифровку Фигнер, но новой попытки прочесть криптограмму с ее помощью сделано не было. Почему? Мы можем здесь только гадать.
. К середине тридцатых годов ХХ века упоминание «Народной Воли» становилось все более неуместным и рискованным занятием. Народовольцы, при всем своем возможном желании, так и не смогли печатно внести ясность в криптографические загадки своего архива. И только во времена хрущевской оттепели интерес к «Народной Воле» возник с новой силой. Однако разбором уцелевших через десятилетия шифрованных писем революционеров так никто серьезно не занялся. И теперь мы сами имеем возможность прочесть криптограмму Степана Ширяева.
 
Ключом к ней служит хорошо нам знакомая фраза «Магазин вин». Система шифра нам тоже известна – гамбеттовская. Но есть и некоторая странность. Если внимательно проанализировать криптограмму Ширяева, то мы не обнаружим в ней ни одного числа более 30. И это не случайность. Ранее, изучая шифры землевольцев, мы встречали уже подобный способ. Но везде при суммировании букв текста и ключа при тридцатибуквенной азбуке максимальная сумма составляла 60. Нетрудно заметить, что маленькие суммы соответствуют начальным буквам алфавита (и текста и ключа), а максимальные – крайним. Так, число 60 в данном случае может быть только буквой «Й» и никакой больше. А цифра 2 – только «А». Другие числа имеют свои варианты, но всегда в узком буквенном промежутке, поддающемся анализу. Это обстоятельство сводило на нет все усилия революционеров. И очень рано они обратили на это свое внимание.
Возникнув в 1878 году, система числового «гамбетта» уже к 1879 году претерпела значительные изменения. При шифровании из всех сумм, больше тридцати, стали вычитать это самое число 30. При таком подходе вместо 31 писали 1, вместо 45 – 15, а вместо 60 – 30 или нуль. Письмо Ширяева перекрыто именно таким способом. Да и в выше рассмотренном письме С. Ивановой (с ключом по цифре 4) мы видим то же самое правило.
Попробуем теперь прочесть криптограмму Ширяева. Вот ее начало:
 
Шифр: 24 15 10 1 15 15 26 9  23 26 13 18 18 18 19 10 26 4 12 2 2 20 …
 Ключ: М а г а  з  и  н  в и н М а г а з и  н в  и н  М а…
12  1 4 1 8 9 13  3  9 13 12 1 4  1 8 9 13 3 9 13 12  1…
Разбор12 14 6 30 7  6 13 6 14  13 1 17 14  17 11  1 13 1  3 19 20 19 …
шифра: м о е й  ж  е н е  о н а с о  с  л а н а в У ф у …
 
 
Таким образом, при подобной шифровке совершенно нарушалось правило – соответствие маленьких сумм начальным буквам, а больших – конечным. Фактически, здесь мы имеем возврат к системе Виженера – получаемые при математических выкладках числа от 1 до 30 полностью соответствуют номерам букв в тридцатибуквенном алфавите. Но при этом совершенно отпадала необходимость составления громоздкой таблицы, и все операции можно было проводить «в уме». Это обстоятельство, кстати, объясняет наличие некоторых ошибок в криптограмме Ширяева. Приведем теперь полную расшифровку его письма и дадим соответствующий комментарий к нему. Первый фрагмент:
«…Перешлите прилагаемую записку моей жене. Она сослана в Уфу под очень строгий надзор. Заделайте в книгу».
В.Н. Фигнер разобрала фразу не полностью: «Моей жене, она сослана в Уфу под строгий надзор».
Жена Степана Ширяева – Анна Долгорукая – не была активной революционеркой и вращалась в периферийных народовольческих кружках. Перед самым арестом мужа она родила, но сын Володя умер в месячном возрасте. Ширяева арестовали по фальшивому паспорту на имя потомственного почетного гражданина Николая Смирницкого. В течение двух месяцев он не открывал своего имени. 25 февраля 1880 года народоволец, наконец, признал, что он не Смирницкий, но истинной фамилии так и не назвал. И только 4 марта, ровно через три месяца после ареста, брат Ширяева Иван опознал его на очной ставке. Из разобранного письма следует, что еще до начала «процесса 16 террористов» А. Долгорукую уже выслали в Уфу – без всякого суда, простым административным решением. Записку к ней (ее в архиве нет, и, вероятно, она попала по назначению) Степан Ширяев и просил заделать в переплет какой-либо книги. Очевидно, Анна знала этот секрет конспиративной переписки.
 
Второй фрагмент:
«… Можно сделать это или поручивши направить куда следует студенту Горнаго Коновкину или же перешлите Федоровечу, а он передаст ей».
В своей расшифровке В. Н. Фигнер дала только конец фразы: «Передаст ей».
Личность Алексея Коновкина хорошо известна среди народовольческого подполья. Подробную информацию о нем можно найти в мемуарах его товарища Михаила Шебалина (106). Алексей вырос в Каменец-Подольске и осенью 1878 года поступил в Петербургский университет. Так что Ширяев ошибается, называя его студентом Горного института. Но ошибка эта вполне объяснима. Близкий друг Коновкина Николай Рысаков учился именно в «Горном». Кружок Коновкина, Рысакова, Шебалина и других студентов общался с группой саратовцев. А те, в свою очередь, хорошо знали своего земляка Ширяева. Через саратовское землячество А. Коновкин был близко знаком с А. Долгорукой и ее мужем. Поэтому Ширяев и рекомендует его для связи со своей женой. Алексей был активным членом учительских революционных кружков. Но после ареста Рысакова (во время первомартовского покушения) и его предательства, Коновкин перешел на нелегальное положение. В декабре 1881 года последовал арест Коновкина, как члена рабочих кружков «Народной Воли».
Дмитрий Федорович, привлекавшийся еще по «Большому процессу», также знаком историкам. Родом из Уфимской губернии, он вел там свою пропаганду во время «хождения в народ». Приговоренный к гласному надзору, он, тем не менее, оставался в Петербурге (с согласия властей) для продолжения учебы. Однако ей он уделял мало внимания и к моменту написания письма Ширяевым Дмитрия все-таки выслали в Уфимскую губернию. Этого, вероятно, сам Степан уже не знал, но надеялся на уфимские связи своего товарища.
 
Подпись в конце письма расшифровывается как «Белкин». Это обстоятельство долгое время вводило автора этих строк в недоумение – криптограмма никак не поддавалась разбору. Дело в том, что свои письма народоволец обычно подписывал как «Степан». «Белкин» – это его подпольная кличка. Сохранился выполненный рукою Морозова список «юмористических» прозвищ народовольцев. Среди прочих можно найти: «Степан – Белкин» (107). Так что ничего «юмористического» в этих кличках не было, и подпольные имена широко использовались в конспиративной деятельности народовольцев. Прозвище Ширяева (Белкин), видимо, было связано с внешностью революционера. Как мы помним, Морозов считал его ярко выраженным блондином, и, очевидно, это он дал Степану его подпольное имя.
Такова история письма Ширяева к членам Исполнительного комитета. Оно однако не стало последним. Но об этом позже. А пока проанализируем еще раз народовольческую биографию Степана. С августа 1879 года – он (официально) член ИК. Всю осень – активный участник покушений. А в декабре – сразу же после возвращения в Петербург – следует случайный арест.
Совершенно очевидно, что шифр по фразе «Магазин вин» среди народовольцев мог быть условлен не позднее конца лета 1879 года (перед самым разъездом террористов из Петербурга), а скорее всего - в момент их Липецкого съезда. И ясно, что это есть ключ Исполнительного комитета. Ведь переписка с Морозовым и Любатович также перекрыта аналогичным лозунгом. Все они – Морозов, Любатович, Ширяев – члены ИК первого его состава.
Понятно, что и новый способ гамбеттовского шифра (по модулю 30), примененный Ширяевым, так же должен быть разработан не позже лета 79 года. В этой связи напомним §29 Устава ИК «Народной Воли», требующий от его членов единообразия применяемого ими ключа к шифру переписки. Ключ этот назначался Администрацией (Распорядительной комиссией). А в нее по решению Липецкого съезда вошли Лев Тихомиров, Александр Квятковский и Александр Михайлов. Всю конспирацию в ИК «курировал» именно последний. С его именем и следует связать появление в практике народовольчества новой системы шифрования. Интересно, что многие ключи к шифрам революционеров начинаются с буквы «М» – «Максим Грек», «Магазин вин», «Могила любви». Может быть, таким образом Михайлов «метил» свои собственные нововведения. С деятельностью этого блестящего подпольщика связаны самые яркие страницы народовольчества. И арест Михайлова 28 ноября 1880 года, нелепый и неожиданный, явился тягчайшим ударом по всему будущему организации. Стремясь получить в одном из фотосалонов Петербурга заказанные карточки казненных товарищей, Михайлов угодил в полицейскую засаду.
 
Отработанный четкий конспиративный аппарат «Народной Воли» с его «изъятием» стал давать губительные сбои. А через два месяца случилась настоящая катастрофа. 24 января 81 года по наводке народовольца Окладского полиция арестовала агента ИК Г. Фриденсона. Через день в выставленную в его квартире засаду угодил друг детства Михайлова и видный член ИК А. Баранников. В тот же день на квартире последнего в сети розыска попал другой член Исполнительного комитета Н. Колодкевич. А 28 января случилось непоправимое – на квартире Колодкевича жандармы с удивлением задержали чиновника Департамента полиции Н. Клеточникова. «Народная Воля» лишилась своей надежной брони и оказалась один на один со всем карательным аппаратом Российской империи. Но арестом Клеточникова дело не ограничилось. На следующий день, 29 января, на квартире Колодкевича в засаду попал еще один революционер – Лев Златопольский, человек, имеющий самое прямое отношение к содержанию нашей книги. По указанию биографического словаря «Деятели революционного движения в России» (авторитетнейшее издание 30-х годов ХХ века, когда многие революционеры были еще живы), он и был изобретателем народовольческого шифра. У нас нет никаких оснований не доверять этому источнику. Сама биография Златопольского – тому подтверждение.
 
В феврале 1882 года в Петербурге начался знаменитый «процесс двадцати» – самое крупное судилище за всю историю «Народной Воли». На скамье подсудимых оказались Михайлов, Баранников, Морозов, Колодкевич, Фроленко, Исаев, Клеточников и многие другие видные участники покушений. Среди прочих находим и Льва Соломоновича Златопольского, 33-х лет. Обвинительный акт процесса доводит до нас всю детективную фабулу ареста революционера.
Еще в ноябре 1879 года, при подготовке одесского покушения на царя, с ним встретился Григорий Гольденберг, ставший позднее знаменитым разоблачителем народовольцев. В своих показаниях он мимолетно назвал и Златопольского.

Но решающую роль в трагической судьбе Льва сыграл другой крупный предатель Василий Меркулов. В начале 1880 года он сошелся в той же Одессе с членами ИК Верой Фигнер и Софьей Перовской. В это время затевался очередной подкоп под улицей, по которой мог проехать отдыхающий на юге Александр II. Среди активных пособников подкопа Меркулов назвал Льва Златопольского, больше известного ему под кличкой «Механик». Златопольский обеспечивал всю техническую сторону проекта. Он приобрел бурав для сверления минной галереи, придумал к нему специальные зубцы для увеличения диаметра канала и предложил использовать для предотвращения обвала металлические трубы с особой резьбой для их свинчивания. При московском подкопе узкое отверстие канала, оставляемое буравом, не позволило террористам удачно заложить мину. Лев Златопольский разрешил эту сложную проблему. Далее обвинительный акт сообщает:

«Осмотром домовой книги дома № 81 по Старо-Портофранкской улице удостоверено, что с октября 79 года по июль 1880 года в означенном доме проживали елизаветградский мещанин Лев Иоганов и Сарра Соломоновна Златопольские» (108).