Geum.ru

Рабле Гаргантюа и Пантагрюэль

Вид материалаДокументы

Содержание


Глава xii
Глава xiii
Подобный материал:
1   ...   47   48   49   50   51   52   53   54   ...   64
ГЛАВА IX


О том, нам мы высадились на Острове железных изделий


Нагрузив как должно наши желудки и приняв в рассуждение, что ветер -

попутный, мы подняли бизань-мачту - и меньше чем через два дня причалили к

Острову железных изделий, пустынному и необитаемому. И там мы увидели

деревья, увешанные бесчисленным множеством заступов, мотык, садовых кирк,

кос, серпов, скребков, шпателей, топоров, косарей, пил, рубанков, садовых

ножниц, ножниц обыкновенных, клещей, лопат, буравов, коловоротов.

На других росли кинжальчики, кинжалы, шпажонки, ножички, шильца, шпаги,

пики, мечи, ятаганы, рапиры, арбалетные стрелы, ножи.

Кто хотел обзавестись чем-нибудь подобным, тому довольно было тряхнуть

дерево, и нужные предметы падали, как сливы; этого мало: под деревьями росла

трава, получившая название ножны, и падавшие предметы сами в них

вкладывались. Надобно было только поостеречься, как бы они не свалились вам

на голову, на ноги или же на другие части тела, ибо падали они отвесно,

чтобы прямо попасть в ножны, и могли зашибить. Под какими-то другими

деревьями я обнаружил особые виды растений, формой своей напоминавшие древки

пик, копий, копьецов, алебард, рогатин, дротиков, вил, дораставшие до самых

ветвей и там находившие для себя наконечники и клинки, кому какой подходил.

Деревья, как старшие, заранее все это им приготовляли, зная, что те

подрастут и явятся к ним, - так заранее готовите вы своим детям платья,

зная, что им скоро предстоит выйти из пелен. Более того, дабы отныне вы уже

не оспаривали мнение Платона, Анаксагора и Демокрита (а уж они ли не

философы?), я вам скажу, что деревья эти похожи на животных, и не только в

том смысле, что и у них есть кожный покров, жир, мясо, вены, артерии,

сухожилия, нервы, хрящи, железы, кости, костный мозг, соки, матка, мозг и

сочленения, - а что они у них есть, это убедительно доказал Теофраст, -

похожи они еще тем, что и у них есть голова, но только внизу, то есть ствол,

волосы, но только под землей, то есть корни, и ноги, но только вверху, то

есть сучья; это как если бы человек вздумал изобразить развилистый дуб.

И, подобно тому как вы, подагрики, по боли в ногах и лопатках

предугадываете дождь, ветер, похолодание, всякую вообще перемену погоды, так

же точно любое из этих деревьев корнями, стеблями, камедью, сердцевиной

своей ощущает, какое именно древко растет под ним, и соответственно

подготовляет наконечник и клинок. Правда, все на свете, кроме бога, иной раз

ошибаются. Исключения не составляет и сама Натура, коль скоро она производит

на свет чудищ и уродов. Равным образом я подметил ошибки и у этих деревьев:

так, например, одна высоченная полупика, росшая под этими железоплодными

деревами, дотянувшись до ветвей, вместо наконечника обрела метлу, - ну что

ж, пригодится для чистки дымоходов. Одно из копий вместо кинжалообразного

наконечника обрело щипцы, - ничего, и это сойдет: будет чем снимать гусениц

в саду. Древко алебарды обрело лезвие косы и стало похоже на гермафродита -

не беда: косец и этому будет рад. Что бог ни делает, все к лучшему. Когда же

мы возвратились на корабли, я увидел, что за каким-то кустом какие-то люди

чем-то и как-то занимались и как-то особенно усердно оттачивали какие-то

орудия, которые где-то там у них торчали.


ГЛАВА X


О том, как Пантагрюэль прибыл на Остров плутней


Спустя три дня пристали мы к Острову плутней, точному слепку с

Фонтенбло, ибо земля здесь такая тощая, что кости ее (то есть скалы)

прорывают кожу; почва - песчаная, бесплодная, нездоровая и неприятная.

Лоцман обратил наше внимание на два небольших утеса, представлявших собою

два правильных шестигранника, белизною же своею создававших впечатление, что

они то ли из алебастра, то ли опушены снегом; лоцман, однако ж, уверил нас,

что они состоят из игральных костей. По его словам, внутри этих утесов

находилось семиэтажное жилище двадцати бесов азартной игры, которых у нас

так боятся и которые носят следующие названия: самые большие из двойчаток,

из парных костей, называются _Шестериками_, самые маленькие -

_Двухочковиками_, средние же - _Пятериками, Четвериками, Тройчатками,

Двоешками_; а были еще и такие названия: _Шесть-и-пять, Шесть-и-четыре,

Шесть-и-три, Шесть-и-два, Шесть-и-один, Пять-и-четыре, Пять-и-три_ и так

далее. Тут только мне пришло в голову, что большинство игроков вызывают злых

духов, ибо, бросая две кости на стол, они как бы в молитвенном экстазе

восклицают: "Шестерик, дружочек мой, ко мне!" - это обращение к старшему

черту; "Двухочковик, малыш, ко мне!" - это к младшему. "Четыре-и-два, детки

мои, ко мне!" - и так они выкликают всех чертей по именам и прозвищам. И не

только выкликают, но еще и стараются показать, что они с ними запанибрата.

Справедливость требует отметить, что черти иногда мешкают явиться на зов, но

у них есть на то свои причины. Как раз в это время они могут оказаться

где-нибудь еще, в зависимости от того, кто прежде их вызвал. Это вовсе не

значит, однако ж, что они лишены чутья и слуха. И слух и чутье у них

превосходные, можете мне поверить.

Еще лоцман нам сказал, что вокруг и у самой подошвы шестигранных этих

утесов произошло больше кораблекрушений и погибло больше человеческих жизней

и ценного имущества, нежели вблизи всех Сиртов {1}, Харибд, Сирен, Сцилл,

Строфад {2}, вместе взятых, и во всех пучинах морских. Я охотно этому

поверил, особливо когда вспомнил, что в былые времена у мудрецов египетских

Нептун условно обозначался иероглифическим знаком первого куба, Аполлон -

одним очком, Диана - двумя, Минерва - семью и т. п.

Еще он нам сообщил, что здесь находится склянка священного Грааля, вещь

божественная и мало кому известная. Панург до того умильно просил местных

синдиков показать ее, что они в конце концов дали согласие, но торжественных

церемоний при этом было тут втрое больше, чем когда во Флоренции показывали

Юстиниановы _Пандекты_ или же в Риме - полотенце Вероники {3}. Я отроду не

видывал столько покровов, светильников, факелов, плошек и святынь. Под самый

конец нам показали нечто напоминающее мордочку жареного кролика. Самое

достопримечательное, что мы там узрели, это Веселое Лицо, мужа Скверной

Игры, а также скорлупку от некогда высиженных и снесенных Ледою двух яиц,

откуда вылупились Кастор и Поллукс, братья Прекрасной Елены. Кусочек этой

скорлупки мы выменяли у синдиков на хлеб. Перед отъездом мы купили у

островитян кипу шляп и шапок, но только я не думаю, чтобы мы много выручили

от их продажи. Впрочем, те, кто у нас их купит, прогадают еще больше.


ГЛАВА XI


О том, как мы прошли застенок, где живет Цапцарап, эрцгерцог Пушистый

Котов {1}


В Прокурации мы уже побывали, а потому оставили ее в стороне, а также

прошли мимо пустынного Острова осуждения; чуть было мы не прошли и мимо

Застенка, так как Пантагрюэль не хотел там высаживаться, и хорошо сделал бы,

если б не высадился, ибо нас там по приказу Цапцарапа, эрцгерцога Пушистых

Котов, схватили и взяли под стражу единственно потому, что кто-то из наших

поколотил в Прокурации некоего ябедника.

Пушистые Коты - животные преотвратительные и преужасные: они питаются

маленькими детьми, а едят на мраморе {2}. Сами посудите, пьянчуги, какие

приплюснутые должны у них быть носы! Шерсть у них растет не наружу, а

внутрь; в качестве символа и девиза все они носят раскрытую сумку, но только

каждый по-своему: одни обматывают ее вокруг шеи вместо шарфа, у других она

висит на заду, у третьих - на брюхе, у четвертых - на боку, и у всех свои

тайные на то причины. Когти у них длинные, крепкие и острые, и если к ним в

лапы что попадется, то уж не вырвется. Иные носят на голове колпаки с

четырьмя бороздками или же с гульфиками, иные - колпаки с отворотами, иные -

ступковидные шапки, иные - нечто вроде саванов.

Когда мы очутились в их берлоге, какой-то побирушка, которому мы дали

полтестона, сказал нам:

- Помоги вам господи, добрые люди, благополучно отсюда выбраться!

Приглядитесь получше к лицам этих мощных столпов, на коих зиждется

правосудие Цапцарапово. Помяните мое слово - слово честного оборванца: ежели

вам удастся прожить еще шесть олимпиад и два собачьих века, то вы увидите,

что Пушистые Коты без кровопролития завладеют всей Европой и сделаются

обладателями всех ценностей ее и богатств, - разве уж какое-нибудь их

поколение внезапно лишится имущества и состояния, неправедно ими нажитого.

Среди них царствует секстэссенция {3}, с помощью которой они все хватают,

все пожирают и все загаживают. Они вешают, жгут, четвертуют, обезглавливают,

умерщвляют, бросают в тюрьмы, разоряют и губят все без разбора, и доброе и

дурное. Порок у них именуется добродетелью, злоба переименоваиа в доброту,

измена зовется верностью, кража - щедростью. Девизом им служит грабеж,

одобряемый всеми, за исключением еретиков, и во всех случаях жизни их не

покидает сознание собственного величия и непогрешимости.

Дабы удостовериться в том, что я свидетельствую не ложно, обратите

внимание на их ясли: они устроены ниже кормушек {4}. Об этом вы когда-нибудь

вспомните. И если на мир обрушатся чума, голод, война, ураган,

землетрясение, пожары и другие бедствия, то не объясняйте их неблагоприятным

совпадением планет, злоупотреблениями римской курии, тиранией царей и князей

земных, лукавством святош, еретиков, лжепророков, плутнями ростовщиков и

фальшивомонетчиков, невежеством и бесстыдством лекарей, костоправов и

аптекарей, распутством неверных жен - отравительниц и детоубийц, - нет, вы

все приписывайте той чудовищной, неизъяснимой, неимоверной и безмерной

злобе, которая беспрерывно накаливается и изготовляется в горнах Пушистых

Котов. Люди так же мало о ней знают, как о еврейской каббале, - вот почему

Пушистых Котов ненавидят, борются с ними и карают их не так, как бы

следовало. Но если их когда-нибудь выведут на чистую воду и изобличат перед

всем светом, то не найдется такого красноречивого оратора, который бы силою

своего искусства их защитил; не найдется такого сурового, драконовского

закона, который бы, грозя всем ослушникам карой, их охранил; не найдется

такого правителя, который бы своею властью воспрепятствовал тем, кто,

распалившись, вздумал бы загнать их всех в нору и сжечь живьем. Родные их

дети, Пушистые Котята, и ближайшие их родственники не раз, бывало, в ужасе и

с отвращением от них отшатывались. Вот почему, подобно Гамилькару, который

заставил сына своего Ганнибала присягнуть и торжественно обещать всю свою

жизнь преследовать римлян, покойный отец мой взял с меня слово, что я не

уйду отсюда до тех пор, пока на Пушистых Котов не упадет с неба молния и не

испепелит их как вторых титанов, как святотатцев и богоборцев, раз уж у

людей до того очерствели сердца, что если в мире народилось, нарождается или

же вот-вот народится зло, то сами они о нем не вспоминают, не чувствуют его

и не предвидят, а кто и чувствует, те все равно не смеют, не хотят или же не

могут искоренить его.

- Вот оно что! - сказал Панург. - Э, нет, я туда не ходок, вот как бог

свят! Пойдемте назад! Бога ради, пойдемте назад!


Я побирушкой удивлен сильней,

Чем молнией в один из зимних дней *,


Когда же мы повернули назад, то оказалось, что дверь заперта, и тут нам

сказали, что войти-то сюда легко, как в Аверн {5}, а выйти трудно, и что без

пропуска и разрешения нас не выпустят на том основании, что с ярмарки уходят

не так скоро, как с базара, и что ноги у нас в пыли.

Совсем, однако ж, худо нам пришлось, когда мы попали в Застенок, ибо за

пропуском и разрешением мы принуждены были обратиться к самому безобразному

из всех кем-либо описанных чудищ. Звали его Цапцарап. Ни с кем не

обнаруживал он такого разительного сходства, как с химерой, сфинксом,

Цербером или же с Озирисом, как его изображали египтяне, а именно - с тремя

сросшимися головами: головою рыкающего льва, лающего пса и воющего волка,

причем все эти головы обвивал дракон, кусающий собственный хвост, а вокруг

каждой из них сиял нимб. Руки у него были все в крови, когти, как у гарпии,

клюв, как у ворона, зубы, как у четырехгодовалого кабана, глаза, как у

исчадья ада, и все тело его покрывала ступковидная шапка с помпонами в виде

пестиков, так что видны были только когти. Сиденьем для него самого и для

его приспешников, Диких Котов, служили длинные, совсем новенькие ясли, над

которыми, как нам рассказывал нищий, висели вверх дном весьма вместительные

и красивые кормушки.

За сиденьем эрцгерцога красовалось изображение старухи в очках,

державшей в правой руке чехол от серпа, а в левой - весы {6}. Чаши весов

представляли собою две бархатные сумки, из коих одна, доверху набитая

мелочью, опустилась, другая же, без всякого груза, высоко поднялась. Сколько

я понимаю, то было олицетворение Цапцарапова правосудия, совершенно, молвить

кстати, не соответствовавшее представлениям древних фиванцев, которые после

смерти дикастов {7} своих и судей ставили им статуи, глядя по заслугам, из

золота, из серебра или же из мрамора, но непременно безрукие.

Как скоро мы явились пред очи Цапцарапа, какие-то люди, облаченные в

сумки, в мешки и в большущие обрывки документов, велели нам сесть на скамью

подсудимых.

- Друзья мои небокоптители. Я с таким же успехом могу и постоять, -

сказал Панург, - а то для человека в новых штанах и коротком камзоле скамья

ваша будет чересчур низка.

- Сядьте! Сколько раз вам повторять! - крикнули ему. - Коли не сумеете

ответ держать, земля тот же час разверзнется и всех вас поглотит живьем.


ГЛАВА XII


О том, как Цапцарап загадал нам загадку


Как скоро мы сели, Цапцарап, окруженный Пушистыми Котами, злобно нам

крикнул:

- А ну давай-ка, давай-ка!

- А ну давай-ка выпьем! - процедил сквозь зубы Панург.


- Какая-то блондинка, без мужчины

Зачав ребенка, родила без муки

Похожего на эфиопа сына,

Хоть, издавая яростные звуки,

Прогрыз он ей, как юные гадюки,

Весь правый бок пред тем, как в мир явился {1}.

Затем он дерзко странствовать пустился -

Где по земле, ползком, а где летя, -

Чему немало друг наук дивился,

Его к людскому роду сопричтя *.


- А ну давай-ка разгадай-ка мне эту загадку, - продолжал Цапцарап, - а

ну сей же час давай-ка отвечай-ка, что это значит.

- Ну вот ей-богу, будь у меня дома сфинкс, вот как у Верреса {2},

который, ну вот ей-богу, является одним из ваших предшественников, - сказал

я, - ну вот ей-богу, я разгадал бы загадку, ну вот ей-богу! Но только я при

сем не присутствовал, ну вот ей-богу, я к этому делу не причастен!

- А ну давай-ка, давай-ка, - снова заговорил Цапцарап, - клянусь, не

говоря худого слова, Стиксом, а ну давай-ка я тебе докажу, давай-ка;

давай-ка докажу, что лучше было бы тебе попасться в когти к Люциферу, нежели

к нам, - а ну давай-ка, давай-ка! Посмотри на наши когти, а ну давай-ка,

давай-ка! Ты ссылаешься, дубина, на свою непричастность, как будто это может

избавить тебя от пыток. А ну давай-ка, давай-ка, послушай, чт_о_ я тебе

скажу, давай-ка: законы наши - что паутина, в нее попадаются мушки да

бабочки, - а ну давайте-ка, давайте-ка! - меж тем как слепни прорывают ее

насквозь. Мы тоже за крупными мошенниками и за тиранами не гонимся, - они

плохо перевариваются, от них, кроме вреда, ничего бы нам не было. Вы же, ни

в чем не повинные, давайте-ка, давайте-ка, мои милые, - сам старший черт

сейчас отпоет вас.

Брату Жану Виновкусителю наскучили речи Цапцарапа. - Эй, господин черт

в юбке! - сказал он. - Как он может объяснить тебе то, о чем он не имеет

понятия? Ты хочешь, чтобы тебе врали?

- А ну давай-ка, давай-ка прикуси язык! - сказал Цапцарап. - За все

время моего царствования не было еще такого случая, чтобы кто-нибудь

заговорил, не дожидаясь вопроса. Кто спустил с цепи сумасшедшего этого

болвана?

- Ты врешь, - сказал брат Жан, не разжимая губ.

- А ну давай-ка, давай-ка! Настанет твой черед отвечать - вот тут-то ты

и узнаешь, почем фунт лиха, подлец!

- Ты врешь, - беззвучно произнес брат Жан.

- А ну давай-ка, давай-ка! Ты думаешь, здесь тебе академический лес

{3}, где бродят без всякого дела любители и искатели истины? Нет, брат,

давай-ка, давай-ка, - у нас совсем иные порядки: здесь у нас смело говорят о

том, чего не знают. А ну давай-ка, давай-ка! Здесь у нас сознаются в том,

чего и не думали делать. А ну давай-ка, давай-ка! Здесь у нас с видом

знатоков рассуждают о том, чему никогда не учились. А ну давай-ка, давай-ка!

Здесь у нас, когда бесят, велят запастись терпением, бьют, а плакать не

дают. А ну давай-ка, давай-ка! Я вижу, ты никем не уполномочен, а ну

давай-ка, давай-ка, трясучка тебе в бок, а ну давай-ка, давай-ка, женись-ка

на лихоманке!

- Бес, архибес, пантобес! - вскричал брат Жан. - Ты что же это, вздумал

женить монаха? Эге-ге! Ну, так ты еретик!


ГЛАВА XIII


О том, как Пануpг разгадывает загадку Цапцарапа


Цапцарап, делая вид, что не слышит, обратился к Панургуг

- А ну давай-ка, давай-ка, давай-ка! Что ж ты молчишь, шут гороховый?

Панург же на это ему ответил:

- А, да ну его к черту! Видно уж, пришла наша погибель, ну ее к черту,

коли невинность здесь не ограждена, а черт, ну его к черту, отпевает

покойников! Ну его к черту, я согласен заплатить за всех, только отпустите

нас. Я больше не могу, ну его к черту!

- Отпустить? А ну давай-ка, давай-ка! - воскликнул Цапцарап. - За

триста лет никто еще отсюда не уходил, не оставив шерсти, а чаще всего и

шкуры. А ну давай-ка, давай-ка! Подумай сам, давай-ка, давай-ка: выходит,

стало быть, мы с тобой поступили несправедливо? Ты и так человек несчастный,

но ты будешь еще несчастнее, ежели не разгадаешь загадки. А ну давай-ка,

давай-ка, - что она означает?

- Вот что, - отвечал Панург: - черный долгоносик родился, ну его к

черту, от белого боба, ну его к черту, благодаря дыре, которую он в нем

прогрыз, ну ее к черту, и он то летает, то ползает по земле, ну его к черту,

Пифагор же, старейший любитель мудрости, то есть по-гречески - философии, ну

ее к черту, утверждал, что долгоносик через метемпсихоз, ну его к черту,

получил на придачу еще и человеческую душу. Если б вы были люди, ну вас к

черту, то, по мнению Пифагора, после вашей лихой смерти души ваши вошли бы в

тела долгоносиков, ну их к черту, ибо на этом свете вы все только грызете да

жрете, а на том свете,


Осатанев от адской муки,

Вы грызть бы стали, как гагдоки,

Бока своих же матерей *.


- Клянусь телом господним, - молвил брат Жан, - я бы от всей души

желал, чтобы дыра у меня в заду стала бобом и чтобы вокруг нее все было

изгрызано вот этими вот долгоносиками.

При этих словах Панург швырнул на середину зала кошелек, туго набитый

экю с изображением солнца. Услышав звон монет, Пушистые Коты, все как один,

заиграли на своих собственных когтях, точно на скрипках без грифов, и

заорали во все горло:

- Славная подмазка! Вот это дельце так дельце: смачное, лакомое,

смазанное, как должно! Сейчас видно порядочных людей.

- А ну берите-ка, берите-ка, вот вам кошелек с золотыми экю! - молвил

Панург.

- Суд понял вас правильно, - сказал Цапцарап. - А ну давайте-ка его

сюда, давайте-ка, давайте-ка! А ну ступайте-ка, ребятки, проходите, - не

такие уж мы черти, хотя и черные, - а ну-ка, ну-ка, ну-ка!

Из Застенка в гавань нас проводили какие-то судейские крючки. Дорогою

они предуведомили нас, что, прежде чем сесть на корабли и пускаться в путь,

нам надлежит щедро одарить госпожу Цапцарапку, а также и всех остальных

Пушистых Кошек, в противном же случае нас-де снова отведут в Застенок.

- Шут с ними, - сказал брат Жан. - Посмотрим, какою суммою мы

располагаем, и постараемся ублаготворить всех.

- Не забудьте пожаловать на винишко нам, горемыкам, - напомнили

судейские крючки,

- Горемыки никогда не забывают о вине, - молвил брат Жан, - они помнят

о нем во всякое время и во всякую пору.