Geum.ru

Рабле Гаргантюа и Пантагрюэль

Вид материалаДокументы

Содержание


Глава lxiii
Глава lxiv
Глава lxv
Глава lxvi
Глава lxvii
Подобный материал:
1   ...   44   45   46   47   48   49   50   51   ...   64
ГЛАВА LXIII


О том, как Пантагрюэль вздремнул близ острова Ханефа {1}, а равно и о

вопросах, заданных ему после его пробуждения


На другой день, болтая по дороге о всяких пустяках, приблизились мы

наконец к острову Ханефу, причалить к коему корабль Пантагрюэлев, однако же,

не смог, оттого что ветер упал и на море заштилело. К парусам были

приставлены еще и лисели, и все же мы покачивались на волнах, кренясь то на

бакборт, то на штирборт. Озабоченные, огорошенные, спанталыченные,

раздосадованные, мы ни единым словом не перекидывались друг с другом.

Пантагрюэль с греческим текстом Гелиодора в руках задремал на циновке,

подле трапа. Это у него вошло в привычку: он гораздо скорее засыпал с

книгой, нежели без нее.

Эпистемон с помощью астролябии высчитывал, насколько мы сейчас южнее

полюса.

Брат Жан обосновался в камбузе и по точке восхода вертелов, и по

гороскопу фрикасе определял, который теперь час.

Панург, просунув язык в стебель пантагрюэлиона, пускал пузыри.

Гимнаст выделывал из мастикового дерева зубочистки.

Понократ бредил во сне, сам себя щекотал под мышками и расчесывал

волосы пальцем.

Карпалим из грубой ореховой скорлупы мастерил прелестную маленькую,

презабавную, приятно жужжавшую вертушечку, коей крылья были сбиты из четырех

прелестных крошечных ольховых планочек.

Эвсфен, расположившись на длинной кулеврине, играл на собственных

пальцах, как на монокордионе.

Ризотом из плодовых пленок бурьяна шил бархатный кошелек.

Ксеноман ремешками, которые обыкновенно привязываются к лапке дербника,

чинил старый фонарь. Наш лоцман выведывал у моряков всю их подноготную, и

вдруг брат Жан, возвратившись на ту пору из камбуза, заметил, что

Пантагрюэль пробудился.

Тогда брат Жан в превеселом расположении духа нарушил упорное молчание,

царившее на палубе, и, возвысив голос, спросил:

- Как можно в штиль _поднять погоду?_

Вторым неожиданно задал вопрос Панург:

- Есть ли средство от злости?

Третья очередь была Эпистемона, - смеясь от души, он спросил:

- Можно ли помочиться, когда нет охоты?

Гимнаст, встав на ноги, спросил:

- Есть ли средство от темноты в глазах?

Понократ, потерев себе лоб и прянув ушами, спросил:

- Можно ли спать не по-собачьи?

- Погодите, - молвил Пантагрюэль. - Хитроумные философы-перипатетики

учат нас, что все проблемы, вопросы и сомнения, которые предстоит разрешить,

должны быть выражены в форме определенной, ясной и понятной. Что значит,

по-вашему, спать по-собачьи?

- Это значит спать натощак и на солнцепеке, как обыкновенно спят

собаки, - отвечал Понократ.

Ризотом сидел на корточках возле самого продольного прохода. При этих

словах он вскинул голову, сладко зевнул и, заразив своей зевотой всех

товарищей, из симпатии к нему последовавших его примеру, спросил:

- Есть ли средство от осцитаций {2} и зевков?

Ксеноман, весь уфонаренный в починку своего фонаря, спросил:

- Можно ли держать в равновесии собственное пузо, чтобы оно не

раскачивалось из стороны в сторону?

Карналим, забавляясь со своей вертушкой, спросил:

- Что должно совершиться в естестве человека для того, чтобы его можно

было признать голодным?

Эвсфен, заслышав голоса, прибежал на палубу и, вспрыгнув на кабестан,

громко спросил:

- Почему считается более опасным, если голодного человека ужалит

голодная змея, чем если сытая змея укусит сытого человека? Почему слюна

голодного человека - яд для всех ядовитых змей и животных?

- Друзья мои! - отвечал Пантагрюэль. - Все ваши сомнения и вопросы

разрешаются одинаково, и от всех указанных вами симптомов и случаев имеется

только одно средство. Ответ вам будет дан незамедлительно, без подходов и

околичностей, - у голодного брюха ушей не бывает, оно - глухо. Я вас

удовлетворю знаками, движениями и действиями, и решением моим вы останетесь

довольны, - так некогда Тарквиний Гордый, последний римский царь (тут

Пантагрюэль дернул колокол за веревку, а брат Жан стремглав помчался на

кухню), знаками ответил сыну своему Сексту. Секст, находившийся в то время в

городе Габиях, прислал гонца к Тарквинию за советом, - как ему всецело

покорить габийцев и добиться от них повиновения беспрекословного. Царь, не

веря в верность посланца, ничего ему не ответил. Вместо ответа он повел его

в свой потаенный сад и на его глазах и в его присутствии срезал мечом

головки самых высоких маков. Посланец возвратился без всякого ответа, но как

скоро он рассказал Сексту, что сделал при нем Тарквиний, Секст по одному

этому знаку без труда догадался, что отец советует ему отсечь головы

градоправителям и тем самым окончательно поработить всех остальных и

привести их в полное повиновение.


ГЛАВА LXIV


О том, как Пантагрюэль оставил без ответа заданные ему вопросы


Затем Пантагрюэль спросил:

- Что за люди живут на этом милом собачьем острове?

- Все сплошь буквоеды, дармоеды, пустосвяты, бездельники, ханжи,

отшельники, - отвечал Ксеноман. - Все они - люди бедные и живут подаянием

путешественников, как пустынник из Лормона, чт_о_ между Бле и Бордо.

- Не пойду я к ним, можете мне поверить, - объявил Панург. - Пусть

дьявол дунет мне в зад, если я к ним пойду! Эй, отшельники, бездельники,

буквоеды, ханжи, дармоеды, убирайтесь вы ко всем чертям! Я еще не забыл этих

жиром заплывших кесильских соборников, чтоб их Вельзевул и Астарта позвали

на собор с Прозерпиной, - сколько мы после них натерпелись бурь и черт его

знает чего! Послушай, Ксеноман, брюханчик мой, капральчик мой! Скажи ты мне

на милость: здешние пустосвяты, вымогатели и прихлебатели - что же они,

женаты или девственники? Есть среди них женский пол? Могут ли они

пустосвятно произвести на свет пустосвятное потомство?

- Вот это вопрос остроумный и забавный, - заметил Пантагрюэль.

- Еще как могут! - отвечал Ксеноман. - Тут есть красивые и веселые

пустосвятки, тунеядки, отшельницы, бездельницы, женщины очень богомольные, и

видимо-невидимо пустосвятышей, тунеядышей, бездельничков, отшельничков...

- Знаем мы их, - прервал его брат Жан, - из молодых отшельников старые

черти выходят. Запомните эту мудрую пословицу {1}.

- ...а иначе, без продолжения рода, остров Ханеф давно бы уж опустел и

обезлюдел.

Пантагрюэль пожертвовал островитянам семьдесят восемь тысяч новеньких

полуэкю с изображением фонаря и поручил Гимнасту переправить этот дар к ним

в лодке.

- Который час? - отдав это распоряжение, осведомился он.

- Десятый, - отвечал Эпистемон.

- Самое время обедать, - заметил Пантагрюэль, - ибо приближается та

священная линия, о которой так много говорит Аристофан в своей комедии

_Законодательницы_: она ниспускается в тот час, когда тень - десятифутна

{2}. В былые времена у персов вкушать пищу в определенный час полагалось

только царям, - простым смертным служили часами их собственный желудок и

аппетит. В самом деле, у Плавта некий парасит сетует и яростно нападает на

изобретателей солнечных и всяких иных часов, ибо это, мол, общеизвестно, что

желудок - самые верные часы. Диоген на вопрос о том, в котором часу надлежит

человеку питаться, ответил так: "Богатому - когда хочется есть, бедному -

когда у него есть что поесть". Более точно указывают часы для принятия пищи

врачи:


Встать в пять, а пообедать в девять;

В пять ужин съесть, улечься в девять *.


Со всем тем у знаменитого царя Петозириса режим был иной! {3}

Пантагрюэль не успел еще договорить, а слуги уже внесли столы и

столики, накрыли их душистыми скатертями, положили салфетки, расставили

тарелки и солонки, принесли чаны, жбаны, бутылки, чаши, кубки, фляги,

кувшины. Брат Жан. с помощью дворецких, распорядителей, судовых хлебопеков,

виночерпиев, стольников, чашников и буфетчиков притащил четыре ужасающих

размеров пирога с ветчиной, живо напомнивших мне четыре туринских бастиона.

Бог ты мой, сколько тут было выпито и съедено! Еще не подали десерта, а

уже западо-северо-западный ветер стал надувать паруса на всех мачтах, и тут

все запели священную песнь во славу всевышнего.

За десертом Пантагрюэль спросил:

- Скажите, друзья мои, все ли ваши сомнения разрешены окончательно?

- Слава богу, мне уж не хочется больше зевать, - сказал Ризотом.

- А я больше не сплю по-собачьи, - сказал Понократ.

- А у меня уже в глазах не темно, - молвил Гимнаст.

- А я уж теперь не натощак, - сказал Эвсфен. - Следственно, моя слюна в

течение сегодняшнего дня не представляет опасности для {4}


анерудутов,

абедиссимонов,

алхатрафов,

аммобатов,

апимаосов,

алхатрабанов,

арактов,

астерионов,

алхаратов,

аргов,

аскалабов,

аттелабов,

аскалаботов,

бешеных собак,

боа,

василисков,

гадюк,

галеотов,

гарменов,

гандионов,

гемороидов,

гусениц,

двуглавых змеи,

дипсадов,

домезов,

драконов,

дриинад,

ехидн,

жаб,

желтобрюхов,

зайцев морских,

землероек,

златок,

иклей,

иллициний,

ихневмонов,

кантарид,

катоблепов,

керастов,

крокодилов,

кокемаров,

колотов,

кафезатов,

каухаров,

кихриодов,

кулефров,

кухарсов,

крониоколаптов,

кенхринов,

кокатрисов,

кезодуров,

ласок,

медянок,

мантикоров,

молуров,

миагров,

милиаров,

мегалаунов,

пауков,

птиад,

порфиров,

пареад,

пенфредонов,

питиокамптов,

питонов,

пиявок,

рутелей,

римуаров,

рагионов,

раганов,

саламандр,

скорпиончиков,

скорпионов,

сельзиров,

скалавотин,

солофуйдаров,

сальфугов,

солифугов,

сепий,

стинков,

стуфов,

сабтинов,

сепедонов,

скиталов,

стеллионов,

сколопендр,

тарантулов,

тифолопов,

тетрагнаций,

теристалей,

фаланг,

хельгидр,

херсидр,

элопов,

энгидридов,

ящериц сенегальских,

ящериц халкедонских,

яррари.


ГЛАВА LXV


О том, как Пантагрюэль со своими приближенными поднимает погоду


- А к какому виду этих ядовитых животных отнесете вы будущую жену

Панурга? - полюбопытствовал брат Жан.

- С каких это пор ты, повеса, блудливый монах, стал женоненавистником?

- спросил Панург.

- Клянусь всеми моими потрохами, - заговорил Эпистемон, - Еврипидова

Андромаха утверждает, что благодаря человеческой изобретательности и

откровениям божественным средство от всех ядовитых гадов найдено, но что до

сих пор еще не найдено средство от злой жены.

- Этот вертопрах Еврипид вечно поносил женщин, - сказал Панург. - За

это небеса отомстили ему тем, что его разорвали псы, как уверяет его

недоброжелатель - Аристофан {1}. Ну, поехали дальше! Чья очередь? Говори!

- Сейчас я могу мочиться сколько угодно, - объявил Эпистемон.

- Теперь у меня, по счастью, живот с балластом, - объявил Ксеноман. -

Теперь уж я крена давать не буду.

- Мне больше не требуется ни вина, ни хлеба, - объявил Карпалим. -


Конец посту и сухомятке *.


- Слава богу и слава вам, - объявил Панург, - я уже ни на что больше не

злюсь, - я веселюсь, я смеюсь, я резвлюсь. Хорошо говорит у вашего красавца

Еврипида достопамятный пьянчуга Силен:


Не дали боги разума тому,

Кто пьет вино, не радуясь ему {2} *.


Нам надлежит неустанно славить милостивого бога, нашего сотворителя,

спасителя и хранителя: мало того что вкусным этим хлебом, вкусным и холодным

этим вином, сладкими этими яствами он излечил нас от телесных и душевных

потрясений, но, вкушая все это, мы еще вдобавок получали удовольствие и

наслаждение. Вы, однако ж, так и не ответили на вопрос блаженнейшего и

досточтимого брата Жана, как улучшить погоду.

- Раз вы сами удовлетворились таким простым решением заданных вами

вопросов, то удовлетворюсь и я, - объявил Пантагрюэль. - Впрочем, в другом

месте и в другой раз мы, если угодно, к этому еще вернемся. Остается, таким

образом, покончить с вопросом брата Жана: как _поднять погоду?_ А разве мы

ее уже не _подняли_ по своему благоусмотрению? Взгляните на вымпел.

Взгляните, как надулись паруса. Взгляните, как напряглись штаги, драйрепы и

шкоты. Поднимая и осушая чаши, мы тем самым _подняли_ и _погоду_, - тут есть

некая тайная *| связь. Если верить мудрым мифологам, так же точно _поднимали

погоду_ Атлант и Геркулес {3}. Впрочем, они _подняли_ ее на полградуса выше,

чем должно: Атлант - дабы веселее попировать в честь Геркулеса, который был

у него в гостях, Геркулес же - оттого что в пустыне Ливийской, откуда он

прибыл, его истомила жажда.

- Ей-же-ей, - перебил его брат Жан, - я слыхал от многих почтенных

ученых, что Шалопай, ключник доброго вашего отца, ежегодно сберегает тысячу

восемьсот с лишним бочек вина: он заставляет гостей и домочадцев пить до

того, как они почувствуют жажду.

- Геркулес поступил, как поступают идущие караваном верблюды двугорбые

и одногорбые, - продолжал Пантагрюэль, - они пьют от жажды прошлой,

настоящей и в счет будущей. Следствием же этого небывалого _поднятия погоды_

явились дотоле невиданные колебания и сотрясения небесного свода, из-за коих

столько было споров и раздоров у сумасбродов-астрологов.

- Видно, недаром говорится пословица, - вставил Панург: -


О горестях позабывает тот,

Кто, ветчиной закусывая, пьет *.


- Закусывая и выпивая, мы не только _подняли погоду_, но и значительно

разгрузили корабль, - заметил Пантагрюэль. - При этом разгрузили мы его не

только так, как была разгружена Эзопова корзинка {4}, то есть посредством

уничтожения съестных припасов, - вдобавок мы еще сбросили с себя пост, ибо

если мертвое тело тяжелее живого, то и голодный человек землистее и тяжелее

выпившего и закусившего. Совсем не так глупы те, что во время долгого

путешествия каждое утро, выпивая и завтракая, говорят: "От этого наши кони

только резвее будут". Вы, верно, слыхали, что древние амиклеяне никого из

богов так не чтили и никому так не поклонялись, как честному отцу Бахусу, и

дали они ему весьма подходящее и меткое название, а именно _Псила. Псила_ на

дорийском языке означает _крылья_, ибо, подобно тому как птицы с помощью

крыльев легко взлетают ввысь, так же точно с помощью Бахуса, то есть

доброго, приятного на вкус, упоительного вина, Душа человека воспаряет, тело

его приметно оживляется, все же, что было в нем землистого, умягчается.


ГЛАВА LXVI


О том, как Пантагрюэль в виду острова Ганабима {1} приказал отсалютовать

музам


Попутный ветер дул по-прежнему, и все еще не прекращалась шутливая

беседа, когда Пантагрюэль издали заприметил и завидел гребни гор; указав на

них Ксеноману, он спросил:

- Вы видите вон там, налево, высокую двухолмную гору, очень похожую на

гору Парнас в Фокиде?

- Прекрасно вижу, - отвечал Ксеноман. - Это остров Гадабим. Вам угодно

на нем высадиться?

- Нет, - объявил Пантагрюэль.

- Ну и отлично, - подхватил Ксеноман. - Там ничего любопытного нет.

Живут там одни воры да разбойники. Впрочем, у подошвы правого холма

протекает чудесный родник, а кругом дремучий лес. Ваша флотилия могла бы

здесь запастись пресной водою и топливом.

- Сказано отлично, в полным знанием дела, - заметил Панург. - Еще бы!

Разве можно высаживаться на земле воров и разбойников? Смею вас уверить, что

эта страна ничем не отличается от островов Серка и Герма {2}, что между

Бретанью и Англией, - мне там бывать приходилось, - или же от Понерополя {3}

Филиппинского во Фракии: все это острова лиходеев, грабителей, разбойников,

убийц и душегубов, по которым плачут подземелья Консьержери. Не будем на нем

высаживаться, умоляю вас! Если уж вы мне не верите, так послушайтесь совета

доброго и мудрого Ксеномана. Клянусь бычьей смертью, они еще хуже

каннибалов. Они нас живьем съедят. Пожалуйста, не высаживайтесь! Лучше

высадиться в преисподней. Прислушайтесь! Может, это у меня в ушах звенит,

но, ей-богу, мне чудится отчаянный набат, - так звонили гасконцы в Бордо

{4}, чуть, бывало, завидят сборщиков податей и приставов. Давайтека лучше

своей дорогой! А ну, прибавим ходу!

- Высаживайтесь, высаживайтесь! - сказал брат Жан. - Пошли, пошли,

пошли! Здесь за постой платить не придется. Пошли! Мы их всех по миру

пустим. Высаживайся!

- Пусть туда черт причаливает, - отрезал Панург. - Этот черт в монахах,

этот сумасшедший монах во чертях ничего не боится. Он, как все черти,

сорвиголова и совсем не думает о других. Он воображает, что все на свете

такие же монахи, как он.

- Пошел ты, прокаженный, ко всем чертям, - сказал брат Жан, - пусть они

тебе все зубы раздробят! До чего ж этот чертов болван подл и труслив, - он

поминутно в штаны кладет от безумного страха! Если уж тебя невесть из-за

чего так обуял страх - не высаживайся, черт с тобой, оставайся здесь и

стереги вещи, а не то так смело лезь к Прозерпине под ее гостеприимную юбку!

В ту же секунду Панург исчез - он юркнул в трюм, где валялись

недоеденные куски хлеба, корки и крошки.

- Сердце у меня сжимается, - сказал Пантагрюэль, - и чей-то голос,

доносящийся издалека, говорит мне, что высаживаться нам здесь не должно. А

ведь всякий раз, как у меня являлось подобное движение чувства, я уклонялся

и отдалялся от того, от чего этот голос меня предостерегал, и всегда это

бывало к лучшему; так же точно выгадывал я, если шел туда, куда он меня

посылал, - словом, не было случая, чтобы я потом каялся.

- Это вроде Сократова демона {5}, о котором так много говорят

академики, - заметил Эпистемон.

- Послушайте, что я вам скажу! - молвил брат Жан. - Пусть моряки

запасаются пресной водой, Панург пусть себе прохлаждается, а мы тем временем

повеселимся, идет? Прикажите выпалить вон из того василиска, что подле

кают-компании. Так вы отсалютуете музам этого Антипарнаса. А то как бы порох

не отсырел.

- Твоя правда, - заключил Пантагрюэль. - Позовите ко мне главного

бомбардира.

Бомбардир не заставил себя долго ждать. Пантагрюэль приказал ему

пальнуть из василиска, предварительно зарядив его на всякий случай свежим

порохом, что и было ислолнено незамедлительно. Бомбардиры других судов,

раубардж, галлионов и сторожевых галеасов, едва заслышав выстрел из

василиска с Пантагрюэлева корабля, также дали по одному выстрелу из тяжелых

орудий. Можете себе представить, как они грохотали!


ГЛАВА LXVII


О том, как Панург обмарался от стража и принял огромного котищу Салоеда

за чертенка.


Панург выскочил из трюма, как угорелый козел, в сорочке и в одном

чулке, с хлебными крошками в бороде, и держал он за шиворот огромного

пушистого кота, вцепившегося в другой его чулок. Шлепая губами, как

обезьяна, ищущая вшей, дрожа и стуча зубами, он кинулся к брату Жану,

сидевшему на штирборте, и стал Христом богом молить его сжалиться над ним и

защитить его своим мечом, - он божился и клялся всеми благами Папомании, что

только сейчас своими глазами видел всех чертей, сорвавшихся с цепи.

- Эй, дружочек, брат мой, отец мой духовный, у чертей нынче свадьба! -

воскликнул он. - Какие приготовления идут к этому адову пиршеству, - ты

отродясь ничего подобного не видывал! Видишь дым из адских кухонь? - Тут он

показал ему на дым от выстрелов, поднимавшийся над кораблями. - Ты отроду не

видел столько душ, осужденных на вечную муку. И знаешь, что я тебе скажу?

Пет, дружочек! Они такие белокуренькие, такие миленькие, такие

субтильненькие - ну, прямо амброзия адских богов. Я уж было подумал, прости

господи, что это английские души. Уж верно, нынче утром сеньеры де Терм и

Десе разграбили и разгромили Конский остров у берегов Шотландии, а равно и

англичан, которые его перед тем захватили.

Брат Жан, при появлении Панурга ощутивший некий запах, не похожий на

запах пороха, вытащил Панурга на свет и тут только обнаружил, что Панургова

сорочка запачкана свежим дермом. Сдерживающая сила нерва, которая стягивает

сфинктер (то есть задний проход), ослабла у него под внезапным действием

страха, вызванного фантастическими его видениями. Прибавьте к этому грохот

канонады, внизу казавшийся несравненно страшнее, нежели на палубе, а ведь

один из симптомов и признаков страха в том именно и состоит, что дверка,

сдерживающая до поры до времени каловую массу, обыкновенно в таких случаях

распахивается.

Примером может служить сьенец мессер Пандольфо делла Кассина; проезжая

на почтовых через Шамбери, он остановился у рачительного хозяина Вине,

сбегал к нему в хлев за вилами и сказал: _"Da Roma in qua io non son andato

del corpo. Di gratia, piglia in mano questa forcha et fa mi paura"_ {1}.

Вине, как бы собираясь огреть его изо всей мочи, сделал несколько выпадов

вилами. Сьенец же ему сказал: _"Se tu non fai altramente, tu non fai nulla.

Pero sforzati di adoperarli piu guagliardamente"_ {2}. Тогда Вине так хватил

его между шеей и колетом, что сьенец полетел вверх тормашками. А Вине,

прыснув и залившись хохотом, сказал: "А, прах побери, это называется _datum

Cumberiaci!" {3} Между тем сьенец вовремя снял штаны, ибо он тут же наложил

такую кучу, какой не наложить девяти быкам и четырнадцати архиепископам

вместе взятым. Затем сьенец в изысканных выражениях поблагодарил Вине и

сказал: _"Jо ti ringratio, bel messere. Cost jacendo tu m'hai esparmiata la

speza d'un servitiale"_ {4}.

Другой пример - английский король Эдуард V. Когда мэтр Франсуа Виллон

подвергся изгнанию, он нашел прибежище у короля. Король оказывал ему полное

доверие и не стыдился поверять ему любые тайны, даже самого низменного

свойства. Однажды король, отправляя известную потребность, показал Виллону

изображение французского герба и сказал: "Видишь, как я чту французских

королей? Их герб находится у меня не где-нибудь, а только в отхожем месте,

как раз напротив стульчака". - "Боже милостивый! - воскликнул Виллон. -

Какой же вы мудрый, благоразумный и рассудительный правитель, как заботитесь

вы о собственном здоровье и как искусно лечит вас сведущий ваш доктор Томас

Лайнекр! В предвидении того, что на старости лет желудок у вас будет крепкий

и что вам ежедневно потребуется вставлять в зад _аптекаря_, то есть клистир,

- а иначе вы за большой не сходите, - он благодаря своей редкостной,

изумительной проницательности счастливо придумал нарисовать здесь, а не

где-нибудь еще, французский герб, ибо при одном взгляде на него на вас

находит такой страх и такой неизъяснимый трепет, что в ту же минуту вы

наваливаете столько, сколько восемнадцать пеонийских бычков {5}, вместе

взятых. А нарисовать вам его где-нибудь еще: в спальне, в гостиной, в

капелле или же в галерее, вы бы, крест истинный, как увидели, тотчас бы и

какали. А если вам здесь нарисовать еще и великую орифламму Франции, то

стоило бы вам на нее взглянуть - и у вас бы кишки наружу полезли. А впрочем,

молчу, молчу, _alque iterum_ {6} молчу!


Ведь я парижский шалопай!

И скоро, сдавленный петлею,

Сочту я тяжестью большою

Мой зад, повисший над землею *.


Еще раз говорю: шалопай я, неученый, бестолковый, безголовый, - ведь я

всякий раз давался диву, отчего это вы расстегиваете штаны в спальне. Право,

я был уверен, что стульчак у вас за ковром или же за кроватью. А идти с

расстегнутыми штанами так далеко в кабинет задумчивости - это мне казалось

неприличным. Ну, не шалопай ли я после этого? Вы поступаете разумно.

Разумнее поступить нельзя. Расстегивайте штаны заранее, как можно дольше,

как можно лучше, ибо если вы сюда войдете с нерасстегнутыми штанами и

воззритесь на герб, то - помните! - вот как бог свят, задник ваших штанов

мгновенно превратится в урыльник, в судно, в ночной горшок, в стульчак".

Брат Жан, левою рукою заткнув нос, указательным пальцем правой показал

Пантагрюэлю на Панургову сорочку. Пантагрюэль, видя, что Панург оторопел,

обомлел и неизвестно почему дрожит, что он обделался и что его поцарапал

пресловутый кот Салоед, не мог удержаться от смеха и сказал:

- Что вы намерены сделать с этим котом?

- С этим котом? - переспросил Панург. - Черт побери, ведь я был уверен,

что это мохнатый чертенок и что я его незаметно, под шумок поддел на удочку

моего чулка в адском закроме. К черту же этого черта! Он мне всю рожу

изукрасил своими когтями.

И, сказавши это, Панург швырнул кота на палубу.

- Уйдите, бога ради, уйдите! - сказал ему Пантагрюэль. - Вымойтесь

горячей водой, почиститесь, приведите себя в порядок, наденьте чистую

сорочку и вообще переоденьтесь.

- Вы думаете, я испугался? - спросил Панург. - Ничуть. Видит бог, я

такой молодец против овец, каких свет не производил! Ха-ха-ха! Ох-хо-хо!

Дьявольщина, вы думаете, это что? По-вашему, это дристня, дермо, кал, г....,

какашки, испражнения, кишечные извержения, экскременты, нечистоты, помет,

гуано, навоз, котяхи, скибал {7} или же спираф? {8} А по-моему, это

гибернийский шафран {9}. Ха-ха, хи-хи! Да, да, гибернийский шафран! _Села!_

{10} Итак, по стаканчику!