Рабле Гаргантюа и Пантагрюэль
| Вид материала | Документы |
СодержаниеГлава xlvi Глава xlvii Глава xlviii Глава xlix |
- Урок литературы в 6 классе Роман Ф. Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль» как гуманистический, 164.6kb.
- Список литературы на лето, 63.62kb.
- Реферат По зарубежной литературе Тема: «Народная смеховая культура как один из источников, 188.44kb.
- Приключения Гекльберри Финна». · М. Метерлинк. «Синяя птица». · Д. Дефо. «Робинзон, 12.83kb.
- Фантастичний світ Рабле: матеріали до уроку по роману «Гаргантюа та Пантагрюель», 146.81kb.
- «Гаргантюа и Пантагрюэль», 931.45kb.
- Государь Эразм Роттердамский. Похвала глупости Рабле Ф. Гаргантюа и Пантагрюэль Шекспир, 99.04kb.
- Франсуа рабле. Повесть о преужасной жизни великого гаргантюа, отца пантагрюэля, некогда, 1933.18kb.
- Домашнее задание для учащихся 5 11 классов на период отмены занятий в связи с низкой, 67.83kb.
- Бахтин М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса, 5896.24kb.
я, потому что я черт, потомок знатного и древнего рода, а ты всего-навсего
смерд. Я возьму себе все, что под землей, а ты - все, что сверху. Когда
начинается жатва?
- В середине июля, - отвечал пахарь.
- Ну, вот тогда я и приду, - сказал чертенок. - Делай свое дело, смерд,
трудись, трудись! А я пойду искушать знатных монашек из Сухопукской обители,
а также лицемеров и братьев-чревоугодников веселым грехом любострастия. В
том, что они сами этого хотят, я больше чем уверен. До скорого свиданья!
ГЛАВА XLVI
О том, как пахарь с Острова папефиги обманул чертенка
В середине июля черт вышел в поле с целой гурьбой чертенят-клирошан.
Приблизившись к пахарю, он сказал:
- Ну, смерд, как поживаешь? Пора делиться.
- И то правда, - молвил пахарь.
И вот пахарь со своими батраками начал жать рожь. Тем временем
чертенята вырывали из земли солому. Пахарь обмолотил зерно, провеял, ссыпал
в мешки и понес на базар продавать. Чертенята проделали то же самое и, придя
на базар, уселись со своей соломой возле пахаря. Пахарь продал хлеб весьма
выгодно и доверху набил деньгами старый полусапожек, что висел у него за
поясом. Черти ничего не продали, да еще вдобавок крестьяне на виду у всего
базара подняли их на смех.
Когда базар кончился, черт сказал пахарю:
- Надул ты меня, смерд, ну, да в другой раз не надуешь.
- Как же это я вас надул, господин черт? Ведь выбирали-то вы, -
возразил пахарь. - Уж если на то пошло, так это вы хотели меня надуть: вы
понадеялись, что на мою долю не взойдет ничего, а все, что я посеял,
достанется вам, а вы, мол, потом станете вводить в соблазн своим богатством
несчастных людей - святош да скряг, и кипеть им, дескать, в смоле. Но вы еще
в этом деле неопытны. Зерно под землей гниет и умирает, но на этом перегное
вырастает новое, которое я и продал на ваших глазах. Итак, вы выбрали
худшее, - недаром говорится, что иной раз и черти ломают ноги.
- Ну, полно, полно, - сказал черт. - Скажи-ка лучше, чем ты засеешь
наше поле на будущий год?
- Как хороший хозяин, я должен посадить здесь репу, - отвечал пахарь.
- Да ты неглупый смерд, как я погляжу, - сказал черт. - Посади же как
можно больше репы, а я буду охранять ее от бурь и не выбью градом. Но только
помни: что сверху - то мне, а что внизу - то тебе. Трудись, смерд, трудись!
А я пойду искушать еретиков: души у них превкусные, ежели их поджарить на
угольках. У господина Люцифера сейчас живот болит, ему как раз неплохо
горяченького.
Когда настало время снимать урожай, черт с гурьбой чертенят из
епископского совета уже тут как тут. Увидев пахаря и его батраков, он
принялся срезать и собирать ботву. А пахарь после него выкапывал и
вытаскивал огромную репу и клал в мешок. Затем они все вместе отправились на
базар. Пахарь весьма выгодно продал репу. Черт не продал ничего. Да еще все
открыто над ним потешались.
- Видно, опять ты надул меня, смерд, - сказал черт. - Я хочу, чтобы у
нас с тобой все счеты по этому полю были покончены. Условимся: давай
царапать друг друга, и кто первый сдастся, тот свою часть поля теряет. Все
поле отойдет к победителю. Встретимся мы с тобой через неделю. Погоди ж ты у
меня, смерд, я тебя всего к чертовой бабушке расцарапаю! Я ходил искушать
грабителей-ябедников, строчащих ложные доносы, нотариусов, стряпающих
фальшивые документы, и недобросовестных адвокатов, но они передали мне через
толмача, что они и так мои. Притом Люцифер брезгует их душами. Если только
они незасолены, он обыкновенно отсылает их на кухню. На завтрак нет ничего
лучше школяров, на обед - адвокатов, чтобы перекусить - виноградарей, на
ужин - купцов, перед самым сном - горничных девушек и на все без исключения
трапезы - черноризной нечисти. Правда, правда, в самом деле: господин
Люцифер за каждой трапезой для возбуждения аппетита закусывает черноризною
нечистью. Прежде он любил, чтобы на завтрак ему подавали школяра. Да вот
беда: уже несколько лет как они изучают Библию {1}. По этой причине мы не в
состоянии ни одного из них утащить в ад. Я так полагаю, что если нам не
придут на помощь их пустосвяты-наставники и, накидываясь на них с бранью,
применяя к ним насилие, жестоко обходясь с ними и угрожая им всем, чем
угодно, вплоть до сожжения на костре, не станут вырывать у них из рук
апостола Павла, то нам уж ими не поживиться. На обед Люциферу обыкновенно
подают адвокатов, криво толкующих законы и грабящих бедных людей, - в них он
недостатка не терпит. Да только однообразная пища хоть кому надоест. Недавно
он объявил во всеуслышание, что не прочь был бы полакомиться душою ханжи,
который позабыл во время молитвы воззвать к милосердию божию. Он даже
пообещал двойную плату и хорошее жалованье тому, кто мигом предоставит ему
такую душу. Мы все отправились на охоту. Возвращались же мы ни с чем и то и
знай попу кивали. Насчет того, чтобы перекусить, Люцифер теперь не великий
охотник, чему причиною резь в животе, которая у него началась после того,
как в северных областях прасолы, маркитанты, угольщики и колбасники горько
его обидели. Он с удовольствием ужинает ростовщиками, аптекарями,
подделывателями документов, фальшивомонетчиками, торговцами
недоброкачественным товаром. Если же он вполпьяна, то перед сном лакомится
горничными девушками, которые, выпив хозяйское вино, пополняют бочки вонючей
жидкостью. Трудись, смерд, трудись! А я пойду уговаривать трапезундских
школяров бросить отца с матерью, никаким правилам приличия не подчиняться,
на королевские указы не обращать внимания, жить хоть и за стеной, да зато в
полное свое удовольствие, всех презирать, над всеми насмехаться и, надев на
себя хорошенький и веселенький капюшончик, в коем есть нечто наивное и
вместе с тем возвышенное, стать наконец отменною черноризною нечистью.
ГЛАВА XLVII
О том, как старуха с Острова папефиги обманула чертенка
Печальный и озабоченный возвратился пахарь домой. Взглянув на него,
жена решила, что его обворовали на базаре. Однако ж, узнав причину его
уныния и удостоверившись, что мошна его набита деньгами, она постаралась его
успокоить и внушить ему, что из этого царапания ничего дурного для него
выйти не может. Только пусть, мол, положится и уложится на нее. Она уж,
дескать, смекнула, как тут быть.
- Да ведь мне довольно одной царапины, - возразил пахарь, - с первого
же раза я сдамся и уступлю ему все поле.
- Ничего, ничего, - молвила старуха, - положись и уложись на меня, а уж
действовать буду я. Ты мне сказал, что это не черт, а еще только чертенок: я
устрою так, что он скоро запросит пощады, и поле останется за нами. Вот со
взрослым чертом пришлось бы, пожалуй, повозиться.
Мы прибыли на остров как раз в день их условленной встречи. Рано поутру
пахарь как следует поисповедался, причастился, как полагается доброму
католику, и, по совету священника, нырнул с головою в купель, где мы его и
застали.
В то время как нам рассказывали эту историю, пришло известие, что
старуха обманула чертенка и поле досталось ей. Дело было так. Чертенок
приблизился к дому пахаря, постучался и крикнул:
- Эй ты, смерд! А ну-ка, выпускай коготки!
Затем он с воинственным и решительным видом вошел в дом, но пахаря там
не обнаружил, а заметил лишь, что на полу лежит плачущая и стонущая женщина.
- Что это значит? - спросил чертенок. - Где смерд? Что он делает?
- Ох! Вы спрашиваете, где этот злодей, душегуб, разбойник? - в свою
очередь, спросила старуха. - Да ведь он меня всю разодрал, пропала я, не
жилица я на этом свете.
- Что такое? Что вы говорите? - спросил чертенок. - Ну, он у меня
запляшет!
- Ох! - простонала старуха. - Он мне сказал, душегуб, мучитель,
царапальщик чертов, что уговорился нынче с вами царапаться, так вот, чтобы
попробовать свои когти, он царапнул меня мизинцем между ног - и всю как есть
разодрал. Пропала я, мне уж не выздороветь, вот увидите. А теперь он пошел к
кузнецу вострить и точить когти. Пропали вы, господин черт, пропали, мой
голубчик. Уносите ноги, пока не поздно! Бегите, я вас прошу!
Тут она заголилась до самого подбородка, как некогда персиянки,
представшие в таком виде перед своими детьми, бежавшими с поля сражения {1},
и показала ему причину. Увидев чудовищные разрывы тканей во всех
направлениях, чертенок воскликнул:
- Магомет, Демиургон, Мегера, Алекто {2}, Персефона! Он меня еще не
поймал! Я даю стрекача. Да, да! А поле пусть ему остается.
Дослушав конец и развязку истории, мы удалились на наш корабль. И
больше мы уже здесь не задерживались. Пантагрюэль положил в церковную кружку
восемнадцать тысяч золотых во внимание к народной нищете и к оскудению этого
края.
ГЛАВА XLVIII
О том, как Пантагрюэль высадился на Острове папоманов
Покинув злосчастный Остров папефигов, мы уже целый день шли при тихой
погоде и во всяком удовольствии, когда взору нашему явился благословенный
Остров папоманов. Только-только бросили мы якоря, не успели мы привязать
канаты, а уж к нам подъехали в челне четверо по-разному одетых людей: один
из них, грязнее грязи, был одет, как монах, и притом в сапогах; другой - как
сокольничий, в ловчей перчатке и с чучелом птицы в руке; третий - как
ходатай по делам, с большим мешком, набитым справками, повестками, кляузами
и отсрочками; четвертый - как орлеанский виноградарь, в прекрасных
полотняных гетрах, с кошелкой и с ножом за поясом.
Приблизившись к нашему кораблю, они громко крикнули все вдруг:
- Путешественники! Видели вы его? Видели вы его?
- Кого? - осведомился Пантагрюэль.
- Его, - отвечали те.
- Да кто он таков? - спросил брат Жан. - Клянусь бычьей смертью, я его
уложу на месте! (Он полагал, что речь идет о каком-нибудь разбойнике, убийце
или же святотатце.)
- Как же вы, странники, не знаете единственного? - спросили те.
- Господа! - заговорил Эпистемон. - Мы не понимаем ваших условных
обозначений. Сделайте одолжение, объясните нам, кого вы имеете в виду, и мы
ничего от вас не утаим.
- Мы говорили о сущем, - молвили те. - Вы его когда-нибудь видели?
- Сущий - это бог, согласно учению наших богословов, - сказал
Пантагрюэль. - Именно этим словом определил он сам себя в беседе с Моисеем.
Разумеется, его мы не видели, да его и невозможно увидеть очами телесными.
- Мы говорим не о всевышнем боге, который на небесах, - объявили те. -
Мы говорим о боге, который на земле. Его вы когда-нибудь видели?
- Клянусь честью, они имеют в виду папу, - сказал Карпалим.
- Как же, как же, господа, еще бы, - заговорил Панург, - я видел целых
трех, но проку мне от того не было никакого {1}.
- То есть как трех? - воскликнули те. - В священных Декреталиях {2},
которые мы распеваем, говорится, что живой папа может быть только один.
- Я хочу сказать, что видел их последовательно, одного за другим, а не
то чтобы всех троих сразу, - пояснил Панург.
- О трижды, о четырежды блаженные люди! - воскликнули те. - Вы - наши
дорогие-предорогие гости.
С последним словом они опустились перед нами на колени и хотели было
облобызать стопы наши, но мы до этого не допустили, сославшись на то, что
если, мол, на их счастье папа явится к ним самолично, то более высоких
знаков уважения они уже не смогут ему оказать.
- Окажем! - возразили те. - Его мы поцелуем в зад, без всякого листка,
а заодно и в яички, а что яички у святого отца есть, об этом прямо говорится
в дивных наших Декреталиях, иначе он не был бы папой. Хитроумная
декреталийная философия неизбежно приходит к такому выводу: он - папа, след-
ственно яички у него есть, а если бы яички перевелись на свете, тогда свет
лишился бы и папы.
Пантагрюэль между тем спросил их гребца, кто эти четверо. Гребец ему
ответил, что это представители четырех сословий, населяющих остров, и еще
прибавил, что нас хорошо примут и хорошо с нами обойдутся, так как мы видели
папу, а Пантагрюэль сообщил об этом Панургу, Панург же сказал ему на ухо:
- Свидетель бог, все прекрасно! Кто терпеливо ждет, тому всегда бывает
награда. До сих пор мне не было никакого проку от того, что я видел папу, а
сейчас, черт побери, я вижу, что прок будет!
Тут мы ступили на сушу, а навстречу нам целой процессией вышло все
население острова: мужчины, женщины, дети. Четыре сословных представителя
громко крикнули им:
- Они его видели! Они его видели! Они его видели!
При этом возгласе все пали пред нами на колени, сложили руки и, воздев
их гор_е_, воскликнули:
- О счастливые люди! О безмерно счастливые люди!
И длились эти восклицания более четверти часа. Затем примчался
начальник местной школы со всеми наставниками и со всеми своими школьниками,
как старшими, так равно и младшими, коим он тут же закатил основательную
порку, подобно тому как у нас секут детей, когда вешают какого-нибудь
злодея, - секут для того, чтобы событие это запечатлелось у них в памяти.
Пантагрюэль, однако же, разгневался и сказал:
- Господа! Перестаньте сечь детей, иначе я от вас уеду!
Зычный его голос поверг народ в изумление; я слышал, как маленький
длиннорукий горбун обратился к начальнику школы:
- С нами святые Экстраваганты! {3} Неужто все, кто видел папу,
становятся такими же высокими, как тот, который нам сейчас угрожает? Ах,
какая досада, что я до сих пор не видел папу, - я бы вырос и стал таким же
большим, как наш гость!
Клики были столь громки, что примчался наконец сам Гоменац {4} (так
звали их епископа) на невзнузданном муле под зеленой попоной, а с ним его
подвассальные (как их тут называют) и прислужники с крестами, стягами,
хоругвями, покровами, факелами и кропильницами.
И вот этот самый епископ также во что бы то ни стало пожелал
облобызать нам стопы, - ни дать ни взять ревностный христианин
Вальфинье, возжелавший облобызать их папе Клименту, - и объявил нам, что у
одного из их гипофетов {5}, разгрызателей и толкователей священных
Декреталий, так прямо и написано, что мессию ожидали иудеи с давних пор и
наконец он все же пришел; так точно и папа когда-нибудь на их остров
пожалует. В ожидании же сего блаженного дня всех тех, кто видел его в Риме
или где-нибудь еще, им надлежит, мол, угощать на славу и принимать с честью.
И все же мы под благовидным предлогом не дали ему облобызать наши
стопы.
ГЛАВА XLIX
О том, как Гоменац, епископ папоманский, показал нам снебанисшедшие
Декреталии
Засим Гоменац нам сказал:
- Священные наши Декреталии повелевают и приказывают нам посещать
прежде храмы, а потом уже кабачки. Итак, дабы не уклониться от этого
установления, пойдемте прямо в церковь, а оттуда - пировать.
- Так идите же, достопочтеннейший, вперед, а мы за вами, - молвил брат
Жан. - Ваши прекрасные речи обличают в вас истинного христианина. Давно уже
мы не были в церкви. Я возвеселился духом, - должно полагать, аппетит у меня
станет от этого еще лучше. До чего же приятно встретить хорошего человека!
Приблизившись к двери храма, мы увидели громадную позолоченную книгу,
сплошь усеянную редкостными драгоценными камнями: рубинами, изумрудами,
брильянтами и жемчугами, еще более или, во всяком случае, такими же
роскошными, как те, что Октавиан Август пожертвовал в храм Юпитера
Капитолийского. И висела та книга в воздухе на двух толстых золотых цепях,
прикрепленных к фризу портала. Мы ею залюбовались. Пантагрюэлю ничего не
стоило коснуться ее, и он трогал ее и поворачивал как хотел. При этом он
уверял нас, что от прикосновения к ней он ощущает легкий зуд в ногтях и
легкость в руках вместе с неодолимым желанием прибить одного или даже двух
служителей, только не тех, что с тонзурой.
Тут Гоменац обратился к нам с такими словами:
- Некогда Моисей принес иудеям закон, начертанный перстами божьими. В
Дельфах на фасаде Аполлонова храма было найдено изречение, начертанное
некоей божественною силою: ΙΝΏΘΙ ΣΕΑΥΤΟΝ {1}. А по прошествии некоторого
времени на том же самом месте было обнаружено еще слово ЕI {2}, также
исшедшее с небес и божественною силою начертанное. Статуя Кибелы сошла с
неба во Фригию, на поле, именуемое Песинунт. Так же точно, если верить
Еврипиду, снизошла статуя Дианы в Тавриду. С небес была ниспослана
доблестным и христианнейшим королям Франции орифламма на одоление неверных.
В царствование Нумы Помпилия, второго римского царя, с неба спустился щит с
острыми краями, названный Анцил. В афинский акрополь некогда упала с эмпирея
статуя Минервы. Наконец священные Декреталии, которые вы видите перед собой,
начертаны рукою херувима. Вам, прибывшим сюда из-за моря, быть может, это
покажется невероятным.
- Да, что-то плоховато верится, - признался Панург.
- А ведь они чудом ниспосланы нам из горнего мира, подобно реке Нилу,
которую Гомер, отец всяческой философии, за исключением, разумеется,
божественных Декреталий, потому и назвал _от Юпитера исходящей_. Но так как
вы видели папу, провозвестника Декреталий и неусыпного их хранителя, то мы
вам позволим на них посмотреть, а буде пожелаете, то и приложиться к ним.
Того ради, однако ж, вам надлежит три дня перед этим поститься и, согласно
установленным правилам, исповедаться, тщательно отшелушив и инвентаризовав
ваши согрешения, дабы не обронить ни одного обстоятельства дела, как учат
нас дивные словеса вот этих самых божественных Декреталий. А для этого нужно
время.
- Достопочтеннейший! - обратился к нему Панург. - Декретиналии ваши, то
есть я хотел сказать Декреталии, мы уже видели и на бумаге, и на пергаменте,
и на велене, и писанные от руки, и отпечатанные. Показывать нам их -
излишний труд. С нас довольно вашей готовности, чувствительно вам
благодарны.
- Да, но вот таких, начертанных самим ангелом, вам, ейже-ей, никогда
еще не приходилось видеть, - возразил Гоменац. - Те, что находятся у вас в
стране, просто списаны с наших, об этом прямо говорит один из наших древних
декреталийных толкователей. Коротко говоря, для вас я рад потрудиться. Вы
только скажите, согласны ли вы поститься всего каких-нибудь три божьих
денечка и согласны ли вы на исповедь.
- Дев-испо-ртить - это пожалуйста, с нашим удовольствием, - подхватил
Панург. - А вот пост не ко двору нам сейчас: мы уж на море постились и
перепостились, до того что пауки заткали нам зубы паутиной. Посмотрите на
нашего славного брата Жана Зубодробителя (при этих словах Гоменац нежно
облобызал его), у него мох во рту вырос, оттого что он не двигает и не
шевелит ни губами, ни челюстями.
- То правда, - подтвердил брат Жан. - Я до того испостился, что меня
всего скрючило.
- Итак, войдемте в храм, - молвил Гоменац. - Вы уж нас извините за то,
что мы сейчас не отслужим вам божественной литургии. Полдень уже миновал, а
священные Декреталии воспрещают нам служить после полудня: я имею в виду
мессу с пением и с причастием. Я могу вам отслужить короткую и сухую.
- Я бы предпочел смоченную добрым анжуйским вином, - ввернул Панург. -
Ну, помахивайте, помахивайте!
- А, чтоб тебе ни дна ни покрышки! - воскликнул брат Жан. - Как это
досадно, что у меня в животе сейчас пусто! Если бы я, по монашескому обычаю,
успел хорошенько позавтракать и подвыпить, то, затяни он _Requiem_, у меня
нашлись бы и хлеб и вино для погребения усохших, то бишь усопших {3}.
Валяйте, махайте, пихайте, но только я вас прошу: отбарабаньте вы мессу
поскорее, а то как бы меня с голодухи не вырвало или еще того хуже.