Geum.ru

Рабле Гаргантюа и Пантагрюэль

Вид материалаДокументы

Содержание


Глава xxiii
Глава xxiv
Глава xxv
Глaba xxvi
Глава xxvii
Подобный материал:
1   ...   37   38   39   40   41   42   43   44   ...   64
ГЛАВА XXIII


О том, как после бури Пануpг опять стал славным малым


- Хо, хо! - вскричал Панург. - Все прекрасно. Гроза прошла. Будьте

любезны, позвольте мне сойти первым. У меня очень важные дела. Нельзя ли вам

еще чем-нибудь помочь? Дайте, я скручу вам эту веревку. Чего, чего, а

храбрости мне не занимать. Страх мне почти незнаком. Давайте, давайте, мой

друг! Нет, нет, я не робкого десятка. Хотя, признаюсь, когда девятый вал

прокатился от носа до кормы, то меня это несколько встревожило.

- Парус убрать!

- Правильно! Как, брат Жан, вы бездействуете? Разве сейчас время пить?

Почем мы знаем, - может статься, мучитель святого Мартина {1} нашлет на нас

новую бурю? Не могу ли я вам еще чем-нибудь помочь? Ах, чтоб меня! Я уж

теперь каюсь, да поздно: зачем я не следовал учению тех добрых философов,

которые утверждают, что гулять по берегу моря и плыть возле самой суши - это

так же спокойно и так же приятно, как идти пешком, когда вашу лошадь ведут

под уздцы! Хо, хо, хо! Ей-богу, все прекрасно. Не помочь ли вам еще

чем-нибудь? Давайте, давайте! Если только черт не встрянет, я отлично

справлюсь.

Эпистемон между тем всеми силами старался не упустить канат и до крови

натер себе руку; послушав речи Пантагрюэля, он сказал:

- По чести, государь, буря повергла в страх и трепет не только Панурга,

а и меня. Ну и что ж? Я из кожи вон лез. Я полагаю, что смерть есть роковая

и неизбежная необходимость, но что рано ли, поздно ли умереть, тою или же

другою смертью, - это зависит отчасти от сил небесных, отчасти же и от нас

самих. Нужно неустанно к ним обращаться, взывать к ним, призывать их,

просить, молить. Но этим ограничиваться и на этом успокаиваться нельзя: нам

также надлежит прилагать усилия и всеми способами и всеми средствами им

содействовать. Да простят мне пустословы, то бишь богословы, что я не

придерживаюсь их установлений, - я основываюсь непосредственно на Священном

писании. А знаете, что сказал консул Гай Фламиний, когда он попал в ловушку,

приготовленную ему Ганнибалом, и его окружили в Перуджии, у Тразименского

озера? "Дети мои! - сказал он. - Не надейтесь вырваться отсюда пеною молений

и обетов богам. Нас может вызволить наша сила я доблесть, нам должно мечом

проложить себе дорогу среди врагов". Так же точно Саллюстий приводит слова

Марка Порция Катона о том, что помощи богов добиваются не праздными обетами

и не бабьими причитаниями. Бдением, трудами, напряжением всех сил - вот чем

достигается желанный и благополучный исход в любом деле. Если в нужде и в

опасности человек выказывает нерадивость, слабость и леность, вотще воззовет

он к богам: он их ожесточил и прогневал.

- Пусть черт меня возьмет... - начал брат Жан.

- Меня уж он наполовину взял, - ввернул Панург.

- ...но только сейийский виноград был бы обобран и уничтожен, когда бы

я с молитвенником в руках распевал _Contra hostium insidias_ вместе со всеми

прочими чертями-монахами, а не вышел с перекладиной защищать виноградник от

лернейских грабителей.

- Все прекрасно, поехали дальше, - сказал Панург. - Вот только брат Жан

бездействует. Его надо звать "брат Жан бездельник", - он смотрит, как я в

поте лица тружусь и помогаю этому почтенному человеку. Господин первый

матрос! Господин начальник! Простите за беспокойство! Только два слова!

Какой толщины половицы на нашем корабле?

- Не бойтесь, - отвечал лоцман, - в два добрых пальца.

- Ах ты господи! - воскликнул Панург. - Значит, мы все время были на

два пальца от смерти! Так это что же, одна из девяти радостей брачной жизни?

Да, господин начальник, вы правильно делаете, что измеряете опасность

локтями страха. А вот я страха совсем не испытываю, - я зовусь Гильом

Бесстрашный. Храбрости во мне хоть отбавляй, да не петушиного задора, а

львиной отваги, неустрашимости убийцы. Я не боюсь ничего... кроме

опасностей.


ГЛАВА XXIV


О том, как брат Жан объявляет, что Панург понапрасну трусил во время бури


- Доброго здоровья, господа! - сказал Панург. - Добрейшего всем вам

здоровья! Как вы себя чувствуете? Слава богу. А вы? Милости просим, добро

пожаловать! Сойдемте на берег. Эй, гребцы, давайте сходни! Шлюпку поближе!

Не могу ли я еще чем-нибудь вам помочь? Я честно потрудился, работал как

четыре вола, и аппетит у меня теперь волчий. А ведь места здесь красивые и

люди славные. Ребята! Вам моя помощь еще нужна? Не жалейте вы, ради бога,

моего пота. Адам (то есть человек) был создан для того, чтобы возделывать

землю и трудиться, как была создана птица для того, чтобы летать. Господу

угодно, - вы слышите, что я говорю? - чтобы мы ели хлеб в поте лица, а не

бездельничая, как вот это монашеское отродье, брат Жан, который

прикладывается к кувшинчику и умирает от страха. Погода чудная. Теперь

только я уразумел, насколько правилен и как глубоко продуман был ответ

благородного философа Анахарсиса, который, когда его спросили, какое судно

представляется ему самым надежным, ответил: "То, которое стоит в гавани".

- Это что! - сказал Пантагрюэль. - А вот когда ему задали вопрос, кого

больше: мертвых или живых, он в свою очередь спросил: "А куда вы относите

плавающих в море?" Это был тонкий намек на то, что плавающих в море на

каждом шагу подстерегает смертельная опасность и они все время находятся

между жизнью и смертью. Равным образом Порций Катон говаривал, что он стал

бы раскаиваться только в трех вещах, а именно: если бы он когда-нибудь

поверил тайну женщине; если б он хотя бы один день провел в бездействии и

если бы он поехал морем в такое место, куда можно было бы добраться сушей.

- Клянусь моей почтенной рясой, - обратился к Панургу брат Жан, - ты,

мой друг блудодей, перепугался во время бури напрасно и зря, ибо утонуть

тебе не суждено. Тебя, уж верно, высоко вздернут на воздух или за милую душу

поджарят, как святого великомученика. Государь! Вам нужен плащ от дождя? Ни

волчий, ни барсучий мех вам не потребуется. Велите содрать с Панурга шкуру и

ею накрывайтесь. Только ради бога не приближайтесь к огню и не ходите мимо

кузниц: она у вас мигом истлеет, зато дождя не побоится, и снега, и града

тоже. Нет, в самом деле, бросьтесь в таком плаще в воду - вы не промокнете.

Сделайте себе из Панурговой шкуры зимние сапоги - в них вы ног не промочите.

Сделайте из нее пузыри, чтобы мальчики учились плавать, - способ вполне

безопасный.

- Значит, - заключил Пантагрюэль, - она вроде так называемого венерина

волоса: это растение никогда не мокнет и не влажнеет; сколько угодно держите

его в воде - оно все останется сухим. Недаром оно носит название _adiantos_

{1}.

- Панург, друг мой, - сказал брат Жан, - пожалуйста, не бойся воды!

Твое существование прекратит иная стихия.

- Так-то оно так, - возразил Панург, - но только повара у чертей иной

раз замечтаются и дают в своем деле промашку: частенько варят то, что

предназначалось на жаркое, совсем как наши здешние повара, которые шпигуют

куропаток, витютней и сизяков, собираясь, по-видимому, их жарить. Бывает,

что они варят куропаток с капустой, витютней с пореем, а сизяков с репой.

Послушайте, милые друзья: в присутствии всей честной компании я объявляю,

что под капеллой в честь святителя Николая между Кандом и Монсоро я разумел

капельницу, из которой будет капать розовая водичка, и там уж, правда, ни

бычок, ни коровка не станут водиться - кругом сплошная водица.

- Вот это, я понимаю, жох! - вскричал Эвсфен. - Всем жохам жох! Недаром

говорит ломбардская пословица: _Passato el pericolo, gabato el santo_ {2}.


ГЛАВА XXV


О том, как Пантагрюэль после бури высадился на Острове макреонов {1}


Тот же час мы вошли в гавань острова, именовавшегося Островом

макреонов. Добрые островитяне встретили нас с почетом. Старый макробий {2}

(так назывался у них мэр) хотел было отвести Пантагрюэля в городской совет,

чтобы он там как следует отдохнул и подкрепился. Пантагрюэль, однако ж, не

пожелал уйти с пристани, прежде чем все его спутники не сойдут на берег.

Удостоверившись, что все наконец в сборе, он велел им, переодеться, а затем

перенести с кораблей на сушу все, что только они припасли из еды, чтобы

кутнуть напропалую, что и было исполнено незамедлительно. Одному богу

известно, сколько тут было выпито и съедено. Местные жители также натащили

всякой всячины. Пантагрюэлисты перед ними в долгу не остались. Впрочем, их

довольствие слегка пострадало от бури. По окончании трапезы Пантагрюэль ко

всем обратился с просьбой приняться за дело и исправить повреждения, к

каковой работе все тут же с великой охотой и приступили.

Починка судов не представляла трудностей, так как островитяне все до

одного оказались плотниками и такими отличными мастерами, каких можно

сыскать разве в венецианском арсенале. На всем этом обширном острове были

населены три гавани и десять околотков, все же остальное пространство,

покрытое строевым лесом, было безлюдно, как Арденны.

Старый макробий по нашей просьбе показал нам все достопримечательности

острова. И вот в дремучем и безлюдном лесу открылось нашему взору множеству

старых, разрушенных храмов, обелисков, пирамид, древних памятников и гробниц

с различными надписями и эпитафиями. Одни из них были написаны иероглифами,

другие - на ионическом наречии, остальные - на языках арабском, агарянском,

славянском и т. д., и Эпистемон по своей любознательности некоторые из них

списал. Панург между тем сказал брату Жану:

- Это Остров макреонов. Макреон по-гречески значит "старик", человек,

которому много лет.

- Что же я могу поделать? - сказал брат Жан. - Все как есть переделать?

Я же не был здесь, когда этот остров так окрестили.

- Кстати, - продолжал Панург, - я полагаю, что отсюда происходит слово

"макрель", которое, как известно, означает по-нашему не только рыбу

"макрель", но и "сводню". В самом деле, сводить подобает старухам, молодым

подобает блудить. По всей вероятности, это остров Макрель, оригинал и

прототип парижского. Идем ловить устриц!

Старый макробий спросил Пантагрюэля на ионическом наречии, как им

удалось и как они ухитрились войти в гавань именно сегодня, когда было такое

сильное сотрясение воздуха, а на море такая страшная буря. Пантагрюэль же

ему на это ответил, что спаситель мира услышал простодушные и горячие мольбы

моряков, которые путешествуют не для наживы и никаких товаров с собой не

везут. Их-де заставило выйти в море не что иное, как любознательное желание

посетить, увидеть, послушать и постигнуть оракул Бакбук и получить от

Бутылки ответ на недоуменные вопросы, возникшие у одного из Пантагрюэлевых

спутников. Как бы то ни было, натерпелись-де они немало и чуть-чуть не

потонули. Затем Пантагрюэль в свою очередь обратился к старому макробию с

вопросом, чем объясняет он этот дикий ураган и не подвержены ли таким бурям

близлежащие моря, как это наблюдается в Океаническом море: в проливе св.

Матфея и в Момюсоне, и в море Средиземном: в Саталийской пучине, в

Монтарджентано, Пьомбино, у мыса Малея в Лаконии, в Гибралтарском проливе, у

Мессинского пролива и т. д.


ГЛABA XXVI


О том, как добрый макробий рассказывает Пантагрюэлю о местопребывании и

кончине героев


Тогда добрый макробий сказал:

- Любезные путники! Это один из Спорадских островов, но не из тех

Спорад, которые находятся в Карпатийском море {1}, а из Спорад океанических.

Прежде это был остров богатый, привлекавший чужеземцев, обильный, торговый,

людный, подвластный Британии, ныне же, под действием времени и с

приближением конца света, он, как видите, оскудел и опустел.

Вот в этом темном лесу, тянущемся и раскинувшемся на семьдесят восемь с

лишним тысяч парасангов, обитают демоны и герои, теперь уже состарившиеся, и

мы полагаем, что комета, которую мы наблюдали в течение трех последних дней,

внезапно померкла оттого, что вчера один из них умер и что эту свирепую

бурю, от которой вы пострадали, вызвала его кончина. Когда все они

живы-здоровы, то здесь и на соседних островах все обстоит благополучно, на

море царят тишина и спокойствие. Когда же кто-нибудь из них скончается, то

из лесу к нам несутся громкие и жалобные вопли, на суше царят болезни,

бедствия и печали, в воздухе - вихрь и мрак, н_а_ море - буря и ураган.

- В ваших словах есть доля истины, - заметил Пантагрюэль. - Это все

равно что факел или же свеча: пока в них еще теплится жизнь, они озаряют

всех, все вокруг освещают, каждому доставляют радость, каждому оказывают

услугу своим светом, никому не причиняют зла, ни в ком не вызывают

неудовольствия, но, потухнув, они заражают дымом и чадом воздух, всем и

каждому причиняют вред и внушают отвращение. Так и эти чистые и великие

души: пока они не расстались с телом, их соседство мирно, полезно, отрадно,

почетно. В час же, когда они отлетают, на островах и материках обыкновенно

наблюдаются сильные сотрясения воздуха, мрак, гром, град, подземные толчки,

удары, землетрясения, на море - буря и ураган, и все это сопровождается

стенаниями народов, сменой религий, крушением царств и падением республик.

- Мы недавно уверились в том воочию на примере кончины доблестного и

просвещенного рыцаря Гийома дю Белле, - заговорил Эпистемон. - Пока он был

жив, Франция благоденствовала, и все ей завидовали, все искали с ней союза,

все ее опасались. А после его кончины в течение многих лет все смотрели на

нее с презрением.

- Так же точно, когда умирал Анхиз в Дрепане Сицилийском, буря

натворила бед Энею, - снова заговорил Пантагрюэль. - Видимо, по той же самой

причине Ирод, жестокосердый тиран, царь иудейский, чувствуя приближение

ужасной и омерзительной смерти (он умер от питириазиса, заживо съеденный

червями и вшами, как до него умерли Луций Сулла, Ферекид Сирийский,

наставник Пифагора, греческий поэт Алкман и другие) и предвидя, что после

его смерти евреи зажгут на радостях потешные огни, заманил к себе во дворец

из всех иудейских городов, селений и поместий именитых и облеченных властью

людей - заманил хитростью, под тем предлогом, что ему будто бы необходимо

сообщить им нечто важное касательно образа правления в провинции и ее

охраны. Когда же те собрались и самолично явились, он велел их запереть в

помещении придворного ипподрома, а затем обратился к свояченице своей

Саломее и мужу ее Александру с такими словами: "Я уверен, что евреи

обрадуются моей смерти, однако ж, если вы пожелаете выслушать и исполните

то, что я вам скажу, похороны мои будут торжественные, и весь народ будет

плакать. Как скоро я умру, прикажите лучникам, моим телохранителям, коим я

уже отдал на сей предмет надлежащие распоряжения, перебить всех именитых и

облеченных властью людей, которые здесь у меня заперты. После этого вся

Иудея невольно опечалится и возрыдает, а чужестранцы подумают, что причиною

тому моя смерть, как если бы отлетела душа кого-нибудь из героев".

К тому же стремится всякий неистовый тиран. "После меня, - говорит он,

- земля да смешается с огнем!", иными словами: "Да погибнет весь мир!" (А

проходимец Нерон, по свидетельству Светония, внес поправку: он говорил не

"после меня...", а "еще при мне..."). Эти мерзкие слова, о которых упоминают

Цицерон в книге третьей _De finibus_ {2} и Сенека в книге второй _De

dementia_ {3}, Дион Никейский {4} и Свида {5} приписывают императору

Тиберию.


ГЛАВА XXVII


Рассуждения, Пантагрюэля о том, как души героев переходят в мир иной, и о

наводящих ужас знамениях, предшествовавших кончине сеньера де Ланже


- Хотя во время бури на море нам пришлось столько всего натерпеться и

столько потрудиться, а все же я весьма рад, что она нас застигла, -

продолжал Пантагрюэль, - ведь благодаря этому нам довелось услышать все, что

сейчас поведал добрый макробий. Я совершенно согласен с тем, что он сказал

касательно кометы, которую они увидели за несколько дней до кончины героя.

Души таких людей столь возвышенны, столь прекрасны и героичны, что небеса за

несколько дней извещают нас об их уходе из жизни и успении: подобно

благоразумному врачу, который, удостоверившись, что по всем признакам конец

больного близок, за несколько дней предупреждает жену, детей, друзей и

близких о неизбежной кончине мужа, отца и родственника, чтобы в оставшийся

срок они уговорили его отдать надлежащие распоряжения касательно имущества,

побеседовать с детьми и благословить их, позаботиться о вдове, соблюсти все

необходимые формальности для обеспечения сирот, - одним словом, чтобы смерть

не застигла его врасплох и чтобы он успел подумать о своей душе и

распорядиться достоянием своим, благодетельные небеса, как бы радуясь новым

блаженным душам, к ним возносящимся, зажигают потешные огни в виде комет и

метеоров, и через их посредство небеса непреложно свидетельствуют людям и

совершенно точно предсказывают, что скоро-скоро благородные эти души оставят

свои тела и покинут землю.

Так некогда в Афинах судьи ареопага, вынося приговоры преступникам,

пользовались особыми для каждого случая знаками: буква θ означала у них

смертный приговор, Т - оправдание, А - неясность {1}, если дело еще не было

решено. Знаки эти, выставленные на самом виду, утишали волнение и тревогу

родственников, друзей и всех прочих, кому не терпелось узнать, какова же

участь и каково решение суда по делу преступников, содержащихся под стражей.

Так же и небеса при помощи комет как бы эфирными знаками молча говорят нам:

"Смертные! Если вы желаете еще что-либо от этих счастливых душ узнать,

чему-либо от них научиться, послушать их, познать их, получить от них

предуказания, касающиеся общественного или же частного блага и пользы, то

поспешите к ним за ответом, ибо конец и развязка комедии близятся. Будете

после жалеть, да уж поздно".

И это еще не все. Дабы показать населяющим землю, что они недостойны

жить вместе с такими необыкновенными душами, недостойны общаться с ними и

пользоваться их благодеяниями, небеса изумляют и пугают людей чудесами,

дивными дивами, разными страшилищами и всякими иными сверхъестественными

предзнаменованиями, что мы собственными глазами и видели незадолго до

переселения в иной мир славной, возвышенной и героической души просвещенного

и доблестного рыцаря де Ланже, о котором говорил Эпистемон.

- У меня до сих пор трепещет и бьется сердце при мысли о столь памятных

мне многоразличных и ужас наводящих чудесах, которые мы ясно видели дней за

пять, за шесть до его ухода из жизни, - подхватил Эпистемон. - Сеньеры

д'Асье, Шеман, одноглазый Майи, Сент-И, Вильнев-Ла-Гюйар, мэтр Габриэль,

савийянский врач, Рабле, Каюо, Масюо, Майоричи, Бюллу, Серкю, по прозвищу

"Бургомистр", Франсуа Пруст, Феррон, Шарль Жирар, Франсуа Бурре и многие

другие приятели, домочадцы и слуги покойного в испуге молча переглядывались,

не произносили ни слова и, в глубокое погруженные раздумье, мысленно себе

представляли, что скоро Франция лишится безупречного рыцаря, столь

прославившего ее и так стойко ее оборонявшего, и то же вещали небеса -

вещали, как им свойственно и как им положено.

- Клянусь хохолком на капюшоне, - молвил брат Жан, - не желаю я до

седых волос дожить неучем. Смекалка у меня, право, недурная. Так вот,


Как говорил король князьям,

А королева - сыновьям *, -


эти самые герои и полубоги, о которых вы толкуете, что же они, так-таки

и умирают? Царица небесная! А я-то, прости господи, был уверен-разуверен,

что все они бессмертны. А теперь вот достопочтенный макробий говорит, что в

конце концов и они умирают.

- Не все, - возразил Пантагрюэль. - Стоики уверяют, что смертны все, за

исключением одного, и он есть бессмертен, свободен от страстей и невидим.

Пиндар прямо говорит, что богиням гамадриадам отпущено не больше нити от

кудели и прядева Судеб и неправедных Парок, сиречь не больше жизни, нежели

деревьям, которые они охраняют, то есть дубам, а от дубов, как утверждают

Каллимах и Павсаний в книге о Фокиде, дриады и произошли, и к этому мнению

присоединяется Марциан Капелла {2}. Что касается полубогов: панов, сатиров,

сильванов, домовых, эгипанов, нимф, героев и демонов, то многие из них в

общей сложности, исходя из различных сроков жизни, вычисленных Гесиодом,

живут до девяти тысяч семисот двадцати лет, каковое число составлено

следующим образом: единица прибавляется к учетверенной двадцатке, и сумма

эта множится на три и на упятеренную двойку в третьей степени. Это вы

найдете у Плутарха в его книге _Упадок оракулов_.

- В служебнике моем на сей предмет ничего не сказано, - объявил брат

Жан. - Так и быть, поверю вам на слово.

- Я полагаю, - молвил Пантагрюэль, - что все разумные души неподвластны

ножницам Атропос {3}. Бессмертны все: ангелы, демоны, люди. Сейчас я вам

расскажу по этому поводу странную историю, записанную и

засвидетельствованную, однако ж, многими учеными и сведущими историографами.