Geum.ru

Рабле Гаргантюа и Пантагрюэль

Вид материалаДокументы

Содержание


Глава xiv
Глава xvi
Глава xvii
Подобный материал:
1   ...   35   36   37   38   39   40   41   42   ...   64
ГЛАВА XIV


Избиение ябедников в доме де Баше продолжается


Несколько дней спустя другой ябедник, на сей раз - молодой, долговязый

и тощий, явился звать Баше в суд по делу жирного настоятеля. Привратник в

последнюю секунду догадался, что перед ним ябедник, и позвонил в

колокольчик. Колокольчик возвестил о приходе ябедника всем обитателям замка.

Луар в это время месил тесто. Жена его просеивала муку. Удар что-то

подсчитывал. Придворные играли в мяч. Сам сеньер де Баше играл со своей

женой в триста три. Дочки играли в кости. Прислужники - в империал. Пажи

играли в иурр на щелчки. И вот все вдруг смекнули, что ябедник у ворот. Тут

мессир Удар скорей облачаться, Лyap и его супруга скорей наряжаться, Трюдон

скорей играть на флейте, бить в барабан, все захохотали, засуетились и -

гурьбой к перчаткам!

Ваше вышел во двор. При виде его ябедник опустился на колени, попросил

на него не гневаться, ибо он-де вызывает его в суд не по своему делу, а по

делу жирного настоятеля, и в изысканных выражениях дал понять, что он,

важная персона, состоящая при монастыре, хранитель аббатской митры, готов

сделать не только самому де Ваше, но и ничтожнейшему из его челядинцев все,

что только сеиьер соблаговолит ему повелеть и препоручить.

- Нет уж, - сказал сеньер, - вы не вызовете меня в суд, пока не

отведаете доброго кенкенейского вина и не погуляете на свадьбе, которую мы

сегодня справляем. Мессир Удар! Дайте ему пропустить для бодрости, а затем

приведите в зал. Милости просим!

Славно подкрепившись и нагрузившись, ябедник вместе с Ударом

проследовал в зал, а там уже, в полном боевом порядке и с самым решительным

видом, собрались все участники фарса. При появлении ябедника они

заулыбались. Глядя на них, засмеялся и ябедник, мессир же Удар прочитал

молитву, соединил руки брачащихся, велел жениху поцеловать невесту и всех

окропил святой водой. Пока подавали вино и сласти, все начали помаленьку

награждать друг дружку тумачками. Ябедник дал несколько тумачков мессиру

Удару. Удар скрывал под облачением железную перчатку, облегавшую его руку,

словно митенка. И вот как стал он ябеднику влеплять туза, как стал он

ябеднику давать тычка, так уж тут со всех сторон градом посыпались на

ябедника удары перчаточек. "Свадьба, свадьбу, свадьба, памятный обычай!" -

кричали все. И так славно ябедника отходили, что кровь текла у него изо рта,

из носа, из ушей, из глаз. Коротко говоря, ему сломали, раскроили, проломили

голову, затылок, спину, грудь, руки, все как есть. Смею вас уверить, что в

Авиньоне во время карнавала бакалавры никогда так весело не играли в рафу,

как потешились над этим ябедником. В конце концов он грохнулся на пол. Тут

его хорошенько спрыснули вином, привязали к рукавам его куртки желтые и

зеленые ленты и усадили на его одра. Ябедник возвратился в Иль-Бушар, а уж

как там его пользовали местные костоправы и как за ним ухаживала его супруга

- про то я не ведаю. Больше о нем не было ни слуху ни духу.

Так или иначе, тощий ябедник цели своей не достигнул и вернулся ни с

чем, а потому на другой же день все повторилось сызнова. Жирный настоятель

отрядил еще одного ябедника вызвать в суд сеньера де Ваше и для охраны

послал с ним двух свидетелей. Звонок привратника обрадовал весь дом, и все с

нетерпением стали поджидать ябедника. Ваше, его жена и его приближенные в

это время обедали. Он велел позвать ябедника, усадил его рядом с собой,

свидетелей - рядом с дочками, и все весело принялись за еду. За десертом

ябедник встал из-за стола и при свидетелях во всеуслышание вызвал Ваше в

суд. Ваше вежливо попросил у него официальный документ. Документ был при

ябеднике. Сеньеру де Ваше была тут же вручена повестка. Ябедник и свидетели

получили от него по четыре экю с солнцем.

Затем участники фарса разошлись готовиться к представлению. Трюдон стал

бить в барабан. Ваше обратился к ябеднику с просьбой присутствовать при

бракосочетании одного из его прислужников и составить брачный договор, за

что-де он будет хорошо вознагражден и вполне ублаготворен. Ябедник был

человек любезный. Он ни слова не говоря достал письменные принадлежности и

бумагу, свидетели же от него не отходили. Луар вошел в залу в одну дверь,

его жена с барышнями в другую, оба в брачных одеяниях. Удар в облачении

священнослужителя взял их за руки, спросил их согласия, благословил их и не

пожалел святой воды. Договор скрепили подписями. В одну дверь внесли вина и

сладости, в другую - ворох белых и коричневых лент, через третью же были

тайно доставлены перчатки.


ГЛАВА XV


О том, как ябедник восстановил старинный свадебный обычай


Опрокинув громадную чашу бретонского, ябедник обратился к сеньеру:

- Милостивый государь! Что же это такое? У вас больше не подсыпают друг

дружке на свадьбе? Ах, распротак твою, все добрые обычаи исчезают! Теперь и

зайцев не найдешь больше в лежках. Не стало больше друзей. Вы только

подумайте: многие церкви отменили попойки, коими исстари сопровождалось

пение рождественских ирмосов. Весь мир спятил. Пришли последние времена. Нет

уж, свадьба, свадьба, свадьба!

И с этими словами он принялся тузить Баше и его супругу, потом его

дочек и Удара.

Тут вступили в бой железные перчатки, и голова ябедника треснула в

девяти местах, одному из свидетелей сломали правую руку, а другому вывихнули

верхнюю челюсть, вследствие чего она наполовину закрыла ему подбородок,

язычок же у него вывалился наружу, а сверх того он недосчитался многих

коренных зубов, равно как резцов и клыков. Потом барабанщики переменили

темп, и по этому знаку перчатки неприметно для постороннего глаза были

убраны, сластей же еще поднесли, и опять пошло веселье. Добрые собутыльники

пили друг за друга, все пили за ябедника и за обоих свидетелей, Удар же

проклинал и поносил свадьбу, уверяя, что один из свидетелей будто бы все

плечо ему растулумбасил. Выпили, однако ж, с великим удовольствием и за

свидетеля. Обесчелюстевший свидетель складывал руки и молча просил прощения,

ибо говорить он не мог. Луар жаловался, что свидетель обезручевший так

хватил его кулаком по локтю, что он у него теперь весь

расхлобытрулуплющенный.

- Нет, правда, что я им сделал? - заговорил Трюдон, прикрывая левый

глаз носовым платком и показывая свой с одного края прорванный барабан. -

Мало того что они мне изо всех сил раскокшпоктребеньхлебеньтреньгрохали

бедный мой глаз, еще и барабан мой прорвали. В барабан на свадьбах всегда

бьют, барабанщика же чествуют, но не бьют никогда. Черт знает что такое!

- Братец! - сказал ему ябедник-одноручка. - У меня тут есть старая

большая королевская грамота, на вот, возьми ее, заткни свой барабан и прости

меня ради бога. Да будет мне свидетельницей ривьерская божья матерь, я не

желал тебе зла.

Один из оруженосцев, в подражание доброму и доблестному сеньеру де ла

Рош-Розе {1} прихрамывавший и на одну ногу припадавший, сказал свидетелю с

нахлобученной на подбородок челюстью:

- Кто вы такие: борцы, бойцы или уже убийцы? Мало вам, что вы

искалечковерувечкровянкровавколупкрошкромскорежили верхние наши члены, вам

еще надо было пинками бацбуцзвезданхрясгрюктрюкбабахчебурахать нас по ногам?

Это потешный, по-вашему, бой? Убой это, а не бой потешный.

Свидетель, сложив руки и, по-видимому, моля о прощении, шлепал языком,

как обезьяна;

- Мой... не мой... немой...

Новобрачная плакала смеясь и смеялась сквозь слезы, оттого что

ябедники, не удовольствовавшись битьем куда ни попало и куда придется и

задав ей славную выволочку, сверх того предательски

тыкщипщуплазлапцапцарапали ей места неудобьсказуемые.

- Это все козни злого духа! - воскликнул Баше. - Господин король (так

зовут ябедников) {2} ни с того ни с сего, здорово живешь, взбутетенил добрую

мою женушку. Ну, да я на него не в обиде. Это так, милые свадебные ласки. Но

только мне теперь ясно, что явился-то он ко мне с повесткой как

ангел-вестник, а колошматит он как черт. Он такой любитель потаскивать за

волосы, что, уж верно, он брат потаскун. Я охотно пью за него, а также за

вас, господа свидетели.

- Да, но из-за чего и по какому поводу он меня и этак и разэтак

потчевал колотушками? - заговорила супруга де Баше. - Впрочем, пусть черт

его возьмет, если я на него сержусь. Нет, видит бог, не сержусь! Я скажу

одно: плечи мои никогда еще не ощущали на себе таких сильных пальцев.

Дворецкий держал левую руку на перевязи, точно она была у него

раздробсломсвихнута.

- Нечистый меня угораздил пойти на эту свадьбу, - ворчал он. - Истинный

бог, у меня все руки изуродмочалмолочены. Плевать бы на такие свадьбы!

Ей-богу, это ни дать ни взять пир лапифов, описанный самосатским философом

{3}.

Ябедник больше уж ничего не говорил. Свидетели же извинились, сказали,

что они это не нарочно, и просили ради бога простить их.

С тем они и уехали. В полумиле от замка Баше ябеднику стало не по себе.

Свидетели же, прибыв в Иль-Бушар, объявили во всеуслышание, что такого

порядочного человека, каков сеньер де Баше, и такого почтенного дома, как у

него, они отроду не видывали, что никогда еще не гуляли они на такой веселой

свадьбе, а что вся вина на них, так как они первые пошли на кулачки; вот

только не знаю, сколько они еще потом прожили.

Тогда же было признано, что деньги де Баше еще более пагубны,

вредоносны и губительны для ябедников и свидетелей, нежели встарь тулузское

золото или же Сеев конь {4} для их обладателей. Сеньера де Баше с тех пор

оставили в покое, свадьбы же его вошли в поговорку.


ГЛАВА XVI


О том, как брат Жан испытывает натуру сутяг


- Рассказ этот сам по себе занятен, - заметил Пантагрюэль, - однако

страх божий вечно должен быть перед глазами нашими.

- Мне бы он еще больше понравился, - сказал Эпистемон, - когда бы град

железных перчаток обрушился на жирного настоятеля. Он тратил деньги для

собственного удовольствия; для того, чтобы досадить Ваше, отчасти же для

того, чтобы и ябедникам досталось. Тумаки созданы для его бритой головы,

особливо ежели принять в рассуждение чудовищное лихоимство тех бродячих

судей {1}, что чинят суд под сенью вяза. А чем же несчастные ябедники

виноваты?

- Мне пришел на память, - заговорил тут Пантагрюэль. - один благородный

житель древнего Рима по имени Луций Нератий. Происходил он из знатной и по

тому времени богатой семьи. Самодур он был, однако ж, изрядный: отправляясь

куда-нибудь, он приказывал своим слугам набить сумки золотом и серебром, и

если на улице ему попадался какой-нибудь вертопрах, он без всякого повода,

просто так, шутки ради, наотмашь бил его кулаком по лицу, а чтобы умаслить

потом вертопраха и чтобы тот не подал в суд, он давал ему денег.

Вознаграждая же и удовлетворяя его таким образом, он действовал в согласии с

законами Двенадцати таблиц. Так он расточал свое достояние и за свои

собственные деньги избивал людей.

- Клянусь священной сандалией святого Бенедикта, я сейчас допытаюсь,

где правда! - воскликнул брат Жан.

С этими словами он ступил на сушу, достал кошелек, вынул оттуда

двадцать экю с солнцем, а затем громогласно и во всеуслышание объявил

великому стечению ябеднического народа:

- Кто хочет получить двадцать золотых экю за то, чтобы его дьявольски

избили?

- Я! Я! Я! - завопили все. - Изобьете вы нас до бесчувствия, милостивый

государь, мы в том уверены, зато и заработок недурен.

И тут все наперегонки бросились к брату Жану: каждому хотелось, чтобы

его вздули за столь высокую плату. Брат Жан, оглядев все скопище, выбрал

одного краснорожего ябедника, у которого на большом пальце правой руки

красовался тяжелый и широкий серебряный перстень с весьма крупным жабьим

камнем.

Как скоро выбор был сделан, слуха моего достигнул дружный ропот толпы,

а один молодой, высокий и сухопарый ябедник, малый дошлый, сведущий и, по

общему мнению, пользовавшийся весом в церковном суде, стал жаловаться и

ворчать, что краснорожий отбивает у них у всех практику и что если бы в их

местности можно было заработать только лишь на тридцати палочных ударах, то

двадцать восемь с половиной он оттягивал бы себе. Все эти жалобы и сетования

были, однако ж, вызваны не чем иным, как завистью.

Брат Жан в полное свое удовольствие накостылял краснорожему спину и

живот, руки и ноги, голову и все прочее, так накостылял, что мне даже

показалось, будто он уходил его насмерть. Засим он протянул ему двадцать

экю. И тут мой поганец вскочил с таким счастливым видом, как будто он король

или даже два короля вместе взятые.

Другие ябедники меж тем взмолились к брату Жану:

- Отец дьявол! Ежели вам благоугодно еще кого-нибудь поколотить, то мы,

отец дьявол, возьмем с вас подешевле. Мы к вашим услугам, со всеми нашими

мешками, бумагами, перьями, со всем, что ни есть!

Краснорожий на них напустился и гаркнул:

- Ах, чтоб вас всех, голь перекатная, вы что же это, на мой рынок

лезете? Хотите переманить и отбить у меня покупателей? Вызываю вас после

дождичка в четверг в церковный суд, пусть вас бесы унесут! Я вас засужу, вы

у меня к самому воверскому черту отправитесь!

Затем он повернулся к брату Жану и с веселым, сияющим лицом заговорил:

- Преподобный отец дьявол! Ежели, государь мой, я вам подхожу и ежели

вам угодно еще немножко позабавиться и меня взгреть, то я готов и за

полцены, лишнего не возьму. А уж вы меня не щадите. Я весь как есть к вашим

услугам, господин дьявол, - с головой, с легкими, со всеми потрохами. Положа

руку на сердце вам говорю!

Брат Жан прервал его излияния и удалился. Прочие ябедники ринулись к

Панургу, Эпистемону, Гимнасту и другим и обратились с покорной просьбой

побить их за самое скромное вознаграждение, а то, мол, придется им,

ябедникам, невесть сколько сидеть не евши. Никто, однако ж, не стал их

слушать.

Далее, раздобывая пресную воду для судовой команды, мы повстречали двух

старых ябедниц, горько плакавших и сетовавших. Пантагрюэль оставался на

корабле и как раз в это время подал знак к отплытию. Мы было подумали, что

это родственницы того ябедника, которого отдубасил брат Жан, и спросили,

чего они так убиваются. Они ответили, что как же, мол, им не плакать, когда

только что двум наипочтеннейшим гражданам Ябедарии на виселице обмотали

вокруг шеи монаха.

- Мои слуги потехи ради обматывают монаха, сиречь веревку, спящим своим

товарищам вокруг ног, - заметил Гимнаст. - А обмотать монаха вокруг шеи -

это значит кого-нибудь повесить и удавить.

- Вот, вот, - подтвердил брат Жан. - Вы рассуждаете совсем как святой

Жан де ла Палис {2}.

Мы спросили, за что их вздернули, и нам ответили, что они стащили сбрую

мессы (понимай - облачение) и спрятали ее под рукавом церковного прихода

(понимай - под колокольней).

- Экие туманные аллегории! - заметил Эпистемон.


ГЛАВА XVII


О том, как Пантагрюэль прошел острова Тоху и Боху {1}, и о

необычайной кончине Бренгнарийля, ветряных мельниц глотателя


В тот же день Пантагрюэль прошел два острова - Тоху и Боху, где ничего

нельзя было зажарить: громадный великан Бренгнарийль за неимением ветряных

мельниц, коими он обыкновенно питался, слопал все сковороды, сковородки,

горшки, кастрюли и чугунки, какие там только были. И вот случилось так, что

под утро, в час пищеварения, он опасно заболел несварением желудка,

вызванным, как уверяли медики, тем, что врожденная пищеварительная

способность его желудка, благодаря которой он переваривал целые ветряные

мельницы, не вполне справлялась со сковородами и горшками; котлы же и

чугунки он переваривал недурно, о чем свидетельствовали осадок и слизь в тех

четырех бюссарах мочи, которые он в два приема испустил поутру.

К нему были применены различные медицинские средства, Болезнь, однако

ж, оказалась сильнее лекарств. И доблестный Бренгнарийль в то же утро

преставился, и кончина его была столь необычайна, что после этого вас бы не

удивила даже Эсхилова смерть; Эсхил же, которому прорицатели роковым образом

предрекли, что в определенный день он будет погребен под каким-то предметом,

долженствующим на него обрушиться, в предуказанный ему день, выйдя из

города, старательно обходил всякого рода строения, деревья, скалы и все то,

что могло бы на него свалиться и падением своим сокрушить его. Остановился

он посреди широкого луга, поручил себя вольному и открытому небу и решил,

что здесь ему совершенная обеспечена безопасность, разве только на него

обрушится небесный свод, а это казалось ему невозможным. Между тем я слыхал,

что жаворонки очень боятся падения небесного свода - боятся, что если свод в

самом деле рухнет, то их всех переловят.

Того же самого опасались некогда и прирейнские кельты: то были

доблестные, храбрые, рыцарственные, воинственные и победоносные французы, и

вот, когда Александр Великий спросил их, чего они боятся больше всего на

свете, - а он был совершенно уверен, что, приняв в рассуждение великие его

подвиги, победы, завоевания и триумфы, они назовут именно его, - они

ответили, что не боятся ничего, кроме падения небесного свода, но это,

однако ж, не помешало им, если верить Страбону (кн. VII) и Арриану (кн. I),

вступить в дружественное объединение и союз с отважным и великодушным этим

царем.

Плутарх в своей книге _О лице, появляющемся на поверхности луны_,

рассказывает, что некто Фенак боялся, как бы на землю не упала луна, и

испытывал жалость и сострадание к тем, кто под нею живет, то есть к эфиопам

и тапробанцам: а ну как свалится на них этакая громада! Боялся он еще за

небо и землю, так как, по его мнению, они недостаточно прочно зиждятся и

держатся на Атлантовых столпах, в существование которых, по свидетельству

Аристотеля (_Meta ta phys._ {2}, кн. V), верили древние.

Эсхил, несмотря на все предосторожности, погиб оттого, что на него

свалилась и упала черепаха: она выскользнула из когтей орла, ширявшего в

поднебесье, упала прямо ему на голову и панцирем своим раскроила ему череп.

Еще пример: поэт Анакреон умер, подавившись косточкой от винограда. Еще

пример: римский претор Фабий умер, поперхнувшись козьим волосом, попавшим в

чашку с молоком. Еще пример: один человек, сдерживая ветры и стесняясь как

следует трахнуть в присутствии римского императора Клавдия, скоропостижно

скончался. Еще пример: некий римлянин, погребенный при Фламиниевой дороге,

жалуется в своей эпитафии: умер-де он оттого, что кошка укусила ему мизинец.

Еще пример: Кв. Леканий Басе скоропостижно скончался оттого, что уколол себе

иголкой большой палец левой руки, хотя этот укол был почти незаметен. Еще

пример: нормандский медик Кенло скоропостижно скончался в Монпелье оттого,

что перочинным ножом неудачно вырезал впившегося ему в руку клеща.

Еще пример: слуга Филемона, чтобы его господин побольше выпил за

обедом, принес фиги, а сам пошел за вином, но в это самое время в помещение

забрался приблудный осел и с блаженством принялся уничтожать разложенные

фиги. Явился Филемон и, с любопытством понаблюдав за тем, как мило осел

уплетает фиги, сказал своему возвратившемуся слуге: "Коль скоро осел

перестал наслаждаться фигами, дай ему запить добрым вином, которое ты сейчас

принес". Тут Филемон пришел в необычайно веселое расположение духа и

разразился диким хохотом, и так долго он хохотал, что вследствие крайнего

напряжения селезенки дыхание у него пресеклось, и он скоропостижно

скончался.

Еще пример: Спурий Сауфей умер оттого, что, придя из бани, съел яйцо

всмятку. Еще пример: Боккаччо рассказывает об одном человеке, который

скоропостижно скончался оттого, что поковырял в зубах стебельком шалфея. Еще

пример: Филиппо Плакут, будучи до этого свеж и бодр, предварительно ничем не

болея, скоропостижно скончался, уплатив старый долг. Живописец Зевксис

скоропостижно скончался от смеха при взгляде на портрет старухи, им же самим

написанный. Тысячи подобных случаев вы найдете у Веррия, у Плиния, у

Валерия, у Баптиста Фульгозе, у Бакабери-старшего.

Добрый же Брейгнарийль - увы! - подавился куском свежего масла, который

он по совету врачей ел возле самого устья жарко пылавшей печки.

Еще мы узнали, что куланский король {3} на острове Боху разгромил

сатрапов царя Мехлота {4} и сравнял с землей твердыни Белимы {5}. Затем мы

прошли острова Наплевать и Начихать, далее острова Телениабин и Генелиабин

{6}, очень красивые и обильные клистирами, и, наконец, острова Эвиг и Эниг,

из-за которых некогда вышла ошибка с ландграфом Гессенским {7}.