Начало Православной Руси первый опыт христианского благочестия и богатырства. § Слово о закон
| Вид материала | Закон |
- История Русской Православной Церкви Преподаватель: Вера Михайловна Еремина, 67.55kb.
- Положение Русской земли до крещения. Этнический состав русской земли. Начало русской, 132.2kb.
- Программа элективного курса «Из истории православной иконописи», 42.21kb.
- Настали святки. То-то радость, 68.34kb.
- Старообрядческий раскол в Русской Православной Церкви, 162.17kb.
- Его Святейшеству, Святейшему Патриарху Московскому и всея Руси Кириллу, 273.69kb.
- Болящим, восстановления разрушенных православных храмов, монастырей, памятников архитектуры,, 220.67kb.
- Страница, 729.75kb.
- Владимир Красное Солнышко крещение Руси; Ярослав Мудрый сын Владимира Красное Солнышко,, 77.19kb.
- Русской Православной Церковью… Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл,, 706.24kb.
Ю.Ю.Булычев
ИСТОРИЯ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ
Материалы лекционного курса
Первый раздел
X–XVII вв.
ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЭПОХА ФОРМИРОВАНИЯ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ
ТРАДИЦИИ
Глава первая. ПРИНЯТИЕ РУСЬЮ ПРАВОСЛАВНОГО ХРИСТИАНСТВА, «СЛОВО О ЗАКОНЕ И БЛАГОДАТИ» МИТР. ИЛАРИОНА
§ 1. Духовное состояние Руси перед принятием христианства.
§ 2. Выбор православной веры князем Владимиром.
§ 3. Начало Православной Руси первый опыт христианского благочестия и богатырства.
§ 4. «Слово о законе и благодати».
§5.Культурно-исторический смысл приобщения Руси к греко-православной традиции.
Глава вторая. СТАНОВЛЕНИЕ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ КУЛЬТУРЫ И РУССКОГО ПРАВОСЛАВНОГО МИРОСОЗЕРЦАНИЯ В ДОМОСКОВСКИЙ ПЕРИОД
§1.Строительство православной культуры в Киевской Руси.
§2. Формирование древнерусской народности и русского православного миросозерцания.
§3. Отражение древнерусского религиозно- нравственного сознания в «Поучении» Вл. Мономаха.
§4. Своеобразие русского типа святости.
Глава третья. РАЗВИТИЕ КУЛЬТУРЫ В ПЕРИОД ПОЛИТИЧЕСКОЙ РАЗДРОБЛЕННОСТИ РУСИ, ВЕЛИКОРУССКИЙ ДУХОВНЫЙ ПОДЪЕМ ХIV – ХV ВЕКОВ
§ 1. Культурное развитие Руси в период политической
раздробленности.
§2. Возрастание чувства русской духовной общности в условиях распада киевской государственности.
§3. Перемещение жизненного центра Руси на северо-восток, многообразные следствия этого сдвига.
§4. Духовное и политическое сплочение русского народа, Сергий Радонежский и Дмитрий Донской.
§5. Воплощение великорусского духовного подъема в нравственном сознании общества, архитектуре, иконописи.
XIV –XV вв.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
МОСКВА - ТРЕТИЙ РИМ, ЭПОХА ТРАДИЦИОННОЙ ОРГАНИЧЕСКОЙ ЦЕЛОСТНОСТИ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ КУЛЬТУРЫ
(Вторая половина ХV – ХVII век)
Глава четвертая. ФОРМИРОВАНИЕ ДУХОВНЫХ ОСНОВ РУССКОГО ПРАВОСЛАВНОГО САМОСОЗНАНИЯ И РУССКОЙ НАЦИОНАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ
§ 1. Возвышение православно-державного значения Московской Руси.
§2. Становление русского христианского мессианизма, учение «Москва – третий Рим» и ее мировоззренческие особенности.
§3.Формирование основополагающих мифологических символов русского православного самосознания.
§4. Развитие традиции православного иночества, русской церковной жизни и русского церковного самосознания.
§5.Усиление духовной самобытности и политической самостоятельности Московской Руси, особенности развития культуры и цивилизации в XVI веке.
Глава пятая. ОБЩЕСТВЕННО-ГОСУДАРСТВЕННОЕ СОЗНАНИЕ, СОЦИАЛЬНАЯ И ПРАВОВАЯ КУЛЬТУРА МОСКОВСКОЙ РУСИ
§1.Религиозные и национально-психологические основания православного самодержавия.
§2.Монархическая власть в Московской Руси сравнительно с императорской властью в Византии.
§ 3. Московские традиции государева двора.
§4.Общий характер общественно-государственной и правовой системы Московской Руси, единство самодержавия и земского самоуправления.
§ 5. Развитие политической публицистики.
§ 6. Достоинства московской системы и недостаток национально-государственного самосознания в московский период.
Глава шестая. ОСОБЕННОСТИ КУЛЬТУРНОЙ ЖИЗНИ РОССИИ В XVI – XVII СТОЛЕТИЯХ, РАЗВИТИЕ ЛИЧНОСТНОГО СОЗНАНИЯ И ПРЕДПОСЫЛОК СЕКУЛЯРИЗАЦИИ В РУССКОМ ОБЩЕСТВЕ
§1. Мировоззрение и быт русского народа.
§2.Домострой.
§3.Развитие личностного начала внутри традиционного русского общества в XVII в., особенности личностного сознания человека
Московской Руси.
§4.Смута и ее культурно-исторические следствия.
§5.Внутренние и внешние факторы осложнения русского исторического развития.
Глава седьмая. РАСКОЛ РУССКОЙ ЦЕРКВИ В XVII ВЕКЕ, НАЧАЛО ЗАПАДНОГО ВЛИЯНИЯ НА ОТЕЧЕСТВЕННУЮ КУЛЬТУРУ
§1.Предпосылки церковного раскола, природа грекофильского направления в русском культурном самосознании.
§2.Раскол Русской Церкви.
§3.Культурно-исторический смысл и значение раскола как фактора развития русской общественной жизни и русского самосознания.
§4.Программа просвещения Московской Руси в книге Ю. Крижанича «Политика».
§5.Новые явления в развитии русской цивилизации, архитектуры и художественной культуры.
§6.Усиление западного влияния в культурной жизни и культурном самосознании, полемика восточников и западников.
Введение
Вводную часть нашей книги уместнее всего начать с разъяснения, какой смысл авторы придают понятиям, входящим в ее название, а именно – «история», «русское», «культура».
Под историей нами понимается процесс стихийного, зачастую непредсказуемого в своих последствиях изменения общества во времени. Очевидно, временность, текучесть, изменчивость относится к самому существу исторического. Не случайно, говоря об истории, мы, как правило, прибегаем к выражениям «история движется», «идет», «свершается», «разрушает», «созидает», «учит», «свидетельствует». Это указывает, что под историческим бытием традиционно понимается некая стихия и сила социального жизнедвижения.
Под русским мы понимаем исторически существующую социальную общность людей, объединенных единством этнического происхождения, языка, культурной традиции, национального самосознания, государственности. Русские как этнос, или народ, – естественноисторический тип человеческого общества, то есть тип общества, возникший отчасти под влиянием природного процесса этногенеза, отчасти под воздействием стихийного социального процесса формирования этнически обусловленной культуры (этнокультурогенеза). Русские как нация – духовно-разумное единство людей, объединенных не только этногенетическими и этнокультурными (обычно подсознательно проявляющимися) началами, но так же сознанием своего исторического предназначения, своей культурной самобытности и волей к его сохранению в истории.
Народ – этническая, этнопсихологическая и этнокультурная основа нации, предполагающая вполне объективные (физиологически, психически, исторически обусловленные) особенности телесно-душевного и культурного типа представителей данной социальной общности в рамках определенной расы. Этническая общность людей выражается в сходстве их тела и души, типа их психики, единстве интуитивного отношения к окружающему природному и социальному миру и таким образом является «строительной площадкой» для созидания нации. Последняя, в отличие от сугубо природной, доисторической по происхождению расы и естественноисторического феномена народа, нами понимается как личностная, духовно-культурная индивидуальность. Нация есть духовная общность личностей данного народа, являющаяся результатом их воли, выбора и сознания. Именно сознательное единение представителей одного народа на родной земле, посредством родного языка, вокруг отеческих святынь и традиционных культурных ценностей, в свете общих исторических целей образует духовный организм нации.
Нация – качественно новый этап исторического развития народности. Рождение нации из народно-этнографических предпосылок, по справедливой аналогии С.Н. Булгакова, – рационально непостижимый акт появления самобытной духовной индивидуальности, подобный рождению нового человека. Процесс развития народности в нацию есть путь, на котором не отрицаются, не подавляются этнопсихологические и культурно-традиционные начала народной самобытности, но усложняются, утончаются, разумно ограниваются, то есть, возводятся к сознанию и сознательно-волевому утверждению. Ибо народность – хранитель глубинных жизненных энергий нации, ее самобытного характера, бессознательных психических архетипов, первоначальных мифов и мотиваций творческих актов.
Стало быть, собственная духовно-разумная жизнедеятельность нации никоим образом не может и не должна отрицать своих народно-органических предпосылок. Наоборот, она призвана восполнить душевно-кровное, естественноисторическое и традиционно-культурное родство людей сознанием исторической самобытности народа, его предназначения в истории, его высших духовных целей и жизненных интересов на арене мировой борьбы вероисповеданий, наций и государств.
С точки зрения содержательной, нация есть общество, обладающее свойствами наиболее полного и конкретного из всех мыслимых культурно-исторических единств, ибо объединяет людей по максимальному числу признаков социальной связи: этносу, языку, культуре, религии, исторической памяти, территории, государству. Поскольку отдельный человек не имеет непосредственного языкового, психологического, религиозного, культурного единения со всей человеческой массой, обитающей на планете, то нация для него есть, по верному определению Н.Г. Дебольского, «человечество, индивидуализировавшееся или организовавшееся в общество» 1.
Не должно как возвышать нацию над человечеством, так и подчинять ее последнему. По сути дела относительно каждого из нас нация – человечество ближних, которое служит сферой живого проявления всемирных, универсальных начал человеческого бытия.
С точки зрения творческо-динамической нация есть действительный субъект истории. То есть, чем более национально развит народ (чем яснее осознанность им его высших интересов и ценностей, чем целеустремленнее воля и деятельнее жизнь), тем успешнее он осваивает стихию исторического времени, тем плодотворнее ведет борьбу за свою самобытность среди народов человечества, тем значительнее его мировая роль.
Субъектами исторического процесса являются только народы, нации и конкретные союзы национальных организмов, а не формальные, отдаленные общности людей. Последние не связаны этнопсихологическими и духовно-культурными узами, а потому лишены живого «мы-чувства» и «мы-сознания». Ведь быть субъектом истории – значит организовывать, стабилизовать, структурировать внутри социального бытия всеразрушающую стихию временного потока в свете тех сверхисторических духовно-культурных ценностей, которые исповедует нация. Именно посредством служение вечному, вневременному, абсолютному нация овладевает историей, торжествует над временем и сохраняет от истребления историческим временем, от порождаемых им неисчислимых опасностей, свою народную основу, свою религию и свою культуру.
С этой духовно-культурной точки зрения не видно никаких исторических пределов существования национально зрелого народа. Поскольку нация – явление, главным образом, духа, а не природы, то, покуда существуют общепланетарные условия для жизни на земле, способно сохранять себя и всякое национально конкретное общество. Оказываясь собирательной духовной «личностью», рождающейся в истории, но возвышающейся над стихией времени, нация как некая сверхисторическая сущность может жить в разных эпохах, формациях, типах государства и даже без определенной политической формы. Нация способна ставить себе на службу выходцев из других народов и целые народности. Порой национальный инстинкт ищет в «инородцах» ресурсов восполнения витальной энергии и определенных черт характера, ослабленных в среде представителей коренного этноса. Вводя этнически инородных лиц в свое ментальное поле, в стихию своего языка, с доверием приобщая их к своим священным мифам и преданиям, нация зачастую навечно покоряет «новоначальных» членов духовными дарами своей культуры и ставит этническую энергию и личные таланты «инородцев» на службу своей культурной деятельности и своей жизненной борьбе.
Словом, «нация» есть понятие одного порядка с понятиями «субъект», «воля», «сознание», ибо подразумевает начала свободы, творчества, выбора, служения и ответственности. Если понимать национальность как самобытное качество сознания, воли, творческих актов, направлений выборов, ценностных предпочтений конкретного общества, то мы должны самым тесным образом сблизить понятия «нация» и «культура».
В самом деле, создать, передать и сохранить в истории все то, что нами связывается с понятиями «человечность», «культура», «духовность», что подразумевает все тонкие чувства родства и любви, нравственные ценности и идеалы, обеспечивающие вочеловечение рождаемых индивидов, никоим образом невозможно вне национальной общности как человечества душевно и духовно родственных «ближних». Более того, вне подобной органической духовно-социальной связи людей окажется невозможным приобщить человеческую душу Богу. Ведь Откровение Божие многоликому и духовно многоразличному роду человеческому дается национально определенным образом. Никакая религиозная традиция немыслима вне народа и поверх национальной культурной жизни. Ибо традиция – это передача духовного опыта в определенных языковых и социальных формах, понятных новым поколениям. Понятность же определяется как языком, так и мифологическо-символическим контекстом конкретной народной культуры. Вот в чем ценность ветхозаветного материала в рамках христианской религии. Без пророка Иеремии, сказавшего, что Бог даст Новый завет, написанный уже не на скрижалях, а в сердцах человеческих и завершающий богоизбранничество Израиля, без пророческих мыслей Даниила о явлении Христа и разрушении Иерусалима учение Спасителя было бы совершенно не понято и не воплощено в сознании евреев-апостолов, а затем и всего человечества. Народ израильский в данном случае явился создателем того первоначального всечеловечески значимого культурного контекста христианства, в котором состоялось как отрицание богоизбранничества самого Израиля, так и утверждение нового христианского достоинства народов.
Следовательно, всякая действительная культура по своим истокам и формам существования национальна. Понятие «мировая культура» – категория обобщающая, собирательная. Она подразумевает все те произведения человеческого творчества, которые, родившись в лоне национальных культур, были приняты многими народами как имеющие общечеловеческую ценность. И, очевидно, если иссякнет творческий потенциал конкретных народно-национальных обществ, если оскудеет самобытный дух национальных культур, то и мировая культура обеднеет великими произведениями.
Выявляя тесную связь понятий «нация» и «культура», необходимо подчеркнуть, что не только культуротворческий процесс непосредственно зависит от определенной национальной почвы, но и самосохранение всякого национально конкретного общества в истории самым прямым образом связано с преемственным сохранением в веках культурной традиции и культурного самосознания определенного народно-национального организма. Ибо в самом общем, а ныне и в общепринятом смысле культура может быть определена как специфический способ существования человеческого общества в условиях земной природы и всемирной истории. К сущности собственно культурного способа существования следует отнести использование обществом сверхбиологических начал, институтов и инструментов обеспечения своей жизнедеятельности, таких как разум, религия, нравственность, наука, искусство, социальные традиции и обычаи, право, государство, техника, производственно-экономические комплексы.
Для различения духовных и материально-экономических аспектов культурно-исторического бытия зачастую вводится различие понятий собственно культуры и цивилизации. В этом случае под культурой понимается сфера верований, мифов, философских идей, ценностей, нравственных и социальных идеалов, эстетических образов, отвечающих за внутреннее сплочение народа, за ценностно-смысловое единство общественного сознания. Под цивилизацией же – совокупность стереотипичных норм внешней деятельности, формальных знаний, политических и экономических институтов, производственных, транспортных, оборонительных систем и тому подобных средств обеспечения преимущественно внешних условий социальной жизни и преемственности культуры.
Мы будем придерживаться достаточно обоснованного подхода, предполагающего тесную связь культуры и цивилизации в историческом бытии всякого национально конкретного общества при первостепенном значении сферы духовных ценностей и смыслов жизни. Цивилизация в ее нормальном состоянии – внешняя форма существования и транслирования культуры, подобно яичной скорлупе, служащая сбережению нежного внутреннего содержания. Если понятие «культура» (ведущее, как полагал о. Павел Флоренский, родословную от слова «культ») служит обозначению сферы весьма тонких творческих процессов, проистекающих из области религиозного Откровения, непостижимого вдохновения и вековых пластов духовного опыта народа, то понятие «цивилизация» охватывает сравнительно внешнюю, вторичную, ориентированную на земную жизнь область исторической деятельности человека – область институтов, привычек, социальных форм, вносящие внешнюю жесткость, функциональную повторяемость и устойчивость в общественное бытие. Однако цивилизационные принципы имеют всеобщее распространение, глубоко проникая в сферу духовной культуры и даже религии. В частности, многое в формах организации Церкви как социального института имеет отношение не столько собственно к культурной сфере, сколько к сфере цивилизации.
И все же, если культура, почти как и религия, несет свою творческую цель в себе, цивилизация относительно культуры имеет в принципе вторичный и служебный характер. В гуманитарном знании понятие цивилизации широко используется для выражения системной целостности какой-либо социально-культурной общности, взятой с ее внешней стороны. Это понятие направляет наши усилия на выявление механизмов интеграции общества, связывающих религиозные, психологические, социальные, экономические, политические стороны жизни данного исторического субъекта в определенное функциональное единство. Цивилизационный анализ жизнедеятельности социальной и культурной общности (народа, страны, геополитического комплекса стран и народов) приобретает достаточно формальное содержание. Он ориентируется не столько на раскрытие идейно-смысловых пластов общественно-культурной жизни, сколько на вычленение ее специфических форм, структур, функций, которые определяют поле цивилизационного единства исследуемого общества. Того внешнего «поля притяжения» свойственной ему самобытности, которое обусловливает общую стилистику самых различных видов социально-культурной деятельности.
Но чтобы распространялось подобное «поле притяжения», должен существовать его излучающий «магнит». Этим «магнитом» цивилизации является ядро ее духовной культуры, ее традиционная религиозно-мифологическая идея, или архетип – средоточие всей ее самобытности. Без интуитивного чувства бытия такого духовного архетипа невозможно понять ни типологии культуры, ни вычленить формы рождаемой ею цивилизации, ни определить их соответствия своей духовной первооснове, ни отразить в мысли динамику пребывания народно-национального организма в истории.
В современной гуманитарной науке под культурно-исторической самобытностью понимается духовная способность конкретного, национально определенного общества к самостоятельному существованию и развитию, к созданию оригинальных произведений литературы, мысли, искусства, обогащающих эстетический, нравственный интеллектуальный опыт человечества. Предпосылки культурно-исторической самобытности всякой нации определяются по меньшей мере тремя обстоятельствами: во-первых, типом религии, исповедуемой большинством населения, определяющей его отношения с Богом, дающей ему образ высшей истины, систему нравственных категорий, духовные устои многообразных культурных и социальных традиций, словом, глубоко предопределяющей весь его жизненный уклад; во-вторых, этнопсихологической индивидуальностью народа – созидателя данной культуры и цивилизации; в-третьих, природно-географическими условиями страны, под влиянием которых оформляется национальный характер и осуществляется культурное развитие общества. Об особенностях православного вероисповедания, о специфике его усвоения русским народом, равно как о свойствах русской национальной психологии и природно-географическом факторе истории русской культуры мы будем вести речь в специальных разделах нашей книги. В рамках же этого введения необходимо обратить внимание на то, что духовная самобытность всякого национально конкретного общества аккумулируется в его традиционных, то есть исторически сохраняющихся верованиях, ценностях и фиксируется в свойственных нации принципах культурной идентификации, или культурного самосознания.
Культурное самосознание, хотя оно глубоко связано с «вечным», традиционным и постоянно обращено к духовным истокам культуры, есть вместе с тем всегда конкретно-исторический, «овремененный», остро современный процесс выявления совокупностью национально связанных личностей культурной самобытности своего народа, его отношений к иным нациям и его функций в глобальном социально-культурном развитии. Стало быть, культурное самосознание имеет несколько уровней. Во-первых, – уровень знаний о самобытном духовном «Мы» национально конкретного общества и о традиционной основе данной культуры, определяющей ее историческое существование, ее уникальность и неразложимость в контексте многообразных культурных взаимодействий. Во-вторых, – уровень ценностного восприятия своего национально-культурного типа, на котором формируется понимание объективной ценности родной культуры и ее отношения к культурами иных народов. В-третьих, – уровень культурно-исторического мировоззрения, предполагающего комплекс идей о духовном предназначении, о культурной миссии своего народа в совокупной жизни многих цивилизаций.
Поскольку человек, на чисто природное существо, но homo sapiens, а человеческое общество не биологический, а духовный организм, в значительной мере скрепляющийся актами сознания и воли, постольку его историческое самосохранение тесно связано не просто с инертным хранением традиций и обычаев, но с постоянным развитием и обновлением культурного самосознания. Именно работа последнего – залог социальной актуализации традиционных ценностей национальной культуры, национально-исторической памяти, опыта национально-исторической судьбы. Эти ценности, эта память и этот опыт выражают и защищают духовную самобытность народа, подытоживают исторические результаты его существования в конкретной природной среде, в своеобразной геокультурной и геополитической обстановке. Они вносят знание реальностей в труд и борьбу нации, определяют смыслы ее исторической жизни на земле среди других цивилизованных народов. Поэтому нация, утрачивающая сознание своих традиционных культурных ценностей и способность строить в их свете свою социальную жизнь, не просто теряет силы для жизни духовно-нравственной и создания великих произведений искусства, а и физически вырождается. Потерявший смысл своего пребывания в истории, утративший память о своем прошлом, чувство и сознание своей заветной «национальной идеи» народ неизбежно внутренне распадается и зачастую политически погибает с первой же исторической грозой.
Здесь наступила пора сделать вывод, что при существенной близости понятий «история» и «культура» (в том смысле, что культура исторична, а история культурологична) между ними нет тождества. Ибо первое понятие отражает прежде всего линейную последовательность моментов социальной жизни. Второе понятие определяет главным образом духовно-своеобразный способ существования конкретного общества, формы творческого проявления его внутренней специфики в связи не только с историческими обстоятельствами, но и «вечными» началами веры, предания, обычая, традиции. Поэтому не случайно, в отличие от истории, которая, как уже мы ранее заметили, представляется процессом стихийного, порой хаотического и катастрофического изменения общества во времени, неумолимым движение социальной жизни, необратимым и равнодушным чередованием эпох, культура мыслится как сфера разума, красоты, гармонии, человечности, духовного приобщения к любым эпохам, их взаимного примирения и обогащения. Рассуждая о культуре, мы обычно говорим о сохранении, передаче, спасении от всеразрушающей власти времени некоего идеального содержания, что указывает на смысл культуры как начала по своим основаниям сугубо духовного, вневременного, внеисторического. Исторична культура не по своему основанию и существу, но по формам своего сохранения и развития в истории. Ибо в основе всякой культурной организации общества лежит некое самодовлеющее духовное образование («идея», «архетип») прямым образом связанное с религией, конституирующее традицию данной культуры и тем самым предполагающее единство ее бытия в истории.
Проведенное различение культурного и исторического позволяет увидеть, что, несмотря на весьма глубокое проникновение исторического в культуру, она в своей религиозно определенной основе – сравнительно статичное царство «вечных» смыслов, ценностей, идеалов, принципов, структурирующих историческое, вносящих в него дух гармонии и трезвенности, стремление к вечному, блаженному, благодатному. История – стихия жизни и борьбы, переоценки ценностей и вечного обновления. В своей типологически чистой форме человек исторический предстоит нашей мысли как практический деятель, беспокойный, страстно устремленный в будущее, зачастую фанатичный и жестокий, все время, жадно чего-то алчущий. Человек культурный же представляется как созерцатель и творец, уравновешенный, гуманный, внутренне просветлённый и умиротворенный.
Эти антропологические образы символизируют, что культура есть хранительница непреходящих духовно-смысловых содержаний в истории. История есть процесс социальной реализации этих содержаний. Культурное присутствует в историческом как фактор устойчивости отдельных эпох и их последовательной преемственности. Историческое присутствует в культурном как динамика творчества и невозможность окончательно достижения идеала.
Все, до сих пор сказанное нами, обосновывает целесообразность дальнейшего повествования не просто как внешнего описания различных культурных фактов, исторически случившихся на российской земле, но в качестве духовно сосредоточенного осмысления своеобразного пребывания русского народа в истории. Мы убеждены, что только таким образом можно действительно понять, то есть довести до объективного смысла историческое бытие отечественной культуры и цивилизации, создаваемых русским народом с присущими ему духовными качествами в определенных природно-географических и социально-исторических обстоятельствах.
Такой подход имеет глубокие основания в природе человеческой личности, самосознание которой неразрывно связано с процессами национально-культурной идентификации. Стремление постичь внутреннее своеобразие собственного народа, его сильные и слабые стороны, исторические судьбы Родины является одной из самых настоятельных потребностей развитого человека. Каждый из нас впитал плоды векового опыта своей нации, славу ее побед, горечь ее поражений, стихию ее языка, звуки народных песен и мудрость народных преданий. За нашими личными знаниями, талантами, достоинствами и недостатками стоят поколения предков, чья кровь струится в наших жилах, чьи верования и идеалы продолжают жить в нашей душе. Поэтому, как разумные, нравственно ответственные личности, мы не может познать себя, развить свои духовные силы без осознания своей глубинной причастности национальной истории и культуре. Не случайно уже первые древнерусские книжники и летописцы были озабочены вопросом «откуда есть пошла Русская земля», уделяя большое внимание происхождению и особенностям Киевского государства. Само местоположение Руси на стыке Европы и Азии, одновременные контакты как с западными, так и с восточными народами способствовали обострению подобного рода вдумчивости и наблюдательности. Причем в самых ранних документах нашего национального мироощущения, подобных «Слову о законе и благодати» митр. Илариона, сказывается твердая уверенность в величии и своеобразии Русской земли.
Создание Московского царства, укрепление церковной самостоятельности Руси и, наконец, превращение ее в центр мирового Православия наполняют нашу историю высоким духовным смыслом и возвышают точку зрения русских людей ХVI века на предельную миросозерцательную высоту. А далее, неустойчивый, катастрофичный ХVII век, с его Смутой, Расколом, обострением многообразных противоречий русской жизни, затем стремительные и масштабные реформы Петра Великого ставят массу проблем национального самопознания, понуждают более трезво оценить прошлую эпоху и заняться поисками связи между отеческими идеалами и новыми историческими путями. Вдумчивые историки ХVIII столетия, такие как М. М. Щербатов и И.Н. Болтин, задаются наболевшими вопросами об историческом значении петровских преобразований, о сложном влиянии их на нравственную жизнь реформированного общества.
Петербургская Великая Россия, уверенно ставшая в ряды мировых держав, широко открывшая себя европейскому просвещению, существенно расширила пространство русского культурно-исторического созерцания, усилила его интерес к иноземным цивилизациям, к собственному народу и к иным народностям растущей империи. С ХVIII века начинается этнографическое изучение народонаселения России, издание записей русских сказаний, различных книг и материалов, посвященных простонародному мировоззрению, мифологии и фольклору. Большую роль в исследовании традиционных оснований культуры русского народа сыграла возникшая на рубеже 40-х–50-х гг. XIX в. мифологическая школа в отечественной фольклористике, в лице таких ее представителей и связанных с нею ученых, как Ф.И. Буслаев, А. Н. Афанасьев, О.Ф. Миллер, А.Н. Веселовский, Н.С. Тихонравов, А.И. Соболевский, П.А. Бессонов, Е.В. Барсов. Значительный вклад в понимание религиозных, нравственных, трудовых, бытовых устоев русской исторической жизни внесли историк домашнего быта и нравов И. Е. 3абелин, писатель и этнограф С. В. Максимов, этнограф, историк, археограф Н. И. Костомаров, крупные, системно мыслившие исследователи российского прошлого С. М. Соловьев и В. О. Ключевский, а также и многие другие представители отечественной исторической науки.
При всем том, однако, российская историография традиционно отводила недостаточное место изучению русского духовного мира в его динамике и своеобразной логике развития. Отечественные историки преимущественно интересовались политическими, экономическими, социальными, юридическими фактами вековой жизни народа. Это дало основание выдающемуся мыслителю Русского Зарубежья и исследователю национальной культуры Георгию Петровичу Федотову довольно резко сказать, что чуждающаяся духовных вопросов русская историческая наука «представляет любопытное уродство, не имеющее себе равных на Западе, где Церковь, литература, искусство не могут не найти почетного места (хотя часто и вне органической связи) во всяком общем историческом построении. Русская историография оставалась и остается, конечно, наибольшей “материалисткой” в семье Клио» 1. ( Клио – одна из девяти олимпийских муз, считавшаяся музой истории.) Накопление историко-культурного материала, относящегося к внутреннему облику нашей собирательной «народной личности», шло более интенсивно в сферах фольклорно-этнографической, историко-церковной, историко-литературной, а задачу выявить и осмыслить общие черты культурно-исторической самобытности России взяла на себя столь же самобытная русская православная мысль и культурология.
Следует подчеркнуть, что осознание духовного своеобразия нашей страны изначально составило органический компонент оригинального отечественного философствования, пробудившегося, по верному слову Н. А. Бердяева, на проблеме замысла Божия о России, на вопросе о том, что есть Россия и каково ее историческое призвание. Возникнув из размышлений над данной темой, отечественная философия и далее не забывала проблемы культурно-исторической самобытности своей страны в сравнении с духовными особенностями западного мира, а также и стран Азии. Исключительно важную роль в формировании интеллектуально развитого русского культурного самосознания сыграли видные представители нашей почвенной, то есть православно и национально ориентированной философской, культурологической, политической мысли XIX – начала ХХ в. – И.В. Киреевский, А.С. Хомяков, К.С. и И.С. Аксаковы, Н.Я. Данилевский, К.Н. Леонтьев, М.И. Коялович, И.И. Каблиц, Л.А. Тихомиров, С.Ф. Шарапов, В. И. Ламанский, Г.А. Шечков, о. П.А. Флоренский.
Но исторически господствующим мировоззрением русского образованного общества явилось не почвенничество, а западничество. Хотя западничество в XIX – начале XX в. выдвинуло целый ряд значительных мыслителей (П.Я. Чаадаева, В.С. Соловьева, Б.Н. Чичерина, К.Д. Кавелина) и довольно известных историков, в том числе историков русской культуры (А.Н. Пыпина, П.Н. Милюкова) общий вклад западнического направления в исследование истории и духовной специфики отечественной культуры был сравнительно незначительным. Западническая мысль, изначально лишенная способности воспринимать русский народ в его собственном православно-национальном существе, была столь же бессильна постичь самобытные начала русской культурно-исторической жизни, как взгляд дальтоника различить цвета 1.
Прямым следствием недостатка русского культурного самосознания в образованном слое общества стали февральская и октябрьская революции 1917 г., осуществленные под руководством западнически ориентированной интеллигенции. Непосредственным следствием же революционной катастрофы российского государства явился острый интерес к русской культуре, ее «идее» и ее истории в среде сохранивших интеллектуальную свободу мыслителей и ученых Русского Зарубежья. Многоплановые культурно-исторические изыскания группы выдающихся исследователей, объединенных евразийским движением (Н.С. Трубецкого, П.Н. Савицкого, П.П. Сувчинского, В.Н. Ильина, Л.П. Карсавина и др.), глубокие историко-культурные работы Г.П. Федотова, И. А. Ильина, Н. С. Арсеньева, С. А. Зеньковского, богословски сосредоточенные экскурсы в историю русской мысли и культуры о. Василия Зеньковского, о. Сергия Булгакова, о. Георгия Флоровского, о. Иоанна Мейендорфа составляют тот бесценный вклад в историческое и теоретическое россиеведение, который отставила нам Зарубежная Россия.
К сожалению, на протяжении практически всего советского периода интеллектуальное наследие Русского Зарубежья не могло быть позитивно вовлечено в сферу отечественного гуманитарного знания. Идеологически насаждаемые вульгарный атеизм и упрощенный интернационализм препятствовали развернутому исследованию самых национально характерных, религиозно-мировоззренческих и религиозно-нравственных аспектов отечественной культуры. В гуманитарных науках недавнего советского прошлого в лучшем случае можно было осторожно затрагивать частные литературоведческие, социально-психологические, историко-литературные аспекты русского национального своеобразия. И в некоторых направлениях было сделано немало. Работы С.С. Аверинцева, Д.С. Лихачева, В. Н. Топорова, Ю.М. Лотмана, Б.А. Успенского внесли серьезный вклад в понимание своеобразия русской культуры. Особенно существенный познавательный сдвиг наблюдался в области исследований древнерусской словесности. Текстологические, филологические, историко-литературные работы послевоенного периода позволили приблизиться к подлинному облику Древней Руси, понять ее внутреннюю развитость и самобытность. Однако искусственно ограничиваемый уровень философского и культурологического анализа накопленных историко-культурных материалов радикально не соответствовал растущим потребностям россиеведения, а европоцентристская, зачастую антиправославная методология препятствовала верному пониманию истории русской литературы. В этой вязи следует отметить усилия замечательного филолога и литературоведа В.В. Кожинова на поприще противоборства подгонке отечественного литературного процесса под европоцентристские схемы и стилевые классификации и осмысления его как ведущей формы культуротворческой деятельности в России.
Неожиданно быстрое крушение советского тоталитарного режима и распад СССР в 1991 г. заставили с новой силой обратить внимание отечественной и мировой гуманитарной науки на необходимость исследования культурной самобытности России. Под влиянием давно назревшей объективной потребности историческая наука, философия и культурология постсоветского периода обратились к целому комплексу тем, связанных со спецификой русской духовности, отечественной культуры и цивилизации. С конца 1980-х гг. начинают издаваться многочисленные сборники статей и учебные пособия по истории и теории русской культуры. При этом, как под влиянием советского идейного наследия, так и в связи с общим доминированием западнической идеологии на постсоветском пространстве, в научной и учебной литературе получает широкое распространение негативное восприятие и православной традиции, и русских традиционных ценностей. В некоторых книгах по истории отечественной культуры продолжаются прямо-таки большевистские нападки на Русскую Церковь, на русскую монархию, возносятся хвалы материализму и «освободительному движению» в России, как будто бы не было трагедии Великой революции, устроенной этим атеистическим и национально нигилистическим движением.
К примеру, Л.М. Гаврилина в работе «Русская культура: Проблемы, феномены, историческая типология», повторяя определение русского православия как «этнически окрашенного православно-языческого синкретизма», считает, что этот гибрид явился результатом варваризации христианства на Руси в процессе христианизации славянских варваров1. Т.С. Георгиева в книге «Русская культура: история и современность» сетует на преследование царизмом передовых ученых, многие из которых находились под «благотворным влиянием материалистических идей»2, одобрительно называет «казнью» убийство террористами Александра Второго и отрицательно отзывается о «реакционном» панславизме замечательного ученого и мыслителя-почвенника Н.Я. Данилевского3. Со своей стороны И.В. Кондаков («Культура России: Учебное пособие») приветствует западное христианство с его ревизионизмом как прогрессивное явление, а Русскую Церковь, с ее верность догматам, осуждает как силу консервативную 4.
Можно констатировать, что в нашем современном обществознании оказалась не только не преодолена традиционно российская мировоззренческая поляризация гуманитарием на западников и почвенников, но самым крайним образом реанимирована и заострена. При этом наиболее принципиальное различие подходов к основным темам россиеведения ныне выражается в мировоззренческом расхождении между атеистически и экономически ориентированной либеральной позицией, сложившейся в русле западной теории модернизации, и православно-традиционалистской установкой, глубоко связанной с духовными ценностями русской культуры.
Первый подход, полностью порывая с христианским мировоззрением, руководствуется в своем анализе российского культурного развития некими условными, чисто историческими идеями. С либеральной точки зрения, проникнутой духом скептицизма, позитивизма и прагматического индивидуализма, первостепенны преимущественно экономические интересы отдельного человека, а все, что подразумевает какие-либо сверхиндивидуальные, религиозные, национальные, духовно-метафизические ценности традиции, рассматривается как враждебное личной свободе и абсолютизированному праву частной жизни. Достаточно ясно подобная установка в новейшей литературе выражена в трехтомной работе А.С.Ахиезера «Россия: критика исторического опыта» ( М.: ФОСССР, 1991), в книге В.В.Ильина и А.С.Ахиезера «Российская цивилизация: содержание, границы, возможности» (М.: Изд-во МГУ, 2000), в сборнике «Модернизация в России и конфликт ценностей» (отв. ред. С.Я. Матвеева, М.: ИФРАН,1994), в вышеуказанном пособии И.В. Кондакова.
При всем положительном интересе к исторической динамике, к инновациям в развитии общества, к роли гражданского самосознания личности и ее свободы в процессах культурно-исторического бытия, либеральный взгляд на проблемы истории и типологии русской культуры в концептуальном смысле крайне неконструктивен. Невозможно отделаться от впечатления сугубой теоретической безжизненности и отвлеченности, которыми проникнуты многие страницы вышеназванного трехтомника А.С. Ахиезера и совместного труда Ахиезера и Ильина «Российская цивилизация: содержание, границы, возможности». Произвольность концептуальной установки, односторонность фактологических оснований исследования, поверхностная политизация и социологизация культурно-исторических аспектов развития страны не позволяют Ахиезеру приблизиться к достаточно объективному пониманию самобытности России. Исходя из жесткого различения «традиционной» и «либеральной» цивилизаций, а также из отвлеченного противопоставления традиционалистской «инверсии» (однозначности, однобокости) и либеральной «медиации» (синтеза, компромисса), Ахиезер уже до всякого исследования социально-культурного развития России строго предопределяет свои отрицательные выводы относительно всего, имеющего отношение к российской исторической динамике. Вот последняя и оказывается в его глазах только «логикой расколотого общества», вступившего на путь модернизации и роста утилитарных потребностей, но не освоившего в достаточной мере ценности рынка, торговли, ответственности за целое1.
Подобный же внешний взгляд на духовные основания и логику развития отечественной цивилизации выражает В.В.Ильин, который описывает «стержень российского цивилизационного космоса» в таких понятиях, как «нестабильность», «деспотизм», «усеченность правовой ответственности», «волютаризм», «асоциальность», «антиличностность», «непроизводительность»2. Отечественная культура, на взгляд Ильина, глубоко безлична, а русское «нереформированное православие» неспособно конструктивно участвовать в организации общественной жизни3 .
Недостаток места не позволяет нам входить в детали затронутой концепции «модернизационных срывов», описывающей катастрофическое, негативно самобытное развитие России в методологическом русле западной теории модернизации. Да в этом и нет необходимости, поскольку очерченный подход достаточно хорошо известен и повторяет в сущности ключевые идеи П.Я. Чаадаева. Известные односторонность и произвольность чаадаевского подхода, разумеется, не исключают объективного наличия многих негативных моментов культурно-исторической самобытности нашей страны, в частности расколов и противоборств разнотипных менталитетов и социальных укладов в рамках единой общественно-государственной системы. Однако вполне очевидно, что одни негативные стороны российской социальной жизни, без некой положительной ее духовной основы, не могут служить, ни «стержнем российского цивилизационного космоса», ни фактором общепризнанно великой русской культуры, ни условием вообще собственно человеческого, личностно-творческого существования людей в России. Но при внутреннем отчуждении исследователей от духовных устоев изучаемой цивилизации, в данном случае от традиционных православно-национальных ценностей русской культуры, ее положительная самобытность остается «тайной за семью печатями».
Естественно, что на либерально-антитрадиционном основании невозможно создать какую-либо жизнеспособную, органически связанную с культурно-исторической почвой программу ценностного жизнеустройства России. Так, к примеру, в книге «Модернизация в России и конфликт ценностей» высказывается предложение радикально изменить русский менталитет и духовные основания нашей культуры посредством изъятия из воспитательного процесса русской народной сказки, а также путем идеологического пестования новых поколений «россиян» на основе буржуазной морали. Ибо «русская народная сказка глубоко противостоит ценностям либерализма, и вообще цивилизации. Она несет идею догосударственной, крестьянской утопии, глубоко антипрагматична. Сегодня стоит неотложная задача создать целый пласт литературы для самых маленьких и для детей, ориентированные на модели, сложившиеся в либеральной цивилизации» 1.
Со своей стороны И.В. Кондаков культурную альтернативу исконному русскому «тоталитаризму» видит в распространении «облегченных» жанров массовой культуры, с ее шоу-индустрией, эротикой, «триллером» и порнографией. «Чернуха» и «порнуха», на взгляд профессора Кондакова, имеют не столько отрицательное значение для истории русской культуры, сколько положительное, освободительное, ибо благодаря им «разрушается система ценностей, норм, традиций, ментальных структур, органически сращенных с тоталитарной культурой и тоталитаризмом как типом цивилизации»2 . Отказ от серьезного отношения к жизни и построения ясного мировоззрения, равнодушие к ценностям, ирония и гротеск, смешение смысловых границ между всем и вся, на постмодернистский взгляд либерального профессора, является панацеей от русского тоталитарного духа, от изначальной русской двойственности и условием «нормального», конвергентного развития российского общества3. Впрочем, в перспективу благополучного избавления от исконной ущербности «менталитета русской культуры» Кондаков верит слабо. По его мнению, наша национальная культура в любом случае обречена на гибель. Она погибнет, как таковая, если изживет изначально свойственную ей двойственность, и вряд ли избежит гибельного конца, если породит новую бинарность4. Думается, это заключение отражает не действительное будущее нашей страны, а всю предельную безжизненность воззрений на Россию «культурологического западничества».
Либерально-западнической точке зрения радикально противостоит почвенный подход в россиеведении. Этот подход воплощают работы, в которых проблемы истории и типологии русской культуры рассматриваются с учетом базовой для нее роли традиционных православно-национальных ценностей. К книгам такого рода можно отнести исследования О.А. Платонова, в частности, книгу «Русская цивилизация» (М.,1992); сочинения А.Л. Казина «Последнее царство. Введение в историософию России» (СПб., 1996) и «Философия искусства в русской и европейской духовной традиции» (СПб., 2000); сборники статей «Русская цивилизация и соборность» и «Русская нация: историческое прошлое и проблемы возрождения», вышедших в Москве в 1994 и 1995 гг. под редакцией Е.С. Троицкого; книгу В.А.Тонких и Ю.Л. Ярецкого «Россия: цивилизация и культура» (М., 1998); сборники материалов исследований по проблемам философии русской культуры, ценностной специфики отечественного культурного самосознания и перспективам российского культурного синтеза, осуществляемых на факультете истории русской культуры Санкт-Петербургского государственного университета культуры искусств под руководством проф. В.А.Щученко 1. Существенный и оригинальный вклад в осмысление своеобразия российского исторического процесса вносят книги В.В.Кожинова «Загадочные страницы истории ХХ века: Черносотенцы и революция (М., 1995), «История Руси и русского слова. Конец IX – начало XVI в. (М.,1999), Россия. Век ХХ Т.1, 2 (М., 1999).
Однако мы стоим у начала глубокого исследовательского проникновения в тему русской духовно-национальной и российской культурно-исторической самобытности. Россия в ее собственной традиционной специфике, в сложном характере многовековой социальной жизни, в своеобразном сочетании начал духовной культуры и механизмов цивилизации, по большому счету, все еще terra incognita для отечественного и мирового обществознания.
Учитывая настоятельную необходимость развития русского культурного самосознания в наши дни автор этого лекционного курса ставит перед собой задачу не фактографически отвлеченного описания, а осмысления процесса развития отечественной культуры как результата исторического существования русского народа, определяющего традиционные духовные основы бытия многонационального российского социума и государства. Вот почему наш основной предмет – сфера сознания русского общества, духовные факты российской исторической жизни. Первостепенными же фактами такого рода для нас будут служить исторически укорененные религиозные представления и предания народа, его нравственные и правовые идеалы, классические творения писателей и мыслителей, вошедшие в национальную память образы жизни и смерти всенародно почитаемых людей, словом все, что относится к опыту русского духовного бытия, культурного творчества и самосознания, а также цивилизационной организации социальной жизни в России.
В силу указанной особенности нашего подхода мы не станем каждый раз вдаваться в вопросы, насколько соответствовали те или иные народные представления, идеалы, летописные повести исторической действительности, сколь реальными были чудеса глубоко чтимых святых подвижников. «Вопрос о чуде, – мудро писал Г.П.Федотов, – вопрос порядка религиозного. Ни одна наука – менее других историческая – не может решить вопроса о сверхъестественном или природном характере факта. Историк может лишь констатировать факт, допускающий всегда не одно, а много научных или религиозных объяснений. Он не имеет права устранять факт только потому, что факт выходит из границ его личного или среднего житейского опыта» 1.
Признаком духовно-исторического факта для нас будет общественно-историческая долговременность и влиятельность данного представления, выражающего некие глубинные, устойчивые потребности народной души, мысли и жизни, а не преходящие внешние интересы. Даже если мы встречаемся с явными иллюзиями какой-либо эпохи, мы все равно должны внимательно рассмотреть их как многозначительный духовно-исторический факт. По верному замечанию исследователя европейского Возрождения Л.М. Баткина, «иллюзии одного человека – это иллюзии, социальные иллюзии – это историческая реальность»1.
Предлагаемая в книге периодизация российского историко-культурного процесса отражает достаточно обоснованную в нашем введении необходимость увидеть не одну историческую динамику культурной жизни России, и не только моменты сверхисторической ее преемственности, но диалектическую, порой остро противоречивую взаимосвязь традиционно-культурного и творчески-исторического начал русского самосознания и российского социального бытия.
С этой точки зрения мы выделяем четыре основополагающих эпохи российского культурно-исторического процесса.
Эпоху формирования русской православной традиции, начало которой положило крещение Руси в 988 году и которая продолжалась до середины XV века – времени гибели Византии и обретения Русью мирового значения – значения Третьего Рима Православия. Символическим главой этого периода является святой равноапостольный князь Владимир, не просто крестивший страну, но сам проникшийся истинной верой, давший пример преображения своему народу и оставивший заветы, сохраненные в веках Нестором-летописцем. Несколько столетий существования Руси Владимировой, от принятия христианства до превращения Великого княжества Московского в религиозно-политический центр единого великорусского государства и Третий Рим – эпоха утверждения Русской Церкви, осознания духовно-нравственного единства Русской земли как земли святынь христианских и формирования основных духовных устоев православно-русского воззрения на мир.
Эпоху органической традиционной целостности русской православной культуры (со второй половины XV до середины XVII в.). Данный период имеет основополагающее значение для социально-культурного бытия России. Говоря в терминах Карла Ясперса, это своего рода «осевое время» российского исторического процесса, когда родились сакральные мифологемы, духовные архетипы русского народа и та идея Святой Руси, которая определила своеобразный тип его самоопределения в истории. Рассматриваемое время отличается ярко самобытным и органичным характером русской жизни, характеризовавшейся тогда высокой степенью единства своих религиозной, национальной и государственной составляющих. После падения Константинополя (1453) Россия изживает черты второстепенной ученицы Византии и пробуждается к сознанию своего мирового предназначения. В этот период наиболее четко и сильно обнаруживаются специфически русские общественно-культурные признаки: исключительно большая роль религиозно-нравственных начал национально-государственного единства, общественной жизни и хозяйственной деятельности; взаимодополняющее сочетание авторитарной центральной власти и широкого общественного самоуправления на местах, острая двуплановая оппозиция русского православного царства, как латинскому Западу, так и мусульманскому Востоку.
Во главе рассматриваемой эпохи, как личный выразитель ее духа и стиля, стоит первый Государь всея Руси Великий князь Московский Иван III. Его деяния говорят сами за себя: политическая централизация Великороссии; ликвидация остатков татарского ига; превращение Московского государства в восприемника мировой церковно-политической роли Византии, а Москвы в новый Царьград, путем женитьбы на племяннице последнего византийского императора; введение титула Государя (царя) всея Руси; принятие Византийского двуглавого орла в качестве русского государственного герба; введение обряда венчания на царство в Успенском соборе Московского кремля. Важную роль в период органической традиционной целостности сыграла, безусловно, деятельность Ивана Грозного, ставшего инициатором Земских соборов, одновременно оформившего как царское самодержавие, так и законодательные принципы земского самоуправления. Высшего развития соборно-монархическая система Московской Руси достигла при первых Романовых. Однако глубинный, почвенный и уравновешенный дух Московского периода наиболее полно олицетворяет именно личность Ивана Третьего. «Сын своего времени, беспощадный с врагами, он был чужд изощренной жестокости Людовика XI и религиозного фанатизма Фердинанда Арагонского, – дает проницательную характеристику современный историк Ю.Г. Алексеев. – Не романтическое вдохновение, а трезвый расчет, не сердечные влечения, а работа ума руководили им в главном деле его жизни – возрождении единства и независимости Русской земли... Он не поражал воображение современников ни личной воинской доблестью, как его прославленный прадед, ни кровавыми театральными эффектами, как печально знаменитый внук. Он не отличался традиционным благочестием хрестоматийного князя русского средневековья, ни нарочитым новаторством Петра Великого. Сила ясного ума и твердость характера, – вот его главное оружие в борьбе с многочисленными врагами. Его можно назвать неутомимым тружеником, шаг за шагом идущим по избранному пути, преодолевая все преграды... Его политической целью и вместе с тем опорой была русская земля и ее народ. Он первым осознал эту землю не собранием княжеских уделов, а единым великим государством, связанным исконной исторической традицией... История знает немногих деятелей, добившихся таких прочных и масштабных успехов, так повлиявших на судьбы своей страны» 1 .
В приведенных словах сквозит не только внутренний лик первого великорусского Государя, но и личностно выраженный дух всего Московского царства, его суровый и крепкий образ. Как точно указывал Н. М. Карамзин, – «политическая система государей московских заслуживала удивление своей мудростью: имея целью одно благоденствие народа, они воевали только по необходимости, всегда готовые к миру, уклоняясь от всякого участия в делах Европы, более приятного для суетности монархов, нежели полезного для государства, и, восстановив Россию в умеренном, так сказать, величии, не алкали завоеваний неверных, или опасных, желая сохранять, а не приобретать» 1 .
Все, что есть в последующей России крепкого, твердого, верного, стойкого, мудрого и уравновешенного утверждено и оформлено Москвою и ведет свою родословную из Москвы. Во всех трудных, судьбоносных переломах отечественной истории не жизнерадостный, энергичный, многоцветный, но еще слишком юный Киев, не внешне замечательный, блестящий, однако внутренне двойственный, даже порой двоедушный Петербург, а зрело-самобытное, спокойное, суровое, внешне скромное, но внутренне величественное Московское царство, с его соборным православным сознанием и жарко горящими к небу свечами церквей, служило и послужит еще русскому человеку точкой опоры – той священной почвой великорусской традиции, к которой всегда в дни роковых испытаний и выборов припадали наши предки и которой смиренно клали поклон, отвращаясь от чуждых нам стран, пристрастий и утопий.
Разумеется, московская система имела свои слабые стороны. Следует учитывать, что высокая степень органической целостности цивилизации может порождать своего рода отрицательные последствия для ее существования, сдерживая развитие личностных творческих сил, критического самосознания, обусловливая вялость социального развития, подчас столь же опасную для самосохранения нации, тем более находящейся в сложном и изменчивом историческом окружении, как и недостаток внутренней цельности, ведущий к социальному распаду.
Сказанное позволяет понять, почему следующий, третий период истории русской культуры – период интенсивного развития критической мысли и светского культурного уклада путем государственного навязывания плодов западного просвещения – получает особо сложный и противоречивый характер.
Этот период, охватывающий историю Петербургской России с конца XVII в., от реформ Петра I, до 1917 г., мы назовем эпохой динамического традиционного единства отечественной культуры, ибо, с одной стороны, он характеризуется преемственным сохранением и дальнейшим развитием византийско-русских начал отечественной цивилизации, а с другой – государственной европеизацией России, в смысле административного насаждения культурных, правовых и социально-экономических форм, выработанных западным миром. Такой путь развития дал поразительный культуротворческий, народно-хозяйственный и военно-политический эффект. Сочетание зарубежного социального и технико-экономического опыта с самобытными русскими институтами (общинно-артельной организацией труда и землепользования, самоуправляющимися союзами купцов и ремесленников), а также централизованной казенной промышленности с достаточно свободным и нерегламентируемым типом народной предпринимательской деятельности, позволило России в короткий срок стать ведущей промышленной державой.
Картину активного подъема национальных творческих сил мы видим в этот период и в сфере духовной жизни, где наблюдается развитие своеобразной богословско-философской мысли, возникают оригинальные музыкальные и литературные произведения. Великая русская классическая культура в общем и целом является у нас не светским противовесом православной традиции, а достаточно органичным ей встречным движением. Движением со стороны внешне европеизированного общества к православному идеалу одухотворенной и праведной человеческой жизни.
При всех общеизвестных искажениях традиционных религиозных и общественно-национальных начал в социальном и государственном строе Петербургской России, она до самого последнего своего момента так или иначе сохраняла все основополагающие многовековые устои русской цивилизации, предпринимая попытки их развития под действием новых исторических потребностей. Почему не удалось перелить старое вино в новые мехи, какие культурно-исторические нестроения внутренне разлагали российский общественно-государственный организм – об этом будем говорить в дальнейшем. Но, очевидно, само определение нами петербургского периода как крайне противоречивой стадии динамического традиционного единства предполагает и возможность исторической неудачи, то есть реальную возможность победы духовного и социального распада над внутренне скрепляющим общество единством традиции.
Крах традиционной России в 1917 году отнюдь не явился полным распадом традиционной русской культуры и форм отечественной цивилизации. Поскольку после революции этнически сохранился русский народ, со своим языком, исторической территорией, православной Церковью и значительной частью национального культурного наследия, то уцелели и некоторые свойства отечественной цивилизации. Общество и государство приобрели хотя и весьма искусственные, но опять-таки весьма своеобразные формы. Формы, не похожие на то, что было до революции и существенно отличные от тех, которые планировали создать первоначальные революционеры. При этом в стране не только не ослабел, но и усилился, при полной подмене традиционного религиозно-нравственного содержания, морально-идеологический момент общественно-государственной организации. Новым режимом был взят на службу нестяжательный подход к труду, создана идеология «социалистического патриотизма» и социалистической самобытности советского строя.
Действительным создателем новой, советской державы в пределах бывшей Российской империи, державы недолговечной в силу ее искусственности, но на несколько десятилетий ставшего мировой идеологической, культурной и военно-политической величиной, явился И.В. Сталин. Вопрос о культурно-исторической природе советского строя довольно многогранен, отягощен злободневностью и ответ на него, чтобы быть достаточно обоснованным, требует значительной предварительной работы. Поэтому мы покуда воздержимся от дальнейших комментариев, дав общее определение этой эпохи как посттрадиционной фазы культурно-исторического развития России, обнимающей время с конца 1920-х годов до времени распада СССР – 1991 года. Характеристика данного периода как посттрадиционного подразумевает, что в это время социально-культурное развитие русского народа явно вышло за рамки православно-национальной традиции, однако далеко не порвало с ней многогранные, сложные, порой парадоксальные отношения.
Все четыре эпохи культурной истории России дают схематическое представление о многовековом развитии нашей страны, рассматриваемой в плане ее духовного и цивилизационного единства. В рамках очерченной периодизации мы будем стремиться обозначить, где это необходимо, своеобразие более конкретных периодов, отдельных веков и царствований, таким образом детализируя и конкретизируя процесс движения отечественной культуры во времени. При этом в первой части, в разделах, связанных с историей древнерусских просвещения, литературы, искусства и архитектуры, нами использованы историко-культурные материалы, предоставленные кандидатом культурологических наук доцентом О.О. Лихачевой.
Поскольку основное предназначение нашего курса – служить пособием студентам, профессионально занимающимся изучением истории и теории русской культуры, стремящимся углубиться в ее духовное существо, понять пути русского культурного самосознания, некоторые главы содержат довольно сложный для молодого человека проблемный материал. Всякий, кто хочет овладеть им, органично включить его в свой культурный кругозор, должен быть готов к определенным творческим усилиям, дополнительному чтению и самостоятельной работе мысли. Как подспорье этой работы в подстрочных сносках и примечаниях читателю даются ссылки на библиографические источники, определения ключевых понятий и терминов православной традиции, различные дополнительные материалы.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЭПОХА ФОРМИРОВАНИЯ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ
ТРАДИЦИИ
(988 г. – середина ХV в.)
Глава первая. ПРИНЯТИЕ РУСЬЮ ПРАВОСЛАВНОГО ХРИСТИАНСТВА, «СЛОВО О ЗАКОНЕ И БЛАГОДАТИ» МИТР. ИЛАРИОНА