Актуализация постмодернистской парадигмы в культуре конца ХХ века (на примере немецкоязычной литературы)

Вид материалаАвтореферат диссертации

Содержание


Параграф 3.1 Немецкоязычная проза конца ХХ века в новой культурной парадигме. Ситуация постмодерности».
Подпараграф 3.1.2 «Литературный герой конца ХХ столетия и “проблема человека”».
Подпараграф 3.1.8 «Интеграция в гипертекст культуры»
Параграф 3.2 «Немецкоязычная драматургия конца ХХ века в новой культурной парадигме. Постдраматургия»
Подобный материал:
1   2   3   4
Третья глава посвящена реакции немецкоязычной литературы конца ХХ века на изменение культурной парадигмы.

Параграф 3.1 Немецкоязычная проза конца ХХ века в новой культурной парадигме. Ситуация постмодерности».

Подпараграф 3.1.1 «Начало постмодерна». Социокультурные изменения в странах немецкоязычного региона позволяют прийти к выводу, что истоки развития современной литературы коренятся не в событиях 1989 года, а в 1970-х годах, когда писатели постепенно начали отходить в своих книгах от военной тематики (К.-М. Богдаль).

Творчество Петера Хандке, так же как и Бото Штрауса, является движущей силой на литературной авансцене 1980–1990-х годов в том плане, что обе фигуры пограничны: их литературные сочинения находятся между модернизмом и постмодернизмом. Они являются представителями этих направлений и одновременно прокладывают новые пути развития немецкоязычной литературы. Бото Штраус – автор, сохраняющий постмодернистское ощущение жизни, и многие характеристики его творчества совпадают с постулатами постмодернистской парадигмы. Творчество Петера Хандке уже потому заслуживает внимания, что символизирует переход от модерна к постмодерну.

Во многих произведениях упомянутых авторов, произведениях, которые символизируют своего рода начало постмодерна, герои, как правило, аутсайдеры, вписывающиеся в постмодернистское вúдение новой концепции личности.

Подпараграф 3.1.2 «Литературный герой конца ХХ столетия и “проблема человека”». Термин Мартина Бубера «проблема человека», приобретший в конце ХХ века новые коннотации и ставший более объемным, в литературе предполагает обсуждение таких вопросов, как одиночество индивидуума, распад личности и изменение ценностной ориентации в условиях преобразившегося мегаполиса, формирование нового сознания под влиянием прессинга СМИ, противостояние техногенному миру и прогрессу (отсюда экоцентрированное сознание в постмодернизме, стремящееся приблизиться к природе), трансформирование функции женского начала в сторону активности, доминирования. В данной части работы представлены романы и рассказы, исследующие траекторию движения человеческой души в современной жизни: это произведения Мартина Вальзера («Прибой»), Даниэля Кельмана («Магия Берхольма»), Юрека Беккера («Бессердечная Аманда»), Петера Штамма («Агнес») и других. Человек и, соответственно, герой становятся все более проблемными и все безнадежнее их поиск собственного «я» в лабиринте страстей и загадок. С другой стороны, одиночество, разлад с действительностью ведут к постижению бытия и себя в бытии. Немецкоязычные авторы все энергичнее направляют свои усилия на то, чтобы противоречия, возникающие в результате обитания в новой реальности, сделать продуктивными, способными продуцировать новые идеи. Часто, поданные в постмодернистском преломлении, они обретают новый ракурс, проблемную направленность. При этом нередко используются элементы постмодернистской поэтики.

В подпараграфе 3.1.3 «Журналистская литература» представлен популярный в последние десятилетия жанр, вобравший в себя черты классического фельетона и эссе. Авторы, занимающиеся одновременно журналистикой и литературой, стоят в немецкоязычном литературном производстве особняком. Порой газетные статьи характеризуются высоколитературной ценностью, а беллетристические романы имеют много общего с газетными колонками (можно назвать репортажи Габриэлы Гёттле и эссе Дурса Грюнбайна).

Данная часть работы посвящена романам Инго Шульце «33 мгновенья счастья» (в котором отображен быт сегодняшних россиян глазами иностранца), “Simple Storys” (описывающем жизнь в современной Германии) и Кристиана Крахта «Faserland» и «1979». Обсуждается связь романа «Faserland» с «Гелиополем» Эрнста Юнгера, а также глобальный кризис и проблема распада личности в «1979». Акцентируется актуализация эстетики компьютерной культуры в этих произведениях, смешение высокого стиля и элементов поп-культуры, реализма и фантастики. Обращаясь к компьютерной поэтике, Крахт способствует тому, чтобы новая литература начала что-то значить и наконец-то заняла определенное место в современном пространстве. А для этого, в первую очередь, она должна вступить в отношения с масс-медиа.

В подпараграфе 3.1.4 «Изменение функции женского начала в “женской” литературе» представлена панорама развития «женской литературы» 1980–1990-х годов (утверждение в художественной системе 1970–1980-х годов и продолжение тенденций в 1990-е). Обсуждаются вопросы экспансии постмодернизма в такую нетрадиционную сферу, как феминизм, проявляющий себя и в культурологии, и в литературоведении, и в самой литературе. Затрагивается проблема разрушения стереотипов. В исследовании представлены основные тенденции развития данного явления в современной немецкоязычной литературе.

Автономному «мужскому» субъекту авторы 1990-х противопоставляют женственный субъект постмодернизма, отличающийся активным взаимодействием с внешним миром, интенсивностью чувств, креативностью и интерсубъективностью (Н. Маньковская).

В диссертации представлены произведения, которые позволяют охарактеризовать панораму последних десятилетий и основные тенденции развития женской литературы. Изменения, произошедшие в женской литературе, оказались продуктивными. Постмодернизм во многом трансформировал ее ранние функции, разрушил традиционную оппозицию «мужчина-женщина», высветив в новом свете.

В подпараграфе 3.1.5 «Город как литературная площадка» обсуждаются статус города в постмодернистской литературе, его эклектика и метафизика, отображение города, его деструктуризация и интеграция в его рамки современного героя.

Изображение города в немецкоязычной литературе имеет не только свои традиции, но и отличается многообразием. Авторы так или иначе всегда обобщают созданный образ, «подводят черту» под своими рассуждениями или косвенно подталкивают к этому читателя. В литературе дается портрет города будущего, показывается, к чему могут привести те стратегии развития поведенческих стереотипов, архитектурного оформления, развлечений, которые реализуются в его параметрах. И конечно, это не сугубо национальный город, не город воспоминаний и ностальгии, это, прежде всего, город современности.

Мотив поиска идеального города подразумевает и поиск собственного «я». Как правило, в произведениях, в которых образу города уделяется сколь-либо существенное внимание, описывается стремление человека непременно измениться, прийти к самому себе.

В немецкой литературе образ столицы Германии, привлекавший наибольший интерес авторов, по понятным причинам интерпретировался неоднозначно: до 1989 года и после. Он разнился с традиционным описанием в зависимости от периода.

До момента падения Берлинской стены в немецкой литературе город описывался как в статике, так и в развитии. Тематика объединенного города, вновь обретшего свою целостность, события, переработанные средствами массовой информации, привлекают новое поколение западно-германских писателей своей динамикой, возможностью созидания вопреки всем противоречиям. Восточно-германская их часть имеет другое восприятие своей старой столицы. Определенно одно: Берлин после падения Стены, так же как когда-то послевоенный, реконструируемый в воспоминаниях множества писателей, пробуждает к себе живой интерес в качестве объекта изображения.

Город – конгломерат происходящих событий, он соответствует внутренней структуре «я» героя. Только в нем оно может реализоваться или, по крайней мере, понять себя, приблизиться к самому себе, визуально и через слово получая впечатления от окружающего мира. При этом герой примеряет на себя роль самоуверенного горожанина, человека города, носителя городских знаков. Однако крупные мегаполисы способны на угнетение человеческого сознания до степени озлобленности и болезненности. Традиция отношений человека с городом продолжается в литературе конца ХХ века на новом витке спирали, еще более отягощенная грузом цивилизации, прогресса и знания.

В подпараграфе 3.1.6 «Исторические ракурсы в немецкоязычной литературе конца ХХ века» представлена немецкоязычная литература 1980 –1990-х годов, посвященная истории ХХ века. Историческая тематика в постмодернистском преломлении – это новый этап развития немецкоязычной литературы, когда, во-первых, излюбленная тема минувшего поколения – война – прочитывалась писателями сквозь новые парадигмы, в постмодернистском ракурсе, во-вторых, сам факт падения Берлинской стены в конце 1980-х стал поводом для описания и повлек за собой всплеск постмодернистских произведений.

С позиции современности рассматриваются различные трактовки исторического прошлого, вопросы интерпретации прошлой и настоящей истории. Представленная панорама позволяет создать полную картину тематического развития в произведениях 1980–1990-х годов, посвященных войне, послевоенному времени и недавним историческим событиям (падению Берлинской стены, объединению Германии, глобализации и т.д.). Большое внимание уделяется художественным средствам, с помощью которых каждый из авторов конструирует свою эстетическую модель истории. Отмечается, что в литературе конца ХХ века писатели вновь и вновь обращаются к теме фашизма, которая во многом стала интернациональной. Речь идет о взгляде на войну поколения внуков тех, кто воевал: в центре повествования, как правило, – деконструкция истории, предстающая как переписывание, пересказ и разложение на составляющие. Таким образом актуализирующийся исторический опыт холокоста, фашистской диктатуры, вины и ответственности немецкой интеллигенции за то, что фашизм пришел к власти, предстает обусловленным игровой свободой нового поколения авторов.

В подпараграфе 3.1.7 «Биографическое начало и диалектика воспоминаний в постмодернистском преломлении. Традиция сквозь призму романа о художнике» исследуются тенденции развития автобиографического письма и момента философской рефлексии, присутствующих почти в каждом романе данного периода. Обращение к биографической форме наблюдается у многих писателей.

В центре произведений, посвященных образу литературной личности или художника и субъективированному оформлению ее биографии, – вариации одной идеи: искусство вообще – это не что иное, как искусство жить, ars vivendi.

Роман – как нельзя более подходящая форма для реализации в его рамках постмодернистского повествования о художнике, творце, герое, вымышленном или реально существовавшем. Этот модернизированный род произведений предоставляет писателю невиданные возможности для игры фантазии, разрешения оппозиции «прошлое-настоящее», деструктурирования фактического материала, использования традиции… – в общем, всего того, что составляет специфику и прелесть постмодернистского повествования. Постмодернистский роман о художнике, пожалуй, один из самых распространенных именно у немецкоязычных авторов, что неудивительно, так как вереница «кюнстлер-романов» продолжается в немецкоязычной литературе с незапамятных времен.

Кульминацией развития жанра постмодернистского романа о художнике, безусловно, считается роман Патрика Зюскинда «Парфюмер». В данной части работы исследуется история рецепции этого романа, интертекстуальная насыщенность, актуализация политической параболы массы и власти, вскрываются смысловые пласты, скрытые в ткани повествования, проблемная направленность произведения и его основные мотивы. Обсуждаются авторские интенции. Также представлен роман австрийского писателя Роберта Шнайдера «Сестра сна», концептуализирующий тему становления художника: в ткани повествования актуализируется оппозиция гениальности и сумасшествия. Рассматриваются вопросы среды, формирующей художника, эволюции и деградации его личности, интертекстуальные параллели, стилистика и интонация романа, скрытый смысл названия.

Роман Шнайдера – произведение, в котором реализуются многие постмодернистские постулаты. Сквозь незатейливую подачу материала просвечивают в постмодернистском преломлении традиция и развенчание культа героя. Высокая интеллектуальность романа уживается с «легкостью» прочтения, которой способствует почти традиционно-классическая форма изложения. Тем заманчивее предстает интрига и игра «шифрами» мировой литературы и искусства.

Подпараграф 3.1.8 «Интеграция в гипертекст культуры» посвящен культовому роману молодого австрийского автора Кристофа Рансмайра «Последний мир». Роман заключает в себе глубокий философский смысл. Для него характерна многосложность и многоуровневость. Сама поэтика «Последнего мира» корреспондируется с нашими днями, она «нацелена» на современность, на сегодняшнее сознание. В данной части работы рассказывается об истории возникновения романа и его рецепции. Исследуется вопрос, что же привело Рансмайра к коллизии вокруг манускрипта «Метаморфозы» античного поэта Овидия, который в интерпретации Кристофа Рансмайра приобретает черты человека ХХ века – проблемного человека. Подробно рассматриваются фигурирующие в романе исторические реалии. Представлены некоторые аспекты произведения: проблематика, использование символов и «шифров», интертекстуальность. Прослеживается связь с постструктуралистской философией. Вскрываются многочисленные скрытые смыслы романа-утопии, сообразующиеся с постмодернистскими понятиями плюрализма и множественности трактовок. Деструкция времени, пространства, действия и смысла понимаются как особенности, характерные для постмодернистского восприятия реальности.

Миропонимание писателя, представленное в романе, вписывается в рамки постмодернистского вúдения жизни: Рансмайр придерживается стратегии запутывания читателя, концептуальной игры с реципиентом, стирает грань между фантазией и реальностью. В романе дан альтернативный вариант развития литературы: содержание строится на детективной истории судьбы исчезнувшего поэта и его пропавшей книги. Роман-утопия Рансмайра не только тематически связан с постмодернистской философией. Он содержит такое количество особенностей, характерных для постмодернистского восприятия реальности, что в этой связи по праву следует говорить о полноценном постмодернистском романе.

Параграф 3.2 «Немецкоязычная драматургия конца ХХ века в новой культурной парадигме. Постдраматургия» начинается с обзора немецкой драматургии со времени её зарождения и до конца ХХ века. Представлены основные этапы развития немецкоязычной драматургии конца ХХ века в лице наиболее значительных ее представителей – Хайнера Мюллера, Бото Штрауса, Томаса Бернхарда, Петера Хакса, Танкреда Дорста, Кристофа Хайна и других. В конце ХХ века в практике мирового театра все чаще актуализируются постструктуралистские философские и лингвистические теории. В этой связи в работе концептуализируются проблемы, интересующие драматургов «новой волны», также обсуждаются вопросы художественных средств и методов, взаимодействие с традицией, модные веяния в Новой драме. Рассматриваются поворотные моменты в развитии новой немецкоязычной драмы, а также исторические, проблемные и художественные аспекты современной драматургии, «постдраматического» (Ханс Тис Леман) театра.

Постдраматургия – это драматургия, актуализирующая в своей эстетике параметры постмодернистского театра и имеющая все признаки постмодернистской парадигмы. На смену стационарному театру пришел новый, его назвали «постдраматический». Он более не концептуализирует сюжет и действие как таковое, не несет некий «посыл» зрителю. Это не театр переживания, не театр представления, не театр жеста, не театр жестокости, не эпический театр и т.д. «Стена» между сценой и залом не просто исчезает. Актер может обратиться к зрителю, которого не только побуждают к активному осмыслению или к действию, покушаясь на его свободу и независимость, но и делают участником театрально-производственного процесса. Новый языковой и стилистический опыт реализуется в голосовых эффектах, разложении роли на ряды букв и звуков, каскады слов. Такой децентрации соответствует и музыкально-шумовое оформление и игра света, и построение и смена декораций, что предполагает изменение функции и повышение статуса театральных средств для более точного и непосредственного воздействия на нервную систему реципиента, как это способны делать кино или мюзиклы.

А в остальном постдраматическому театру свойственны все те же признаки художественного института, что и постмодернистскому дискурсу: деконструкция, «смерть героя» (здесь «смерть действующего лица»), «смерть автора», распад сюжета и формы без последующей реконструкции, смысловая и стилистическая «неграмматикабельность» и т.д.

В данном параграфе делается вывод о том, что немецкоязычная драматургия развивалась неоднородно, а постмодернистские тенденции, появившиеся в пьесах авторов «новой волны», полностью перестроили немецкоязычный театр. Констатируется переход в девяностые годы от театра драматургии, державшегося, во многом, на старых традициях, к постдраматическому театру.

Анализируется знаковое для дальнейшего развития немецкоязычной драмы постмодерна произведение – пьеса Хайнера Мюллера «Гамлет-машина». На примере пьесы драматурга представлен анализ постулатов новой театральной теории и некоторые из основополагающих особенностей стилистики современной немецкой драматургии. Рассматриваются основные составляющие сегодняшнего так называемого «театра без текста», такие как смерть героя и автора, смешение аллегории и образа, фрагментарность, «взрыв» исторического континуума, деструкция смысла и т.д. Исследуются вопросы истории и мифа, деконструкции и традиции (так игра аллюзиями и реминисценциями предстает как ироническое переосмысление традиции). Прослеживается связь пьесы Х. Мюллера с трагедией «Гамлет» У. Шекспира. Изменение образов героев и их речи представлено сквозь призму автоматизации образов.

Много внимания уделяется стилистике произведения, используются элементы компаративного анализа. Обсуждаются проблемы отсутствия семантического единства и семиотических игровых конфигураций. Трансформация языка в духе постмодернизма связывается с появлением механизма языковой символизации.

Раскрываются основные тенденции постмодернистского письма, отмечаются такие его черты, как деконструкция, отсутствие реконструкции, демонтирование традиции и т.д. Подчеркивается, что нынешний статус реципиента требует нового обращения с текстом, в частности, ПРЕДпонимания, ПРЕДугадывания, способности расшифровывать интертекстуально насыщенные пассажи произведения и т.д. Говорится о близости позиции Хайнера Мюллера постулатам теорий М. Фуко, Р. Барта, Ж. Дерриды. Констатируется, что пьеса Х. Мюллера «Гамлет-машина» открыла новую страницу в летописи драматургии последней трети ХХ века и стала символом начала постмодернистской драмы.

Представлено драматургическое творчество Бото Штрауса, являющегося одним из ведущих немецких драматургов. Обсуждается следование постструктуралистским моделям в таких его пьесах, как «Знакомые лица, смешанные чувства», «Такая большая – и такая маленькая», «Парк», «Зрители», «Время и комната», «Финальный хор», «Равновесие», «Итака», «Прохожие», «Поцелуй забвения». Интеллектуал, «поэт постмодернистской комедии дель арте», как его называли, ироничный эстет Бото Штраус в своих пьесах перетасовывает логически выстроенные элементы человеческого сознания, использует элементы как постмодернистской поэтики, так и техники, наполняет один из основополагающих концептов постмодернизма – игру – особым смыслом. Драматург создает особую картину постиндустриального общества, обуреваемого скепсисом и разочарованием в прогрессе и человеческом развитии как таковом. Бото Штраус зарекомендовал себя как автор, воспевающий тщетность бытия. Язык его героев – это шизоидная речь постмодернизма. Отношения автора с мифом также приобретают постмодерное звучание. Все это и составляет неповторимую специфику его пьес.

Рассматриваются пьесы Томаса Бернхарда «Площадь героев», «На покой», «Лицедей», «Просто сложно», «Место героя», «Спаситель человечества» и «Видимость обманчива». Из человеческих типов современности он моделирует особый мир действующих лиц своего театра, – у них особая манера говорить и жестикулировать, соотносимая с концепцией искусственного мира автора. Техника «шокотерапии», деструкция смысла пьесы и отсутствие его реконструкции к ее концу, обманутое читательское ожидание и ориентация на пустое пространство зрительного зала во многом связывают его творчество с постмодернистской эстетикой.

В параграфе 3.3 «Немецкоязычная поэзия конца ХХ века в новой культурной парадигме. Постмодернистские тенденции» раскрываются особенности стихосложения и смысловой наполненности в произведениях таких авторов, как Дурс Грюнбайн, Эрнст Яндль, Ильма Ракуза, Ганс Магнус Энценсбергер, Фолькер Браун, Ульрика Дреснер и многих других. Проводятся параллели с лирикой Готфрида Бенна и Гёльдерлина. Языковые средства предстают как инструмент для выражения идейной направленности стихотворений. Подчеркивается тенденция к экспериментаторству как одному из основополагающих явлений немецкоязычной лирики конца ХХ века. Формы «фрагментарного дискурса» предстают как элементы «конкретной поэзии». Говорится о так называемой визуальной поэзии, представленной творчеством Фридриха В. Блока, Петера Хукауфа, Хайнца Гаппмайра и Франца Мона. Дается экскурс в историю развития конкретной поэзии. «Новый реализм» в лирике понимается как своего рода продолжение конкретной поэзии. Деконструкция «образа автора» и отрицание смысловых тенденций трактуются как реализация основных принципов литературного постмодернизма в лирике.

В стихах постмодернистской поры мы вынуждены констатировать отказ от связности и завершенности, фрагментарность. В плане идейной насыщенности эту поэзию определяют «переживание мира как хаоса», ощущение распада и бессмысленности. Хаос и энтропия способствуют тому, что акцент с содержания переносится на форму, которая, собственно, сама распадается, будто символизируя весь ужас, переживаемый современником, и «взрывоопасность» нынешнего положения общества. Но напряжение снимает ирония. Авторы охотно пользуются этим приемом. В плане художественных средств в постмодернистской поэзии доминируют пародия и стилизация. Налицо отказ от грамматической упорядоченности: часто игнорируются знаки препинания, элементарные языковые нормы, слова пишутся строчными буквами (это при том, что в немецком языке все существительные пишутся с прописной). И конечно же имеют место разнообразные манипуляции с традицией: поэты обыгрывают в своих стихах ранее написанное другими авторами, используют приемы «скрытого цитирования»; интертекстуальность здесь принимает черты нового – поэтического – воплощения.

В