Вертится колесо времени, раскручивается клубок событий, тысячелетия человеческой истории полны грандиозными деяниями, могучими движениями армий и народов

Вид материалаДокументы

Содержание


Декабристы в петропавловской крепости
100 Великих узников
Декабристы в шлиссельбурге
Декабристы в шлиссельбурге
100 Великих узников!
Декабристы в шлиссельбурге
100 Великих узникот
100 Великих узников
Подобный материал:
1   ...   44   45   46   47   48   49   50   51   ...   68

оказалось недостаточно. Размещали арестованных и в казармах, которых вскоре тоже

не хватило, после чего были заняты часть лаборатории и Монетного двора. Когда же

и эти помещения оказались переполненными, новых арестантов стали отправлять на

гауптвахту в Кронштадт, а некоторые сидели даже в здании Главного штаба: в их

числе был и А.С. Грибоедов - автор комедии "Горе от ума". Даже Зимний

ДЕКАБРИСТЫ В ПЕТРОПАВЛОВСКОЙ КРЕПОСТИ

387

II" " ч Ц1ГШ

дворец был превращен в тюрьму, и сюда приводили арестованных, на которых падали

самые серьезные обвинения: первое время их сажали на дворцовую гауптвахту и в

комнатах нижнего этажа Зимнего дворца.

Так как число арестованных все росло и росло, Николай I повелел построить в

крепостных амбразурах особые клетки, которые были страшнее самых ужасных

казематов Алексеевского равелина. В декабре 1825 года арестантских помещений в

Кронверкской куртине не существовало. На втором ярусе во всех казематах ее

правой части находились казармы Сводного пехотного батальона. Чтобы оборудовать

камеры, 31 декабря батальон вывели за пределы крепости - на Выборгскую сторону в

"сухопутный госпиталь", а в куртине начались спешные работы по сооружению новых

казематов, которые велись даже ночью, при свечах. Когда в начале января Н.Р.

Цебрикова привели в одну из только что оборудованных камер Кронверкской куртины,

то рядом "плотники еще пристраивали к каждому окну по крошечной комнате, четыре

шага в диаметре, так что в каждом каземате под сводом было три комнаты". А уже

через две недели в этой куртине было "отделено бревенчатыми перегородками для

содержания арестантов 35 мест". Новые камеры строились из совершенно сырого леса

и, по описанию Д.И. Завалишина,

были так тесны, что едва доставало места для кровати, столика и чугунной печи.

Когда печь топилась, то клетка наполнялась непроницаемым туманом, так что, сидя

на кровати, нельзя было видеть дверь на расстоянии двух аршин. Но лишь только

закрывали печь, то делался от нее удушливый смрад, а пар, охлаждаясь, буквально

лил потоком со стен, так что в день выносили по двадцать и более тазов воды...

Похожая камера в Кронверкской куртине была и у старшего адъютанта Главного штаба

2-й армии Н.В. Басаргина, поручика лейб-гвардии Егерского полка. "Каземат мой

был чрезвычайно сыр, будучи построен наскоро, перед тем как меня туда посадили.

Со стен текло, теснота не позволяла мне делать никакого движения". Находясь в

таких условиях, многие арестованные болели. "Флюсы, ревматизмы, страшные

головные боли и прочее были неизбежным следствием такого положения. Само

пребывание арестантов в таких клетках было уже пыткой и притом пыткой

непрерывной". У Н.В. Басаргина открылось кровохарканье, тюремный лекарь дал ему

порошки и предписал давать к обеду полбутылки пива, но ничего не помогало...

Наконец доктор заявил, что в этом каземате узник не может поправиться, и только

после этого Н.В. Басаргина "перевели в другой конец куртины, где было не так

сыро, и поместили в каземат более просторный, но зато столь

U

388

100 ВЕЛИКИХ УЗНИКОВ

темный, что, пришедши туда, он долго не мог различать предметы, пока глаза не

освоились с мраком".

Крепость была переполнена. Вопреки правилам в каземат сажали по 2-4 человека,

однако совместное сидение продолжалось недолго, и при первой же возможности

начальство старалось разместить декабристов по одиночным камерам. А.П. Беляев

так пишет о своем новом помещении: "Меня перевели в каземат... в четыре шага

величиною, немного больше гроба, и заключили одного. Тут была страшная сырость,

а утром топили железную печь, труба которой проходила над головой". Отсюда его

перевели в каземат Невской куртины:

В одном углу стояла кровать с шерстяным одеялом, а в другом - стол, на котором

стояла лампадка с фонарным маслом, копоть от которого проникала в нос и грудь,

так что при сморкании и плевании утром все было черно, пока легкие вновь не

очищались в течение дня. Окно в этом каземате было замазано известкой, только

оставалось незамазанным одно верхнее звено.

Почти все камеры Петропавловской крепости кишели насекомыми, из-за которых

декабристы проводили бессонные ночи. А.С. Гангеблов, описывая один из своих

казематов, сообщает: "Низкий свод этого каземата был обвешан паутиной и населен

множеством тараканов, сороконожек, мокриц и других, еще не виданных мною гадов,

которые только наполовину высовывались из сырых стен".

Часто вместо обеда узникам давали кусок черного хлеба и воду. ПолковникАМ.

Булатов объявил голодовку и отказывался от пищи, а на девятый день разбил себе

голову о стену и от полученных ран умер. Нижние чины охранной команды не всегда

строго соблюдали правила и втайне передавали узникам булки и даже носили от них

на волю записки. Одна такая записка, переданная И.И. Пущиным, была перехвачена,

после чего император написал коменданту крепости: "Узнать непременно, через кого

Пущин писал, и запретить впредь сметь то делать, взяв меры против того". Рядовой

А.О. Рыбаконенко, видя удручающее состояние В.И. Штейнгейля, вызвался передать

записку его родным, .но об этом стало известно коменданту крепости. Солдата

наказали шпицрутенами, а потом отправили служить в один из дальних гарнизонов.

Однако не физические страдание, а испытание одиночеством тяжелее всего

переносили декабристы. Впоследствии А.П. Беляев вспоминал: "То полное

одиночество, какому мы... подверглись в крепости, было хуже казни. Каких

страшных чудовищных помыслов и образов оно ни представляло, куда ни уносились

мысли, и о чем не передумал ум! И затем еще оставалась целая бездна, которую

надо было чем-нибудь наполнить". В такой обстановке у некоторых узников

начиналось психическое расстройство, появлялись

ДЕКАБРИСТЫ В ШЛИССЕЛЬБУРГЕ

389

мысли о самоубийстве. Покушался на свою жизнь И.А. Анненков, дважды пытался

лишить себя жизни П.Н. Свистунов...

Заседания Следственного комитета из Зимнего дворца впоследствии были перенесены

в Комендантский дом Петропавловской крепости, в приемной которого вызванные на

допрос декабристы часами ожидали своей очереди. Потом узника вводили в комнату и

приказывали снять покрывало. В первый момент его ослеплял свет множества свечей,

потом бросался в глаза огромный стол с канделябрами, за которым сидели члены

Следственного комитета.

Пятеро декабристов (П.И. Пестель, К.Ф. Рылеев, П.Г. Каховский, М.П. Бестужев-

Рюмин и СИ. Муравьев-Апостол) были приговорены к смертной казни через повешение.

О приговоре им объявили 12 июля 1826 года в Комендантском доме, в присутствии

священника, лекаря и двух цирюльников - на случай оказания врачебной помощи. Но

она не потребовалась: приговоренные мужественно встретили это известие и были

совершенно спокойны даже в мучительные часы ожидания казни. Последнюю ночь они

провели в камерах Кронверкской куртины: К.Ф. Рылеев писал прощальное письмо

жене, СИ. Муравьев-Апостол ободрял находившегося в соседней камере М.П.

Бестужева-Рюмина... Свидетели рассказывали, что в последние минуты декабристы

сидели на траве и тихо разговаривали. Один из нижних полицейских чинов

впоследствии сообщил: "Мы были бледнее преступников и более дрожали, так что

можно было сказать скорее, что будут казнить нас, а не их".

Исполнение приговора было назначено на ранний час следующего утра - 13 июля 1826

года и должно было состояться на валу в десяти шагах от восточных ворот

Кронверка*. Вначале вывели тех, кого осудили на каторгу и ссылку. В знак

гражданской смерти над их головами ломали шпаги, бросали в костры сорванные

мундиры и ордена, а затем всех снова увели в крепость... Тела казненных тайно

похоронили на острове Голодай. В 1926 году это место было переименовано в остров

Декабристов, а потом на берегу Финского залива установили обелиск с именами

казненных.

ДЕКАБРИСТЫ В ШЛИССЕЛЬБУРГЕ

После следствия сосланных в Сибирь декабристов везли к месту ссылки не через

Москву, а окольным путем: сначала по Ярославскому тракту через Рыбинск и

Ярославль, а потом дорога шла на Кострому, Пермь, Екатеринбург и далее... Первой

станцией на их пути была "Государева тюрьма" - Шлиссельбург. Не у одного

изгнанни-

* Остатки этого вала сохранились, а ворота были разрушены в 1860-х годах.

390

100 ВЕЛИКИХ УЗНИКОВ!

М А Бестужев

ка дрогнуло сердце при виде мрачных стен! этой крепости, и об этом чувстве

страха-I "Авдруг оставят здесь9"- рассказывали! впоследствии многие из них А.Е.

Розен, на-| пример, вспоминал'

С беспокойным чувством, с мрачными ду-\ мами приближался я к Шлиссельбургу, опа-

\ саясь, чтоб нас не оставили в его стенах Яз-\ нал, что несколько человек из

моих товариЛ щей содержались там после приговора Ког-1 да тройка повернула

вправо - к селению, я\ перекрестился.

О коменданте крепости декабрист Ми-| хайл Александрович Бестужев (младший из|

братьев) рассказывает следующее.

В октябре 1826 года нас с братом повезли в Шлиссельбург, где мы пробыли до

сентября 1827года - в заведении, подобном Алексеевскому равелину, ухудшенному

отдаленностью от столицы и 30-летним правлением генерал-майора Плутано-ва,

обратившего... это заведение в род аренды для себя и своих тюремщиков за счет

желудков несчастных затворников, получавших едва гривну медью на дневной харч,

когда положено было выдавать 50 копеек ассигнациями.

Этот Плутанов в свое 30-летнее управление до такой степени одервенел к

страданиям затворников, что со своими затверженными фразами... походил скорее на

автомата, чем на человека, сотворенного Богом. Когда я просил его купить на мои

деньги каких-либо книг, он мне отказал, ссылаясь на строгое запрещение.

Только со сменой этого коменданта положение заключенных улучшилось В записках М.

Бестужева можно прочитать следующее:

Я был помещен в маленькую комнатку в четыре квадратных шага; из этого надо

вычесть печь, выступавшую в комнату, место для кровати, стола и табурета Комната

стояла не в ряду, где помещались брат Николай, Иван Пущин, Пестов, Дивов и

другие. Те комнаты были просторные и светлые и имели ту выгоду, что, будучи

расположены рядом... доставляли заключенным возможность сообщения посредством

мною изобретенной азбуки, а летом при растворенных окнах даже разговаривать в

общей беседе

Когда был назначен генерал Фридберг, мы вздохнули свободнее. Он дал нам все по

пол'о-НА Бестужев жению: халаты, белье, тюфяки, постельное

ДЕКАБРИСТЫ В ШЛИССЕЛЬБУРГЕ

391

Vf ii

белье и устроил общее приготовление пищи, что дало нам возможность иметь табак и

даже чай.

За год до восстания был принят в "Северное общество" Николай Александрович

Бестужев, но в его работе на первых порах он принимал довольно скромное участие

К числу руководителей Общества он не принадлежал, о составе думы и ее планах не

знал и имел только те сведения, которые ему сообщал К. Рылеев. В передние ряды

Н.А. Бестужев выдвинулся только в самый момент восстания. Утром 14 декабря 1825

года по поручению К. Рылеева он отправился в казармы Морского экипажа, чтобы

вывести матросов на Сенатскую площадь. Когда восстание было разгромлено, он

переоделся матросом и по льду добрался до Кронштадта, намереваясь оттуда с

подложными документами отправиться на Толбухинский маяк. Но в Кронштадте Н.А.

Бестужева арестовали и препроводили в Петербург.

На допросе свое участие в восстании он объяснил горячим желанием добра

Отечеству, считал данный момент подходящим для достижения цели, чтобы предъявить

требования, покуда не принял присягу. Перед отправкой в Читу Н.А. Бестужев

содержался в Шлиссельбурге в 1826-1827 годах

Иван Иванович Пущин в самый день восстания заболел, но, когда на Сенатской

площади выстроился Московский полк, он тоже встал в каре возле памятника Петру

I. Рассказывали, что он выглядел "всех бодрее" и, несмотря на его штатскую

одежду, "солдаты охотно слушали его команды". Площадь он покинул одним из

последних, бежать не думал, считая постыдным скрываться от участи, которая уже

постигла некоторых его товарищей.

И.И. Пущина арестовали 16 декабря в доме отца, связали ему руки и в

сопровождении фельдъегеря и двух жандармов привезли в Зимний дворец. Лично

допросив его, император приказал посадить "злодея" в Алексеевский равелин. В

камере № 5 стояла кровать "с госпитальным одея- . л"

лом", стол с кружкой, на которой были вырезаны буквы "А" и "Р". Окно, замазанное

белой краской, почти не пропускало света, день и ночь чадила тусклая лампа. С

узника сняли его одежду и выдали тюремный халат и арестантские туфли.

Следственному комитету И.И. Пущин не давал пространных ответов, держался

независимо и с достоинством, позволял себе "дерзкие замечания", холодно

предлагал чиновникам "быть скромнее" в своем любопытстве, никого из товарищей не

выдал . Верховный уголовный суд обвинил ИИ Пущин

392

100 ВЕЛИКИХ УЗНИКОТ

ПЕКАБРИСТЫ В ШЛИССЕЛЬБУРГЕ

393

Т1

И.И. Пущина в том, что он "участвовал в умысле на цареубийство одобрением выбора

лица, к тому предназначенного; участвовал в управлении Общества, принимал членов

и давал поручения, лично действовал в мятеже и возбуждал нижних чинов".

Осужденного по первому разряду, его приговорили к смертной казни через отсечение

головы, которую потом заменили ссылкой в каторжные работы сроком на 20 лет. Но

прежде чем отправить в Сибирь, его заключили в Шлиссельбург.

30 июля 1826 года, с трудом выйдя из повозки, И.И. Пущин и А. Пестов увидели

пустынный берег, массивные стены и толстые башни крепости. И.И. Пущина поместили

в одну из камер Секретного дома, где он очень сдружился с оказавшимся по

соседству Н.А. Бестужевым. Содержание арестованных в Шлиссельбурге было почти

таким же строгим, как и в Алексеевской равелине: на прогулки их не выводили,

общаться между собой не разрешали, и все же им удавалось даже "разговаривать".

Отцу И.И. Пущин сообщал: "Мы дошли до такого совершенства, что могли говорить

через стену знаками... для наших бесед и не нужно было лучшего языка".

В Шлиссельбурге И.И. Пущин пробыл до конца 1827 года, но родственники сумели

договориться с комендантом крепости, и тот иногда передавал узнику письма,

посылки, книги.

Иосиф Викторович Поджио на следствии показал, что вступил в тайное общество по

предложению В.Л. Давыдова, так как был страстно влюблен в его племянницу Марию

Андреевну Бороздину. Из опасения, что лишится расположения дяди и возможности

видеться с ней в его доме, Поджио и вступил в общество, так как в доме сенатора

А. Бороздина он бывал очень редко - всего 1-2 раза в год. У И.В. Поджио было

много соперников, но он был хорош собой, восторжествовал над всеми и в 1825 году

женился на Марии Андреевне против воли ее отца.

После подавления восстания его обвинили в "принадлежности к тайному обществу с

знанием цели и знанием о приготовлении к мятежу, а также в умысле на

цареубийство согласием и даже вызовом". Он был отнесен к четвертому разряду

преступников и приговорен по лишении чинов и дворянства к ссылке в каторгу на 12

лет, а потом на поселение. В августе 1826 года срок каторги был сокращен ему до

8 лет.

Влиятельный сенатор А. Бороздин всячески стремился к тому, чтобы дочь его

порвала все связи с мужем, но, как он ни старался, Мария Андреевна постоянно

рвалась к мужу и очень сильно тосковала, не имея о нем никаких сведений. Когда

некоторым женам декабристов разрешили отправиться за мужьями в ссылку, она тоже

стала собираться в далекий путь, надеясь разыскать мужа в Сибири. И тогда

влиятельный сенатор все свои связи упот-

ребил на то, чтобы разлучить дочь с мужем. Он добился аудиенции у Николая I, и

император приказал вместо Сибири отправить И.В. Поджио в Шлиссельбург, но его

матери и жене об этом не сообщать.

В октябре 1827 года И.В. Поджио доставили в крепость, где уже содержались А.

Юшневский, В. Дивов, В. Кюхельбекер и другие. Тюремная азбука позволяла им

перестукиваться, но потом стук прекратился, и И.В. Поджио остался один, не зная

даже, что некоторое время в Шлиссельбурге находился и его брат Александр.

Комендант крепости доносил в III Отделение, что узник "неотступно просит

позволения писать к матери и к жене своей единственно о своем здоровье,

воспитании детей своих и некоторых домашних распоряжениях, не объявляя отнюдь о

месте пребывания своего". Ему отвечали, что хотя государственным преступникам,

осужденным в каторжные работы, и дозволено получать письма, самим им писать

запрещено. Лишь в январе 1829 году И.В. Поджио разрешили изредка писать жене и

матери, но только о своем здоровье и домашних делах.

А Мария Андреевна еще в марте 1828 года обращалась к всесильному А.Х.

Бенкендорфу с письменной просьбой открыть ей место пребывания мужа, так как она

хочет отправиться к нему. В апреле ей было объявлено, что "еще не имеется

положительного сведения о месте его пребывания". В августе того же года через

III Отделение она обратилась уже к самому государю с прошением сообщить, где

находится ее муж, чтобы она могла "соединясь с ним, исполнить до конца своей

жизни... данную перед Богом клятву не оставлять его в несчастии и быть истинною

матерью пятерых его сирот и нежнейшей дочерью престарелой его матери".

Высочайшего ответа на прошение не последовало, и за все это время несчастной

молодой женщине удалось только узнать, что в Сибири ее мужа нет. А где он, жив

или умер - никто ей не мог сказать...

Истину знал отец, но он молчал и все пытался уговорить дочь отказаться от мужа.

В декабре 1830 года Мария Андреевна вновь подает в III Отделение прошение, в

котором называет себя "вдовой живого мужа", напоминает о своем ребенке, который

родился "через несколько недель после ужасного события, которое отняло у него

его несчастного отца". А "несчастный отец" в это время томился в Шлиссельбурге,

был лишен прогулок, ничего не знал о происходящих в мире событиях. Княгиня М.Н.

Волконская, встретившая И.В. Поджио уже на поселении, рассказывала, что во все

годы заключения в крепости

он видел только своего тюремщика, да изредка коменданта. Его оставляли в полном

неведении всего, что происходило за стенами тюрьмы; его никогда не выводили на

воздух, и, когда он спрашивал у

ЧПИ1Ц

394

100 ВЕЛИКИХ УЗНИКОВ

ЧА ВОЛЬНОДУМНЫЙ ОБРАЗ МЫСЛЕЙ

395

часового: "Какой у нас день?" - ему отвечали: "Не могу знать" Таким образом, он

не слышал о польском восстании, об июльской революции, о войнах с Персией и

Турцией, ни даже о холере. Его часовой умер от нее у двери, а он ничего не

подозревал об эпидемии... Сырость в его тюрьме была такой, что все его платье

пропитывалось ею, табак покрывался плесенью; его здоровье настолько пострадало,

что у него выпали все зубы.

Тюремный врач заметил расстройство здоровья И.В. Поджио, но заявил узнику, что

средств вылечить его "при спертом воздухе" тюрьмы нет, и стал уговаривать

терпеливо переносить все тяготы заключения. Однажды заключенный увидел лунный

свет, падавший на наружную стену крепости. Чтобы полюбоваться им, И В Поджио

влез на окно и с большим усилием просунул голову в маленькую форточку. Вдруг он

услышал шаги и, зная о страшных наказаниях за нарушение тюремного режима,

попытался быстро втянуть голову обратно, но сразу не смог, и только после долгих

и тяжелых усилий, разодрав уши и изранив лицо и шею, сумел сделать это. Но с тех

пор подобных попыток больше не делал...

По случаю рождения великого князя Михаила Николаевича в декабре 1832 года был