Geum.ru

Яхотел бы посвятить несколько страниц истории черкесской нации

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   7   8   9   10   11   12   13   14   15


Дорога, пролегающая по совершенно плоскому месту из Сухума в Мингрелию, проходит вблизи церкви. Все подробности, только что мною рассказанные, я передаю со слов генерала Вакульского, первого из управителей Имеретии, который во время мира пересек Абхазию, не предводительствуя войском.


Аул Цхаба (Очевидно, Цхыбын (абх. cqэbэn)) расположен недалеко от руин. Как аул, так и руины господствуют над входом той горной долины Цебельды или реки Кодора, о которой я говорил выше. Эта долина в таком же роде, как и долины Сванетии, Лечехума, Рача и другие, но меньших размеров, хотя и самая большая из всех горных долин Абхазии; она разветвляется в направлении четырех или пяти главных источников реки Кодор, самой большой из рек Абхазии, которая выходит на низкую равнину сквозь юрское ущелье, такое же узкое, как те, о которых я упоминал выше. [152]


Цебельдинцы, как и все горцы Кавказа, любят свободу; известные некогда под именем кораксинцев, они ни в чем не изменили со времен Страбона своего способа управления: сохраняя свою независимость, они имеют совет старейшин, избираемых среди людей самых могущественных в стране. Семья Хирпис или Хирипси 34 — самая влиятельная и знатная, и ее старейший сейчас играет здесь первую роль.


Главные деревни Цебельды — Да (Да ? вероятно, Дал), или Варда. Отинпур (Wentper ? карта Хатова), Амткет (Очевидно, Амткел), Макрамба (Очевидно, Марамба) и другие.


Со времен глубокой древности нравы этих горцев остались неизменными. Если только народ, обитающий в равнинах, или низменности, не внушает им страха своей силой, они готовы во всякое время обрушиться на него и разграбить. Единственный их проход, через который они могут проникнуть в Мингрелию и южную Абхазию, это ущелье Даранды, так как другие пути преграждены неприступными горами... В последнее время их набеги так участились, что это заставило князя Али-бея, чьи обширные владения находятся ниже Даранда, покинуть Джепуа и удалиться на берега реки Тамуиш.


Две дороги ведут из Цебельды через высокий гребень Кавказа; наиболее посещаемая из них начинается от самой деревни Да [Дал] и затем пролегает узким горным проходом на восток от вершин Маруха. Другой путь, по которому направляются, главным образом, из западной части Абхазии, идет другим горным проходом, на запад от Маруха. Затем обе дороги соединяются в долине Малого Зеленчука: по этому пути следовал Рейнеггс, как это можно видеть из его карты.


Марухский горный перевал представлял один из древнейших путей Кавказа; по этому пути главном образом идет торговля и происходит обмен цивилизациями между одним и другим склоном Кавказского хребта.


В те времена, когда Абхазия, окруженная греческими колониями, процветала благодаря своей торговле, а затем культивированная подобно саду, с рассеянными по ней городами, замками, церквами, обратилась, приняв христианство, в резиденцию патриарха Кавказа, представляя в то же время самый драгоценный камень в короне грузинских царей, — Цебельда составляла ее Симплон. [153]


Уже Страбон, описывая вершины соседних с Диоскурией гор, говорил, что они неприступны зимой, но что летом, из-за льдов и снегов, которые там и в это время залегали, жители изготовляли себе для подъема на вершины широкую обувь из буйволиной кожи, формой похожую на тимпаны, между тем как вниз, нагруженные тяжестями, они скользили на санях (Strabon, p. 486).


Все эти племена Кавказа стекались в Диоскурию: находясь у самого выхода этого большого пути, она представляла великий эмпориум торговли севера и юга, степей и Черного моря.


Каждый оживленный торговый путь бывает усеян памятниками, городами и селениями, хижины которых отважно забираются до самых высоких районов. Если археологические исследования почвы не пролили света на отдаленные эпохи, то научные открытия, относительно новейших времен, достаточно многочисленны для того, чтобы надеяться, при условии еще большего терпения, прийти к открытиям, которые осветят для нас также и историю древности.


Минуя Марухский перевал, уже на весьма большой высоте, к долине Малого Зеленчука, мы находим руины Маджар-Унэ вместе с развалинами большой церкви: рисунок этой церкви я видел у Бернадоччи, правительственного архитектора в Пятигорске.


Следы многочисленного и зажиточного населения встречаются до самых берегов верхней Кубани. Здесь Бернадоччи, участвуя в Эльбрусской экспедиции, совершенной под предводительством генерала Эммануэля в 1829 г., зарисовал вторую церковь; он был так любезен, что передал мне эти рисунки, которые я представил в своем атласе (Voy. Atlas, 3-e serie, pl. 5). Церковь находится на левом берегу Кубани на горе Чуне, напротив Хумары. Достаточно беглого взгляда, чтобы узнать в ней византийский стиль церквей Абхазии, а также особенности ее фресок (Maйop Потемкин в 1802 г. объездил этот край и посетил церкви, сделав с некоторых из них наброски; он списал также несколько греческих надписей, сделанных на стенах под некоторыми образами по образцу фресок. Вблизи церкви на горе Чуна он видел так же надгробный камень в форме креста; на нем он прочел дату: SФКА, 6621 от сотворения мира (1013 после нашей яры). См. «Voyage de Jean Potocki dans les steppes d'Astrakan, etc.», т.1, p. 242). Нет сомнения, что христианство принесли из Абхазии по этому пути. Это тем более изумляет, что по северному склону Кавказского хребта в направлении [154] Черкесии нельзя нигде найти церквей или их руин, как только вдоль этого древнего пути.


Как вполне правильно говорит Страбон, северный склон Кавказа гораздо более отлогий, чем южный, и сливается вскоре с полями и равнинами, где во времена этого древнего географа обитал народ Сираус.


Действительно, вблизи Хумары (Рейнеггс помещает вблизи Архандукова и Кумары свои знаменитые ворота Кумана; я никогда не слышал, чтобы о них рассказывали в самой этой местности. Voy. Reineggs, t. I, p. 264), ниже церкви горы Чуны, вступаешь в местность, которую нельзя уже смешать с суровыми долинами Кавказа. Кубань еще охвачена двумя рядами юрских и меловых формаций, но с той и другой стороны вершины соседних холмов высятся почти совсем обнаженные; очертания этих гор уже более мягкие, и они покрыты ковром самого великолепного субальпийского газона; это самые богатые пастбища, какие только можно себе представить, знаменитые во все времена своими многочисленными табунами лошадей.


Вдоль берегов Кубани, или Гипанис, тянулось разветвление этого большого торгового пути; возможно, что главной его ветвью являлась та дорога, которая направлялась через Архандуков к долине Подкумка, достигая его выше Баргусана (Паллас дает ему название Бург-Усан; см. рисунок 8, т. I, стр. 374, «Voy. dans les contrees merid. de la Russie, etc.». На карте Хатова — Bouzgoussant; на карте Главного штаба — Bourgoustan), большого города, развалинами которого заполнена эта долина. Крепость этого города, расположенная на уединенной скалистой горе зеленого цвета песчаника, имела около одной версты в длину; к ней вели две или три лестницы, высеченные в скале; вход на главную из них закрывался дверью, укрепленной в расселине.


Вершина скалы покрыта щебнем, развалинами жилищ, едва уже сохранившимися, костьми и т. д.; не сохранилось руин больших размеров. Здесь были произведены небольшие раскопки; найдены были различные предметы, между ними маленькие медные кресты. Хотя крепость была хорошо защищена самой природой, подножье скалы окружили насыпью для безопасности тех, кто спускался за водой, к родникам, которые выбиваются из земли у подножья горы.


Согласно преданию местных жителей времен Далласа, эта уединенная крепость служила убежищем для франков или европейцев (Pallas, I. c. 375). Предание это совпадает с тем, которое я рассказал выше, описывая историю черкесов. [155]


В тринадцати верстах ниже Баргусана, все время спускаясь по долине реки Подкумка, дорога достигала насыпи, замыкавшей долину ниже соединения этой реки с реками Нарзаном и Кокуртом, бегущими из Кисловодска. Эта насыпь, поднимаясь по высокому правому берегу Нарзана до знаменитых источников кислых вод, защищала подступ к этому фонтану гигантов, так как сторона, доступная вражескому нападению, лежала в направлении к степи.


На пространстве, замкнутом насыпью, находятся несколько курганов и многочисленные гроты, соединенные иногда по два и по три вместе и высеченные в грядах хлоритного песчаника, охватывающих долину с востока; все это говорит нам о том, что мы снова напали на следы Страбона, так как в этой именно местности автор указывает троглодитов, которые, по его словам, имели в изобилии хлеб (Вот текст Страбона: «Северный склон Кавказа, начиная от Диоскурии (a partir de Dioscourias), более отлогий, чем другой, и вскоре сливается с полями сираусов (Siraus). Там мы находим троглодитов, обитающих из-за холода в пещерах. Уже эти люди имеют в изобилии хлеб». Page 486, ed. Basil).


За пределами этой насыпи следы древнего населения еще часто встречаются до Константиногорска, где на уединенном холме, вправо от реки, поднимается последняя насыпь, венчающая вершину, покрытую плодородной землей. Русские назвали этот холм Черной горой.


Здесь начинаются обширные равнины, посреди которых вздымается Бештау, подобно маяку среди пустыни. Гора Бештау всегда была приманкой и местом сосредоточения народов, которые кочуют в степях, отделяющих Черное море от Каспийского; плодородные равнины, окружающие ее, часто оспаривались и переходили из рук в руки, тем более, что все чудодейственные кавказские источники бьют вблизи этой горы. Я расскажу об этой знаменитой местности в свое время.


Я не буду мысленно дальше следовать по этому торговому пути, который идет в широкие степи и, блуждая там, теряется среди кочующих племен.


По этому пути, который я только что описал, Сорадиус, вождь аланов, провел Земарша, посланника Константинополя, когда он возвращался от двора турецкого хана Дизабула, стоявшего лагерем у горы Еткель, или Алтай, причем персы устраивали им засады. Менандр называет этот путь «Дорогой Дарины» (Jules Klaproth, daus le Voy. de J. Potocki dans les steppes d'Astrakan, etc, I, 218. Lebeau, Hist, du Bas-Empire, ed. St. Martin, t. X, p. 70).


Мы видели, что селение Да было самым главным в горной долине реки Кодор; Гюльденштедт называет это [156] селение Дал. Известковые горы, охватывающие часть долины, носят название Урдани (Guldenstadt, р. 133, ed. Klapr.).


Если Россия желает когда-либо повелевать Кавказом и цивилизовать его, она должна прежде всего позаботиться о восстановлении, если позволят условия почвы, этого великого пути. Таким образом она отрежет кабардинцев от черкесов западного Кавказа, разъединит племена между собою, преградив их путь сообщения, и наконец откроет прямую дорогу в Абхазию, в одно из своих самых прекрасных владений на юге Кавказа и одну из прекраснейших стран земли, где могут расти самые богатые разнообразные культуры. Когда откроется краткий и верный торговый путь с востоком России, Абхазию охватит порыв к быстрому развитию. В этой несчастной стране наступит мир, если твердой рукой обуздают этих горцев, разбойников Цебельды, всегда готовых напасть, как хищные птицы, на Абхазию или Мингрелию и подвергнуть их опустошению. Только владея краткими и удобными путями, Россия сможет подчинить себе Кавказ и в корне пресечь коварство князей Абхазии, которые чувствуют себя сильными, хорошо зная, что весь Кавказ — их берлога, и черкесы — их друзья, которых в любое время можно призвать себе на помощь.


Если Россия примет этот проект, ей не придется жертвовать большими военными силами, так как значительная часть войсковой линии была бы даже уничтожена, и освободившееся войско могло бы послужить для основания колоний в краю прекрасном, хотя и расположенном довольно высоко в горах.


Я говорил уже, что Али-бей, слишком слабый, чтобы устоять против цебельдинцев, которым он не мог преградить выхода из кодорского ущелья, удалился на берега реки Тамуиш [Тамыш], третьей из речек, орошающих равнину, начиная от реки Искурии и до Маркулы, которая так же, как и Кодор, течет из горных снежных долин. Али-бей построил себе в устье реки Тамуиш маленький деревянный дом; великолепные деревья укрывают его своими зелеными арками (Voy. Atlas, 2-е serie, pl. 5). Между тем его обычное жилище в селении Тамуиш, расположенном в четырех или пяти верстах от берега мора.


Там он принимал генерала Вакульского во время его проезда из Мингрелии в Сухум, обращаясь с ним, как знатный вельможа Абхазии, который умеет уважать права своего гостя. Его дом был не лучше, чем дома его подданных: его [157] дворцом была сакля (sacle) из плетеных ветвей, обмазанных глиной, с изгородью, в которой даже не было калитки.


Но вот под ножом рослого сильного абхаза падает откормленный бык; изрубив тушу на громадные части и затем сварив их или изжарив, старательно выбирают самый большой кусок и ставят перед генералом; каждому из его свиты подают кусок меньшего размера. К сожалению, нет Милона Кротонского, чтобы поглотить эти громадные порции, но генералу и тем, кто удостоился чести угощения, хорошо известны обычаи страны; они едят и в то же время отрывают лакомые части и бросают их тем, кто принадлежит к более низкому рангу свиты; эти люди стоят в чаянии получить лакомый кусок, почтительно окружая стол и ожидая своей очереди. Бросая, каждый называет по имени того счастливца, которого желают одарить. Названный низко кланяется и ловко подхватывает на лету назначенный ему кусок; не подхватить и дать ему упасть, означало бы нарушить хороший тон и нанести большую обиду. Эти громадные почетные куски подавались у Али-бея на больших плетенках из ивовых прутьев с двумя деревянными перекладинами для того, чтобы было удобнее их переносить.


Чем больше уважения желают оказать гостю, тем больших размеров животное закалывают. И здесь я не могу не перенестись мысленно в века доброго Гомера. Разве не так поступали в те времена, желая оказать честь и уважение постороннему пришельцу или гостю? Вспомните, как Улисс в гостях у феакеян отрывает лучшую часть от сочной свиной спины и подносит сладкопевцу Демодоку (Homere, Odyssee, chant VIII, v, 474).


Для развлечения генерала была устроена пляска. Бросить пляску, выйдя из круга, большой стыд. Мне не раз приходилось видеть, каких невероятных усилий стоило участнику танца удержать за собой поле битвы. Генерал попросил одну даму, которая там присутствовала, принять также участие в пляске; уже с час она выступала в танце для двоих с молодым абхазом, выказывая всю свою грацию и желая утомить танцора, но он в свою очередь не хотел сдаваться. Закутанная вместо вуали своим большим белым суконным платком, закрывавшим ей лицо, она задыхалась; колени ее подгибались; она была уже близка к обмороку. Генералу пришлось заступиться за нее перед молодым человеком и уговорить его признать себя побежденным.


Князь Али-бей умер осенью 1833 г. Хотя он и покорился России, но в действительности, он не был лучше своего сюзерена Михаил-бея. Его владения составляли крайние [158] пределы Абхазии; эта местность населена, главным образом, абжуазами (Abjouazes (Очевидно, абжуа (срединные абхазцы), абхазское племя, населяющее современный Очемчирский район). Границей земель Али-бея была река Гализга, которая отделяла его от Самурзакани, являющейся уже частью владений Дадиана, князя мингрельского.


Али-бей всегда первый был готов обмануть бдительность русских, продавая ли рабов туркам, занимаясь ли с ними контрабандой или запрещенной торговлей. Всем хорошо это было известно, и мы нисколько поэтому не удивились, заметив, во время поисков наших галер, два маленьких турецких судна на берегу реки Тамуиш, где они были укрыты. Не мало труда стоило нам убедить турок приблизиться, вызывая их пушечными выстрелами. Мы взяли одно из них на буксир, то самое, которое казалось нам более виновным; его последняя виза из карантина Редут-Кале была выдана три месяца назад; с тех пор его команда занималась торговлей, строго запрещенной на этих берегах; быть может даже они совершили несколько плаваний в Трапезунд, нарушая таким образом законы карантина. Когда мы пришли в Сухум, наш захват судна был признан правильным, и судно вместе с грузом конфисковали в пользу экипажа «Вестника»; капитан Вульф отказался от своей доли, как он это делает всегда, и с моей стороны было бы неуместным требовать доли, которая должна была бы принадлежать также и мне.


Судно, вместе с семью разоруженными турками, было отдано под охрану нескольких матросов до тех пор, пока не представилась бы возможность отправить его в Севастополь, где дело о захвате должны были рассмотреть в последней инстанции, юридически узаконить и ликвидировать.


На второе турецкое судно прикрыли глаза и отпустили, не причинив никакого вреда, так как его единственным преступлением было остановиться, идя из Редут-Кале и покинув карантин три дня тому назад, на этих берегах в ожидании бриза, начинающего дуть здесь среди дня. Это было запрещено, но иногда слишком строгое соблюдение законности является нарушением справедливости.


Несколько дней спустя после возвращения из нашего крейсерства, я был внезапно разбужен пронзительными криками, которые в ночной тишине звучали как-то особенно зловеще. Охваченный страхом и чувствуя, как сильно качается корабль, я решил, что он погружается в морскую бездну; я выбежал на палубу. Мой страх был напрасен: множество нестройных криков раздавалось с берега. Я [159] думал, что абхазы напали внезапно на крепость; это было смятение, какое бывает во время приступа. Но не было слышно никакой ружейной пальбы. Офицеры и весь экипаж «Вестника» собрались на палубе, охваченные самым напряженным ожиданием. Не вырезают ли отряд, охраняющий карантин? Крики матросов, спускающихся в шлюпки, чтобы оказать помощь, проклятья офицеров из-за медлительности, с которой исполнялись их приказания, еще более усиливали чувство страха. Перекликаются с одной шлюпки на другую; весла быстрыми взмахами ударяют о шумные волны; бурное море с грохотом бьется о берег. Наконец, спустя полчаса жестокой тревоги, нами испытываемой, одна из шлюпок вернулась, и, увидя лежавшего в ней полумертвого, насквозь промокшего турка, мы сразу догадались, что все дело в нашем захвате турецкого судна.

Семь турок на захваченном судне были разоружены, по крайней мере так полагали. Двое из матросов, которым поручено было стеречь турок, заснули. Как велико было изумление третьего матроса, находившегося на своем посту, когда он увидел, как из каюты выходит турок-шкипер с кинжалом в одной руке и с пистолетом в другой; он извлек кинжал и пистолет из глубины зернового маиса, куда он их спрятал. Матрос имел время только броситься в море, криками призывая на помощь, так как он не мог бы устоять против шкипера и шестерых его товарищей. Вслед за ним бросились в море турки; они хотели спастись вплавь и спрятаться у абхазов, избегнув таким образом путешествия в Константинополь. Несмотря на быстроту, с которой были приняты меры спасения, смогли извлечь из воды только двух турок; один молодой турок счастливо достиг берега; четверо других, вероятно, погибли. Турок, которого наши матросы извлекли из воды, был сам шкипер; он доставял им не мало труда: стараясь ускользнуть от них, турок несколько раз нырял под шлюпку, появляясь то с одной, то с другой ее стороны.

САМУРЗАКАНЬ.


От реки Гализги до реки Енгура.


Я покинул окончательно Сухум-Кале 19/31 июля, чтобы отправиться в Редут-Кале, куда мой добрый капитан Вульф снова пожелал меня сопровождать.


Устье реки Гализги, составляющей границу Абхазии со стороны Самурзакани, было еще впереди, когда мы прошли мимо Маркулы, протекающей между реками Тамуиш и Гализгой. Вся равнина, орошаемая Маркулой, покрыта великолепными лесами; берега этой реки окаймлены абхазскими селениями.


Расстояние, на котором находится Маркула от руин Диоскурии, не позволяет нам сомневаться в том, что это та же река, которую Арриан называет Astelephus и Плиний — Astephos. Маленькое селение Игуанас (Iguanas) на правом ее берегу, недалеко от устья, отмеченное Архангелом Ламберти (Recueil de voy. au Nord, t. VII. Voy. la carte) на его карте, разоблачает передо мною другое, еще более древнее название, а именно — Гуенос, которoe дает Скилакс Кириандский этой реке, а также греческому городу на ее берегах. Петр Весконте (1318 г.) называет эту реку Муркула; но после него все авторы, которые писали об этой стране ранее появления карты Главного штаба Тифлиса, (1834 г.), больше знают ее под названием Моквицкали (река Мокви), заимствованным от названия знаменитой епископальной церкви Мокви, построенной в шести верстах от моря на правом берегу реки. Карта Тифлисского Главного штаба снова возвращается к названию Маркула.


Изобилие рек, прорезающих равнину, начиная от Кодора до Фаза, привело к такому смешению названий у древних и современных авторов, что я решил, думая оказать таким образом услугу, составить сравнительную таблицу всех различных названий.


Самурзакань (т. е. «то, что принадлежит Мурза-Хану») представляет узкую полосу, простирающуюся от высокой горной цепи Кавказа до моря, между реками Гализгой на [161] северо-западе и Енгуром на юго-востоке. Берег моря все более расширяется по направлению к Мингрелии. В глубине вздымаются холмы, небольшие возвышенности, прорезая гладь равнины и незаметно сливаясь с подножьем высоких юрских террас.


Большой отрог, который отходит от горы Джумантау, отделяя бассейн реки Гализги от бассейна реки Енгура, питает у своего выступа на юге множество ручьев и рек; из этих рек наиболее значительные Цорика, Гудава и Гагида.


В течение 1832 и 1833 гг. Самурзакань представляла арену непрерывного разбоя. Вот та причина, которая вызвала этот разбой.


Однажды Леван Дадиан, современный владетельный князь Мингрелии, немного разгоряченный вином, хотел заставить князя Анчабадзе, находившегося в то время с ним, исполнить одно дело, от которого он отказался, ссылаясь на то, что это не соответствовало бы его достоинству, как офицера русской службы. Дадиан, вне себя от этого отказа, схватил палку, чтобы ударить князя, но последний защитил себя кинжалом. Это привело Дадиана в еще большее бешенство. Также разгоряченный Анчабадзе метнул в Дадиана своим кинжалом, который, к счастью, его не задел. Дадиан кликнул тогда своих людей; князя Анчабадзе схватили, и Дадиан приказал запереть его в одну из своих крепостей; бежав из этой крепости, Анчабадзе скрылся в Самурзакани и обратил ее в арену своей мести против Дадиана. Беспрестанно нападая на Мингрелию, грабя, опустошая ее, призвав на помощь цебельдинцев, он довел князя Дадиана до полной невозможности вести с ним борьбу. Тогда Дадиан обратился к русским с настойчивой просьбой прийти ему на помощь и охранять границы Самурзакани войском против набегов Анчабадзе.