Geum.ru

Яхотел бы посвятить несколько страниц истории черкесской нации

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   7   8   9   10   11   12   13   14   15


В состав современной Абхазии входят пять следующих абхазских племен. [123]


1) племя бзубцев. (Bsoubles), распространяющееся от Гагр до Анакопи и состоящее из 18.700 человек (Бзубцы — искаженное «бзыбцы», «бзыбаа»).


2) племя собственно абхазов, расположенное от Анакопи до реки Келасури, равное 8.100 человек;


3) племя цебельдинцев (Tsebeldiens), населяющее горные долины реки Кодор и состоящее из 15.000 человек;


4) племя абшавов (Abchaves), распространяющееся от реки Гализги до реки Кодор и насчитывающее 10.500 человек (Абшавы — искаженное «абжюаа»).


Таким образом, все население Абхазии равно 52.300 жителей.


Я не присоединяю сюда пятого племени — самурзаканского, так как оно находится под властью князя мингрельского.


Вот остатки населения, которое было некогда, без сомнения, несравненно значительнее, но вследствие продажи людей в рабство, оно таяло с каждым годом.


Вместе с тем разбойничья жизнь, такая почетная среди абхазов, ведет к полной праздности. Поэтому нет ничего более жалкого, чем их бедные хижины, выстроенные из глины, смешанной с соломой, где они живут вперемежку с своими домашними животными; они не расчищают ни лугов, ни пастбищ, не запасают сена, и если зима суровая, скот уходит в лес, где гибнет от бедствий. Одна или тем более две коровы большое богатство для абхаза; только князья владеют целыми стадами скота. Быки и коровы довольно хорошей породы, хотя и малорослы. Их хозяйства довольно похожи на черкесские, но беднее; так же, как у черкесов, у них много овец и коз. Баранье мясо хорошего качества, но шерсть — простая. Маис, просо и род турецких бобов составляют главную основу их пищи. У них нет никаких промыслов...


(Опущена цитата, приводимая автором из очерка Н. Гибаль)


...Наиболее трудная задача — это урегулирование их торговли и содействие развитию промышленности в настоящих условиях. Занимаясь земледелием или какой-либо другой отраслью экономики, абхаз должен находить рынок для своих продуктов. Каким образом может это быть, если на протяжении более чем двухсот верст морского берега имеются только два, весьма отдаленные друг от друга места сбыта, — Сухум и Редут-Кале, не считая базара Бамбора. Такая финансовая и санитарная мера совершенно подрывает всякую возможность торговли среди абхазов: могут ли они из-за нескольких мер маиса или нескольких звериных шкур [124] бежать на такие дальние базары? В них развиваются только новые навыки — уменье заниматься контрабандной торговлей с турками, укрываясь среди тростников речных устьев.


Один видный чиновник предложил назначить для маленьких бухт определенное время, когда жители могли бы производить торговлю с иностранцами, под наблюдением судна, которое должно стоять для этой цели в бухте. Это означало бы устраивать своего рода ежегодные ярмарки, куда абхазы могли бы всегда легко прийти для сбыта своих продуктов.


Внутри страны совсем нет рынка для сбыта.


Какая разница между этой бедной и несчастной Абхазией наших дней и той блестящей гирляндой греческих колоний, которая окаймляла в былые времена ее берега.


Я посетил старинную лыхненскую церковь (de Louk'hin) в ограде усадьбы князя Михаил-бея в двухстах шагах от его дома: церковь эта довольно хорошо сохранилась и построена по совершенно одинаковому плану с храмом Пицунды, но значительно меньших размеров и более простая; ее стиль — византийский; материалом избрали желтоватого цвета известковый отесанный камень, добытый из соседних гор. Купол — восьмиугольный. Внутри стены покрыты живописью.


Император (Николай I) распорядился обратить эту церковь в монастырь и место пребывания колонии священников, предназначенных Абхазии, определив 1.500 рублей серебром (6.000 фр.) на содержание архиерия, который пока еще сюда не приехал.


Из Суук-Су мы отправились за шесть верст дальше прямой дорогой, не заходя в Бамбор, для того, чтобы посетить лесопильню на реке Хипсте. Полковник был так любезен, что попросил М. К. рядового солдата абхазского полка, сопровождать меня и служить мне переводчиком. Во время этой прогулки вместе с М. К. по восхитительному лабиринту волшебного пейзажа, я имел удовольствие ближе познакомиться с этим замечательным, (distingue) человеком и поговорить о Швейцарии и общих друзьях. Превратности судьбы сильно изменяют человека, иногда исправляя его. Те, кто знал М. К. в Петербурге, сильно изумились бы той перемене, какая произошла в нем с тех пор!


«Во всем есть своя хорошая сторона, — говорил он мне, — из petit maitre'a, каким меня знал Петербург, я обратился в философа. Когда я служил в гвардии, я стремился, [125] снедаемый честолюбием, только к почестям; я знал жизнь только со стороны ее интриг, светских развлечений и надменного довольства, свойственного привилегированным классам. Я видел в себе и других только эполеты и мундир. Я блуждал мыслью в заоблачной выси или погружался в бездонную пропасть неопределенных мечтаний, и к какой странной идее увлекла меня эта беспринципная жизнь petit maitre'a и льстеца (courtisan)!.. Так как вся моя наука состояла в том, чтобы с изяществом появиться в салоне, уметь кстати польстить, чтобы устроить свою карьеру, с ловкостью лавировать между препятствиями и смеяться над всем остальным миром. Увы! Как изменились времена!


Внезапно из человека, все достоинство которого заключалось в его блестящем мундире, я обратился в человека, ценного только как личность. Мое я и мое сердце — вот все, чем я обладал. Вычеркнутый из жизни, обреченный на гражданскую смерть, лишенный чести и всякой надежды, я был низвергнут осуждением, когда-то светлый ангел, в бездну мрака, вместе со всеми другими, мятежными ангелами, и сослан в близкие с полюсом края, — какие- ужасные воспоминания! И вместе с тем это великий прекрасный урок, на который обрекла меня судьба. Заглянув в самого себя, я ужаснулся своей внутренней пустоте. Мне казалось, что, отняв у меня мундир, у меня отняли все. В тех холодных странах, далеко за пределами цивилизованного мира, я мог, однако, жить беззаботно, весело, в изобилии и предаваясь наслаждениям жизни; но одна жестокая мысль всегда ввергала меня в печаль: ты представляешь ничто, говорил я себе, меньше чем ничто. Тогда-то я углубился в самого себя и спросил — нет ли для меня еще возможности счастья. Я обратился к своей совести и, положа руку на сердце, после некоторой внутренней борьбы, смог ответить «да».


Это было подобно тому, как если бы после смерти, после жалких скитаний, называемых жизнью, я спросил себя: что принес ты с собой с другого берега? Боже! Какая пустота! Что осталось от моей прежней жизни, чем я мог бы воспользоваться по другую сторону могилы?.. Мне захотелось стать человеком; они могли закрыть мне двери ко всякому общественному положению, но они не могли мне запретить стать человеком. Я старался быть им в окружающем меня мире, насколько позволяли его пределы. Я старался внушить себе мысль, что если в вечности надо уметь обходиться без орденов, славы и почестей, то это умение, приобретенное в этом мире, является уже заранее выполненным [126] делом; свою душу стремился я украсить свойствами, действительно полезными, научась оценивать все явления по их истинной стоимости. Безропотно я ожидал своей судьбы. Государю угодно было вернуть меня из ссылки и отправить в Абхазию; я — рядовой, я то, что представляют из себя многие другие честные (braves) люди. Поверьте мне, что, хотя это положение простого солдата для меня самое тяжкое из всех, которое они могли только мне предложить, я принял известие о своем разжаловании со слезами радости, так как это роднило меня с другими сынами России»


Не думайте, что я измышляю эту повесть, давая простор своей фантазии, чтобы тронуть сердца жалостью к виновному и затушевать большое преступление. Это истинные слова М. К., и нет необходимости прибегать к измышлению, чтобы вызвать интерес к подобному человеку. Высокий рост, черные глаза, открытое выражение лица составляли контраст с его болезненным, страдальческим видом. Он также, как и другие, отдал дань климату и перенес несколько возвратов перемежающейся желчной лихорадки, которая оставила у него осложнения, обычные здесь последствия этих болезней, — несколько раз наша беседа прерывалась из-за его страданий.


Позднее я встретил. М. К. в Тифлисе, где он был произведен в прапорщики; в 1835 году он принимал участие в геленджикских экспедициях и был, наконец, произведен в офицеры.


Когда я возвращался на борт судна, мне показали руины монастыря Иолагу, построенного на берегу моря, в нескольких ста шагах вправо от устья реки Пшандры. Маленькая церковь, красиво сооруженная в византийском стиле из отесанного камня синего и зеленого мелафира, стоит на скале конгломерата, вздымающейся на восемь футов над уровнем моря; волны морские временами разбиваются об отвесные склоны скалы. Землетрясение, которое всколыхнуло Бамбор 28-го июня 1833 года в восемь с половиной часов вечера и отразилось на транспортном судне «Revenitil», одновременно раскололо также и камни монастыря Иолагу.


Как ни прекрасен пейзаж Бамбора с суши, но только с моря развертывается он во всем своем великолепии и необъятном величии. Отсюда в хороший ясный день можно одновременно проникнуть взором в те три больших выхода для с… или естественные портики, из которых [127] вырываются, неся дань Кавказа морю, реки Мичешече, Хипста и Бакланка (Voy. Atlas. 2-е serie, pl. 3).


Ущелье Мичишече самое узкое; по его тальвегу растут темные густые леса; верхняя часть гор изрезана оврагами и изломана. Когда река вырвется из этой тесной тюрьмы, она мирно блуждает по прекрасной равнине Бамбора, между извилинами слегка волнистой почвы. Ее берега окаймлены деревьями, среди которых прячутся несколько абхазских селений племени бзыбцев; главные из этих селений — Папчи, Бача, Чабалухва, Сандринис, — все на левом берегу реки, за исключением селения Чабалухва, которое раскинулось по обоим ее берегам. Ниже маленького левого притока виднеются Ешеха и Туптара.


Там, где исчезают песчаные холмы, которые, окаймляя море, тянутся от Пицунды к Бамбору, в самом углублении бухты, виднеется устье реки Мичишече. Некогда это был один из главных рынков Абхазии; мы находим эту бухту на карте Александра, государя Имеретии, под названием порта Абазов, на карте Шардэна — Portus Abcassorum. Это Cavo de Buxo — «Самшитовый порт» всех средневековых карт — название вполне заслуженное, так как здесь некогда процветала торговля самшитом. Эта бухта и сейчас могла бы служить одним из главных торговых пунктов Абхазии, если бы из санитарных соображений Россия не закрыла доступа в нее.


В глубине ущелья реки Хипсты, наиболее широкого, наиболее радующего взор и лесистого, между гор проглядывают изломанные слоистые склоны Ошетэна, испещренные лентами и пятнами снега; Хипста блуждает так же, как Мичишече, по долине Бамбора и после многих излучин впадает в море в трех или четырех верстах от нее. На правом берегу Хипсты находятся селения Мугудзурква (Очевидно, Мгудзырхуа (абх. mguэзэrxua)) и Комкиамла; между ее левым берегом и маленькой речкой Суук-Су раскинулось большое селение Дырыпш (Очевидно, Дрыпш (абх. drэpf)).


Третье ущелье, реки Бакланки, раскрывается за холмом, вершину которого венчает лыхненская церковь; устье реки Бакланки — на полпути между Бамбором и Анакопией. Над этим ущельем вырезываются вершины гор, откуда берут начало источники Большого Зеленчука. Две горные вершины из черной массы щетинятся черными клыками, зубцами и острыми глыбами; это, вероятно, [128] какой-нибудь вид пироксенового порфира. Там можно различить громадные морены обрушившихся глыб и обширное снежное и ледяное поле, залегающее в углублении между двумя вершинами; снег не держится на более отвесных вершинах и только слегка их опушает.


Леса попрежнему не поднимаются до самой верхушки юрской стены, и ее длинный изборожденный и зубчатый гребень, высовываясь из зеленой чащи, вздымается над лесами, как в Гаграх; и здесь сосна замыкает растительный цикл деревьев. Вершины торчат совсем обнаженные и только опушены чуть заметной легкой сетью растений.


Нельзя увидеть отсюда юрской вершины, называемой «Шапкой Сафир-бея», так как она замаскирована горами.


На западе, на краю пейзажа, виднеется ущелье реки Котош (Или Бзыб) с его склонами, сильно изрезанными оврагами. Верхушка гагринских гор прячется за песчаными холмами.


Дороги из Абхазии пролегают между вершинами Ошетэна, вдоль реки Лабы, по ущельям Мичишече и Бакланки. Михаил-бей ожидает, что именно с этой стороны на него ринутся абадзы. Эти горные проходы доступны только в самый разгар лета.


Мы застали на рейде Бамбора генуэзское судно под командой Поля Бозо; генуэзский капитан получил разрешение нагрузить здесь свое судно самшитом; это попрежнему один из главных предметов торговли в Абхазии; нигде нельзя найти самшита прекраснее, в таком изобилии и по такой дешевой цене. Самшит растет, как я уже сказал, в лесах Бамбора до самого берега моря, но самый лучший идет из ущелий внутри страны и с подножий гор. Абхазы доставляют самшит на берег моря, где его взвешивают и обменивают из расчета тридцати фунтов соли за центнер; его обменивают также и на железо.


Поль Бозо был весьма рассержен: он сговорился с одним турком относительно доставки ему всего груза самшита определенного размера, но турок не смог сдержать своего слова и доставил только половину. Мы видели после генуэзского капитана в Сухум-Кале, где он старался пополнить свой груз.


Самшит так же изобилен и прекрасен в Сухуме, как и в Бамборе, но так как доставить его можно только, неся на своей спине на расстоянии нескольких верст, то его почти отсюда не вывозят. [129]


Поль Бозо намеревался продать свой самшит в Трапезунде английскому консулу и взамен закупить для Константинополя различные предметы персидского производства: шали, шелка, трубки и пр.


Морской берег от Бамбора до Сухума.


От Бамбора до Сухума, вдоль берега моря, непрерывно раскрываются самые прекрасные виды. До устья Бакланки, где казаки устроили свой пост, берег низкий и лесистый.


За рекой Бакланкой начинается волнистый ряд низких холмов; они тянутся вдоль берега моря и все более вздымаются, приближаясь к устью реки Псирсты (Psirste) (Очевидно, Псырдзха (абх. psэrзха)), где они представляют уже внушительную стену гор, сквозь которую Псирста, сбегающая с высоких вершин, прорыла себе или же разыскала узкий, глубокий живописный проход. Это второй ярус гагринского известняка; вырванные из недр земли струями пироксенового порфира, глыбы этой породы то беспорядочно громоздятся, то сгибаются.


На вершине покрытого прекрасными деревьями холма, который вздымается в виде усеченного конуса у левого угла устья Псирсты, торчит старая круглая башня, окруженная полуразрушенными строениями; нельзя проследить взглядом скрытую под листвой стену, соединяющую эту башню с другой, белой башней, на половине склона; но, начиная отсюда, можно хорошо различить остатки стены, которая, спускаясь до самого берега моря, закрывала в былые времена проход по берегу. Это руины Анакопии (Анакопия или Phanakopi, как пишут иногда, означает видимую издалека местность, иссеченную крутизнами гор, название как нельзя более соответствующее характеру местности. (Voy. Atlas, 2-е serie, pl. 4)), или Никофии древних карт.


Напротив Анакопии, в углу, образуемом Псирстой и морским берегом, отделенный от нее только этой рекой, стоял замок Псирст. Прислоненный к отвесной горе, вздымающейся за ним, этот замок занимал всю ширину дефиле и защищал его, так как известковые горы, отделяющие берег моря от внутренней равнины, вздымаются уже на значительную высоту, приближаясь к Сухуму; это повторение, в малых размерах, известковой высокой стены Бамбора или, если хотите, это первая линия горного полукружья. Большие желтые пятна, в рамке зелени, вырисовывались на отвесных склонах. Кроме ущелья Псирсты, раскрываются дальше два других ущелья, из которых с шумом вырываются Гумиста и Баслата. [130]


Вот то необыкновенное строение местности, которое заставило Ю. Клапрота думать, что это центральная цепь упирается здесь в море, как это видно из маленькой карты, приложенной к его описанию Кавказа 1814 года.


Анакопия представляет именно то место, где эта низкая цепь гор ближе всего подходит к морю, оставляя узкое дефиле, по которому только и возможно проникнуть из равнины Бамбора к Сухуму и устью реки Кодор.


Здесь можно легко узнать знаменитое дефиле с его крепостью, которое греки прозвали «Трахеей». Прокопий говорит о нем подробно в своем описании войны готов (кн. IV, стр. 500).


«За пределами страны апсилов (Apsiliens), при входе в Абасгию, местность имеет следующее расположение: высокая гора, начинаясь на Кавказе, постепенно понижается и, сгибая свой гребень в виде уступов, теряется, приближаясь к Понту Эвксинскому. Абасги построили некогда на одной из вершин этой горы сильно укрепленный и весьма обширный замок. Там они имеют обыкновение укрываться, отражая набеги врагов, благодаря непреодолимым трудностям, которые представляет эта местность, так как единственный проход, который ведет в замок, в то же время является единственным входом в Абасгию, и проход этот так узок, что одной горсти людей достаточно для того, чтобы устоять против ровного фронта нападающего врага. Господствуя над тропинкой, стена отвесных и бесплодных скал тянется до моря, давая основание называть это место «Трахеей».


Дальше Прокопий описывает осаду этого замка греками. Войско атаковало дефиле со стороны Сухума, но оно было отброшено, и его решимость уже заколебалась, когда военноначальнику Иоанну, который предводительствовал походом, явилась мысль послать половину войска по другую сторону дефиле. Сжатые с двух сторон, абасги укрылись в замке. Ослепленные страхом, преследуемые по пятам греками, не могли абасги остановить врага и помешать ему вместе с ними войти в замок и затем предать его огню. Крепость была сметена до основания, и абасги рассеяны. Это событие произошло в 550 году после нашей эры.


Анакопия теперь совершенно покинута. Среди руин только одна маленькая очень древняя церковь напоминает нам о живых. Эта церковь очень знаменита по всей Абхазии и даже Грузии, так как предполагают, что именно здесь было погребено тело св. Симона.


Грузинская летопись Вахтанга V действительно рассказывает, что в правление Адерхи, или сына Бартома, который царствовал вскоре после наступления нашей эры, [131] два апостола св. Андрей и св. Симон Канонит пришли проповедовать христианство в Абхазию и Эгреси, Симон умер в городе Николи или Анакопи на территории греков, в то время как св. Андрей отправился обращать в христианство мингрелов (Klaproth, Voy. au Caucase, edit. all., II. et. 114).


От замка Псирст (Pizirdsiza — название замка, Absta название реки на карте Хатова; река называется также fiume de Nicofia на картах средних веков; Peйнеггс (II. 5) называет ее Kuri и говорит, что порт ее устья маленький и ненадежный) осталась только груда полуразрушенных покинутых башен и стен в тени древних фиговых и других могучих деревьев, которые склоняются над руинами, как бы желая скрыть их одиночество. Двести лет тому назад это было последним владением Дадианов Мингрелии по направлению к Абхазии. Пост казаков сейчас находится вблизи руин; считают, что от них до Сухума двадцать одна верста, но я думаю, что это слишком мало. Над Анакопией в глубине пейзажа раскрывается ущелье реки Бакланки. Высокая известковая гряда попрежнему на одном уровне следует параллельно центральной цепи; среди остроконечных и срезанных вершин, ее венчающих, лучше всего видна отсюда Шапка Сафир-бея, в виде купола с острием. 12-го июля снежные пятна еще кое-где были рассеяны в углублениях между скалами, а также и в оврагах, которыми изрезаны склоны. Снег белелся даже на расстоянии тысячи пятьсот и двух тысяч футов ниже гребня гор. Я заметил отсюда, что известняк этой горной формации состоит из многочисленных более или менее горизонтальных пластов; бросив свой взгляд на ущелье реки Хипсты, я увидел, что на западной стороне, далеко по направлению вниз, залегали длинные полосы снега, выявляя глубину оврагов.


От Анакопии до Сухумского мыса мы не видели ничего замечательного, кроме живописного устья реки Гумисты; в нескольких верстах от морского берега она вырывается из очень узкого ущелья, отвесно высеченного в известняке низкой горной гряды. На берегах этой реки в окрестностях селения Ешира, расположенного в восьми верстах от Сухума и четырех от моря, находится очень древняя церковь; все четыре стены ее хорошо сохранились; внутри она полна приношений, — сабель, ружей и даже денег, к которым никто не прикасается. Абхазы еще очень чтут эту церковь; они приходят сюда праздновать пасху, при этом, согласно обычаю, часто приводят корову для того, чтобы заколоть ее здесь; они приносят также на пасху красные яйца. Клятва, [132] данная перед этой церковью, ненарушима. Вблизи церкви бьет великолепный родник. Магометане клянутся перед бронзовым котлом, находящимся на небольшом расстоянии от церкви.


Река Гумиста, впадая в море вблизи выступа Сухумского мыса, омывала в былые времена своими водами стены старого Сухума, который был построен вдоль отлогого морского берега по левую ее сторону. Несколько отрезков стены, покрытых колючим кустарником, — вот все, что осталось от этого древнего города, быть может, греческой колонии.


Это тот самый древний Сухум, о котором упоминает Абулфеда, живший в тринадцатом столетии; автор называет его Sachum и помещает на берегу моря в стране абхазов (Abchas).


Сухум-Кале.


Наконец, напротив мыса, мы неясно увидели во всю ее ширь бухту Сухум-Кале (Soghumi, Soghum-Kala или Dordup по Рейнеггсу. II, 7; Sokhou-mis-Tsikhe по Хатову; Sogum на карте Стевена. Прежний Soghoum находился в устье реки Гумисты; эта река, называемая Гумистой или Цхоми, приобрела свое название от укрепленного замка Гум, Гума или Цхоми, который был построен на ее берегах внутри страны. Не находится ли название Soghoum в связи с этими именами? Dour-doup по словам Клапрота, означает «Жемчужная гора». I. стр. 479, нем. изд.); от Сухумского мыса до Кодорского она раскрывается на расстоянии пятнадцати верст и уходит вглубь на семь верст.