Geum.ru

От редактора

Вид материалаКурс лекций

Содержание


Размышление двенадцатое
Подобный материал:
1   ...   22   23   24   25   26   27   28   29   ...   35
частью упирается в какой-то "верх", - оно таково, что Бог одновременно и

"внизу". Любая минимальная частица нашего "низа" уже связана с "верхом",

пронизана им. Для Кузанского в этом представлении не существует наглядного

геометрического расположения или отношения. В каждой части - одновременно

максимум и минимум. Почему для того, чтобы потом где-то эмерджировала или

фонтанировала уже высвободившаяся познавательная сила, персонифицированная в

Декарте, понадобилась мыслительная работа, проделанная Николаем Кузанским?

Очевидно, в этом был какой-то смысл. Тем более что после самого Декарта

стало возможным реконструировать максимум и минимум в терминах неделимого,

или в терминах атома.

РАЗМЫШЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ

Начнем обсуждать проблему рефлексии, и тем самым, может быть, нам наконец

откроется "королевский путь" Декарта в эмпирическое сознание и в психологию.

Я не уложился по времени в запланированный мною курс, хотел прочитать 12

лекций, и поэтому сегодня это еще не последняя наша встреча.

Ну, а теперь начнем работу. Я начинаю ее с ощущения, когда невольно

вспоминается словосочетание Осипа Мандельштама, что он "перекидывается

головой в лебеду". Так вот, нам тоже придется как-то "перекинуться головой в

лебеду" и настолько сойти с ума, чтобы увидеть то, что видел Декарт.

Для начала я напомню вам, что мир, в котором мы ставим все декартовские

проблемы, - это мир, в котором случилось восприятие. Если оно случилось, то

его достаточно и уже можно заниматься только тем, что воспринято и чего

нельзя воспринять. А то, что оно случилось, мы убедились, проделав операцию

"я мыслю, следовательно, существую". Хотя бы одно, как минимум,

существование достоверно в этом мире. Я убедился, что оно случилось. И раз

случилось, то этот мир постигаем, ибо постигать его, повторяю, мы можем,

лишь занимаясь восприятием и только восприятием или тем, что случилось как

восприятие. Оно в принципе, по Декарту, содержит в себе все. Дай Бог нам это

раскрутить.

Для мира достаточно одного познающего существа. Если - случилось, то мир

уже наполнен существованиями, поскольку оно случилось и поскольку существует

в том смысле, что непрерывно воспроизводится. И Декарт как бы говорит:

послушайте, дорогие мои, ведь я делаю свой ход мысли, не предполагая даже,

что до меня было хоть одно другое сознательное существо. Он неоднократно

повторяет эту мысль в "Размышлениях" и в письмах. Вдумайтесь в нее: мое

рассуждение и определение мысли, мышления, сознания строится без

предположения, что до меня было хоть одно мыслящее существо. И, подчеркивает

Декарт, если я говорю, что я есть вещь мыслящая, то говорю лишь то, что было

сказано перед этим.

Следовательно, мы должны относиться с пониманием к этой основополагающей

идее Декарта, которая прокатилась через все энциклопедии и сводные

изложения, а именно к понятию мыслящей вещи. В учебниках оно обросло

утверждениями, что Декарт якобы говорил, что мыслящее существо или человек

действительно мыслящая вещь. То есть какая-то вещь, наделенная свойством

мышления. И, в этом смысле, субстанция. Но весь смысл и дух декартовской

философии построен так, что этой фразой на самом деле говорится следующее: я

есть вещь, но - мыслящая. Как вещь я состою из тела и души. И как таковая

занимаю место в непрерывной причинной цепи, которая охватывает весь мир,

включая в себя все существа этого мира. Но я мыслящая вещь и поэтому могу

выскочить из этой цепи. Иными словами, Декарт вводит такое определение

мышления, сознания, которое стоит вне различения материи и сознания, души и

тела, материи и мышления.

Напомню коротко определение сознания как единственного начала для

какой-либо онтологической позиции в метафизике и эпистемологии. Оно включает

рефлексию сознания и, таким образом, является одновременно определением

сознания как самосознания. Без этого нет никакого сознания. То есть любое

сознание, о котором идет речь у Декарта, есть самосознание. Сознание меня не

как эмпирического субъекта, а как сознание сознания. Сознание, сознающее

себя. И поэтому оно избавляет нас от предположений и допущений о каком-либо

конкретном, определенном физическом носителе этого сознания.

То есть мы имеем дело с феноменом осознавания. А теперь слушайте

определение (по традиции, во времена Декарта мысль, сознание и т.д. - все

это называлось идеями. Вспомните Локка, Беркли, Юма и т.д.). В начале ответа

на пятое возражение Декарт пишет: "Именем (или термином. - М.М.) "идея" я

обозначаю все то, что непосредственно концепируется духом так, что, когда я

хочу или что я боюсь, поскольку я в то же самое время концепирую, что я хочу

и что боюсь, это хотение и эта боязнь зачисляются мною в число идей"33.

Повторяю, когда я хочу или опасаюсь (это состояния нашей психики) и

поскольку я осознаю, что хочу и опасаюсь, то это хотение и опасение и есть

идеи. А в синтетическом изложении своих "Метафизических размышлений", где

он, так сказать, опытно или экспериментально показывает, что может не только

аналитически излагать свою философию, а еще и синтетически (помните, что я

говорил об этом), - в конце ответа на второе возражение он пишет, что под

термином "мысль" понимает все то, что находится в нас таким образом, что мы

об этом непосредственно знаем. Поэтому странное определение, когда он

говорит: я хочу, я боюсь, представляю, ощущаю. Все это, по определению

Декарта, мышление. Обратите внимание, у него появилось здесь слово

"ощущение". Как ни крутись и как ни прыгай, все равно лбом, как все

комментаторы, упираешься именно в это. Что это значит? Даже появилась

какая-то чудовищная трактовка, что Декарт, мол, интеллектуализирует

чувственность. Вы знаете, что существует такой аргумент в психологии или

упрек, он многим предъявлялся: такой-то интеллектуализирует восприятие,

интеллектуализирует ощущение. Да нет, не об этом идет речь. А речь идет о

том, что сознаваемое ощущение есть сознание или мысль. Оно - идея в той

мере, в какой я непосредственно знаю, что ощущаю. Я боюсь - тогда страх, и я

знаю, что боюсь; в момент, когда я знаю, что боюсь, страх есть

интеллектуальная идея. То есть у Декарта вообще неинтеллектуальных идей не

существует, это тоже пометьте себе: неинтеллектуальных идей у Декарта нет. И

теперь одна добавка к этому, которую я сейчас пока просто зафиксирую, чтобы

вы держали это в голове.

В том же синтетическом изложении, которое состоит из дефиниций,

аксиом-постулатов и теорем, как всякое синтетическое или геометрическое

изложение (всего их, по-моему 10, да - 10 дефиниций), он дает еще одну

дефиницию идеи. Она - вариант того определения, которое я приводил.

Вслушайтесь, что он говорит, повторяю, что это "лебеда", в которую нужно

"перекидываться", потому что нормальным образом мы этого понимать не можем.

Читая, нужно "слышать", что написано. Можно даже (поскольку это потребует

напряжения) на секунду расслабиться. Скажем, можно Достоевского считать

человеком, который добавил к кантовским антиномиям свои антиномии,

действительно интересные и, возможно, для нашей реальной сознательной жизни

столь же глубокие, как и кантовские для картины мира и для познания. Но я

сформулирую кантовскую примерно так: только сумасшедший может считать, что

предмет есть A, любое A; только сумасшедший может считать, что дело обстоит

таким образом. Будем считать это тезисом. А антитезисом - следующее: нужно

сойти с ума, чтобы увидеть A. Синтез - попробуйте. Синтез, очевидно,

сформулировать нельзя, он будет где-то у нас в голове, если случится. Так

вот, давайте сойдем с ума, чтобы увидеть A. Декарт пишет: "Под термином

"идея" я имею в виду форму всякой нашей мысли, непосредственной перцепцией

которой (т.е. формы. - М.М.) мы знаем наши мысли"34. Повторяю, под термином

"идея" имеется в виду та форма всякой нашей мысли, посредством которой (не

содержания мысли, а формы) мы имеем знание наших мыслей, то самое

непосредственное знание, о котором говорилось выше. И далее то, что я хотел

добавить.

Следовательно, говорит Декарт, я не обозначаю термином "идея" те images,

или представления, которые прочерчены в нашей фантазии. В других местах то,

что Декарт называет фантазией, он называет представлением или воображением,

воображением чаще всего. То есть здесь фантазия - не в эстетическом смысле

слова, а вот то, что мы вообразили. И что же - существование чего отрицает

Декарт в качестве идеи в этой фантами? Естественно - что мы предполагаем

существующим в нашей фантазии. Ведь мы считаем, что наши представления есть

какие-то разновидности предметов. Вот есть один предмет в мире, а у нас его

корю. А Декарт говорит: я не элю называю идеями, идеями я называю форму

нашей мысли, перцепируя которой, я непосредственно узнаю или знаю свои

мысли. Ибо в голове нет тех вещей, которые я называю идеями. Состояние или

форма как возможность структура не есть нечто, пребывающее в голове.

Чтобы пойти дальше, я напомню вам о том неудачном рисунке, который я

как-то рисовал. Нарисую его теперь в более доступном виде, чтобы

проиллюстрировать еще один пример инсайта или гештальта...

Значит, если вы увидели на этом моем рисунке, то это - мексиканец на

колесах - вот шляпа, вот крылья велосипеда, взгляд сверху, - а если нет, то

просто круг, положенный на прямую линию, палку. Ведь так? Я на разные

стороны этого дела обращал ваше внимание, а сейчас хочу остановиться на

следующем.

Что в действительности происходит, когда мы называем это мексиканцем? Мы

как бы коллапсируем мир, и только в этом коллапсированном мире видим

мексиканца" а то, в силу чего он появился, сразу ушло, этого больше нет, все

в прошлом. Но что произошло на самом деле? Ведь произошел какой-то процесс

(мы начинаем и идем), мы говорим - вот это рама велосипеда, видимая сверху,

а это другой её конец, а это шляпа. Мексиканец! Обратите внимание на то, как

я сейчас шел, это очень трудно ухватить. Мы двинулись, зафиксировали

отдельный элемент именно в качестве этого элемента, хотя могли сказать, что,

например, это просто палка. Но нет, мы сказали - это рама, видимая сверху,

это - шляпа мексиканца (как будто я должен еще знать, какие у них шляпы).

Мексиканец. Очень странное придание имени предмету. И дальше декартовский

шаг состоит в следующем - разумеется, Декарт не рассуждал ни о каких

гештальтах, ни об инсайтах, ни о мексиканцах, он слов этих не знал. Но

допустим, что он делает этот шаг, вводит запрет: чтобы вообще можно было

рассуждать об идее мексиканца, он говорит, не текстуально, а всем смыслом

тех определений, которые я приводил, и всей своей философией, что раз мы

пошли, уже имеем прошлое (а прошлое нужно иметь, чтобы у нас был мексиканец

в мире), то теперь мы не можем для того, чтобы понимать или объяснять идею,

брать в мире мексиканца и сопоставлять его с идеей в моей голове, чтобы все

объяснить. Это уже удвоение мира, ведь сам мексиканец впервые появился

потому, что он - элемент нашей мысли или прошлого; прошлое есть исторический

элемент нашей мысли. Так что же, для того чтобы объяснить, каким образом в

нашей голове есть идеи, в том числе идея мексиканца, мы должны указать на

предмет в мире, на мексиканца? Не получается, нельзя этого делать. Это будет

вторым, незаконным шагом удвоения. И к тому же он напичкан предпосылками, в

которых содержится предположение, что, во-первых, мир состоит из предметов

и, во-вторых, что эти предметы действуют на сознание и вызывают в сознании

свои идеи. То есть предметы вызывают свои идеи в сознании действием на

сознание. В мире есть восприятие или воздействие каких-то, как сказал бы

Декарт, интенциональных специй на наше сознание, и оно рождает в нашем

сознании идеи. Это картина воздействия. А откуда она взялась? На каком

основании? Ведь даже если есть какие-то основания для появления такой

картины, она лежит в другом слое сознания, по отношению к которому все это

ушло в прошлое, условно - в коллапс.

И Декарт говорит (сейчас я приведу еще одну цитату) тоже чудовищную

совершенно вещь. В том же синтетическом изложении, в пятой аксиоме, введя

перед этим понятия объективной и формальной реальности (частично я об этом

говорил, это понятия средневековой философии, которыми здесь пользуется

Декарт: объективной реальностью наших идей является их содержание, - сейчас

мне это не нужно, хотя помнить об этом стоит), он пишет: объективное

мыслительное содержание нуждается в такой "причине, в которой эта же

реальность содержалась бы не только объективно (т.е. не только посредством

того, что мы видим так, поскольку мы объективируем мыслительное содержание.

- М.М.), но и формально или эминентно"35. Вспомните "хитрую машину", которая

у нас в голове, - значит должна быть ее причина. Она должна быть в мире, а в

то же время я ее придумал. Как же она может быть в мире? Но сейчас меня не

этот оттенок интересует. Декарт продолжает, что эта аксиома необходима и

должна быть положена в само основание познания, ибо только от нее зависит

познание всех вещей, будь они чувственные, или духовные, или нечувственные.

И вот теперь начинается сложный пункт, и убей меня, если это действительно

можно понять без "лебеды". Слушайте внимательно: "Откуда мы знаем, например,

что небо существует? Потому что мы его видим? - спрашивает Декарт. - Но ведь

это видение имеет отношение к духу или к сознанию, если только оно является

идеей"36.

То есть мексиканец относится к сознанию, только если он - идея. Не потому

что он есть в мире, он есть, но это не главное. Мы видим мексиканца не

потому, что он есть в мире, хотя он есть в нем. И мы видим небо не потому,

что оно есть, а потому что то, что мы называем "видеть небо", - это идея...

О Боже! - давайте постараемся как-то вместе разобраться, это действительно

невозможная вещь.

Повторяю, если в мире есть небо, и я его вижу, то в этой фразе,

утверждающей существование неба, содержится картина, незаконно удваивающая

мир. Значит, есть кто-то еще, какой-то наблюдатель, который видит и небо, и

мое сознание, в котором есть идея неба, и говорит: в твоем сознании идея

неба, так вот - небо существует, оно отразилось в твоем сознании. Но,

продолжает Декарт: "Идея... внутренне присущая самому духу (inherente en

l'esprit meme)". То есть что? Что идея неба в человеческом сознании возможна

без всякого неба? Что она врожденна? Это говорит Декарт? Явно нет. Попробуем

понять, что же он говорит? "...внутренне присущая самому духу, а не образ

(или материальная вещь. - М.М.), нарисованный в нашем воображении...".

Это не та идея, которая была бы маленьким предметиком в нашей голове и

являлась одновременно копией большого предмета в мире - этакий уменьшенный

гомункулус предмета. Имея "такую идею, мы не можем судить, что небо

существует, если не считали бы, что всякая идея должна иметь причину своей

объективной реальности, каковой, - говорит Декарт, т.е. причиной, - ... мы

считаем само небо"37.

То есть опять-таки причиной идеи в голове является небо, но взятое уже

как формальная реальность, а формальная реальность - это не небо как

физический предмет, видимый там, где мы сопоставляем предмет и отражение, в

картине воздействия предмета на отражающее устройство, а - прошлое, синтез.

Ведь смысл того, что это - мексиканец, не является элементом, наряду с

другими элементами, из которых составлен мексиканец (шляпа, крыло

велосипеда, еще крыло, видимое сверху). Здесь нет непрерывного перехода от

материального содержания ни одного из этих элементов к общему их

концептуальному смыслу, который мы извлекли; мы не имеем права объяснять

видение неба указанием на то, что оно существует вне нас. Объяснение должно

состоять в реконструкции синтеза, который происходит в нашей сознательной

жизни. Короче говоря, каждый элемент движения кристаллизации мексиканца (а

не просто круга, положенного на палку) мы должны понимать, не применяя

процедуру сопоставления наглядной картины и воздействия мира, потому что там

предполагается знание нами мира со стороны. А откуда само это знание? Неужто

есть еще какой-то третий наблюдатель, который видит нас, и наши наблюдения,

и мир, который мы наблюдаем? Каким же образом он способен тогда сообщать нам

свои знания? И откуда он вообще берет эти знания, кроме, кстати говоря, как

не от нас самих, включенных в это движение, и из которого как бы выпадают в

осадок различные элементы, на которых потом можно проанализировать смысл

термина "мексиканец". Так вот, в этих элементах, которые можно

проанализировать со стороны движения, в каждом из них есть все остальные, их

смысл. Они как бы входят друг в друга. Представьте себе китайские предметы

или вещи такой тонкой работы, что понять ничего невозможно, и они еще

"вложены" друг в друга. Я не понимаю, зачем это делалось, но делалось,

хотелось. (Бергсон в этом случае употребил бы, очевидно, термин imbrication

- наслоение.) Если я один элемент называю "колесом", то это уже мексиканец

на колесе. Если называю другой "шляпой", то это уже мексиканец на

велосипеде. То есть каждый отдельный элемент сам является при этом, как в

голограмме, представлением всего предмета. Такова очень причудливая картина

того, как мы вообще обозначаем предметы именами.

Теперь я возвращаю вас к тому, о чем вскользь говорил в прошлый раз - к

"чистому концепированию". Что память предполагает фиксирование того, что

предмет, который запоминается, - нов; он запоминается потому, что есть

осознание того, что мы видим его впервые. И Декарт замечает, что это

осуществляется путем чистого концепирования (я предпочитаю говорить

"концепирование", потому что у французского слова conception более активный

смысл, нежели у его русского эквивалента), так как не может быть никакого

следа новизны. Запоминание предполагает параллельный или дополнительный акт

чистого концепирования. Он не может быть пояснен никаким указанием на

свойства предмета. По отношению к концепированию предметы взаимозаменимы,

они - тождественные экземпляры, обмен между которыми, как выразился однажды

Ю.М.Лотман, не имел бы смысла. Эта идея была высказана им в контексте

обсуждения феномена искусства. Ну, естественно, если, скажем, мы обмениваем

одну художественную вазу на другую, такой же ценности, то это не имеет

смысла. Поскольку очевидно, что художественно только то, что единично.

Сейчас я поясню это физическим примером.

Если вы помните, была такая прекрасная книга Шрёдингера, появившаяся еще

в ранние времена генетики, - "Что такое жизнь?" (в русском переводе она

вышла в 40-е годы, не помню, когда точно). И он обсуждал в ней фактически

эту же проблему. Он говорит, показывает там, что в самой физике есть одна

вещь (о которой говорил и Декарт), что ставит на кон или под вопрос всю

физику, а именно: проблема длительности, сохранения единичных конфигураций.

Шрёдингер пишет в своей книге, что пока мы не понимаем, почему эти единичные

конфигурации пребывают, длятся, очевидно, имея в виду на фоне своего

сознания как раз эту идею (поскольку он был человек умный и у него был этот

фон сознания, без которого ума не бывает), потому что вдруг о знаменитой

проблеме обмена веществ он говорит следующее: простите, если действительно

жизнь - это обмен веществ, то определение бессмысленно. Почему? Потому что

одна молекула водорода такая же, как и другая молекула. Какой же смысл им

обмениваться? Если жизнь состоит лишь в этом, то это абсурдно.

Действительно, абсурдно.

А теперь посмотрим на эту же проблему с точки зрения памяти. Значит,

синтез сознательной жизни есть со-общение, и в нем не могут обмениваться

одинаковые экземпляры. А у нас они одинаковые, и если так, то мы сознание