Geum.ru

От редактора

Вид материалаКурс лекций

Содержание


Размышление девятое
Подобный материал:
1   ...   16   17   18   19   20   21   22   23   ...   35
все время правильные выводы, спасая явление, они проговорились бы.

Действительно, тот, кто говорит правду, не загружает свою память. Бытие не

нужно помнить, потому что оно есть (или было), а то, что ты сочинил по

поводу бывшего, всегда нужно помнить. И если сочинил много, то нужно иметь

чудовищную память, чтобы не попасть впросак. А бытие помнить не надо. Кому

не надо помнить бытие? Душе. Упечатлившейся душе. Упечатленная душа познаёт

потому, согласно Декарту, что познавать можно только то, что есть в душе.

Если не упечатлилась душа, то познавать и говорить не о чем. О том, что

действительно есть в мире. Познавать можно только то, что есть в

упечатлившейся душе. Это древний античный принцип: мышление - это беседа

души с самой собой о былых встречах с Богом.

РАЗМЫШЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Если сделать вывод из того, что говорилось в прошлый раз, для дальнейшего

движения, то можно сказать так: именно в той мере и поскольку бытие не

производится мыслью, т.е. не есть предикат чего-либо и не может быть из него

получено или извлечено мыслью, постольку возможно достоверно познающее

существо в мире. В данном случае - человеческое. Если, конечно, такое

существо имеет место в нем и если мы в этом убедились. А мы убедились.

Убедились процедурой когито. Истина "я существую" истинна каждый раз, когда

я это высказываю (или способен, могу высказать) или думаю. Ибо если этот акт

действительно выполнился, то он - событие, и это событие - возможность

самого мира. И не может не относиться к чему-то действительно существующему.

Раз я мыслю (что означает воистину мыслить), то бытие есть. И наоборот: раз

бытие есть (актуальный эффект бесконечности), то я мыслю (реально могу

мыслить). Ибо бытие и есть именно то, что высказывает себя в мысли, и только

в мысли. Как невербальном и отдельно от существования логически немыслимом

состоянии, акте или деятельности. Бытие и есть как раз то, что воспринять

можно только в мысли, что может быть только таким, каким оно помыслено.

Откуда следует, что определения бытия есть одновременно определения мысли и,

наоборот, определения того, что называется мыслью, есть одновременно

определения бытия.

Так вот, с мыслью или с тем, что философы называют мыслью, нужно

обращаться очень осторожно. Это не то, что мы, подчиняясь нашей

психологической привычке к "наглядности", об опасности которой я

предупреждал, обычно называем мыслью. Говоря слово "мысль", мы ведь невольно

имплицируем представление о чем-то бесплотно идеальном, ментальном иди же о

какой-то чистой функции лингвистического порядка. Но это не так. философская

проблема заключается не в этом. И не это философы называют мыслью. Как раз в

этой, чисто идеальной мыслимости (как и психологически представляемой

ментальноcти) все философские определения, которые я приводил, вращая их

вокруг понятия бытия, не применимы. Ибо мысль есть акт, а не (психический

или идеальный) факт.

Сейчас нам нужно посмотреть на работу мысли как акта, как "возможности

большей мысли". Поэтому в порядке предупреждения или разъяснения я хочу

напомнить следующее.

Если судить по самой постановке Декартом проблемы сомнения (в ситуацию

которого я поставил и себя), то становится ясно, что "сомнением" он пытается

прежде всего устранить из мысли всякий механический элемент, в том числе

какую-либо машинность логико-языковых правил и доказательств. Я уже говорил

о живом, которое на волне своей интенсивности несет понимание. Или рацио,

структуру умопостижения, "пропорцию пропорций". Это, говорил я, рацио между

тем (высказываемым), что предметно предикативно и может быть наглядно

представлено, и несказуемым, что не поддается никакому наглядному

представлению и предикации. Это именно живое, индивидуальное, уникальное,

единственное. Фактически то, как построено у Декарта сомнение, и делает

ясным уже не подлежащее сомнению, во что оно упирается (и, собственно, для

этого и осуществляется) - в волю (не в психологическом смысле). Это и

открывает ворота или дверь измерению жизни. Измерению живого "могу". Что

незаместимо.

Сомнение во всем другом, кроме самого сомнения, сомнение в принципе, в

источнике всего и есть открытие зазора для несомненного и незаместимого

существования себя в мысли - участника метафизического апостериори. Открытие

умопостигаемого места в мире для себя, со своей мыслью, чувством, желанием.

Я существую в мысли, а не она во мне. Причем заново и целиком, in actu.

Я показывал, что трансценденталии (или трансцендентальное сознание) есть

просто чистая форма актуальности всякого состояния. Вот "когда" и "насколько

долго мы это делаем и мыслим", - тогда определено бытие. В момент, когда мы

думаем, т.е. сопряжены с формой этого думания как такового, существует то-то

и то-то, неизбежно и неминуемо. Ибо форма и дает существование. Эта чистая

форма актуальности целого - in actu - и есть трансценденталии, о которых я

говорил, когда говорил, как вводится абстракция трансцендентального объекта.

Но если сомнение - это открытие зазора актуальности, то это означает, что

сомнением мы, во-первых, читаем в себе, и только в себе. (В том числе и

книги, которые рождаются не из книг. Уже на уровне символических черт

биографии Декарта этот глубокий метафизический тезис проявлялся в такой,

например, известной детали, как презрение его к книгам. Он любил

подчеркивать отсутствие у себя книжной наркомании, как не любил и

чернильного опьянения, т.е. не страдал графоманией. Хотя речь, конечно, идет

при этом не о книгоненавистничестве, а о том, что не книги рождают книги,

что читаются они только тогда, когда есть что вспомнить или узнать из себя.)

А во-вторых, читая в себе, и только в себе, мы заново воссоздаем идеи,

"вспоминаем". Истинны, по Декарту, только те идеи, которые воссозданы или

рождены заново. В этом смысле сомнение есть созидание заново, без него нет

истины, ибо нет (не "доказано") существования очевидного (в отличие от слов

и обозначений, которые мы можем в точной и строгой последовательности

мыслить). И это относится даже к мыслям о Боге, о бесконечности. Если мир

испытан в рождении (а он испытан, когда сомнение проделано) и если Бог

испытан в сомнении (например, доказано, что он не может обманывать), лишь

тогда мысли являются мыслями о чем-то существующем необходимыми. Свободными,

но необходимыми. Не предопределенными, но необходимыми. Новыми, но

неизбежными. Все эти странные исключающие друг друга вещи приходится держать

вместе в философском парадоксе.

Для чего я все это говорю? Чтобы показать, что, поскольку в измерении

живого состояния мысль переплетена с бытием, постольку она неопределима

обычным образом. Не может быть дана или получена определением. Она есть

нечто, природа чего не может быть сообщена определением или через

определение усвоена. Когда мысль есть, то мы "находимся" внутри индивида,

полнота которого исключает возможность увидеть его со стороны, через

какое-то сравнение или подведение под что-то более общее и т.д. Мысль,

повторяю, не есть чистое ментальное состояние, здесь что-то другое. Она есть

то, что мы естественно мыслим. Следовательно, чтобы знать, что такое мысль и

сомнение, нужно самому сомневаться и мыслить. Поэтому я и говорю вслед за

Декартом о "живом", невербальном, внутри и в момент акта существующем.

Ведь даже понимание в отличие от знания можно определить как момент

существования знания, не являющийся элементом его содержания. Если мы

вдумаемся в интуицию "понимания", то нам станет ясно, что хотя это и

примитивное, но исчерпывающее определение того, что мы имеем в виду, когда

говорим: "я понимаю" или "нужно понимать, а не просто уметь правильно

говорить".

Значит, еще один признак того, что называется "мыслью", отождествляемой с

бытием, - это живое знание, деятельная мысль. И она же - познавательное

событие, событие-поступок. Можно грубо назвать это существовательной

стороной содержания мысли, исчерпываемого неделимым, единичным актом,

действующим только своим "есть", живым присутствием, "наличностью" (или

столь же действенным отсутствием). Это бытийствующее сознание, свернувшаяся

бесконечность, которая, подобно неразличимой точке, сверкает нам в глаза,

как "черное солнце". Живая точка соприкасания бытия и сознания,

онтологической укорененности последнего в первом, поддающаяся лишь

символическому постижению и описанию, которое и есть символ-вещь. Не

случайно у меня "я" и Бог оказались в одном ранге символичности. Прямо-таки

"третья субстанция" - это "я-когито"! Вот к чему привела нас попытка

размышлять о сомнении.

В прошлый раз я пользовался смешным неологизмом-уродцем, когда говорил об

"упечатленной" или "упечатлившейся" душе. Я сказал, что познавать можно

только то, что есть в душе. Даже из книги - готовое, казалось бы, знание -

можно усвоить, если в тебе уже есть то, с чем можно его соразмерить, что

можно вспомнить и узнать (на ум сразу приходит замечательное выражение

Мандельштама: "выпуклая радость узнавания").

В споре с Гипераспистом, который у меня уже выходил из своего резерва

("гипераспист" - греческое слово, означающее "солдат резерва", вступающий в

бой в самый последний момент или прикрывающий других), Декарт проводит такую

мысль. Он различает суждения и перцепции. Но это совсем не то различение,

которое проводится обычно в том смысле, что, мол, в ощущениях и перцепциях

как таковых, самих по себе, нет в принципе ошибок или заблуждений, а

появляются они на уровне нашего суждения, когда мы судим и оцениваем

показания чувств. Что чувства нас якобы не обманывают, а обманывают

суждения, оценки.

Между тем Декарт имеет в виду нечто иное. Он иначе различает. Он видит

проблему в том, насколько и как людям удается судить о том, что есть уже в

их перцепциях, в "упечатленной душе" (ох уж это словечко "есть"!).

Фактически он считает, что то, что есть в мире на самом деле, всегда

воспринято. Что мы не можем познавать произвольно (т.е. произвольно

увеличивать свое знание, не можем познать больше, чем можем), поскольку не в

полном виде эксплицируем, выявляем это воспринятое нашими ограниченными

(конечными) средствами в каждый данный момент. Ну посудите сами (это

подтвердит вам и физик): в любом квадратном сантиметре освещенной солнцем

поверхности дана вся информация, которую человек в принципе может извлечь

через этот источник информации, т.е. благодаря свету. Современная голография

это ясно показывает. Но тем не менее мы никогда не извлекаем всего.

Познается только предел. Только "полученная" преобразованием души

экспериментальная гипотеза, данные которой - феноменальная материя. И чтобы

понять, что и как мы извлекаем, нам и приходится принять постулат: то, что

есть на самом деле, всегда воспринято. Следовательно, наше суждение или то,

что мы можем извлечь, отличается от перцепции. То, что есть на самом деле,

скажем, какая-то скрытая сущность, согласно Декарту, не есть нечто, что

нужно еще воспринять. Обратите внимание на этот ход мысли. Вот какая-то

сущность, и мы, предполагая, что случилось какое-то восприятие, чтобы

понять, что оно значит, или сформулировать относительно него какой-то закон,

считаем, что нам нужно еще что-то воспринять. Нет, говорит Декарт, все

воспринято, и сущность вещи или предмета не есть что-то еще, где-то лежащее

и требующее, чтобы мы это восприняли. Здесь опять, на другом уровне, та же

сложная работа сложной философской машины, совершенно однообразная, но

трудно уловимая, проявляющая себя подобно тому, как на поверхности тела,

пропитанного водой, вода проступает изнутри в любых его точках, потому что

она пронизывает все тело. И это не нужно "еще воспринимать".

Такой ход повторяется Декартом снова и снова. Помните, я вам показывал,

что, по сути дела, то, что называется Богом, находится в составе ткани

нашего опыта. Наш опыт складывается и устроен так, что сказать, будто

отдельно от него существует еще предмет, называемый Богом, нельзя, просто по

закону того, как строится наша терминология. К Богу неприменимо понятие

существования, ибо в строгом смысле только Он и существует; сказав это, мы

ничего не добавляем. Мы не можем утверждать такой предмет, потому что мы уже

имплицировали то, что называем Богом, в составе и структуре нашего опыта,

который построен так, как построен, и связали с тем, что только внутреннее.

Бог там, где действующий из "внутреннего" человек.

И этот же закон действует в вопросе о восприятии, о различии между

перцепциями и суждениями. Если у нас есть перцепция, то нет ничего, что еще

надо было бы воспринять. Короче говоря, мы не можем удваивать мир. Вспомним

рассуждение Декарта в "Правилах для руководства ума". Как раз в этой его

ранней работе, в которой он построил себя на кончике пера, текст его уже

больше не интересовал, он не стал ни заканчивать, ни издавать его. Медитация

была проделана, а остальное его не интересовало. Ему не нужно было сдавать

годовой отчет, выполнять план или иметь в своем послужном списке еще одну

монографию. Так вот, в этой работе он говорит следующее. Как вы помните, его

мысль избегает почвы дискуссии, заданной без его ведома, независимо от его

усилия. Принцип копило, который он практиковал, запрещал это. Его битва

разыгрывалась не там, где спорили с так называемой схоластикой, где кто-то

низвергал религию, а кто-то защищал, кто-то низвергал церковь, а кто-то ее

отстаивал и т.д. Эта почва была для Декарта предзаданной. Нет, говорит он, я

сделал шаг - возникла проблема - и только на этой почве я буду

дискутировать. В своих "Правилах" он избегает предзаданной проблемы. Какой?

Универсалий: существует ли общее, т.е. есть ли у нас только имена или

реально существуют универсалии в мире. Для него проблема общего имела смысл,

и она уже решена. Поэтому он и твердит, что вот у нас появился

индивидуальный воспринимаемый предмет, который в каком-то срезе и есть

сущность, но она не есть нечто, что еще нужно воспринять или найти в мире,

помимо этого, уже воспринятого, предмета. Это два модуса, говорит Декарт.

Воспринятое можно взять в плане мысли, а можно в плане объекта - с

протяженностью воображения (которое ведь тоже "физическое тело") или с тем,

что в душе, а не в ощущаемых действиях предметов (они уже экран,

абстракции). Нет никакой проблемы универсалий в общем виде. Если мы сделали

шаг, то не можем, в силу необратимости мышления, и не должны пытаться его

удвоить и повторить. Он уже проделан, уже отложились и сущность, и предмет.

Уже все воспринято. Поэтому, говоря о сущностях как о модусе, надо

вспомнить, что протяжение и мышление тоже есть только модусы. Или атрибуты.

В данном случае это одно и то же. Можно взять так и рассматривать как

протяжение, а можно как мысль идеальную сущность. Это два разных измерения

(закон определяет и "идеальное" и "субъективное"), и из них будут вытекать

разные следствия и применяться разные методы. Только не нужно потом пытаться

уловить в мире мышление и протяжение как два реальных, отличающихся друг от

друга предмета, как бы говорит Декарт. Потому что вы перестаете в таком

случае понимать, как вы мыслите. Вы нарушаете закон необратимости мышления

и, нарушая его, попадаете во власть воображения. То есть пытаетесь что-то

наглядно себе представить: вот субстанция (некое субъективное основание),

вот мысль как субстанция, вот тело как субстанция. Декарт не предполагал

никаких таких субстанций или существования идеальных универсалий.

Это рассуждение - о том, что все уже воспринято, все есть, или принцип

"данности целого в сознании", - я проиллюстрирую сейчас несколько иначе, на

дополнительном примере, который будет рефлексивен по отношению к вам,

сидящим в этой аудитории. То есть поскольку мы здесь сидим и занимаемся

сейчас Декартом, то пример можно привести и на этом уровне.

Значит, мы знаем, что Декарт совершил какие-то акты мысли, он что-то

познавал, что-то узнал и высказал это. В том числе он совершил какие-то

открытия в математике, геометрии, физике. При этом он же сформулировал и

правила метода, т.е. построил определенную теорию познающего мышления. И

возникает такой вопрос: познавал ли он мир и делал ли свои открытия

действительно согласно тому методу, который он же описал? В настоящее время

мы описываем процесс познания с помощью другой теории, отличной от

декартовской. Скажем, какая-то "X" - теория познания в XX веке, или

эпистемология, или логика описывают этот процесс познания иначе. И если мы

предположили, что Декарт что-то познал и акт мысли совершился, то в описании

этого акта есть, очевидно, и та теория, которой он не знал, но которую знаем

мы. Например, Декарт выявил закон синуса. Тогда описание этого акта или

порождение его заново - а сомнение нам диктует и в области мысли принимать

лишь то, что может быть порождено заново (ведь мысль не зависит от

интерпретаций и предметного смысла), - обнаруживает, что в нем содержится

любая теория. В том числе и та, с помощью которой мы сейчас могли бы описать

то, как на самом деле мыслил и познавал Декарт. Если, конечно, нам удастся

вывести эту теорию, что весьма сомнительно. Но я хочу подчеркнуть другое.

Что бы мы ни сказали, уже содержится в акте мысли в той мере, в какой этот

акт мысли совершился. Если он полностью совершился, то в нем, повторяю, есть

все. Фактически мышление Декарта, как и античное мышление, построено на

следующей аксиоме: достаточно мыслить по-настоящему, чтобы мыслить истинно.

Когда акт мысли выполнен (и на уровне интуиции мы будем знать, что он

выполнен), то это и будет означать, что я мыслю истинно внутри этого акта.

Естественно, что все это еще более усложняет наше понимание мысли.

Поскольку мысль - это не какое-то ментальное состояние, а некий как бы

совершенный, живой организм, тот, который я пытаюсь описать с разных сторон,

предупреждая одновременно о необходимости блокирования нашей мании к

наглядным представлениям. Действенная мысль - это бесконечно себя

моделирующая действительность.

Более того, то, что философы называют мыслью, есть нечто, содержащее в

себе извлечение себя. Вот извлек себя, и это извлеченное "я" есть сторона

того, что называется мыслью в моей голове. Вдумайтесь в оборот слов, когда

мы говорим: самобытность, или быть самому. Ведь что я имел в виду, когда

говорил о незаместимом факте существования? Или есть - или нет. Что это

"есть" действует именно наличием, а не содержанием. Что оно должно быть

само, и тогда что-то делается. Само есть и само делается (помните, я говорил

о естественном или свободном действии). А что такое "само"? Это - личность,

лик. Отсюда - понятие мысли содержит в себе понятие личности как

онтологическое представление. Бедные люди обычно дрожат над тем, чем они

располагают, что у них есть. Так и мы все время твердим о нашей

незаместимой, самоценной, неустранимой индивидуальности, которую нужно

ценить, уважать, имея при этом в виду под индивидуальностью некую

совокупность наших действительно совершенно уникальных физических,

психических и других черт. Но в философии такой проблемы на самом деле нет.

Философии вообще плевать на все эти наши милые (только для нас) особенности.

Если и есть в философии какая-то проблема личности, то это - проблема лика,

проблема бытия, которое - само. А оно не есть эмпирическое, дорогое нам,

некое отдельное существо.

Следовательно, когда начинаешь расшифровывать, что в философии понимается

под мыслью, то видишь, что здесь нет, конечно, никакой иерархии. Подобно

грекам, Декарт заново, на новом витке спирали исходит, с одной стороны, из

того, что есть мир явлений и мир истины, стоящей за миром явлений, а с