Параллели

Вид материала

Документы

Содержание Александр Пушкин Ноябрь 1819 года. 2 декабря 1819 года. 5 декабря 1819 года. 6 декабря 1819 года. 4 марта 1820 года. 15 декабря 1820 года. 29 января 1821 года. 17 февраля 1821 года. 20 марта 1821 года. Начало мая 1821 года. 4 октября 1821 года. 28 октября 1821 года. 1 ноября 1821 года. 9 декабря 1821 года.

Подобный материал:

• Урок №3 «Глобус модель Земли. Параллели и меридианы. Градусная сеть», 10.08kb.
• Учащимся и осуществления быстрого поиска нужного учащегося в определенном объекте обучения:, 5328.05kb.
• Положение о поощрениях учащихся цель, 55.17kb.
• Рождественские чтения 2012, 34.74kb.
• Чарльз Тарт Пробуждение. Преодоление препятствий к реализации возможностей человека, 17526.86kb.
• План лекций параллели «С» лкш 2006, 20.22kb.
• Самостоятельная работа с учебником Цель: Уточнить представления о модели Земли глобусе, 40.96kb.
• Учебникам линии мгу, 62.81kb.
• Байбосунов К. С. Единое. Сознание. Творчество: духовные параллели физической эволюции, 2446.17kb.
• Л. Н. Толстого Содержание: Введение Глава I. Роман С. В. Максимова "Сибирь и каторга", 287.94kb.

Александр Пушкин


На фоне «бессарабских командировок» подполковника проис­ходило его общение с сосланным в Кишинев Пушкиным. Как известно, большинство пушкинских отзывов о Пестеле нега­тивны: поэт не любил его, хотя и отдавал должное его уму. Ис­следователи отмечают, что Пушкин был «не совсем прав» в оценке декабриста, однако детальным выяснением причин // С 140 подобного отношения никто не занимался²⁵⁴. Между тем пуш­кинские отзывы хорошо иллюстрируют последствия, которые имели для Пестеля действия Орлова.

Пушкин встретился в Кишиневе с Пестелем 9 апреля 1821 года — во время второй «командировки» подполковника. Об этом свидетельствует запись в «Кишиневском дневнике» поэта: «Утро провел с Пестелем; умный человек во всем смысле это­го слова. Mon cњur est matйrialiste, говорит он, mais ma raison s'y refuse. Мы с ним имели разговор метафизический, политичес­кий, нравственный и проч. Он один из самых оригинальных умов, которых я знаю»²⁵⁵. Этот первый пушкинский отзыв вполне доброжелателен: Пестель поразил поэта парадоксально­стью философских и политических суждений. Как и большин­ство знавших Пестеля современников, Пушкин отдает должное его уму. Очевидно, тогда Пушкин еще не имел представления о содержании первого донесения Пестеля.

Однако вскоре поэт — завсегдатай кишиневского дома Ми­хаила Орлова и близкий друг семьи Раевских — получил в соб­ственные руки копию этого донесения.

О том, что у поэта такая копия была, красноречиво свиде­тельствует черновик его письма, написанного предположитель­но к декабристу В. Л. Давыдову и датированного предположи­тельно маем 1821 года; многие фразы письма почти дословно повторяют донесение.

«Тогда грек Владимиреско, служивший некогда в войсках покойного князя Ипсилантия ... собрал 38 арнаутов и отпра­вился с ними в малую Валахию», — читаем у Пестеля²⁵⁶.

«Теодор Владимиреско, служивший некогда в войске покой­ного князя Ипсиланти, в начале февраля нынешнего года — вышел из Бухареста с малым числом вооруженных арнаутов», — пишет Пушкин²⁵⁷.

«22-го февраля в 7 часов вечера князь Александр Ипсилантий в сопровождении князя Георгия Кантакузена и обоих сво­их братьев Георгия и Николая, выехал в Яссы. Он был встречен на границе отрядом из 300 арнаут, и оным до города сопровож­ден. Князь Суццо сей час по приезде Ипсиланти поехал к нему и около часа у него пробыл», — гласит донесение²⁵⁸. // С 141

«21 февр[аля] генерал князь Александр Ипсиланти — с дву­мя из своих братьев и с кня[зем] Георг[ием] Кан[такузеном] прибыл в Яссы из Кишинева ... Он был встречен 3 стами арна­утов, к[нязем] Су[ццо] ир[усским] к[онсулом] и тотчас принял начальство город[а]», - информирует Пушкин Давыдова²⁵⁹.

Передавая содержание прокламаций греческого мятежника, Пестель говорит о том, что «Ипсилантий принял в оных прокла­мациях титул полномочного Верховного правления и главноко­мандующего греческими войсками». «Он называется главноко­мандующим северных гре[ческих] войск — и уполномоченным Тайного правительства», — вторит ему Пушкин²⁶⁰.

Текстуально сходны и описания настроений греков в нача­ле восстания, предложенные Пестелем и Пушкиным. Пестель пишет об «истинном восторге» «между всеми греками, которые со всех сторон к Яссам стекаются», а Пушкин — о том, что «гре­ки стали стекаться толпами под его трое знамен» и что «восторг умов дошел до высочайшей степени»²⁶¹.

Пишет Пушкин и о структуре Этерии, и о роли этой органи­зации в восстании Ипсиланти. Однако здесь он пользуется иными источниками — и его описания более точны, чем опи­сания Пестеля²⁶².

Несмотря на то, что Пушкин, составляя письмо к Давыдо­ву, явно использовал материалы Пестеля, его отношение к «делу греков» вообще и к Ипсиланти в частности было прямо противоположным сформулированному в донесении. В оценке происходящих событий он был близок к Киселеву: «Первый шаг Ипсиланти прекрасен и блистателен! Он счастливо начал - 28 лет, оторванная рука, цель великодушная! Отныне и мерт­вый или победитель, он принадлежит Истории»²⁶³. Разумеется, донесение Пестеля не могло понравиться поэту.

О том, как складывались их дальнейшие отношения, пове­ствует мемуарная запись И. П. Липранди. Липранди, в 1821 го­ду — подполковник Камчатского пехотного полка, состоявшего в дивизии Орлова, близко знал Пушкина и был знаком с Пес­телем. «Я очень хорошо помню, что когда Пушкин в первый раз увидел Пестеля, то, рассказывая о нем, говорил, что он ему не нравится и несмотря на его ум, который он искал выказывать философическими сентенциями, никогда бы с ним не смог // С 142 сблизиться. Однажды за столом у Михаила Федоровича Орло­ва Пушкин, как бы не зная, что этот Пестель сын Иркутского губернатора (ошибка мемуариста, И. Б. Пестель был генерал-губернатором всей Сибири. — О. К.), спросил: «Не родня ли он сибирскому злодею?» Орлов, улыбнувшись, погрозил ему паль­цем», — вспоминал он²⁶⁴. Очевидно, что встреча, о которой по­вествует Липранди, могла состояться только до того, как между Орловым и Пестелем произошел окончательный разрыв.

Достоверность этой записи подтверждается другими свиде­тельствами, характеризующими отношение Пушкина к Песте­лю. Так, в записных книжках приятельницы поэта А. О. Смир­новой (Россет) сохранилась любопытная запись, очевидно относящаяся к осени 1826 года — времени коронации Николая I. Смирнова воспроизводит беседу только что вернувшегося из Михайловского и милостиво встреченного новым царем Пуш­кина с великим князем Константином Павловичем: «Говоря о Пестеле, в[еликий] к[нязь] сказал: «У него не было ни сердца, ни увлечения; это человек холодный, педант, резонер, умный, но парадоксальный и без установившихся принципов». Искра (прозвище Пушкина. — О. К.) сказал, что он был возмущен ра­портом Пестеля на счет этеристов, когда Дибич послал его в Скуляны. Он тогда выдал их. В[еликий] к[нязь] ответил: «Вы видите, я имею основания говорить, что это был человек без твердых убеждений»²⁶⁵.

Некоторые исследователи настаивают на том, что эти «за­писные книжки» — литературная мистификация, предприня­тая дочерью знаменитой мемуаристки, О. А. Смирновой. Однако в данном случае авторство текста — не столь уж важная пробле­ма. Если этот текст действительно написан О. А. Смирновой, то сведения о позиции Пестеля по «греческому вопросу» и об от­ношении к Пестелю Пушкина она могла почерпнуть только от матери или близких к ней людей.

Несмотря на то, что в тексте явная ошибка: начальник шта­ба 1-й армии генерал И. И. Дибич никакого отношения к «ко­мандировкам» Пестеля не имел, эта запись передает мнение Пушкина точно. Точность эта подтверждается позднейшим дневниковым рассказом самого поэта, датированным 1833 го­дом. Рассказом, который всегда ставил в тупик историков и // С 143 филологов, рассуждавших о «сочувствии» Пестеля грекам. «Странная встреча: ко мне подошел мужчина лет 45, в усах и с проседью. Я узнал по лицу грека и принял его за одного из моих кишиневских приятелей. Это был Суццо, бывший Молдавский господарь... Он напомнил мне, что в 1821 году был я у него в Кишиневе вместе с Пестелем. Я рассказал ему, каким образом Пестель обманул его и предал Этерию - представя ее импера­тору Александру отраслию карбонаризма. Суццо не мог скрыть ни своего удивления, ни досады»²⁶⁶.

Конечно, Пестель «предать» Этерию не мог — поскольку сам в ней не состоял и обязательств перед Ипсиланти не имел. Од­нако в целом приведенные выше источники хорошо отражают репутацию, которую подполковник — в результате своей разве­дывательной деятельности в Бессарабии — заслужил среди со­временников. На эту репутацию не могли повлиять даже пос­ледовавшие через несколько лет после «бессарабских команди­ровок» трагические события декабря 1825 года, следствие, суд и казнь заговорщика.


«В погоне за полком»

На фоне тех же самых «командировок» происходила и настой­чивая борьба за назначение Пестеля командиром полка. Есте­ственно, согласуясь с горячим желанием самого Пестеля, ее вели Витгенштейн и Киселев.

Собственно, борьба за полк началась задолго до «команди­ровок», в ноябре 1819 года. В тот самый момент, когда Пестель вынужденно отошел на вторые позиции в штабе, предоставив первые Киселеву. Именно тогда для воплощения в жизнь пла­на переворота заговорщику стала необходима реальная военная сила. Сила, способная в решительный час заставить штаб под­чиниться его воле (подробнее о конкретном плане выступле­ния, связанном с действиями находящегося под командой Пе­стеля полка, см. главу «1825-1826). После истории с донесением царю о действиях Ипсиланти, приведшей к потере им значи­тельной доли своего влияния в среде «вольнодумцев», получить полк для Пестеля - вообще единственный шанс возглавить бу­дущую революцию. // С 144

Пестель был назначен полковым командиром ровно через два года после начала этой борьбы²⁶⁷. Традиционно считается, что, добиваясь для Пестеля повышения, Витгенштейн и Кисе­лев с трудом преодолели личную неприязнь к нему императо­ра Александра. Подобное мнение базируется прежде всего на фразе из письма Закревского к Киселеву, написанного в июне 1819 года: «Государь о нем (Пестеле. - О. К.) мнения не пере­менял и не переменит, он его хорошо, кажется, знает»²⁶⁸.

Действительно, император Александр I «хорошо знал» Пе­стеля и в годы его учебы в Пажеском корпусе, и в годы войны. Скорее всего, монарх действительно «не любил» его: возмож­но, эта «нелюбовь» была связана с громкой отставкой «сибир­ского сатрапа», возможно, причина была в осведомленности Александра I о деятельности Союза благоденствия.

Однако документы свидетельствуют, что царское недруже­любие — если оно действительно имело место — не оказало ре­шительно никакого влияния на карьеру Пестеля. Ничего жес­токого или необоснованного по отношению к декабристу Александр не предпринимал. «Витгенштейнов адъютант» был очень молод не только по возрасту, но и по числу лет, проведен­ных в службе, у него вовсе отсутствовал строевой командир­ский опыт — и это не давало ему формального права на занятие должности командира полка. Более того, постепенно отступая под натиском начальства 2-й армии, император все же дал Пе­стелю и чин, и полк, и сделал это в обход всех существующих правил.

В исследованиях, посвященных Пестелю, хронология собы­тий, связанных с назначением его полковым командиром, часто передается неверно. Между тем в фондах РГВИА сохранилось немало дел, позволяющих восстановить ее с большой степенью точности. Дела эти, кроме всего, проливают дополнительный свет и на методы, которыми пользовались Пестель и Киселев в своей практической штабной деятельности.

Ноябрь 1819 года. Главнокомандующий 2-й армией граф Витгенштейн открывает кампанию по производству 26-летне­го ротмистра Кавалергардского полка Павла Пестеля в следу­ющий чин и получению им должности полкового командира. В гвардейских частях чины майора и подполковника отсутство- // С 145 вали - следовательно, следующим был для Пестеля чин пол­ковника.

Находясь в Петербурге, Витгенштейн пишет представление на своего адъютанта, адресованное начальнику Главного шта­ба князю П. М. Волконскому. Прося представить Пестеля в полковники «за отличие», главнокомандующий поясняет: «От­личался как в продолжение войны, так и после оной особен­ным усердием и способностями, при исполнении всех поруче­ний, на него возложенных»²⁶⁹. Очевидно, тогда же состоялась личная встреча Витгенштейна с царем, и он просил назначить Пестеля «в полковые командиры кавалерийского полка»²⁷⁰.

2 декабря 1819 года. Предчувствуя отказ императора или уже зная об этом отказе, не дожидаясь формального ответа Волкон­ского, Витгенштейн подает новую просьбу: «Адъютанта моего, ка­валергардского ротмистра Пестеля 1-го, прошу перевесть в Мари­упольский гусарский полк подполковником с оставлением на время еще при мне»²⁷¹. Переходя из гвардии в армию, становясь подполковником, Пестель оказывался старшим офицером среди мариупольцев после полкового командира. И приобретал шанс когда-нибудь получить этот полк под свою команду.

5 декабря 1819 года. Волконский сообщает Витгенштейну о том, что «Высочайшего соизволения» на производство и назна­чение Пестеля «не последовало». Витгенштейну объясняется, что «в Кавалергардском полку находится шесть человек ротми­стров, которые старее его, Пестеля»²⁷². Имелось в виду старшин­ство не по возрасту, а по «числу лет, проведенных в настоящем чине»: шестеро офицеров-кавалергардов имели вполне законное право стать армейскими подполковниками раньше Пестеля.

6 декабря 1819 года. Александр все же дает свое «соизволе­ние» на перевод Пестеля из Кавалергардского в Мариупольс­кий гусарский полк с чином подполковника и подписывает со­ответствующий приказ по армии²⁷³.

4 марта 1820 года. Вернувшемуся из Петербурга в Тульчин Витгенштейну отправляется извещение о том, что «Государь Император повелеть соизволил» «подполковнику Пестелю считать старшинство свое наравне с ротмистрами Кавалергар­дского полка»²⁷⁴. Таким образом, возражение царя о «служеб­ном превосходстве» над Пестелем шести ротмистров-кавалер- // С 146 гардов снимается самим же Александром. Очевидно, из уваже­ния к Витгенштейну.

После этого хлопоты о производстве Пестеля несколько утихают — до конца 1820 года.

15 декабря 1820 года. Витгенштейн снова пишет на имя Вол­конского представление на Пестеля: «Адъютанта моего, в не­давнем времени переведенного в Мариупольский гусарский полк подполковника Пестеля» назначить командиром Томско­го пехотного полка вместо отправившегося в отпуск «для изле­чения ран» полковника Назимова²⁷⁵.

29 января 1821 года. Волконский, находившийся тогда вме­сте с Александром I на конгрессе в Лайбахе, отвечает от имени императора отказом: «Его Величество, приемля в соображение, что господин Пестель находился в пехоте в весьма малых чи­нах, а с того времени и доныне состоит в должности адъютан­та и, вероятно, не мог узнать хорошо службы пехотной, Высо­чайше отозваться соизволил, что, по мнению Его Величества, надлежало бы подполковнику Пестелю определиться наперед в полк к старшему, ежели он со временем желает быть коман­диром полка»²⁷⁶.

17 февраля 1821 года. Обиженный Витгенштейн посылает Волконскому письмо, в котором сквозь обычные обороты кан­целярской речи скользят неподдельные ноты разочарования и гнева: «На отношение Вашего сиятельства касательно назначе­ния подполковника Пестеля командиром Томского пехотного полка честь имею ответствовать, что я никогда бы сего пред­ставления не сделал, если бы не был совершенно уверен в том, что подполковник Пестель способен командовать полком са­мым отличным образом, особенно теперь, когда он при учеб­ном баталионе находился с самого сформирования оного. Но так как Его Величеству угодно, чтобы он предварительно опре­делился в полк к старшему, то и объявил я ему о сем Высочай­шем отзыве, вследствие чего, согласно его желанию, и пред­ставляю о переводе его из Мариупольского гусарского полка в Смоленский драгунский, прося при том Ваше сиятельство до­ложить Государю Императору, что когда будет Его Величеству угодно назначить со временем Пестеля в какую-либо долж- // С 147 ность, то я ручаюся, что он всегда оправдает доверенность на­чальства и нынешнее мое о нем ходатайство»²⁷⁷.

Впоследствии в показаниях Пестель напишет о том, что он просил перевода в Смоленский полк, «когда открывался поход в Италию»²⁷⁸. Фраза эта дает историкам еще один повод гово­рить о «безнравственности» декабриста.

«Поход в Италию» русских войск был одним из несостояв­шихся мероприятий Священного союза, предполагалось, что русские войска примут участие в покорении неаполитанской революции. Однако их помощь не потребовалась: революцию подавили войска австрийские. Получается, что русский рево­люционер хотел участвовать в покорении революционеров ита­льянских. «Будущий борец с Левиафаном (Российским госу­дарством. — О. К.) решил поддержать российское чудовище в его стремлении подавить революцию в Неаполе!» — эмоцио­нально замечает по этому поводу С. А. Экштут²⁷⁹.

Между тем показание «борца с Левиафаном» о взаимосвя­зи этого «похода» с собственным переводом не соответствует действительности. Очевидно, Пестель писал его, рассчитывая в данном случае представить себя следователям ревностным службистом, для которого революция была, в общем, делом вторичным. Первые сведения о том, что император Александр собирается подавлять революцию в Неаполе, пришли во 2-ю армию 14 марта 1821 года — эта дата известна из переписки Киселева с Закревским²⁸⁰. Ясно, что принципиальное «жела­ние» перевестись в Смоленский полк Пестель высказал намно­го раньше.

В данном случае Пестель просто выполнял переданный че­рез Витгенштейна совет императора: уйти с должности адъю­танта на строевую должность и тем ускорить производство в полковые командиры.

20 марта 1821 года. Следует высочайший приказ о перево­де Пестеля в Смоленский драгунский полк, в котором он опять же становится старшим среди офицеров после полкового ко­мандира²⁸¹. Правда, в Смоленский полк он так и не прибывает: уезжает собирать сведения о восстании в Греции.

Начало мая 1821 года. Эстафету просьб за Пестеля у Витген­штейна принимает Киселев. При личной встрече в Слониме с // С 148 императором Александром, возвращающимся из Лайбаха, на­чальник штаба просил за Пестеля, мотивируя свою просьбу успешными «бессарабскими командировками» подполковни­ка. Очевидно, ему удается добиться принципиального согласия императора.

17 мая 1821 года. Следует устное «Высочайшее повеление» назначить Пестеля командиром Вятского пехотного полка, а командовавшему полком полковнику П. Е. Кромину приказа­но «состоять по армии»²⁸².

19мая 1821 года. Князь Волконский отправляет соответству­ющий документ на имя главнокомандующего Витгенштейна²⁸³.

23мая 1821 года. Киселев, вероятно, выполняя волю импера­тора, составляет собственноручную записку о «достоинствах» кандидата в полковые командиры: «Подполковник Пестель, имея от меня многократно поручения, до службы относящиеся, с отличием всегда исполнял оные. В недавнее время три раза был посылаем в Турецкую границу и в полной мере оправдал сделан­ное ему доверие. Я полагаю справедливым пожаловать наградою чиновника сего. Считая старшинством по Кавалергардскому полку, производство его не отдалено — а потому ускорить не­сколько оное можно, его назначив командиром Вятского полка. Фронтовую пехотную службу он знает твердо, и я осмеливаюсь ручаться за исправность полка, ему вверенного»²⁸⁴.

30 мая 1821 года. На подпись императору подносится Высо­чайший приказ о производстве Пестеля. Однако, согласно до­кументам, «артикул о нем вымаран и отмечено карандашом по­временить»²⁸⁵.

2 июня 1821 года. Закревский официально сообщает Киселе­ву: «при подношении приказа по разным предметам на Высо­чайшее утверждение артикул об обоих гг. Пестеле и Кромине уничтожен и поведено о сем повременить»²⁸⁶.

Казалось бы, все усилия Витгенштейна и Киселева пропа­ли даром. Однако именно в этот момент в игру вступает сам Пестель — довольствовавшийся до того лишь ролью «сторонне­го наблюдателя» во всей этой истории.

Командир Вятского пехотного полка полковник Павел Евграфович Кромин (между прочим, как и Пестель, окончивший Пажеский корпус, а значит, обладавший свойственным прак- // С 149 тически всем его выпускникам честолюбием и упрямством) принял этот полк под свою команду в начале 1821 года²⁸⁷. По авторитетному свидетельству военного историка Л. Плестерера, Вятский полк был дан ему «на исправление, ввиду худого его состояния. Бунтарский (командир полка до Кромина. — О. К.) не сумел искоренить из него те злоупотребления и ту распущен­ность, которые были последствием десятилетнего пребывания полка в походах». Однако, как свидетельствует тот же Плестерер, «задача эта оказалась не по силам и Кромину»²⁸⁸.

Вообще Кромин имел во 2-й армии дурную репутацию. Комментируя его назначение в полковые командиры, Киселев писал Закревскому: «Зачем дали [полк] Кромину, которого нигде иметь не желали?»²⁸⁹

Кромин, однако, имел весьма высоких покровителей: в 1810—1815 годах он служил адъютантом у московского генерал-губернатора Ростопчина и у военного министра Барклая де Толли²⁹⁰, его поддерживали и Закревский, и начальник Главно­го штаба князь П. М. Волконский. И даже сам император в об­щем благоволил Кромину: Александр I был «восприемником» детей полковника «от купели»²⁹¹.

Для Пестеля и стоявшего за его спиной армейского началь­ства Кромин был очень сильным противником. Как показали события мая 1821 года, симпатия к Кромину перевесила в со­знании императора симпатию к «личному другу» Киселеву. Стало ясно, что просто так государь Кромина не снимет и Вят­ский полк Пестелю не отдаст.

Единственно возможным способом удаления командира вятцев была его серьезная компрометация в глазах императо­ра. Документы дают возможность предположить: Пестель и Киселев сумели скомпрометировать Кромина. И именно это обстоятельство привело к назначению Пестеля командиром Вятского полка.

3 июня 1821 года, на следующий день после составления официального извещения о нежелании государя сместить Кро­мина, князь Волконский отправляет командиру 4-го пехотно­го корпуса со штабом в Киеве, генералу от кавалерии H. H. Ра­евскому секретное предписание. Содержание его было следующим: «Дошло до сведения Государя Императора, что ко- // С 150 мандир Вятского пехотного полка полковник Кромин во вре­мя проезда через Киев к своему полку вел себя в сем городе неприлично не только званию полкового командира, но и офи­цера и имел какую-то историю по карточной игре. — А потому Его Величество и поручает Вашему высокопревосходительству о таковом предосудительном поступке Кромина сделать стро­жайшее и подробное исследование.

Монаршую волю сию имея честь сообщить Вашему высоко­превосходительству к надлежащему истолкованию, покорней­ше прошу по окончании оного исследования не оставить меня уведомлением для доклада Его Величеству»²⁹².

Раевский начал расследование, в ходе которого выяснилось, что «история» с Кроминым действительно имела место в янва­ре 1821 года, когда полковник только еще получил назначение к вятцам и ехал к новому месту службы через Киев. Выяснилось также, что дело было не в карточной игре. Кромин взял в долг у некоего отставного титулярного советника Щиткова 750 руб­лей, потом не захотел их отдавать — и в результате произошла банальная драка. В ходе драки Щитков первый «ударил его, Кромина», а полковник, «ухватив Щиткова за грудь», бил его «кулаком по носу, так что от ударов показалась кровь»²⁹³. Одна­ко «выяснение отношений» все же закончилось миром: «напос­ледок они оба дали один другому руки»²⁹⁴.

При анализе материалов следственного дела о Кромине воз­никает вполне закономерный вопрос о том, каким образом из­вестие об этой «истории» «дошло до сведения» императора. Естественно, что ни Кромин, ни Щитков не были впослед­ствии заинтересованы в том, чтобы это дело получило огласку, и никуда друг на друга не жаловались. Свидетелями драки были еще четыре человека: трое крепостных и отставной солдат Ир­кутского гусарского полка Николай Маевский, находившийся у Кромина «в услужении». Понятно, что эти свидетели не мог­ли напрямую поделиться увиденным с Александром I. Ни уча­стники, ни свидетели этой истории не могли дать о ней знать и графу Витгенштейну, вдруг оказавшемуся «партикулярно» в курсе дела.

Однако из материалов следствия выясняется любопытная подробность: вскоре после «истории» отставной солдат Маев- // С 151 ский перешел от Кромина «в услужение» к генерал-майору Михаилу Орлову²⁹⁵. Орлов же, общавшийся с Пестелем в ходе его бессарабских «командировок» и до 1822 года переписывав­шийся с Киселевым, — единственный, кто был способен сооб­щить им компрометирующие Кромина сведения.

В том, что и Пестель, и Киселев были вполне в курсе всей этой истории и, более того, знали о существовании специаль­ного «доклада» императору о поведении командира Вятского полка, сомнений быть не может. Этот «доклад» как самая веро­ятная причина снятия Кромина с должности упоминается в письме Пестеля к Киселеву, датированном концом 1821 года²⁹⁶. Безусловно, именно они ввели в курс дела графа Витгенштей­на. Более того, в июне 1821 года, во время летних лагерей, Ки­селев поставил в известность о существовании «доклада» и са­мого Кромина, присовокупив при том, что на его место уже назначен другой человек²⁹⁷.

Логично предположить, что «доклад» был составлен если не лично Пестелем и Киселевым, то по крайней мере с их ведома и одобрения. При этом бумага давно была отослана «наверх», в царское окружение. Видимо, до поры этот документ придер­живали, надеясь на успех личной беседы Киселева с императо­ром и пытаясь не прибегать к крайним мерам. И только после того, как император «повременил» с заменой Кромина на Пе­стеля, «докладу» был дан ход.

Александр I согласился на замену Кромина далеко не сра­зу. В Петербурге материалы расследования Раевского были получены в середине августа 1821 года. Судьба Кромина была уже предрешена, однако государь опять решил «повременить» и не отдал приказ о его снятии.

4 октября 1821 года. Волконский направляет Витгенштейну отношение, в котором, по результатам «исследования» Раев­ского, излагает суть «происшествия» с Кроминым. «Его Импе­раторское Величество Высочайше повелеть соизволил обстоя­тельство сие представить рассмотрению Вашего сиятельства», — пишет он²⁹⁸.

28 октября 1821 года. Витгенштейн отвечает на отношение Волконского. Стараясь ускорить замену Кромина Пестелем, он не без некоторого злорадства сообщает: «Долгом почитаю ска- // С 152 зать, что хотя партикулярные слухи и дошли до меня о сем про­исшествии, но как г[осподин] Кромин Высочайше назначен был командиром полка в то время, когда представляем был другой, то и оставил я оные без дальнейшего исследования. Не взирая на сие, всегдашнее мнение мое было, что офицеру не токмо помрачившему звание свое подобным ему поступком, но даже впавшему в некоторые сомнения по поводу оного, не свойственно и вместе неосторожно поручать какую-либо часть в управление, а тем паче еще полк; ибо нигде дух и свойство начальника не имеет столь сильного и прямого влияния на под­чиненных, как в занятии сей должности. Излагая таковое по­нятие мое о сем предмете, я почитаю весьма полезным без вся­кого дальнейшего исследования удалить полковника Кромина от командования полком, и если угодно будет Его Император­скому Величеству, то уже по исполнении сего произвести ис­следование законным порядком, которое, впрочем, не полагаю особенно нужным, ибо гласность сего происшествия может быть предосудительна и обидна вообще для звания и места, им ныне занимаемого»²⁹⁹.

8 делах штаба 2-й армии сохранился черновик этого отно­шения Витгенштейна к Волконскому, написанный почерком Пестеля³⁰⁰. Именно этот документ и решил наконец дело в его пользу.

1 ноября 1821 года. Пестель произведен в полковники.

75 ноября 1821 года. Пестель получает под свою команду Вятский пехотный полк³⁰¹.

17 ноября 1821 года. Волконский извещает Витгенштейна о том, что император «Высочайше повелеть соизволил: во уваже­ние засвидетельствования Вашего об отличной службе и спо­собностях Смоленского драгунского полка полковника Песте­ля, назначить его полковым командиром Вятского пехотного полка на место Кромина, а сего отчислить по армии, случивше­еся же с ним происшествие в Киеве исследовать непременно законным образом во всей подробности»³⁰².

9 декабря 1821 года. Киселев составляет последнее во всей этой истории отношение к Волконскому: «За производство и назначение Пестеля благодарю Ваше сиятельство и уверяю, что Государь в нем будет иметь офицера хорошего и усердного»³⁰³. // С 153

Так 28-летний Павел Пестель «не в срок» становится пол­ковником и полковым командиром. Следствие же по делу Кромина тянулось долго: в 1826 году он, как офицер, «подвергший­ся преступлению», был в административном порядке сослан в действующую армию на Кавказ³⁰⁴.