Параллели

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 35

// С 17 еще С. Н. Черновым в 1920-х годах¹⁶; сегодня ей следуют многие историки. «В характере Пестеля, отмеченном огромным честолюбием и волей, сказались своеобразно преломленные фамильные черты и влияние, психология, укоренившаяся в нескольких поколениях германских выходцев, делавших карьеру на службе у русского царя», — утверждает, например, Е. Л. Рудницкая¹⁷.

И для того, чтобы понять, как в действительности складывались отношения «сибирского сатрапа» со старшим сыном, необходимо прежде всего выяснить, кем на самом деле был Иван Борисович Пестель.

По словам современной исследовательницы Н. А. Соколовой, об истории семьи Пестелей «до ее переезда в Россию мы можем строить только предположения»¹⁸. Согласно самой распространенной среди мемуаристов и историков версии, Вольфганг (по-русски Владимир) Пестель, первый точно установленный представитель этой фамилии в России и первый московский почт-директор, по национальности был немцем и «прибыл в Россию из Саксонии»¹⁹.

Соколова приводит в своей работе и другую версию: согласно «Готскому альманаху» за 1925 год, «род Пестелей, по преданию, происходит из Англии, где в 1513 г. Томас Пестель был придворным священником короля Генриха VIII. Потомки его впоследствии жили в Ринтельне, Херфорде»²⁰.

Есть и третья — архивная — версия о национальной принадлежности семьи. Так, один из представителей этого рода, Григорий Пестель, писал в конце XIX века, что «семья Пестель имеет происхождение из Дании, и в России ее появление началось со времени царствования императора Петра I, который, будучи в Дании, привез с собою одного из проживавших там братьев Пестель»²¹.

Какая из этих трех версий на самом деле достоверна — судить трудно. Однако точно установлено, что Вольфганг Пестель сделал русское почтовое дело своеобразным «наследственным бизнесом» своей семьи, и таковым оно оставалось вплоть до начала XIX века. После Вольфганга место московского почт-директора унаследовал его сын Борис, родившийся уже в России²².

// С 18

Внук Вольфганга, Иван Борисович Пестель (1765—1843), не только родился в России, но и никогда ее пределов не покидал. В русском обществе конца XVIII — начала XIX века он был весьма заметной фигурой.

Иван Борисович начал служить по почтовому ведомству в 17 лет; в 24 года сменил отца на должности московского почт-директора — отца перевели в Петербург на такую же должность. В конце 1790-х годов, после смерти отца, Иван Борисович переезжает в Петербург и становится руководителем петербургской почты. Место же почт-директора в Москве «по наследству» достается его младшему брату Николаю.

Согласно мемуарным свидетельствам, российская почта той эпохи работала бесперебойно: Пестели образцово выполняли почт-директорские обязанности. В обязанности же эти входили и поручения «деликатного свойства» — перлюстрация писем.

Декабрист В. И. Штейнгель вспоминал: Иван Борисович в последние годы царствования Екатерины II занимался, в частности, слежкой за московскими масонами и лично Н. И. Новиковым. Письма масонов, утверждал весьма информированный в подобных вещах Штейнгель, «были списываемы в московском почтамте и представляемы почт-директором Пестелем» московскому главнокомандующему князю А. А. Прозоровскому. «Эти-то самые копии послужили Прозоровскому к возбуждению подозрения в императрице, и она указала арестовать Новикова с прочими и произвесть исследование»²³. В 1799 году Иван Пестель был назначен президентом Главного почтового ведомства России.

Вообще, «почтовая» деятельность Ивана Борисовича, как впоследствии и его генерал-губернаторство, обросла всякого рода светскими анекдотами; анекдоты эти, между прочим, свидетельствуют о близости Пестеля-старшего к высшим придворным кругам и императорской фамилии. Так, Н. И. Греч передает, что Павел I выразил недовольство деятельностью почт-директора, пропустившего в Россию иностранную газету, в которой говорилось, что император «велел отрезать уши» одной из петербургских актрис. Однако потом Павел I «простил» Пестеля, а актрисе подарил бриллиантовые серьги — для наглядного опровержения клеветы²⁴. // С 19

Опала же Ивана Борисовича, по мнению другого современника, князя П. А. Вяземского, была вызвана провокацией того же Ф. В. Ростопчина, одного из фаворитов павловского царствования. «Он, — сообщает Вяземский, — написал письмо от неизвестного, который уведомляет приятеля своего за границею в заговоре против императора и входит в разные подробности по этому предмету; в заключение говорит он: «Не удивляйтесь, что пишу вам по почте; наш почт-директор Пестель с нами».

Почт-директор уничтожил злосчастное письмо, не посмел представить его царю, и в результате был вынужден покинуть службу²⁵. Одной из возможных причин этой «шутки» Вяземский называет «опасения» Ростопчина относительно растущего влияния Ивана Пестеля при дворе Павла.

После вступления на престол Александра I карьера Пестеля-старшего поправилась: в 1801 году, 36-ти лет, он стал сенатором. Новый император доверял ему и не сомневался в его честности. В первые годы нового царствования Иван Борисович, по личному распоряжению Александра, проводил ревизии в Вятской и Казанской губерниях²⁶. Вершина карьеры Пестеля-старшего и в то же время самый неоднозначный ее этап - сибирское генерал-губернаторство.

В задачу работы не входит подробный разбор оценок деятельности Пестеля-старшего на этом посту. Конечно, оценки эти не вовсе безосновательны. Однако нетрудно заметить, что в них скрыто немало противоречий. Генерал-губернатор жил в Петербурге — поэтому он вряд ли мог пытать сибирских «купцов первой гильдии». Никаких особых «лазутчиков» у генерал-губернатора в Сибири не было: жалобы и доносы на него в столице получали постоянно. Император был прекрасно осведомлен об этих доносах — но держал «сибирского сатрапа» в его должности целых 13 лет, мирясь даже с тем, что Пестель-старший не покидает столицу. И вряд ли Иван Борисович мог делиться «добычей» со своими покровителями, которых, собственно, было двое: граф А. А. Аракчеев и сам Александр I.

Вообще в историографии существуют как бы два Ивана Борисовича Пестеля. Один — «сибирский сатрап», «проконсул», ничего не сделавший для развития Сибири, казнокрад, взяточ- // С 20 ник и мстительный злодей. Другой — хоть и жесткий, но дельный и энергичный администратор александровской эпохи, чье пребывание в должности генерал-губернатора Сибири не смогло организовать «широкую политику хозяйственного и культурного подъема Сибири», но положило начало серьезной перестройке управления этим краем. Таков Пестель-старший, например, в обширной статье энциклопедического словаря Ф. А. Брокгауза и С. А. Ефрона, работах ряда сибиреведов и некоторых новейших историков. Таким он предстает и в неопубликованной работе С. Н. Чернова²⁷.

Главная задача, которую решал Пестель в Сибири, - регламентация деятельности богатейших местных купцов, старательно уходивших от уплаты налогов, подчинение этих купцов единому бюрократическому началу²⁸. Естественно, что решение этой задачи натолкнулось на сопротивление купечества — и Пестель жестоко сопротивление подавлял²⁹. Столь же беспощадно он относился и к пытавшимся противоречить ему гражданским и военным чиновникам.

В Иркутске, тогдашней столице Сибири, Пестель-старший прожил лишь три года, с 1806 по 1809. Большую часть своего генерал-губернаторского срока он действительно провел в Петербурге.

Однако возвращение в столицу имело вполне рациональное объяснение: он надеялся добиться от императора «Высочайшего» разъяснения «о правах высшей местной власти по отношению к министерским органам в сибирских губерниях». И хотя император принял генерал-губернатора благосклонно, необходимые разъяснения так и не были получены³⁰.

Правление Ивана Борисовича в Сибири продолжалось до конца 1818 года. В ноябре этого года Комитет министров принял решение о том, что пребывание Пестеля на генерал-губернаторском посту «оказывается уже несовместным» с государственной необходимостью, 22 марта 1819 года последовал указ о его отставке³¹. В Сибири началась сенатская ревизия, которую проводил новый генерал-губернатор М. М. Сперанский.

Причины этой отставки следует искать вовсе не в жестокости, взяточничестве и казнокрадстве Пестеля. О том, что про- // С 21 исходит в Сибири, в столице знали: жалобы сибиряков на Ивана Борисовича постоянно рассматривались в Сенате и Комитете министров. Управленческий стиль, которого придерживался Пестель, не был чем-то из ряда вон выходящим: подобными методами действовали многие российские губернаторы.

Падение Ивана Борисовича было вызвано сложным клубком придворных интриг, не последнюю роль в которых сыграл А. А. Аракчеев, сперва покровитель, а впоследствии недоброжелатель Пестеля-старшего.

К 1817 году Пестель, скорее всего не довольствуясь ролью аккуратного службиста и послушного исполнителя аракчеевской воли, стал приобретать некоторую самостоятельность в политических придворных интригах³². Пошатнулось положение при дворе министра финансов Д. А. Гурьева — и Пестеля, к тому времени уже члена Государственного совета, стали прочить на эту должность. Слухи о своем назначении в министры финансов Иван Борисович считал не вовсе безосновательными³³. В 1817 году Пестелю, по его собственным словам, был предложен пост министра полиции, от которого, правда, он отказался³⁴.

Именно в конце 1817 года отношения между Аракчеевым и Пестелем испортились. Аракчеев настоял на отставке своего бывшего протеже и на назначении на его место опального Сперанского. При этом Аракчееву пришлось убеждать в необходимости этой смены расположенного к Пестелю императора.

Замечательный русский реформатор М. М. Сперанский, бывший для многих своих современников символом либерализма и вольномыслия, сыграл в судьбе Ивана Борисовича Пестеля роль очень важную.

Они были давними знакомыми и даже приятелями — это видно, в частности, из дошедшей до нас личной переписки Сперанского³⁵. Правда, после опалы Сперанского эти отношения прекратились. В 1812 году Сперанский был обвинен в государственной измене и сослан — сначала в Новгород, а затем в Пермь.

Назначение в Сибирь было для Сперанского концом опалы. Будучи не менее Пестеля опытным в придворных интригах, он повел ревизию осторожно — опасался, что у его предшественника по генерал-губернаторству «могут найтись влиятельные // С 22 заступники»³⁶. Сам Иван Борисович писал впоследствии: в Сибири Сперанский первое время «хотел поступать кротко и особенно без притеснений»³⁷.

Такой ход дела не понравился «врагам» Ивана Борисовича в высшем свете. И уже в середине 1820 года в своем письме Аракчееву Сперанский утверждает, что если раньше не хотел «говорить ничего худого» об Иване Борисовиче, то теперь не может «пожертвовать правдою»³⁸. Согласно мемуарам Пестеля, Сперанский, «забыв и совесть, и правила свои, решился распоряжаться так, чтобы найти как можно более виновных, а мое правление представить в дурном виде»³⁹.

В ходе ревизии новый генерал-губернатор настойчиво стал искать доказательств виновности генерал-губернатора бывшего: организовал три следственные комиссии по вопросу о взяточничестве и казнокрадстве в крае. Но комиссии эти, выявив множество мелких чиновников-взяточников, так и не смогли доказать причастность Ивана Борисовича к подобным злоупотреблениям. Несмотря на это, Сперанский писал в Петербург: «Не верьте бедности моего предместника»⁴⁰.

Через три года после назначения в Сибирь Сперанский оставил свой пост. Главным результатом его деятельности стала известная «сибирская реформа» 1822 года, которая привела к коренному преобразованию системы управления краем. В основу этой реформы было положено составленное им «Уложение для управления Сибирью», представлявшее собой сборник всевозможных уставов и положений, касающихся сибирских дел.

Конечно, Иван Борисович не имел законодательных и реформаторских талантов Сперанского, однако как администратор-практик Сперанский вряд ли превосходил «предместника». Во многом Сперанский вынужден был пойти по стопам Пестеля: в частности, он довел до конца начатую Пестелем борьбу с самостоятельностью купечества. Кроме того, весьма сомнительно, чтобы жизнь в этой окраине России, каторжном крае, оторванном тысячами километров от столицы, вообще можно было полностью «исправить» умелым генерал-губернаторским управлением.

Любопытно, что сам Сперанский вполне это сознавал. «Как вы могли подумать, что я пущусь управлять Сибирью, коею // С 23 никто и никогда управить не мог?» — честно признавался он в частном письме⁴¹. А в официальной бумаге, адресованной министру просвещения и духовных дел князю А. Н. Голицыну, он выражался еще красноречивее: «По необходимости должно решиться оставлять много зла без исправления и утешаться только тем, что оно замечено, обнаружено и со временем, при лучших правилах и с другими людьми, может быть исправлено»⁴².

Пока в Сибири шла ревизия, Иван Борисович оставался сенатором и членом Государственного совета. Считая себя невиновным во взяточничестве и казнокрадстве, он полагал, что полная отставка и отъезд из Петербурга будут означать признание им своей вины⁴³. При этом он, очевидно, надеялся, что после ревизии его карьера вновь поправится. Однако этого уже не произошло: в 1821 году Сперанский возвратился из Сибири в Петербург, был милостиво принят царем и назначен в Государственный совет.

Царским указом от 28 июля 1821 года «для рассмотрения отчета, представленного сибирским генерал-губернатором по обозрению сибирских губерний», был создан специальный комитет, председателем которого стал министр внутренних дел В. П. Кочубей. В состав комитета вошли люди, которых Иван Борисович к тому времени числил в своих личных «врагах»: сам Сперанский, Аракчеев, Гурьев, князь А. Н. Голицын. Иван Борисович в состав комитета приглашен не был⁴⁴.

22 января 1822 года последовала окончательная отставка действительного тайного советника Ивана Пестеля. «По совести моей могу сказать, что после моей отставки нога моя не была в доме какого-нибудь министра или другого значительного человека. Я слишком живо чувствовал свою невинность и всю несправедливость подобного со мной обращения, чтобы с кем-нибудь объясниться на этот счет. Охотно бы просил я средств к оправданию, но кто бы меня судил? Те же сильные люди, которые так много трудились, чтобы меня свергнуть. Мне бы опять пришлось перенести столько оскорблений, что они сократили бы мою жизнь, которая была еще необходима моему семейству». «Да не считают меня только жена и дети мои виновным и да унесу я с собою в могилу удостоверение их уважения и любви!», — писал Пестель-старший в мемуарах⁴⁵. // С 24

Обремененный огромными долгами, Иван Борисович с женой и дочерью уехал из столицы в маленькую деревню Васильево Красницкого уезда Смоленской губернии, насчитывавшую 149 крепостных «душ». При отставке он получил от царя пожизненную пенсию, которая впоследствии полностью уходила на покрытие его долгов⁴⁶.

Документы, характеризующие взаимоотношения И. Б. Пестеля с детьми, и в частности с сыном Павлом, достаточно многочисленны⁴⁷. Это прежде всего семейная переписка. Однако использовать ее приходится с большой осторожностью: бывший почт-директор, как и его дети, вряд ли доверял официальной почте, хорошо знал, на какие темы обращают внимание те, кто имеет право вскрывать конверты, умел такие темы обходить.

Однако некоторые выводы о политических взглядах отца из этих писем сделать все же можно. Очевидно, что он не был убежденным сторонником «крепостного состояния» и умел сочувствовать «угнетенным». Описывая результаты своей ревизионной деятельности в Казанской губернии, он еще в 1804 году сообщал сыновьям: «Я нашел множество народа, угнетаемого второстепенными начальниками, и мне доставило удовольствие, что я успел облегчить этих бедных людей, избавив их от угнетателей... Ах, дорогие дети! Просите у бога, чтобы он дал вам сердца, способные чувствовать живо радость содействовать счастью своего ближнего. Нет блаженства, которое равнялось бы счастью облегчить угнетенного!»⁴⁸.

Однако при этом Иван Борисович вовсе не собирался менять сложившийся в России «порядок вещей». Он считал себя верным подданным монарха и был убежден, что «политика — это дело канцелярий», а не частных людей⁴⁹.

Трудно судить о том, насколько эти представления отца повлияли на старшего сына. Однако документы свидетельствуют: никакой «пропасти» между отцом и сыном не было. Можно говорить о том, что рядом с отцом будущий декабрист получил первый опыт административной деятельности.

Так, С. Н. Чернов установил, что генерал-губернатор Сибири привлекал своего двадцатилетнего сына к делопроизводству в своей канцелярии. «В 1813 или 1814 году, — пишет Чернов, — проживавший в Китае коммерсант Добелл обратился к русско- // С 25 му правительству с очень интересным для него проектом организации русской дальневосточной торговли. Тогда же переговоры с ним и рассмотрение его проектов были поручены Пестелю-отцу. И вот в сохраненных Следственною комиссиею бумагах Пестеля-сына есть составленное им на канцелярский манер резюме записок Добелла; очевидно, черновик приготовленной им для отца официальной бумаги. Пожалуй, можно рассматривать это резюме и иначе: Пестель сделал его для себя, как материал к дальнейшим работам по организации народного хозяйства России и проработке начал ее внешней торговли, а также и внешней политики. Но тогда мы имеем, пожалуй, еще более любопытный эффект: отец дает сыну свои служебные -и по существу секретные - «дела» и документы»⁵⁰.

Из дошедших до нас писем Пестеля-отца к старшему сыну можно сделать вывод: конкретные советы отца очень пригодились декабристу на службе. Большинство из этих писем проникнуто практическими соображениями о том, как следует делать карьеру. Связей Ивана Борисовича, конечно, хватило на то, чтобы обеспечить ему достойное «вхождение в свет». Однако в будущем Павел Пестель должен был рассчитывать прежде всего на свои силы.

В качестве «примера для подражания» в искусстве делать карьеру Иван Борисович рекомендовал сыну себя самого. «Есть средства очень благородные оказывать любезности тем лицам, которые могут быть нам полезны. Не надобно пренебрегать этими средствами, мой друг. Служба прежде всего, но маленькие одолжения, которые может себе позволить честный человек, не должны быть забываемы. Ты довольно знаешь меня, мой дорогой Павел; так вот такой человек, как я, никогда не упускал случая оказывать любезность и внимание моим начальникам, что не входило в мою обязанность как подчиненного», — таков общий совет, который отец дает Павлу Пестелю, только еще вступающему на служебную дорогу⁵¹.

Существовали и советы частного характера: «сблизиться» с графом Ж. де Местром, сходить к Аракчееву, приобрести расположение генерала И. И. Дибича, постараться заслужить симпатии П. X. Витгенштейна и его супруги, установить дружеские отношения с П. Д. Киселевым, «потому что Киселев пользуется доверием у императора»⁵². // С 26

В общем, Пестель-старший советует сыну не пренебрегать ничем ради возможности упрочить свое положение и добиться повышения по службе. Из его писем видно: искренность и мораль — не лучшие, по его мнению, средства для достижения карьерных успехов. «Деликатничать» же нужно «только с теми, кто знает этому цену»⁵³.

Как следует из сохранившейся части семейной переписки, советы Ивана Борисовича Павел Пестель ценил. Воплощая, в частности, в жизнь отцовское наставление, он сменил в 1813 году строевую службу на адъютантскую, а в 1820-х годах, уже будучи полковником и командиром Вятского пехотного полка, он советовался с отцом о методах командования полком⁵⁴. Очевидно, что административная жесткость сына вызывала одобрение у Пестеля-старшего.

Однако говоря о формировании личности П. И. Пестеля, стоит учитывать и влияние материнское.

О матери декабриста — Елизавете Ивановне, урожденной фон Крок, сохранилось очень мало сведений. Она родилась в 1766 году в Германии, ее родным городом был, скорее всего, Дрезден. Часть жизни она провела во Франции и Италии, дата переезда Елизаветы Ивановны в Россию неизвестна. Вышла замуж по тем временам очень поздно — в 26 лет. Ее муж Иван Борисович Пестель приходился ей дальним родственником⁵⁵.

Первого ребенка, сына Павла, она родила в 27 лет, последнего, дочь Софью, — в 44 года. Умерла Елизавета Ивановна в 1836 году, на 71-м году жизни.

По свидетельству современников, мать Павла Пестеля была «женщиной умной и не только образованной, но и ученой»⁵⁶. Ее ум и «познания» высоко ценили окружающие: даже «скучные» соседи по имению, которые проводили время в постоянных разговорах «о капусте и репе», «обожали» ее⁵⁷. Известно, что она была художницей: ее кисти принадлежит выполненный маслом портрет старшего сына, датированный маем 1813 года⁵⁸. Сохранились сведения, что Елизавета Ивановна была и «прекрасной музыкантшей»⁵⁹.

Взаимоотношения Павла Пестеля с матерью складывались не так, как его отношения с отцом. Со старшим сыном мать обсуждала не вопросы службы, а прежде всего религиозные и // С 27 политические проблемы: «бытия Божиего», разумности веры, происхождения государственной власти. При этом отголоски подобных бесед постоянно встречаются в политических работах Павла Пестеля, в мемуарных свидетельствах о нем.

Много места в своих письмах Е. И. Пестель отводит доказательствам «бытия Божиего». Стремясь переубедить склонного к атеистическим размышлениям сына, она, в частности, утверждала: «Итак, если предположить даже, что нельзя тоже доказать существование Бога, то согласись, что тому недоказанному мнению, которое меня утешает, поддерживает меня и мною руководит, я должна отдать предпочтение перед тем, тоже недоказанным, мнением, которое меня огорчает, делает меня одинокой, лишает меня всего и не дает мне ничего. Вот уже одно большое преимущество, получаемое от веры»⁶⁰.

Подобные же размышления — о взаимодействии «разума» и «сердца» в доказательстве «бытия Божиего» — были свойственны и ее сыну. Наиболее четко они выражены в знаменитом «парадоксе Пестеля», записанном А. С. Пушкиным: «Mon coeur est materialiste... mais ma raison s'y refuse»⁶¹ («Сердцем я материалист, но мой разум этому противится»). Правда, «сердце» в данном случае не нуждалось в утешениях, а вот «разум» не мог объяснить существование мира вне божественного начала.

Из религиозных взглядов Е. И. Пестель проистекали и ее политические убеждения. Призывая сына к «повиновению и доверию к своему творцу», сравнивая положение человека по отношению к богу с его гражданским состоянием, она утверждала: «Разве позволяете вы солдату, генералу не исполнять их обязанностей потому лишь, что он не сам избрал себе то место, которое он занимает, и разве вы не накажете его без всяких рассуждений за то, что он не исполнил их?» «Для порядка и спокойствия частного вашего дома, равно как и во имя порядка и спокойствия общегосударственного вы требуете послушания и доверия от прислуги и работников, от каждого слуги отечества, наконец, от всех граждан, которых уже природа создала равными вам»⁶².

Как о чем-то само собой разумеющемся Е. И. Пестель пишет о природном «равенстве» граждан. Она убеждена, что гражданское неравенство — не результат «Божественной воли»,

Blog

Параллели