Является родиной живущих здесь
Вид материала | Документы |
- Закон и вера могут изменяться, 173.4kb.
- Сценарий праздника "Золотая осень России", 51.15kb.
- Тематическое и поурочное планирование по физике к учебнику С. В. Громова, Н. А. Родиной, 1532.4kb.
- Тула является не только кузницей русского оружия, но и родиной самовара, пряника, 750.16kb.
- Даты заездов: 08. 07, 12. 07, 16. 07, 20. 07, 24. 07, 28. 07. 2011, 747.28kb.
- Ким Стенли Робинсон. Дикий берег, 3774.38kb.
- Петр Аркадьевич Столыпин в истории родного края. Научно практическая работа, 144.01kb.
- Докла д председателя Государственного Совета Республики Татарстан, 275.86kb.
- Тема родины у константина паустовского и марины цветаевой, 78.45kb.
- Я гражданин России, 22.43kb.
хорошо, что в доме были раненые горожане, из-за этого почти никакого
грабежа и не было, забрали бочонок виски и несколько окороков, а вот дом
вдовы Бартлоу разграбили начисто и подожгли вдобавок, благо дождь хлестал
как из ведра и слуги не сидели сложа руки... А правда, что лорд хозяин
вручную от них отбивался? Правда. Если бы помощь опоздала на несколько
минут... все. А тот молоденький джентльмен? Он ушел ночью в ополчение, и
пока ничего не известно. А правда, что мистера Бернсайда?.. Правда. Ох,
бедненький, его-то за что так вот, он всегда был такой тихий, вежливый...
Мэм, миледи, да на вас лица нет, вы и на ногах-то не держитесь, сейчас
постель, сейчас ванну, сейчас, сейчас...
Ванна добила ее. И, проваливаясь в белую бездну, Светлана успела
подумать только: как он там? Жив ли?
Господи, только бы жив! Только бы - жив!
Горячим окатило сердце...
- Мистер Марин! Мистер Марин!
Глеб обернулся. Его нагнал Эразмус. Широко шагая, он размахивал
зеленым мешком... да, тем самым мешком, трофеем, который так и провалялся
полдня за баррикадой. Совсем забыл про него... Глеб повернулся и пошел
Эразмусу навстречу.
- Меня Дабби послал. Это, говорит, ваш...
- Спасибо, Эразмус. Забыл я его.
- Тяжелый. Золото, что ли, там?
- Нет, бомбы. Не пригодились, слава Богу.
- И то правда. Я вам так скажу, мистер Марин: спасибо вам от нас ото
всех. Ребята так и велели передать: спасибо, мол. Ни хрена бы без вас не
получилось, так что вот. А так и сами почти все живые и незадетые, и
бунтовщикам жопу надрали и перцем засыпали. Только непонятно все с этим
бунтом, вот вы как хотите... А чего полковник вас затребовал, не знаете?
- Н-нет, пожалуй. Может, сказать что хочет.
- Да, начальство - оно такое... А может, лейтенантом вас назначат, за
заслуги, вот.
- Это вряд ли. По возрасту не положено.
- То в армии, а в ополчении проще. Вот увидите, лейтенантом и будете
и взвод получите. Эх, сам бы к вам пошел, честное слово! Да дело уже
кончено, похоже... В общем, если вам надо будет чего: там, рыбы получше,
или морду кому набить, или лодку - в Рыбной гавани меня всякая собака
знает. И - вот вам моя рука, сэр!
- Вот вам моя, Эразмус. И спасибо, что догнали.
- О, пустяки...
Легкий ландольет ждал Глеба в сотне ярдов от въезда на мост: нервная
лошадка не пошла туда, где все еще - пусть под парусиной, пусть чуть в
сторонке, чтобы не мешать и не попадать под ноги, но - лежали убитые.
Порученец, недовольный задержкой, прошипел что-то сквозь зубы. Глеб
опустился на сиденье рядом с ним, бросил в ноги оба мешка: легкий - с
остатками патронного запаса, тяжелый - неизвестно с чем. Вдруг и вправду
золото?..
Солдат на козлах хлестнул лошадку, Глеб закрыл глаза - и тут же
открыл. Ландольет останавливался у высокого парадного крыльца комендатуры
порта, и порученец бесцеремонно толкал Глеба в плечо:
- Эй, мистер, приехали...
- Вижу, мистер, вижу, - Глеб дернул плечом. - Куда именно велел мне
прийти полковник?
- Вас проводят, - бросил порученец и толкнул в спину солдата-кучера.
Глеб еле успел выхватить свои мешки.
- Крыса, - сказал он в удаляющуюся темно-зеленую спину.
Да, здесь, похоже, повоевали всерьез... Окна были выбиты, стены стали
рябыми. Над некоторыми окнами и над дверью уходили вверх языки копоти.
Газоны вытоптаны, кусты смяты, огромное количество сучьев и веток, сбитых
пулями, валяется повсюду...
И - тучи людей. Улей.
Гам и толчея.
Грубо проталкиваясь сквозь толпу сбившихся у подъезда обывателей, не
успевших повоевать, а теперь яростно рвущихся добивать уже разгромленных,
Глеб добрался наконец до дежурного офицера, пожилого флотского лейтенанта
с изможденным и уже поэтому знакомым лицом.
- Никого не ведено пускать, - механически ответил дежурный. - Никого.
- Но полковник Вильямс специально посылал за мной, - сказал Глеб.
- О, да это же вы, - бессильно удивился тот. - Вчера вы были много
моложе, - он попытался улыбнуться.
- Я вас тоже не узнал, - признался Глеб. - Мистер Пэтт, сэр?
- Второй этаж, направо и направо, - сказал мистер Пэтт. - Дверь,
обитая красной кожей. Он там и ждет вас.
Полковник Вильямс был не один. По зеленому ковру, хрустя осколками
стекол, грузно расхаживал седой длинноволосый и бородатый человек,
комплекцией напоминавший ушедшего на покой борца-тяжеловеса. Он был в
старомодном синем полуфраке с медными пуговицами и огромных бесформенных
башмаках с кожаными ремешками вместо шнурков. В руке его была массивная
трость, на которую он опирался.
- Вот и наш молодой герой, - сказал полковник и бросил быстрый взгляд
на "тяжеловеса", и краем глаза Глеб уловил, что тот отрицательно качнул
головой. - Я говорил вам про него, Ансон, вы помните, конечно... Глеб,
познакомься: это Ансон Бэдфорд, рыцарь, мой предшественник и учитель.
- Очень приятно, - поклонился Глеб.
- Мы только что говорили о тебе. Поверь: только хорошее. Если хочешь,
могу вкратце повторить тебе то, что рассказал дорогому учителю...
- Ки-ит... - с непонятной интонацией и непонятным выражением лица
протянул мистер Бэдфорд.
(Вообще весь этот разговор надолго остался непонятным для Глеба.
Сначала ему казалось, что эти двое старательно сбивали его с толку, чтобы
он о чем-то не догадался; потом понял, что это была проверка, и он ее
прошел, - но вот на что именно проверка? В конце концов, он узнал и это,
но к тому времени его интересовали уже совсем другие проблемы...)
- Я быстро, - сказал полковник. - Итак, чуть более суток назад из
поезда выходит молодой человек, который практически никого не знает в
нашем городе, идет себе по набережной - и вдруг спасает утопающего.
Утопающий, капитан-инспектор Кэмпбелл, лорд Стэблфорд, посылает его сюда,
в этот самый кабинет, с вестью о мятеже на крейсере. Здесь мы беседуем,
юноша после этого едет навестить своего спасенного, потом перевозит его в
дом его сестры, где вскоре происходит загадочное убийство хозяина дома и
пожар, вызванный поджогом. Наш герой вновь спасает капитана, вынеся его из
огня. Перебравшись под крышу одной нашей общей знакомой, герой проводит
там несколько часов в обществе капитана, его прелестной супруги и убитой
горем сестры, а затем исчезает - для новых подвигов. Как мне сказал
лейтенант Дабби, именно нашему герою всецело принадлежит идея захвата
верхнего моста - а также воплощение этой идеи. Теперь мы знаем, что именно
эта операция и оказалась решающей в деле подавления мятежа. Походя наш
герой совершает еще несколько подвигов калибром помельче...
- Господин полковник! - Глеб вскочил. Голос его был сдавлен, хотелось
разорвать воротник. - Ваш тон оскорбителен, и я... я...
- Минутку, друг мой, - сказал мистер Бэдфорд. - Полковник злится на
меня, поэтому у него так получается. Не обращайте внимания на тон. По
существу все верно?
- Ну... да. Только... Дабби преувеличивает. Один я там ничего сделать
не смог бы. Как я мог - один?..
- "Один в поле не воин", - довольно чисто сказал мистер Бэдфорд
по-русски. - Я не переврал?
- Нет, сэр.
- Замечательно. Дослушаем нашего полковника.
- Собственно, это все. Восемнадцатилетний юноша совершает ряд
действий, каждое из которых так или иначе препятствует успешному развитию
мятежа. Не знаю, Ансон, как вы, а я не верю в такие махровые случайности.
Учитывая, что наш постоянный противник мятеж раздувал и всячески ему
способствовал, я делаю вывод, что стоящий перед нами Глеб Марин является
действующим агентом врагов наших врагов, следовательно - нашим другом.
Глеб, позвольте через вас обратиться к вашим начальникам с предложением
перестать играть в конспирашки и перейти к скоординированному
сотрудничеству.
Наверное, у Глеба был достаточно глупый вид, когда он смотрел то на
полковника, то на мистера Бэдфорда, потому что в какой-то момент Бэдфорд
не выдержал и захохотал, пристукивая своей тростью.
- Ну, Кит! - выговорил он наконец. - Ну, бестия Кит! Мальчик, это он
мне вот на столько не верит! Мне, своему учителю! Впрочем, - давя смех,
сказал он уже другим голосом, - история ваших похождений, Глеб, дает пищу
для подобных высказываний, что, впрочем, я склонен отнести скорее на счет
переутомления полковника, чем на счет его прозрения... Как вы сами-то
могли бы все это объяснить? Что - судьба, везение, слепой случай? Или
что-то другое?
- Не знаю... Что, это так важно?
- Это важно, Глеб, - тихо сказал полковник. - Ты даже не
представляешь, насколько это важно...
Глеб сидел молча. Потом посмотрел на полковника, на Бэдфорда, снова
на полковника...
- Меня как будто подхватило... - начал он и замялся. - Понимаете, все
шло само собой. Одно вытекало из другого. А потом - уже как бы с
разгона...
- Ты хорошо стреляешь? - спросил полковник.
- Да. Первое ружье отец купил мне на пятый день рождения.
- Это уже многое объясняет, - сказал Бэдфорд. - А, Кит?
- Возможно... - полковник пожал плечами. - Отец многому научил тебя,
Глеб?
- Да. Он таскал меня по экспедициям, на охоту, везде... только
последний год... да и то...
- Итак: стрелять. Что еще?
- Ну... многое. Я спокойно выживу на берегу, в джунглях, в пустыне, в
горах. Могу сделать лодку, построить хижину. Огонь могу добывать, знаю
травы, руды... Много чего.
- Бокс, борьба?
- Бокс и фехтование.
- На чем?
- На эспадронах и коротких мечах.
- Похоже, отец готовил вас всерьез, - сказал Бэдфорд.
- О, да.
- И как вы думаете: к чему?
- Ну... к экспедициям, наверное... Он знал, что мне нравится
картография... И вообще - у него был свой взгляд на то, каким должен быть
мужчина.
- А зачем в экспедиции фехтование на коротких мечах? - спросил
полковник.
- Почему обязательно в экспедиции? - Глеб замялся. - Это вообще...
для развития, наверное...
- Судя по результатам, у Бориса Ивановича был очень правильный взгляд
на воспитание, - сказал Бэдфорд.
- Джентльмены, - сказал Глеб, глядя куда-то мимо всех. - Господин
полковник... вы не могли бы объяснить мне, что имелось в виду, когда вы
говорили... э-э... что я некий агент... и вообще?..
- Кит, - сказал мистер Бэдфорд, - позволь мне побеседовать с нашим
другом. У тебя ведь куча дел, не правда ли? Кстати, забыл спросить: из
настоящих бредунов не поймал никого?
- Нет, - покачал головой полковник.
- Да, это плохо... Мы можем посидеть здесь, или нам куда-то перейти,
или вообще - погулять?
- Будьте здесь. Я распоряжусь, чтобы вам сварили кофе.
Их не беспокоили. Пока Глеб с жадностью поглощал кофе, крекеры и
апельсиновый сок, мистер Бэдфорд набил трубку, огромную, как и он сам,
темно-вишневую, с серебряным мундштуком, раскурил ее и сидел, пуская клубы
дыма, и изредка задавал простые житейские вопросы, на которые можно было
отвечать просто "да" или "нет". Потом он вынул из кармана панталон плоскую
фляжку, отвинтил колпачок, разъял его: там оказалось два стаканчика,
золотой и серебряный.
- Этому бренди больше ста лет, - сказал он. - Выдержано в дубовых
бочках в подвалах одного интересного монастыря. В Старом мире ему бы не
было цены...
Глеб не знал, что сказать. Бренди издавало одуряющий аромат, очень
приятный аромат, но он не сопрягался ни с одним из знакомых запахов. Но,
глядя на своего визави, Глеб решился отхлебнуть... Напиток мгновенно
испарился во рту - будто и не жидкость это была, а вот тот самый
сконцентрированный аромат: виноградников в жаркий день, дубрав, цветущих
садов...
- Божественно, - сказал Глеб. - Даже не думал, что такое может быть.
- Практически не может. В Палладии это еще иногда можно купить, а у
нас - увы. Вырабатывают его в одном лишь месте, в монастыре иоаннитов
Хай-Санткьюэри, это две сотни миль южнее старой столицы. И то, что братия
не выпивает сама, она грузит на специальный корабль и раз в год отправляет
в Новый Петербург ко двору Ее Величества великой княгини Надежды
Васильевны. И там - опять же то, что не выпивает двор - поступает изредка
в продажу. И мои друзья, зная мою слабость, обязательно высылают мне
бочонок-другой...
- Хорошие друзья, - улыбнулся Глеб.
- Да. Что может быть лучше хороших верных друзей?.. - мистер Бэдфорд
попыхтел трубкой. - Как сын своего отца, ты должен хорошо знать историю
Транквилиума?
- Ну... в какой-то мере...
- Насколько я знаю, Борис Иванович придерживался мнения, что проходы
между мирами постепенно зарастают?
Глеб подумал и решил пока не слишком откровенничать. Ведь отец не
афишировал свои взгляды...
- Да. Он считал, что в древности проходы были значительно обширнее и
люди могли свободно переходить из Старого мира в Транквилиум и обратно,
даже не замечая этого. Отсюда так много географических несообразностей -
вплоть до средних веков. Возможно, что Одиссей, например, странствовал по
Жемчужному морю, на острове Пларра еще триста лет назад жили гигантские
обезьяны, а развалины древнего города неподалеку от Ульгеня соответствуют
описанию Трои у Гомера. Со временем миры стали как бы отдаляться друг от
друга, проходы стали уже и труднодоступнее, и находить их могли только
люди с особым зрением...
- И двести лет назад они захлопнулись совсем... - наклонил голову
мистер Бэдфорд. - Так?
- Н-нет... Отец говорил, что они были обрушены и особым способом
замаскированы, потому что в Старом мире начались эпидемии. И с тех пор их
стараются поддерживать в таком состоянии.
- Грммм... Что же, эпидемия - не самое плохое название для тех
явлений, что начались в Старом мире...
- Но какие-то проходы продолжают существовать, - сказал Глеб.
- И почему ты так думаешь?
- Книги...
Мистер Бэдфорд кивнул.
- Но с людьми оттуда я никогда не встречался...
Мистер Бэдфорд снова кивнул, но Глебу показалось, что он сдерживает
улыбку.
- Мы иногда принимаем беглецов, - сказал он. - Но ставим им очень
жесткие условия. Во-первых, они безвыездно живут на своем острове.
Во-вторых, их дети воспитываются в семьях коренных транквилианцев и с
родителями до совершеннолетия не встречаются.
- Ничего себе! - ахнул Глеб. - И что - соглашаются?
- Очень многие.
- А если кто-то не хочет отдавать ребенка?
- Тогда и ребенок будет всю жизнь безвыездно жить на острове.
- Это почти ссылка... тюрьма...
- Нет. Это всего лишь карантин. Впрочем, подозреваю, что и эти
строгости недостаточны, а поэтому от них можно будет отказаться.
- Инфекция проникает?
- Да. Ты знаешь - или догадался?
Вместо ответа Глеб сунул руку за отворот куртки и преподнес мистеру
Бэдфорду на ладони трофейный пистолет.
Он знал, что тот удивится - но не до такой степени.
- Свет-ти! Свет-ти! Свет-ти!
Она открыла глаза. Распахнутым было окно в сад, и яркая птица на
ветке топорщила перышки.
- Свет-ти!
Не птица! Это Олив сидела в глубоком кресле с книгой на коленях.
Глаза ее поблескивали, но под глазами лежали синие тени.
- Ах, ты и спишь, подружка! Вставай, уже почти вечер.
- Не может быть...
- Не совсем вечер, но скоро. Торопись, нас ждет обед, а до стола еще
ехать и ехать.
- Ой, подожди, я ничего не понимаю... Какой обед? Куда ехать?
- Наш общий друг Кит Вильямс час назад привез ко мне другого нашего
общего друга, юного князя. Сам, естественно, куда-то умчался, успев лишь
сказать, что выполняет данное тебе обещание. Князя я препоручила заботам
Сью, а сама отправилась за тобой. Так что тебе обещал Кит?
- Он сказал, что мы соберемся сегодня за обеденным столом.
- Как всегда, он чересчур конкретен... Давай-ка я помогу тебе
одеться, поскольку служанки твои отбывают повинность у раненых.
- Олив, ты что - думаешь, я сама не смогу?
- Сможешь, сможешь... Ну-ка, выберем, что понаряднее, - и Олив почти
исчезла в платяном шкафу.
- Не ищи, я все равно никуда не поеду, - сказала Светлана.
- Отчего бы это? - глухо удивилась из шкафа Олив.
- Здесь Сайрус, он в тяжелом...
Олив вынырнула с добычей в руках.
- Я уже говорила с ним и с доктором. Сразу как приехала. Ему лучше,
он вне опасности. Но ему дают опиум, чтобы он спокойнее дышал и не заболел
пневмонией. Так вот, он велел тебе переехать в мою квартиру до тех пор,
пока в доме будут чужие люди. И то же самое сказала Констанс. Если хочешь,
спроси ее сама. Сайрус уже отплыл. Поцелуй его в щечку и попрощайся с
сестренкой. А я пока сложу твои вещи.
Сайрус полуспал, полугрезил. Светлана даже не поняла, узнал ли он ее.
Констанс, безумно спокойная, сказала коротко, что да, они посоветовались с
доктором и решили отправить на время Светлану подальше от этого ужаса и
заразы - просто на всякий случай. Поначалу думали о поместье, но тут
приехала Олив и все решила. Это ненадолго, на несколько дней...
Все было далеко и не в такт: Констанс говорила что-то, а думала о
другом, и слишком ранний накатывал вечер, и у Олив имелись тайные планы, и
сама Светлана мучилась от растроения: думать одно, говорить другое, делать
третье... зачем? Тонкий муслин испуганно скользил меж пальцев.
Хочу ехать? Не хочу ехать?
Стыдно признаться - хочу.
Господи Боже мой, я почему-то не могу больше так... здесь хорошо,
Сайрус, родной, но мне почему-то нужно уйти из-под этой крыши, из этих
стен, из итого сада, а если я этого не сделаю, что-то случится, что-то
плохое, во мне все просто вопит...
- Поезжай, - голос Констанс в тумане и тонкий печальный взгляд - как
жало старой рапиры...
Я все неправильно делаю, ужасается Светлана и говорит вслух, но уже
полувопросом:
- Я все неправильно делаю?..
- Все правильно, - шепчет Констанс и целует ее в лоб, и отстраняется,
и глаза ее опять тусклы и непроницаемо лицо, и невозможно сказать, что
проступило на нем мгновение назад.
Лошади ждут у крыльца...
Один день, один день, все в один день... Утром, ранним утром, я
выстрелил в упор в человека, пожелавшего меня убить, а чуть позже, тоже в
упор - в другого, только увидевшего меня... он зажал руками дыру в груди,
пытаясь схватить, удержать отлетавшую душу, упал на колени - и в глазах
его вспыхнуло величайшее изумление перед чем-то, уже открывшимся ему...
Да почему же такая дрожь? Ведь все уже прошло...
...чудом уцелевшая кровать в этом полусгоревшем, пропахшем мокрым
дымом доме, спасибо тебе, Мередит, задвижка на двери, ох, милый, не
волнуйся так, все будет хорошо, все будет хорошо, расслабься, забудься,
нет ничего, нет ничего и никого нигде в мире, мы одни, только мы... вот
так... вот видишь, это легко, это чудесно, это стоит того, правда? И это
правда стоило того, потому что все, что бывало раньше, оказалось почти
ничем: так, барахтанье, нервное и потное...
А сейчас - нет, ладошка ко рту и улыбка, обещающая что-то другое,
другое... и нет ее, и только аромат...
Значит, вы говорите, форбидеры... Воспретители, воспрещающие...
делающие неприступным... Могущественное тайное общество, все силы кладущее
на максимальную изоляцию Транквилиума от Старого мира. И правительства
обеих стран действуют с оглядкой на него... И отец - один из его
руководителей... был. Да, многое становится яснее: эти полночные визиты,
эти монахи, это постоянное присутствие чужих людей... и то, что весь