Является родиной живущих здесь

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 46

Чтобы вернуться, надо было просто вдохнуть поглубже и напрячься:

будто надуваешь тугой мяч. Глеб набрал воздух... и тихо выдохнул.

Он не знал, что его задержало. Шепоток на ухо... За окном - погнутый

и почерневший переплет без стекол - за неплотной шеренгой как бы зимних

лип открывался пустой двор четырехэтажного многоподъездного дома. Над

многими окнами чернели языки копоти. Арка, через которую можно выйти на

Розельстрит, к магазину "Сладкая жизнь" (кондитерская, разумеется) - была

завалена каким-то мусором. Да, домик Бернсайдов действительно был

расположен неприметно...

Он услышал шаги и внезапно окостенел. Никого не могло быть здесь,

кроме того гадящего где попало чудовища... Стараясь не наступать на

осколки стекла, Глеб метнулся к камину и присел за экраном. Только бы тот,

кто спускается сейчас по лестнице, не стал оглядываться, спустившись, а

оглянувшись, не догадался бы, что за экраном обязательно кто-то

прячется... Глеба нельзя было увидеть, но взлетевшая от быстрого движения

пыль попала ему в нос.

Шаги спустились - и смолкли. Глеб, зажав нос, сдерживая рвущуюся

бурю, на миг поднял глаза - и сквозь узор решетки, как в щель забора,

увидел джентльмена лет сорока в макинтоше, котелке и с тростью-зонтиком в

руке. Будто был март, а не июнь... Он стоял пять секунд, десять - Глеб уже

не видел ничего, слезы застилали глаза, но он как-то знал, что этот, с

тростью, здесь и пока не уходит... Сдерживаться больше не было возможности

- только умереть.

- Ой, Глеб, что это с вами?

И он чихнул, и чихнул еще, и чихнул вдогонку, не успев вдохнуть, и

сквозь темные пятна увидел, полуобернувшись, леди Светлану - и понял, что

вернулся.

Смеяться над мальчишкой, пусть таким уморительным, не хотелось: в

глазах его было что-то, что сделало бы смех глупым. Светлана взяла платок,

дотронулась до его щеки. Убрала пыль. И руки у него были в пыли, и рукав

школьной фланелевой курточки, и колени... Откуда в доме пыль? Спрашивать

она не стала.

- Извините, мы все бросили вас, - сказала она. - Это свинство. Но не

обижайтесь, пожалуйста. Я не хочу, чтобы вы обижались.

- Сто лет не говорил по-русски, - улыбнулся Глеб. - Даже во рту стало

приятно. От английского почему-то устает нёбо, не замечали?

- Если бы только нёбо, то полбеды - главное, совершенно иначе

думаешь. Хотите чего-нибудь вкусного? Какой тупой день сегодня, хоть бы

прошел скорее... Я не сказала вам спасибо за Сайруса? Ох, как нехорошо.

Спасибо вам, Глеб, огромное, просто не знаю, как выразить... - Она вдруг

отступила на шаг и поклонилась ему, и сделала это неожиданно для себя и

для него. О Господи, что-то я делаю не так, и вообще - смутно... - Если бы

можно было, я поцеловала бы вас... - А вот этого нельзя было говорить,

паниковал кто-то внутри, что ты делаешь, одумайся! - Но хоть и нельзя, все

равно - позвольте числить вас в моих друзьях... навсегда. Это ни к чему не

обязывает вас...

Он стоял пунцовый, и Светлана вдруг замолчала.

- Я... да. - Он сглотнул. - Буду счастлив. Счастлив.

- Вы понимаете, - она перевела дыхание, - я так давно не говорила

по-русски, что... я так разволновалась, простите...

- Нет, - сказал он. - Все прекрасно.

- Иногда нестерпимо хочется... - "чтобы все было по-другому", -

беспощадно закончил кто-то внутри - тот, кто пять секунд назад бил в рынду

и кричал: нельзя, нельзя! - ...открыть окно - а там березы и осень.

Теплая-теплая осень. И лошади пасутся... Я в гарнизоне росла, лето и осень

- это лагеря, офицеры семейные жили в таких легких разборных домиках прямо

в лесу... Глеб, а как вы сюда попали? Я имею в виду - в Мерриленд? Или это

нескромный вопрос?

- Ничего нескромного. Отца выслали, а я... В общем, за меня

походатайствовали, а Ее Величество позволила мне уехать.

- Меня тоже вывез отец, - сказала Светлана.

- А кто он?

- Офицер. Бывший артиллерийский офицер. Сейчас он картографом в

экспедиции адмирала Маккуэя. Они изучают море Смерти...

- Картограф? - изумился Глеб. - И мой тоже. Только...

- Боже! - воскликнула Светлана. - Сейчас выяснится, что мы брат и

сестра!

- Да нет, не может быть, - неуверенно сказал Глеб. - Моего звали

Борис Иванович. А вашего?

- И моего Борис Иванович... - она испуганно замолчала.

Шутка вдруг показалась не шуткой, а - почти катастрофой. Господи, да

с какой стати?..

- Но мой умер, - торопливо сказал Глеб. - Полгода назад. Его убили.

Лорд... ваш муж... знал его.

- Да, конечно, - Светлана торопливо закивала. - Конечно, такого

просто не могло быть. Такое вообще бывает только в романах. Я никогда не

слышала, чтобы такое происходило в жизни. Совершенно невозможно, правда?

Ох, я что-то не то несу... Вы ведь любили его... Убийц, конечно, нашли?

- Нет, - покачал головой Глеб. - Не нашли. Комната, где... все

произошло... она была заперта изнутри. И - совершенно невозможно...

Он вдруг замолчал, и взгляд его устремился куда-то мимо Светланы. Она

непроизвольно оглянулась - но там была лишь лестница наверх...

Что-то случилось. Смятение, которое она ощутила в нем, вспыхнуло. Он

был уже почти не здесь.

- Глеб, - сказала она мягко. - Не сердитесь на меня. Я ведь не

знала...

- Что вы, - сказал он, возвращаясь. - Я разве же могу сердиться?..

- Не сердитесь, - повторила она.

Шшш... шшш... - будто хлопанье крыл. Привычное одиночество показалось

вдруг зыбким. Ты ведь совсем не знаешь его, предупредила дуэнья - там,

внутри. Ах, тетушка, засмеялась Светлана, мне это так безразлично! И

вообще - не трогайте меня. Не трогайте. Я - всё - сама...

Часы тихо зажужжали, а потом мягко и вкрадчиво стали отсчитывать

удары: первый... второй... третий... четвертый.

- Еще час до чая, - услышала Светлана свой приглушенный голос. - Не

прогуляться ли нам хотя бы по двору?

И тут грянул дверной колокольчик, а потом кто-то нетерпеливо

забарабанил в дверь. Глеб вздрогнул и перестал улыбаться. Светлана шагнула

к окну, приподняла штору.

- О, это же Олив! - воскликнула она. - Это Олив, и сейчас тут будет

шумно. Глеб, не старайтесь принимать ее слишком всерьез.

Олив, которой в наследство от последнего мужа досталась странная

фамилия Нолан, племянница Лоуэлла, не походила ни на кого - и тем была

знаменита. В свои двадцать шесть она успела четырежды побывать замужем,

носила яркие платья, фасоны которых придумывала сама - и всегда угадывала

моду будущего сезона; любые деньги в ее руках вели себя странно - исчезали

или умножались: так, однажды Олив четыре раза подряд сорвала банк в

рулетку, оставив казино на целый вечер без денег и став богаче на

четыреста тысяч фунтов; этого ей хватило ровно на полтора месяца. Никто

толком не знал, на что она живет; по ее словам - на выигрыши в

тотализаторе. В это было легко поверить. О ней сплетничали: что она пьет

наравне с мужчинами, что перепробовала все известные наркотики, что

участвовала в скандальных спиритических сеансах доктора Файрбразера,

позировала голой мастеру Тиму Лофтону, играла в театре "Любовное поветрие"

в Эннансиэйшн, была в плену у пиратов и бежала оттуда, соблазнив троих

своих охранников, на пари пешком пересекла Остров от Порт-Элизабета до

Кассивелауна, была абсолютно независима как в суждениях, так и в лексике,

называя предметы своими именами с непосредственностью пейзанки... короче,

ничем не напоминала своего тихого, малозаметного и мягкотелого дядюшку.

И наверное, одна только Светлана чувствовала в ней скопившуюся, как

запах дешевого табака, усталость - и глубокую, неявную несчастность. А

Олив в ответ чувствовала в ней родственную душу и готова была сделать

многое, чтобы хотя бы вот эта штакетина с потрясающей гривой и странными

глазами не превратилась через десяток лет в усталое чудовище, скучающее

посреди жизни...

Она влетела, а с ней влетел и заклубился городской шум, запах, блик.

Олив была в мягком, тонкой бежевой шерсти, наряде: блузе с овальным

воротником, подхваченной на тонкой талии широким коричневым поясом, и

просторных, сужающихся вниз брюках с пуговками на икрах. Тисненой кожи

полусапожки завершали ансамбль.

- Так! - сказала она, влетая. - И где тут моя сердечная подруга, дай

я поздороваюсь с тобой! - и, целуя, шепнула на ухо: - А он ничего,

симпатичный...

- Ой, что ты... - испугалась Светлана.

- Упустишь - будешь дура, - строго сказала Олив. - Вас я знаю, хоть и

заочно, - она шагнула к Глебу и протянула руку для поцелуя. - Я видела

Кита Вильямса, и он сказал, что есть такой прекрасный парень по имени Глеб

Марин. Я рванула в дом лорда, а там уже хозяйничает Красный Крест. Тогда я

- сюда. Не каждый день выпадает знакомство с настоящим героем.

- Вы что-то путаете, - сказал Глеб. - Настоящие герои - моряки с

канонерки. А я ничего не сделал...

- Те - да. Но с ними уже не познакомишься... Похороны завтра.

- Что?!

- Вы не знали? О, это было ужасно... Канонерка зацепилась за бакен и

стала вокруг него ходить, и когда поднялись на борт, оказалось - там все

мертвые! Кит - это он и поднимался - сказал, что комендоров убило

взрывами, капитан умер от ран, а те, которые были в машине, задохнулись от

дыма. Не смогли выйти - заклинило дверь...

- Боже... - прошептала Светлана. - Им кричали "ура", а они там

умирали, умирали... - она отвернулась.

- Да, дорогая, - Олив положила ей руку на плечо. - Конечно, это

ужасно. Все - ужасно. На каждом шагу... Найдется в этом доме глоток бренди

для усталой женщины?

- Найдется... Только давайте поднимемся в гостиную, что мы тут...

Наверху расселись в плетеных легких креслах вокруг темного,

инкрустированного костью низкого столика, и старый Гарри, лакей Лоуэлла,

знавший Олив с пеленок, принес бутылку "Эвридик", бокалы, налил: на треть

Олив и Глебу, на полпальца - Светлане. К вину были поданы ягоды лианы и

ломтики мармеладных груш.

- За героев, - подняла бокал Олив. - Мертвым - пухом земля, живым -

слава и женщины. До дна.

- Земля им пухом, - повторил Глеб и выпил.

Сейчас он влюбится в Олив, подумала Светлана, глядя на них через

бокал. Это неизбежно. Это рок всех мужчин, подошедших к ней ближе чем на

семь футов. Может быть, оно и к лучшему... потому что Олив свободна, а

я... Ой, а о чем это я думаю? - фальшиво спросила она сама себя - и

устыдилась фальши. Нравится он мне, вот и все, и что теперь? Красивый,

смелый, воспитанный... нравится. Да только что с того? Я жена Сайруса, и

буду ему верна... пока он со мной не разведется. То есть еще год я буду

ему верна. Ну не глупость ли? Боже, я даже не пригубила, а мысли у меня

уже пьяные. Что будет, если захмелею? Полезу отбивать его у Олив?

Смешно...

- Народ! - сказала Олив, сама разливая по второму кругу. - А не

прошвырнуться ли нам верхами, черт возьми? Я вообще не понимаю, как это у

вас получается сидеть дома. Меня всю трясет... У дядюшки Ло есть совсем

неплохие лошадки.

- Это стоящая идея, - сказал Глеб. - Но без оружия...

- Почему же без оружия? Арсенал дядюшки Ло ничуть не хуже его

конюшен. Гарри, дядюшка не спит? Проводи меня к нему...

Она исчезла. Светлана взглянула на Глеба. Вид у него был и вправду

слегка-ошарашенный.

Она хорошая, подумала Светлана отчетливо, но если он... если она...

они... Я тогда не знаю, что сделаю...

- Что? - спросил Глеб. - Светлана Борисовна, вы что-то сказали?

Она покачала головой.

Двигались легкой рысью. На Светлане был костюм для выездки, Олив

осталась в прежнем, а Глеб в последний момент решился: в последнюю минуту

сменил школьную курточку на чью-то потертую кожаную охотничью,

предложенную ему Гарри. В ней было жарко, но он терпел. Один револьвер

"сэберт", пятидесятого калибра, с картонными картечными патронами в

барабане, покоился в кобуре на боку; второй, "сэберт" же, но с удлиненным

пятидюймовым стволом и пулевыми патронами, был заткнут за пояс. Осторожнее

с этим, ткнула в него пальцем Олив, случайный выстрел - и сто женщин на

всю жизнь останутся несчастными... У него не хватило сил не покраснеть.

Сначала он ехал на полкорпуса сзади и со стороны тротуара, как и

подобает телохранителю, но потом дамы со смехом затащили его в середину, и

вдруг - стало легче. Даже совсем легко. Оказалось, можно непринужденно

смеяться, и шутить, и рассказывать разные истории из школьной жизни -

благо их накопилось достаточно. Не забывая, разумеется, оглядываться по

сторонам... Впрочем, шутки сегодня не получались. Не получались вот, и все

тут.

А город отходил после встряски. Кажется, прохожих было больше, чем

всегда, и больше, чем обычно, было какой-то неправильной, обманной

веселости. Будто мальчишка, получивший оплеуху, отскакивает и кричит,

хохоча: не больно, не больно, не больно! Размазывая кровь и слезы...

Дважды попадались группы уличных акробатов, на углу у памятника Розену

маленькая толпа пела что-то по листочкам; по Рипаблик-лэйн проезд был

ограничен, рухнул фасад древнего дома Морского купеческого собрания, и

Олив увлекла всех на набережную, где в обычные дни появляться верховым

было не то чтобы запрещено - не принято. Но сегодня, разумеется, был не

вполне обычный день. На набережной разрушения были огромны. Несколько

домов сгорели дотла, деревянное здание таможенного суда нелепо покосилось,

и от него старались держаться подальше. Публики было неимоверное

количество. Газон перед Оперным театром превратился в подобие свалки

вещей: сюда стаскивали все, что уцелело в развалинах. Здесь же монахини и

послушницы из православного монастыря собирали пожертвования в пользу

лишившихся крова. Леди Светлана опустила в подставленную кружку портмоне,

даже не открывая его. Олив сняла с пальца перстень, а Глеб, стиснув от

стыда зубы, выудил из кармана три соверена - ровно половину своего

состояния - и подал чернобровой девочке в белом глухом платке. "Дзякую,

панове", - сказала девочка. У нее были яркие пухлые губы. Такой-то что в

монастыре делать, сердито подумал Глеб, глупость какая...

Крейсер был виден вдали за сгустившейся мглой.

По небу со стороны островов веером расходились высокие белесые перья.

Над самыми островами горбатилось что-то, пока не слишком отличимое цветом

от неба, но обещающее вырасти и еще показать себя.

Район "Торгового двора" пострадал особенно жутко. Короткий яростный

пожар на селитряном складе, в полутора сотнях ярдов отсюда, окатил дома

огнем и неистовым жаром. Каменные фасады потемнели, обуглилась краска на

железных крышах, почернели до угля деревянные ставни и двери. Сгорели

легкие павильоны, навесы над окнами, вывески, рекламные щиты. Ближе к огню

- горели деревья; теперь они стояли черные, обломанные, угловатые,

страшные. На тех, что оказались подальше, скрутились и пожелтели листья -

и уже начали опадать. Словоохотливый констебль, случившийся на углу - Глеб

с удовольствием отметил, что полицию успели вооружить: за спиной у бобби

висела янсеновская магазинка, - рассказал, что здесь оказалось страшно

много пострадавших, и все от огня: на прохожих вспыхнула одежда, волосы...

Если бы мальчишка-кэбби поехал здесь, подумал Глеб, мы как раз угодили бы

под этот огненный смерч... Повезло еще, сказал тот же констебль, что часть

селитры взорвалась, ударом воздуха погасило начавшиеся пожары - так, по

крайней мере, ему самому объяснил отставной офицер-артиллерист, бывший

здесь недавно. И если бы не взрыв, сказал он, если бы продолжалось горение

- заполыхало бы полгорода...

- Получается, меня сегодня спасла Констанс, - сказала Светлана

погодя; они ехали по каменному нижнему мосту через Шейди. - Я как раз

собралась ехать за покупками, когда она появилась, чем-то встревоженная...

впрочем, не встревоженной я ее никогда не видела. И мне пришлось побыть с

нею, а потом привезли Сайруса, и я, конечно, никуда не поехала... Надо

поблагодарить ее за спасение... хотя доставит ли ей это радость?..

- Фи, Светти, - сказала Олив. - Не ожидала от тебя.

- Разве я говорю что-то плохое? Констанс - хороший человек. Просто ей

не хотелось бы видеть меня в числе своих родственников, вот и все. А так -

она прекрасно ко мне относится.

- О, Глеб, - Олив улыбнулась ему будто бы чуть виновато. - Я совсем

забыла. Кит мне сказал, что вам нужна работа, не так ли? Других источников

дохода у вас нет?

- Да, это так, - сказал Глеб. - Но я думаю...

- Дело в том, что у меня есть на примете одно неплохое местечко. Имя

адмирала в отставке Вэллора вам говорит что-нибудь?

- Пожалуй, нет.

- Это совершенно прелестный старичок, помешанный на собственных

мемуарах. Нужно только, чтобы ему их написали... Работа литературного

секретаря - вы понимаете, что это? Он будет рассказывать или диктовать, а

ваше дело - все это записывать. Сможете? Вряд ли это займет много

времени... потому что адмирал грозен лишь утром, после ленча у него сон, а

вечером гости. При этом он не скуп: предыдущий секретарь получал у него

двадцать фунтов в неделю. Рекомендую на меньшее не соглашаться. Учтите,

что это при комнате и столе. Кстати, миледи, это именно он привез вашего

милорда мужа домой.

- Вот почему показалась знакомой карета... Соглашайтесь, Глеб

Борисович, это хорошее место. Олив, а если ты не прекратишь тыкать мне в

нос моим титулом...

- Чудный титул, я бы не отказалась. Ты просто не умеешь им

распорядиться.

- Мне кажется, что я его просто ненавижу.

- Ах, перестань.

- Без него было бы проще и лучше. Это точно. Я знаю.

- Ну, радость моя... Без многих вещей в этой жизни было бы проще и

лучше. Я права, Глеб?

- Пожалуй, да, - помедлив, согласился Глеб.

- Видишь, Светти, мужчина согласен. Это значит, что я не такая дура,

какой хочу казаться...

Во дворе мэрии полсотни мужчин в мундирах ополченческой кавалерии

упражнялись в ружейных приемах под покровительством пожилого седобородого

офицера-пехотинца. Несколько ополченцев стояли у ворот. Лошадей нигде не

было видно.

Один из ополченцев, сорокалетний примерно дядька рабочего вида,

поднял руку. Глеб натянул поводья.

- Молодой сэр, а не найдется ли у вас как бы табачку для нашего

брата? Свой искурил уж, а казенный не везут никак...

- Нету, солдат, - развел Глеб руками. - Не потребляю я его.

- Жалко, жалко, - понурился ополченец. - А новости есть какие? Слышно

что?

- Про новости мы вас хотели спросить.

- Нам последним новости приносят, так-то. Сержант вон говорил наш,

что теперь только ждать приходится: пойдут те на высадку или нет. Я

своей-то головой как думаю: им теперь, после пушек, терять нечего, только

на дне их и примут. А сержант говорит, что те торговаться начнут, пощаду

выпрашивать - в обмен на офицеров-то. Офицеры все у них там, под замком.

Злая теперь матросня...

- Мистер, - наклонилась Олив, - а сигары вы будете? У меня только

сигары есть. - Она протянула ополченцу кожаный портсигар.

- О, мэм! Спасибо, спасение вы наше! Если позволите, я еще одну

возьму, мы по штучке на троих пустим...

- Вы все берите, все. И не высыпайте, зачем?..

- Мэм, простите, не смею. Это дорогая вещь, да и муж ваш не поймет...

- Поймет, - засмеялась Олив. - Берите, вам это сегодня нужнее, чем

кому-то еще...

Закат был рубинов и стремителен. Солнце скатилось к подножию

фиолетовой тучи с безумной лилово-пурпурно-ало-розовой короной, безучастно

пожирающей небо, и вскоре мгла и тревога поглотили все.

Blog

Является родиной живущих здесь