Является родиной живущих здесь

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 46

последний год он старался держать Глеба на отдалении - а я-то, дурак,

думал: бабы... Ты не представляешь, насколько ты ценен для нас, сказал

мистер Бэдфорд, ведь даже самые сильные наши пенетраторы тратят сутки, а

то и двое, чтобы проникнуть в теневой мир, в это промежуточное

пространство... Так что будь настороже. Тот бредун, в которого ты стрелял,

но не убил, потому что они носят одежду, непроницаемую для пуль (у Глеба

отвисла челюсть) - он мог запомнить тебя... и я боюсь, что еще ничто не

кончилось. Наши люди будут стараться быть поближе к тебе, но главное -

будь внимателен сам. Если поймешь, что происходит что-то необычное -

исчезай. Отца охрана не уберегла, сказал Глеб, а постоянная

настороженность лишь измотала. Это так, согласился Бэдфорд, но есть одно

небольшое отличие: твой отец намеренно выманивал их на себя.

Зачем?

Этого я пока просто не могу сказать.

И эта... охрана... будет постоянно со мной?

Обсудим с полковником. В идеале - конечно, да. Двое рядом и

трое-четверо на дистанции.

Ни за что. Проще изменить внешность.

Хм... Действительно, проще. Внешность и имя. И - не расставайся с

оружием. Мистер Бэдфорд сунул руку в стол, но вместо ожидаемого Глебом

трофейного пистолетика вынул небольшой, непривычных очертаний револьвер.

Возьми это. Надежнее и мощнее. Зарядов, правда, всего пять, но

перезаряжается очень быстро, - он показал. Самовзвод - нажимаешь только на

спуск. Кстати, шагов с десяти он и эту их пулестойкую одежду пробивает.

Патронов с собой вот, всего два десятка, но дома есть еще несколько

коробок, зайдешь и заберешь. Заодно поупражняешься в стрельбе...

Под окнами, громыхая, прокатилось что-то тяжелое. Потом еще и еще...

Глеб отодвинул штору. Нет, всего лишь полевые кухни...

Кто озолотится после всех этих безобразий - так это стекольщики...

Ну, а какого черта они сюда к нам лезут? грубо спросил Глеб. Им что,

дома делать нечего? Мистер Бэдфорд улыбнулся печально и сказал: в

определенном смысле они все - больные люди. Часть из них считает, что

здесь рай и почему их сюда не пускают? А другая часть - уверена, что мы

живем плохо, поскольку у нас нет многого из того, что есть там. Они просто

хотят нас облагодетельствовать, а мерзкие форбидеры не позволяют, таят от

народа плоды великой цивилизации, хотя вовсю пользуются ими сами... У нас

действительно многого нет? - спросил Глеб. С их точки зрения - да. А с

нашей? Ну... мы не летаем, например. Что? - Глеб подскочил. Они летают?

Да, они очень много летают, из города в город, на другие материки, на край

света, на другие планеты... ты знаешь, что такое планеты? (Глеб тупо

кивнул.) На неподготовленного человека это производит впечатление, не так

ли? О-о!.. Ну, а что ты скажешь, если узнаешь, что каждый межпланетный

полет стоит жизни примерно ста тысячам человек, которые умирают от голода

и которых можно было бы накормить на эти деньги? Ну, у нас тоже не все в

полном порядке... - Глеб нахмурился. Взять Палладию: рабство, отсутствие

свобод, произвол... Мальчик, не суди о Палладии, строго приказал мистер

Бэдфорд, ты ее не помнишь! Но это слова отца! Вряд ли он говорил их лично

тебе; а то, что ему приходилось говорить некоторым другим людям, не

всегда... короче, так было нужно. Зачем? Узнаешь постепенно. Я очень

надеюсь, что ты будешь с нами... Вот так.

Вот так...

Теперь он стоял у окна квартиры Олив, смотрел на темнеющую улицу, где

под фонарем время от времени проходил беззаботной походкой один и тот же

мужчина и чего-то ждал. Сью гремела посудой.

От запахов блюд мутился разум...

Потом раздались звонкие голоса, и они вошли - Олив и Светлана...

(Наверное, в эти самые минуты выстрелом в спину был тяжело ранен

полковник внутренней службы Кристофер Дин Вильямс. Стрелявшего схватили.

Им оказался тринадцатилетний мальчишка, сирота, подмастерье на канатном

заводе. Ни на какие вопросы он не отвечал, и даже личность его узнать

удалось случайно и от людей посторонних...)

Такие ночи самой природой созданы для безумств... И Светлана ничуть

не удивилась себе, когда скользнула через холл от двери к двери, в

короткой вырезной рубашке, босая, и нажала ручку, шершавую и горячую, и

дверь тихо отворилась. Он стоял спиной к окну и ждал. И, с облегчением

всплывая со дна, она шагнула к нему и протянула руки, без слов, спокойно и

откровенно, и покорно. Много позже пришли слова...

5

Иногда остро, то к горлу, то к сердцу, подступало: такого не может

быть! Не может быть так много, так сложно. Так хорошо. Не может быть - со

мной...

Уже потом, вспоминая, смеялись: кажется, целую неделю не вставали с

постели. По крайней мере, не выходили из спальни. Это, конечно, было не

так, просто время разделилось на два потока: в одном происходили какие-то

события, а в другом было только исступление. И они с радостным испугом в

него погружались...

...а днем проходила обычная жизнь, и возбужденно-веселые люди,

вежливо похоронив мертвых, - не так уж много их оказалось, представлялось

ведь - горы, горы... - похоронив их, бежали праздновать продолжение

собственной жизни. И уличный бал в честь Десятого июня был преувеличение,

лихорадочно красочен, пышен, ярок, шумен, душен и вызывающе бесстыден.

- Мы идем или не идем, наконец? - возмутилась Олив. - Так же нельзя,

вы проглотите друг дружку...

Она знала все, и почему-то от нее можно было не прятаться, не

запираться и не отводить глаза. Начиная с того первого утра, когда она

встретила их, смущенных, шампанским... Знаешь, как-то под утро

пробормотала Светлана, мне иногда хочется, чтобы ты и с ней тоже... только

чтобы я не знала... Я дура, да?

Выехали верхами, в обязательных масках и нарядах: огромный клюв и

перистая грива были у Глеба, зеленые до пят волосы скрывали Светлану,

обтянутую чешуйчатым трико, на голоногой Олив был огненно-рыжий парик и

кожаный жилет - в честь тех самых "голых ведьм", против которых не устояла

гвардия короля Майкла Второго (и последнего). Поэтому, кстати, день

Республики со временем стали отмечать весьма экзотично...

Разряженные толпы стекались к набережной и к Театральной площади, где

в полночь начинались танцы и где каждому, способному держать бокал,

наливали розовое вино. Огненные драконы парили на нитях над крышами, а

медные мортирки, уставив пасти в зенит, хлопали звонко - и цветные пламена

охватывали небо. Кислый дым спускался после этого... Торговали буфеты,

сияли витрины лавок, мальчишки с коробками на головах бросались под самые

копыта, предлагая свой товар. Чопорный и верный традициям Порт-Элизабет

имел два дня в году, когда забывал все и пускался Бог знает в какие

тяжкие...

Все церкви были сегодня закрыты.

Касаясь коленом любимой, Глеб легонько теребил поводья, направляя

свою мышасто-серую вперед, вровень с ходом прочих конных - их ехало много.

Пешие старались не занимать середину дороги. Олив чуть приотстала, беседуя

с кем-то в домино.

- Сладкая, - сказал неожиданно для себя Глеб, - давай уедем

куда-нибудь...

Она услышала его, хотя, казалось, в этом шуме можно было только

кричать.

- Сейчас? Отсюда?

- Нет. Вообще. Убежим.

- А куда?

- В Эннансиэйшн. У Олив там друзья.

- Они - друзья Олив...

- Все равно. Это красивейший город, там лучшие в мире театры, там

самая культурная публика, там в каждом кафе играют оркестры, там все

заросло розами, там живут люди, которым ничего особенного не нужно от этой

жизни...

- А разве нам - не нужно?

- Нам нужно, чтобы нас не трогали. Чтобы о нас забыли: нет и не было.

Моих трофейных денег хватит года на три не самой скромной жизни...

(В зеленом мешке, разложенные по сто в кожаные кисетики, позвякивали

именно золотые соверены - Эразмус угадал верно - общим числом тысяча

двести. Кроме того, там было еще пятьсот фунтов в новеньких банкнотах,

глядя на которые полковник Вильямс и мистер Бэдфорд одинаково покачали

головами и сказали, что это, надо полагать, подделка, но более точная, чем

оригинал. Пока что банкноты сданы были в банк, и банкиры должны были

решить, как быть с ними дальше).

- Наверное, тебе не надо было их брать вообще, - сказала вдруг

Светлана.

- Почему, хорошая моя?

- Не знаю... Я их боюсь. Они какие-то... нечистые. Притягивают...

зло. Как громоотвод - молнию...

- Ты это серьезно?

- Да, мне... как-то внезапно показалось. Сначала я обрадовалась, ты

же знаешь...

- Значит, нужно поскорее их истратить. Давай купим яхту. Я выучусь на

капитана, а ты будешь...

- Носовой фигурой, - засмеялась Светлана.

- Специальным помощником капитана, - возразил Глеб.

- Нет: успокоителем качки. Если судно ритмично раскачивать против

волн...

- Раскачка судна - это основное занятие специального помощника

капитана.

- А если к койке подсоединить шатун, как у машины, то можно будет

плавать далеко, быстро, без угля и без ветра.

- Боже! - прикрыл глаза Глеб. - Что мы здесь делаем? Вполне можно

было бы обойтись без судна, без шатуна и без качки...

- И даже без койки. Хотя с койкой лучше.

- Уедем?

- Будущим летом.

- Почему не сейчас?

- Ты не обидишься, если я скажу?

- Клянусь, - Глеб поднял два пальца.

- Я не хочу оскорблять Сайруса. Он ведь ни в чем не виноват...

Глеб молчал долго. Потом сказал:

- Кажется, я тебя понимаю...

- Я люблю тебя, и ты мой. Но и его я... уважаю. Он хороший -

по-своему, конечно. Вот пройдет год, уже даже меньше года, мы с ним

разведемся, как это положено по закону, и тогда... Мы ведь подождем,

правда? Тем более, что я буду сбегать к тебе каждый день. Я привязалась к

тебе, ты чувствуешь? Я больше не смогу без тебя, ты так и знай,

пожалуйста...

Дорогу пересекало, пенясь, праздничное шествие. Четверка огромных

битюгов тащила платформу, на которой две дюжины актеров исполняли

апокрифическую пантомиму: голые ведьмы расправляются с гвардией, а потом

добираются и до короля. Король вопил и отбивался, но что он мог поделать с

такой бесстыдной бандой? В финале лишь ноги его торчали из груды тел,

взбрыкивая все реже и реже...

Лошадей за очень хорошую плату приняли в театральную конюшню. Танцы

уже начинались, оркестр гремел, площадь обрамляли констебли. Их было много

сегодня, куда больше, чем обычно, но никто этому не удивлялся и

беспокойства не выражал.

Глеб пропустил своих дам вперед и шел чуть справа и на полшага сзади,

ощущая бедром плотное тельце револьвера. Тогда, заехав к мистеру Бэдфорду

за патронами (и узнав о ранении полковника), Глеб поупражнялся в стрельбе

там же, в домашнем тире. Револьвер был чрезвычайно удобен в руке,

непривычно легок - и имел колоссальную, совершенно не ожидаемую отдачу. С

самого оружия были тщательно сведены номер и фирменное клеймо, но на

донышках гильз можно было прочесть: вензель из букв С и В, а ниже: "38

специальный". Пули были в мельхиоровых рубашках, гильзы - цельнолатунные,

покрытые зеленоватым лаком, а самое удивительное - при выстреле не было

дыма. Запах сгоревшего пороха тревожил память, но Глеб так и не смог

вспомнить, с чем он ассоциируется. Старайся не оставлять стреляных гильз,

сказал ему мистер Бэдфорд, это не то чтобы обязательно, но все же...

Держась неподалеку, шел домино.

Глеб привык к охране - как и к новому своему обличию. Олив сделала

все сама: сняла волосы, а оставшийся ежик и брови обесцветила. Пригоршни

орехового масла и трех сеансов загара на плоской крыше хватило, чтобы лицо

и торс приобрели бронзовый оттенок. Белые шейные платки и светлые рубашки

оттеняли его. Не сразу, но нашли пижонские кавалерийские полусапожки на

высоком каблуке. Теперь Глеб на полголовы возвышался над толпой. Несколько

штрихов гримировочным карандашом - и он стал выглядеть лет на семь старше.

Лучший способ не быть узнанным - это выделиться из толпы, одобрил

изменения мистер Бэдфорд.

Вокруг кружили маски - в танце и просто так. Старые моряки и пираты,

аргонавты и тролли, палладийские гусары и аркадийские пастухи, монахи,

казаки, птицы, придворные, утопленники - мужские костюмы поражали

разнообразием. Женщины поражали максимальным отсутствием костюмов: у

многих большая часть ткани ушла на полумаски, если не считать, понятно,

костюмами шляпки и прически - вот где не было пределов фантазии! От

шляпки-каравеллы Глеб просто не мог оторвать взгляд - чем, наверное,

обидел ее обладательницу, потому что каравелла вдруг резко развернулась и

пошла против ветра, грациозно покачиваясь. А перед Глебом возник как бы

ниоткуда горец в кожаном переднике, цветастом жилете и войлочной шляпе,

поля которой спадали на плечи.

- Здравствуй, ворон, - сказал горец.

- Никогда, - ответил Глеб.

- Что - и даже пригласить на тур вальса одну из ваших божественных

дам, причем по вашему выбору?

- Никогда, - каркнул ворон.

- Даже если я предложу такое вот необычное отступное? - и горец

поднял к лицу Глеба висящие на обрывке цепочки серебряные часы

"Покровский" - анкерный хронометр с двумя секундными стрелками, календарем

и репетиром; часы медленно поворачивались, и на задней крышке Глеб прочел

знакомое: "Дорогому Борису Ивановичу от коллег в день блестящей защиты.

24.IV.1967 от Р.Х."

Олив и Светлана, стоя в двух шагах, смотрели тревожно. Домино

осторожно продвигался за спину горца.

- Согласны? - спросил горец. - А впрочем, берите так.

- Кто вы? - выдохнул Глеб.

- Ну, это вопрос, недостойный ворона. Ворон должен знать все, ибо

мудр. Как в сказке про короля Марка, помните? Нашел однажды король Марк

волшебное кольцо, и позволяло то кольцо видеть скрытый смысл вещей и

понимать зверей и птиц. И отправился по дороге, одевшись бедным рыцарем.

Устал, лег под деревом - и слышит, как на ветку сели два ворона, молодой и

старый, и ведут разговор. Спрашивает молодой старого: "Дедушка,

сговаривают за меня двух девиц-ворониц: Мэри и Элен. Обе они молоды и

прекрасны, обе из хороших семей, и приданое большое дают: за Мэри -

мышиную страну под гумнами да амбарами, а за Элен - поле у трех дорог, где

каждый год рыцари на поединки сходятся". Старый спрашивает: "А сам ты к

кому склоняешься?" - "К Мэри, дедушка. Лучше, думаю, быть ангелом смерти в

мышиной стране, чем ждать, когда наш ангел смерти на пир протрубит".

Помолчал старый, подумал. Говорит наконец: "Бери в жены Элен". - "Почему?"

- "А потому, внучок, что умрет скоро наш король Марк, и начнут дети его

меж собой королевство делить и переделять, и на второй год иссякнет зерно

на гумнах и в амбарах, и поедят мыши мышат своих и сами издохнут, а на

поле твоем павших рыцарей и коней год от году прибывать станет, и придет

тогда Мэри к тебе проситься в наложницы". - "А как ты знаешь, дедушка, что

король Марк умрет скоро?" - "Как же не знать, когда он под деревом нашим

лежит и нас слушает, потому что на пальце у него волшебное кольцо, а того

не ведает, что кольцо это камнем внутрь повернуть надо, и только тогда ему

суть вещей откроется..." Услышал это король Марк, повернул кольцо, и

открылась ему суть вещей. И ужаснулся он тому, что увидел, поседел в

одночасье и умер...

Глеб сглотнул. Правая рука его сама дернулась и приподнялась, готовая

скользнуть к револьверу, но горец точным движением вложил ему в ладонь

часы и сжал пальцы.

- Полно, Глеб Борисович, - сказал он по-русски. - До завтрашнего

полудня мне нужно увидеться с вами. Неимоверной важности дело...

И, сказав это, сделал шаг назад, в сторону - и растворился, исчез.

- Кто это был? - почти испуганно спросила Светлана. Олив напряженно

всматривалась в толпу. Домино мелькнул несколько раз в толпе и пропал.

Глеб показал ей часы.

- Не понимаю... - Светлана откинула волосы с глаз. - Что все это

значит?

- Если б я знал... - с тоской сказал Глеб.

Под крышкой часов лежала свернутая вчетверо записка: "В восемь часов

утра в консульстве".

Уже под утро, когда Глеб заснул и жесткая складочка у его губ

разгладилась, Светлана выскользнула из-под простыни, накинула на плечи

длинную, до колен, домашнюю куртку из небеленого полотна, взяла со столика

успевшую оплыть свечу и тихонько, стараясь не скрипнуть дверью, вышла в

холл. Пламя свечи наклонилось и затрепетало: еще не все окна были

застеклены, и сквозняки гуляли по квартире.

Натопленный Сью с вечера, водяной котел был еще горячим. Наполнять

ванну Светлана не стала, открыла душ. Легкие капли как бы смывали тревогу,

позволяли Душе дышать...

Растершись полотенцем, Светлана вышла из ванной, сделала неловкое

движение - свеча погасла. Если бы не это, она не заметила бы полоски света

под дверью Олив.

Глеб проснулся и сел, ошеломленный. Такие сны ему не снились никогда.

Он был будто бы в центре паутины, нити тянулись к его пальцам, локтям,

ногам, ко всему телу, следовали за взглядом - и этими нитями он, делая

любое движение, сдвигал с мест и заставлял выполнять что-то разные

предметы: стулья, повозки, дома, корабли. Другие люди тоже были

прикреплены к этим нитям... Но в то же время он знал, что на самом деле он

не движется, потому что руки и ноги его прибиты, прикручены к пульсирующей

мягкой и теплой стене, и все это имеет какой-то особый скрытый смысл.

Неимоверным было напряжение его мысли...

Сон испарялся, как пролитый эфир, и уже через минуту от него не

осталось ничего. Тогда Глеб понял, что Светланы рядом нет.

Он встал и выглянул в холл. Из-под двери Олив выбивался свет, слышны

были тихие голоса. Улыбаясь, Глеб вернулся в постель - и уже в следующую

секунду спал. Серебряные часы тихо тикали на столике. Репетир был

поставлен на семь часов.

- Только ждать и надеяться, - повторила Олив, смешав карты. - Жить,

ждать, надеяться. Дорога, постижение, звезда - и все через искушение и

силу. Но над этим - время в обрамлении черных светил. Королева чаш

благоволит к тебе, но паж жезлов - обременяет. Король пентаклей и рыцарь

мечей сопровождают тебя в дороге, и огонь и земля между ними, и двойная

вражда, которая крепче любви...

- Тише! - Светлана подняла руку.

Да, в дверь негромко скреблись. Олив вдруг резко наклонилась, почти

легла на стол, а когда выпрямилась - в руке ее был тяжелый армейский

револьвер.

- Идем, - одними губами сказала она.

Они пересекли холл, остановились под дверью.

- Кто там? - спросила Олив.

- Мадам! - это был голос привратника. - Здесь джентльмен, который

говорит, что должен вас срочно увидеть. Он говорит, что нельзя ждать до

утра. Его зовут мистер Ансон Бэдфорд.

- О Господи, - сказала Олив почти испуганно. - Что могло случиться

такого?..

Она отперла дверь - не снимая, впрочем, цепочки: их буквально в

приказном порядке заставляла ставить полиция, обеспокоенная участившимися

квартирными налетами. За дверью, освещенной лестничным фонарем, стоял

высокий и грузный седой мужчина. За его спиной маячил Генри, один из

охранников Глеба.

- Извините за столь ранний визит, - сказал гость, - но не разрешите

ли войти?

- Пожалуйста, - Олив сняла цепочку.

- Мистер Марин еще спит? - вошедший огляделся. - Это хорошо. Дело в

том, что поговорить мне нужно именно с вами, милая леди, но - о нем. Его

жизни вновь угрожает опасность...

- Располагайтесь, Глеб Борисович, - "горец" указал на светлое кресло.

- Чай, кофе? Сигару? Рекомендую кофе, поскольку варю его сам и, поверьте,

Blog

Является родиной живущих здесь