Geum.ru

Является родиной живущих здесь

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   46

капли пота на лице матроса - и тогда, неожиданно для себя, вскочил,

направил ствол драгунки в грудь чужаку и завопил:

- Стоять! Руки вверх!

Такой реакции Глеб не ожидал: матрос подпрыгнул на месте и застыл, не

подняв руки, а выставив их перед собой. В этой нелепой позе он пробыл

секунды две, а потом хрипло засмеялся и руки опустил.

- У, суки, - сказал он. - Подловили... А если б я пальнул в ответ, а?

Нельзя же так.

И он сделал шаг вперед.

Наверное, надо было скомандовать снова, а то и стрелять, но Глеб

обомлел. Он сообразил вдруг, что от напряжения выпалил "Стоять!" и "Руки

вверх!" по-русски. И по-русски же ответил матрос...

- Постой, а ты кто? - спросил тот, приближаясь и всматриваясь. -

Что-то я тебя не...

- А ты сам-то кто? - спросил в ответ Глеб. - Я тебя тоже не знаю.

- Ну, парень!.. - матрос широко развел руками, улыбаясь фальшивой

улыбкой - и вдруг, сложившись втрое, метнулся вперед и вбок, и Глеб

выстрелил навскидку, как по бекасу. Пуля, наверное, угодила в мешок:

матроса развернуло и бросило на настил, но он тут же вскочил, выскользнул

из ремней мешка, в руке его сам собой возник пистолет... но Глеб успел

долей секунды раньше, матроса швырнуло к перилам - и, перегнувшись, он

полетел в воду. Глеб подбежал к краю моста, посмотрел вниз. На черном

зеркале маслянистой воды конвульсивно сжимались и разжимались пятна мелкой

ряби с белой, как взбитые сливки, опушкой. Минуту спустя много ниже по

течению из-под воды показалось лицо, задержалось на вдох - и погрузилось.

Да что же это делается, а? Господи, что же это делается?.. Глеб

присел, со страхом поднял выпавший из руки матроса пистолет, незнакомый,

довольно легкий, на костяной щечке рукоятки - пентаграмма... Некогда

разбираться. Он сунул пистолет за отворот куртки, во внутренний карман.

Поднял брошенный мешок - тяжелый, стоуна четыре, брякнувший железно

(патроны?) - и вернулся к баррикаде. Выбрал себе место, расположился:

винтовка, пригоршня патронов, оба револьвера - наготове. Еще раз огляделся

зачем-то, положил руки на оружие, ногой зацепил трофейный мешок - и,

набрав полную грудь воздуха, задержал дыхание и напрягся...


- Послушайте, а где?.. - Светлана огляделась. - Где Олив и... Где?

- Не знаю, - равнодушно пожала плечами Констанс.

- Леди и юный джентльмен оделись и ушли, - сказала Сью. - Они взяли

оружие и фляжку бренди.

- Ушли с оружием? - Светлана почувствовала, что бледнеет.

- Миледи, я могу расспросить капитана Эббингтона, он должен знать все

наверняка.

- Я сама, - сказала Светлана.

- Позвольте, я с вами, - обернулся полковник. - Доктор, если

потребуется что-то особенное...

- Не думаю, - пожал плечами доктор. - Нужен лишь покой. А где его

взять?

- Где его взять... Миледи? - полковник протянул руку за фонарем.

- Идемте.

На лестнице полковник спросил вполголоса:

- Юный джентльмен - это тот школьник, который спас капитана?

- Да. Вы его знаете?

- С сегодняшнего утра. Очень приятный юноша. Я знал его отца.

Светлана не ответила. Свет фонаря, качнувшись, выхватил из тьмы на

миг - там, у подножия лестницы, правее двери, у стены - прикрытые белыми

простынями два тела...

Она сумела не закричать. Хор голосов обрушился на нее, и, раздвигая

эти звуки, Светлана сбежала по лестнице, опустилась на колени перед телами

и приподняла простыню над лицом одного. И - не узнала, кто это.

Круглое лицо с неровным плоским носом, обрамленное клочковатой

бородкой... Она никогда в жизни не видела этого человека. А второй -

мальчишка с вывернутыми черными губами и черными прыщами на восковой

коже...

- Мои солдаты, - сказал вверху полковник. - Негоже было оставлять их

под дождем.

Светлана перекрестила убитых и встала.


И этот бой не запомнился ему - не запомнился настолько, что, стоя

потом среди своих, Глеб усомнился: а было ли что? Но нет - позже пришла

дрожь и дурнота; а его хлопали по плечам, им преувеличенно восхищались, и

Дабби, морщась от боли (ему перебило запястье), говорил и говорил что-то,

а потом догадался, крикнул - и принесли большую деревянную флягу с медным

горлышком, Глеб приложился: это был неразбавленный джин. Потом как-то

сразу оказалось, что он таскает вместе с другими к середине моста те самые

каменные блоки: их ставили на попа и прислоняли к повозкам, и получалась

прекрасная защита от пуль. Я попал в троих, думал Глеб, может быть, и

больше, чем в троих, но в этих - наверняка. Они легли и остались лежать, и

теперь их скинули вниз, а значит, они мертвы. Но они были с теми, кто

подживит дома, они убили множество людей, которые вовсе не хотели этого...

но этих троих убил я, да, двое в меня стреляли, но тот, первый, всего лишь

увидел меня и даже не понял ничего... Решетки поставили на место,

закрепили толстой, в палец толщиной, проволокой - мятежники сами притащили

ее откуда-то. Теперь мост был плотно укупорен с концов, а в середине его

образовался редут с гарнизоном в двадцать два человека: один из волонтеров

был убит в схватке, а посланный за оставленными не вернулся.

- Господин лейтенант, - когда разобрались по местам, собрали

трофейное оружие и патроны, сделали несколько пристрелочных выстрелов и

начали ждать противника - без страха, в лихорадочном возбуждении,

рожденном легкой победой и ожиданием новой неизбежно победоносной

схватки... это бывает у всех, даже у бывалых солдат, чего же ждать от

волонтеров? - и в этом теплом дыму начинаешь внезапно и необъяснимо

нравиться самому себе, а в глазах возникает блеск, от которого женщины

приходят в восторг и готовы на все, и много лет спустя пожилой джентльмен

достает из ящика свой ухоженный "сэберт", или "иглсон", или "икскьюз" -

для того только, чтобы в последний раз вдохнуть тот дым и понять наконец,

что расположено по обратную его сторону... - Может быть, мне сбегать

посмотреть, что там? Я смогу незаметно, вы же знаете? - Глеб еле сдерживал

себя.

- Не надо, - сказал Дабби. - Сейчас начнется. Слышишь?

Через минуту услышали все.

Противник приближался не с севера, откуда его ждали и куда убежали

уцелевшие в схватке, а с юга - оттуда в пыльном мире шел матрос,

говоривший по-русски. Колонна - человек по семь в шеренгах - приблизилась

и остановилась. Там были не одни матросы, были и гражданские - даже,

пожалуй, большинство гражданских. Все были вооружены. Перед решеткой

сгрудились, заорали, застучали прикладами.

- Эразмус, поговори с ними, - велел Дабби. - Только не особо

высовывайся. Отряд, слушай меня! Бить залпом, прицельно, по моему

выстрелу. Товьсь! Целься! Эразмус, давай.

Громадный рыбак Эразмус выпрямился.

- Эй, ребята! - не надсаживаясь, но необыкновенно громко проревел он.

- Вы чего там шумите?!

- ...ворота!.. - донеслось от решетки. - Кто велел?..

- Кому надо, тот и велел! Вы кто такие?

- ...повстанческий имени Свободы...

- Ну, так лезьте через верх.

И несколько человек стали карабкаться по решетке вверх, перекидывая

винтовки...

- Залп!!!


- Нет, миледи, - сказал полковник, глядя ей прямо в глаза. - Этого я

сделать не могу. В конце концов, это опасно.

- Но в доме опаснее стократ!

- Уже нет. Мятежники убрались отсюда. Думаю, к полудню основные

события закончатся. Поймите, есть чисто мужские дела... Нет.

- Тогда я пойду одна!

- Девочка! - полковник внезапно взял ее за плечи и чуть встряхнул. -

Одумайся! Как это будет выглядеть? Кого ты пойдешь искать?

- Олив... моя лучшая подруга! А с Глебом... мы поклялись, что мы

будем, мы - четверо... - она замолчала.

- Я - тебе - обещаю, - раздельно сказал полковник, - что за обеденным

столом вы соберетесь все. А если решите пригласить кого-то еще...

- Да Боже мой! - всхлипнула Светлана. - В любой день, в любой час...

- Тогда - ждите, - он улыбнулся.


Залповый огонь был страшен. Острая длинная пуля винтовки Янсена

калибром четыре десятых дюйма на средней дистанции пробивает два, а то и

три тела, оказавшихся на ее пути. Поэтому первый же залп, произведенный

волонтерами Дабби, нанес мятежникам урон, от которого они не оправились.

Тем более, что, привыкнув к безоружности и неумелости противника, опьянев

от крови, причиненных смертей и безграничной власти над вчера еще гордыми

людьми - они не могли и не хотели подставлять под пули себя, рискуя

потерять не только бесценные жизни, но и содержимое своих мешков и

карманов. Давно известно, что мародеры трусливы... и немало сражений

проиграно было из-за того, что наступавшим не вовремя подворачивался обоз

врага...

Нападавшие откатились и залегли. Видно было, как матросы пинают

лежащих.

- Не стрелять, - сказал Дабби. - Элмер, помоги-ка мне...

С помощью Элмера перезаряжая винтовку, Дабби выстрелил четырежды.

Больше никто не пытался поднять мятежников.

Полчаса тянулась вялая перестрелка. Лишь одного из волонтеров

зацепило: сбило шляпу и пробороздило темя. Рана обильно кровоточила, но и

только. Потом наблюдатель, оставшийся у тыловой баррикады, крикнул, что и

с того конца подходит колонна. Дабби оставил четверых, в том числе и

Глеба, а с остальными перешел туда. Судя по звукам, там повторялось нечто

подобное. Разве что противник попытался ответить залпом на залп, но это

было несерьезно. Теперь с двух концов моста летели пули, утыкаясь в гранит

или высекая щепу из дерева. Потом "южные" попытались ползком подобраться к

самой решетке - их лениво отогнали. Появились просветы в тучах. Глеб

посмотрел на часы. Было ровно девять.

(Мятеж выдохся. Четыре сотни матросов с затонувшего под утро

крейсера, до тысячи мастеровых, которых уже несколько месяцев старательно

распаляли бредуны, и неизвестное количество всяческого отребья, всегда

присутствующего в портовых городах, бандитов, выпущенных из тюрем в первый

час десанта, и самих бредунов, ставших из агитаторов весьма грамотными

командирами, - все они, казалось, являют собой грозную силу... Но

ополченцы так и не сдали комендатуру порта, отбивая приступ за приступом,

и в мэрию мятежники ворвались, но закрепиться там не смогли. Ближе к утру

полковник Вильямс счел возможным снять часть сил с обороны этих позиций и

небольшим, но быстро растущим отрядом совершил стремительный рейд по

правобережной части города, не столько уничтожая, сколько рассеивая и

деморализуя мятежников. А утром вдруг оказалось, что силы мятежников

рассечены: нижний мост находится под прицельным огнем из окон мэрии, а

верхний - захвачен ополченцами! Командиры мятежников попытались

организовать штурм верхнего моста - ясно, что там засела лишь жалкая кучка

стрелков, - но уже началось повальное дезертирство. Каждый спасался как

мог. К девяти часам лишь на левобережье остались организованные силы

мятежников - группа примерно в три сотни человек, в основном мастеровых с

текстильных мануфактур "Фицрой и Смитсон". При них же была команда

канониров с крейсера, сумевшая на плотах вывезти два легких баковых орудия

- правда, без пороха и ядер. Обиженные этим обстоятельством, канониры ни в

какие схватки не вступали, сидели при своих пушках и к вечеру сдались

морской пехоте с подошедшего "Стерлинга". Мастеровые же приняли бой,

полчаса удерживали кладбище, потеряли немало народу, потом частью сдались,

а частью ушли в горы со своим командиром Феликсом Елейном. Впрочем, это

будет еще только вечером...)

На северном конце моста, на правом берегу, вспыхнула бешеная пальба,

продолжалась минуту - и угасла. И тогда "южные" дружно вскочили и

побежали. Глеб и трое волонтеров, находившиеся в перестрелке с ними,

выпустили вдогон полтора десятка пуль, не особенно целясь - так, для

обозначения морального превосходства. Но все же в кого-то попали - двое

потащили третьего.

- Эй, хватит пулять! - грохнул Эразмус. - Не слышно из-за вас!

- Не стрелять! - сорванным голосом подтвердил Дабби.

- Повторите, кто вы! - уже в другую сторону прокричал Эразмус.

- ...он городского ополчения! Полковник Вильяме!

- Вильямс? - шевельнулся Глеб.

- Чем докажете? - Эразмус.

- ...ого дьявола? Не видно?..

Глеб встал и обернулся. Отсюда ничего нельзя было разглядеть. Он

пролез под потертой, прошлого, наверное, века, почтовой каретой и вынырнул

как раз в ногах у Дабби.

- Господин лейтенант, позвольте... Я знаком с полковником Вильямсом.

Дабби задумчиво посмотрел на него. Ничего не сказал, лишь кивнул.

Элмер подал Глебу бинокль. Одно стекло у бинокля треснуло, и Глеб никак не

мог к этому приспособиться, пока не догадался и не закрыл ненужный глаз.

Да, человек в мундире ополченческого офицера был тот самый, с которым

он разговаривал вчера утром в комендатуре...

- Это полковник, - сказал Глеб, возвращая бинокль Элмеру.

- Слава Всевышнему, - тихо сказал Дабби.

- Ура... - прошептал кто-то сзади.

И вдруг - прорвало.

- Уррррааааа!!!

Волонтеры вскочили на ноги, размахивая винтовками, кто-то влез на

повозку, потрясая кулаками, кто-то подбросил шляпу... Дабби, держа на

отлете поврежденную руку, здоровой обнял Глеба за плечо:

- Ну, парень...

Глеб посмотрел на него. По лицу Дабби катились слезы. И тогда только

Глеб понял, что плачет сам.


4


- Вот тут мы их и оставили, - сам себе сказал Глеб, непроизвольно

выделяя последнее слово, и Дабби принял это на свой счет, но промолчал. -

Да, тут... - он поднял руку и качнул размочаленный конец веревки.

- Осмотрите все, - велел Дабби. Голоса у него уже не было, и команды

он отдавал шепотом. - Стреляные гильзы, следы...

Волонтеры, семь человек, отпущенные полковником на поиски пропавших,

разбрелись устало по сторонам, вглядываясь в траву под ногами и вряд ли

различая там что-нибудь. Глеб уже давил пальцами на глаза - до синих

пятен, до чужого света - почти без пользы. Помогало на несколько минут. И

вновь начинались рябь и обманы. Вот спина Элмера. Вот ее нету...

- Ох, черт! - глухо, как из-под земли.

- Ты где? Элмер, ты куда?..

- Тут яма, я ногу... Эй, помогите кто-нибудь!

- Ты где? Я тебя не вижу!

- Идите на голос, на голос! Эге-гей!

- Тише, что вы...

- Элмер провалился.

- Эл-ме-ер!

- Э-ге-гей! Я здесь, здесь, здесь!.. - это уже не Элмер, но кто?

Олив!

- Оооолииив!!!

- Мы здесь, мы здесь!

И над зарослями шиповника, подпрыгивая, возникает по плечи фигурка

Олив, взмахивает руками - и исчезает, взмахивает - и исчезает...

Через минуту в сборе все. Сыпятся насмешки над Элмером и над тем

волонтером с библейским именем Джошуа, который был послан на поиски - оба

упали в одну яму. Элмер отделался легче, у Джошуа явно перелом в голени,

ему больно и дурно, но он тоже смеется вместе со всеми. Почему-то это

очень смешно: оба упали в одну яму. Смеется даже женщина, укутанная в

пальто Олив. Ее имя Мередит Маршаль, она владелица знаменитого салона мод

"Маршаль". На лице ее еще слишком видны следы непереносимого ужаса этой

ночи... но все равно она смеется. Ну и яма, надо же: оба упали именно в

нее! Потом смех понемногу стихает.

- Олив?..

- Да?

- Здесь было очень страшно?

- Здесь не было страшно. И потом - с нами же был Роберт!

Роберт, ему лет шестнадцать, краснеет и только крепче обнимает свою

двустволку. Может быть, теперь ему не будет так досадно, что весь бой он

просидел здесь, охраняя двух женщин.

- Так что страшно здесь не было. Я боялась за вас.

- Извини, что я не остался, ты ведь понимаешь...

- Я все понимаю. Давай отойдем в сторону?.. - Она берет его под

локоть и ведет куда-то, и вдруг оказывается, что вокруг никого нет. - Я

очень хочу быть честной с тобой, я не хочу быть дрянью. Не влюбляйся в

меня, пожалуйста. Будет только плохо нам обоим. Потому что я могу быть

другом, подругой, любовницей, блядью - но я не могу быть возлюбленной. Это

невозможно объяснить, поэтому просто поверь. Помнишь, что я говорила

вечером? Я ведь все понимаю, ну почти все, только сделать ничего не

могу... Поцелуй меня еще раз, пожалуйста.


Сон Светлане снился долгий и сумрачный. Она опять была в женской

школе Уошбрук: безобразно узкие коридоры с полами, крытыми пыльным

войлоком, безликие классы с рядами темно-коричневых столов и скамеек,

холодные дортуары, столовая с неистребимым запахом кухонных тряпок и

плесени... и при этом невозможно выйти из здания, дверей просто-напросто

нет и не было никогда, и лишь раз в год из гимнастического зала можно

попасть неизвестно куда, в какие-то джунгли, и там надо будет жить своим

трудом, охотой, как-то еще, это называется "выпускной бал", его ждут и

боятся, боятся страшно, панически, и кто-то всеми силами стремится

остаться в школе, даже совершая немыслимые подлости ради этого, а другие,

наоборот, стремятся вырваться и уйти, но все ушедшие так или иначе

возвращаются хоть раз, чтобы родить ребенка - всегда девочку, только

девочку... говорят, мужчины живут там, в джунглях, они дики и ненасытны, и

матери, оставив дочерей расти и учиться, исчезают, уходят в тот мир, он

притягивает их, всасывает в себя, и они все реже и реже появляются в

школе, эти взрослые женщины, и перестают, наконец, появляться совсем; и

вот приходит время Светланиного выпуска, они сбиваются кучкой,

перепуганные девочки, а младшие классы окружают их, и рукоплещут, и

смотрят с завистью, и что-то говорит мадам попечительница, герцогиня Гил,

и пол вдруг исчезает из-под ног, все кричат, кричат - и оказываются на

пустынном берегу, Светлана озирается: взрытая ядрами и бомбами земля,

осыпающиеся ложементы, расщепленные бревна - как пальцы мертвеца... и

хлопанье парусов позади... она оглядывается: три шхуны, три шхуны уходят,

уходят... и нет сил кричать и взмахивать руками, свинцовая тяжесть на

всем, во всем: свинцовое тело, свинцовая душа, свинцовые веки, свинцовая

гиря на шее гнет и пригибает к земле, и остается лишь смотреть на землю и

видеть ее: мелкие камушки, гладкие и в крапинку, темные и белые щепки,

травинки, чешуйки, крошечные, будто муравьиные, скелетики и черепа... а

ветер нагоняет мрак и смрад, и низко летят, кружась, жуткие лиловые тучи,

и с горами на горизонте начинает твориться странное: они превращаются в

шкуру чудовища, черную, бородавчатую, сально блестящую, голую, под ней

перекатываются мускулы, и волна превращения набегает с чавкающим

завыванием...

- Мэм! Проснитесь, мэм! - голос Люси. - Приехали.

- Что?

- Мы дома, мэм.

- Ах, да...

- Что с вами? Вы плачете?

- Разве? Нет, не плачу. Дурной сон, и все.

В доме стоял запах беды: запах чужих людей, которым плохо, запах

проутюженных дожелта простыней, запах дегтя и карболки, мочи, пота, йода -

и обнажившегося морского дна... Флигель и первый этаж дома заняты были под

обожженных; лорда Сайруса уложили в его собственной спальне. Доктор

Мак-Каран, хирург, осмотрел его, полупришедшего в себя, одобрил действия

предшественника, проинструктировал сиделку и спустился вниз,

распорядившись пока прокипятить инструменты для кровопускания. Появилась и

захлопотала Мэй, в переднике и чепце сестры милосердия: доктор отпустил ее

на час. Наперебой с Люси они рассказали, как было страшно этой ночью,

когда заявилась толпа мятежников и потребовала от слуг вооружаться чем

попало и идти с ними, но никто не пошел, только конюх Альберт, да и тот

прибежал обратно почти сразу же и прятался до утра на чердаке, - и как