Является родиной живущих здесь
| Вид материала | Документы |
- Закон и вера могут изменяться, 173.4kb.
- Сценарий праздника "Золотая осень России", 51.15kb.
- Тематическое и поурочное планирование по физике к учебнику С. В. Громова, Н. А. Родиной, 1532.4kb.
- Тула является не только кузницей русского оружия, но и родиной самовара, пряника, 750.16kb.
- Даты заездов: 08. 07, 12. 07, 16. 07, 20. 07, 24. 07, 28. 07. 2011, 747.28kb.
- Ким Стенли Робинсон. Дикий берег, 3774.38kb.
- Петр Аркадьевич Столыпин в истории родного края. Научно практическая работа, 144.01kb.
- Докла д председателя Государственного Совета Республики Татарстан, 275.86kb.
- Тема родины у константина паустовского и марины цветаевой, 78.45kb.
- Я гражданин России, 22.43kb.
сегодня сорок дней бедняжке, он очень страдал. Я предлагаю помянуть его
душу.
- Вы бы не ерничали... - капитан, не сходя с места, как-то навис над
лже-Фландри.
- Помилуй Бог! Я и не думаю ерничать! Дэрин был прекрасным человеком:
честным, порядочным, целеустремленным, Он умирал у меня на руках и просил:
вручить книги господину Марину, вручить ему книги... С последним вздохом
вырвалось у него: "Книги!.." Я исполнил его волю... другое дело, что
теперь мне приходится забрать собственный подарок, это не слишком
порядочно, но я ведь и не Фландри, а Самсон, так что мне можно. Этот
сундук - он ведь не имеет ценности сам по себе, а лишь помогает владельцу
стать тем, кем он должен стать. Впрочем, мне пора. Еще раз - мои
извинения...
Он выскользнул из кают-компании, а потом проследовал по коридору в
сопровождении жутковатого эскорта: огромного горбуна с руками до палубы и
угольно-черной, блестящей и тонкой, будто вытянутой из расплавленного
стекла, женщины под подволок ростом, одетой лишь в патронташ и кожаный
пояс с десятком узких ножей к ножнах.
- Во! - гулко изумился боцман Чижик. - Бабу ваксой обмазали. Ваше
благородие, зачем?!
- Водятся такие, - сказал капитан. - В Мерриленде, в горах, на юге -
целые, говорят, деревни таких. Игра природы...
Бойки с орудий скручены, прицелы сбиты. Кабестан заклинен, шлюпки
качаются грустно, как селедки на крючке: половина талей обрезана. Пахнет
угольным дымом: где-то в тумане нападавших дожидается пароход...
Из каюты Глеба было вынесено все, включая салфетку со стола. Вместо
салфетки лежал конверт с надписью: "Господину Марину лично. Прочих просим
не беспокоиться"
И - воткнут длинный узкий нож...
Матрос Иванько, получивший удар абордажной саблей в живот, умер два
часа спустя. Остальные раненые, числом шесть, тихо лежали в лазарете.
Ошеломление не проходило.
Глеб пришел в себя среди ночи. Тупо болела грудь, плечо, в теле
царила слабость, но голова была ясной. Впервые, может быть, за много
месяцев, тут же усмехнулся он. Небо вверху слабо светилось, как-то особо
пах воздух. Пыльный мир... Он попытался приподняться - боль выстрелила от
горла к солнечному сплетению. Стало дурно, мутно. Глеб осторожно вернул
себя в прежнее положение.
Итак, пыльный мир...
Очень ясно помнилось и понималось все: как она гнал коней,
перепрыгивая из реального мира сюда и назад, зная, что катастрофа уже
произошла, что уже ничего не спасти и никому не помочь... но необходимо
было своими глазами увидеть, как это выглядит. И когда он увидел вдруг в
пыли цепочки следов... О, как он шел по этим цепочкам, угадывая, что
делали эти люди, как друг на друга смотрели и что говорили. Идти было
трудно, потому что громоздились скалы и зияли пропасти, и еще слишком
много сил уходило, чтобы находить воду и траву коням. На исходе восьмого
дня пути он настиг, наконец, их - черных, измочаленных, лишившихся
рассудка людей. И один из них выстрелил в него и попал...
Он помни, что узнал тогда этого человека, а вот сейчас не мог
вспомнить, кто же он...
Тогда еще небо нервно мерцало, и он лежал, зажимая рану рукой - и
вдруг полосы и пятна на небе сложились в лицо Олив. Страдание и порыв были
на этом лице... потом все ушло в темноту.
Однако те люди, похоже, пришли в себя. Он вез воду, много воды, и ее
хватило, чтобы вернуть их из безумия. По крайней мере, все до сих пор были
живы - а прошел не один день.
В первую очередь, жив был он сам: жив, перевязан, уже в сознании...
И, услышав, наверное, что он не спит, не в обмороке - привстал один
из носильщиков. Они несли его на руках последние дни: видимо, лошади
погибли от жажды...
- Эй, - тихо позвал он. - Ты меня слышишь?
Это была английская речь со странным акцентом.
- Слышу, так же тихо отозвался Глеб.
- Полковник, проснитесь! - заорал тот. - Он пришел в сознание!
- Глеб! - раздалось с другой стороны. Глеб медленно повернул голову.
На него в упор смотрел полковник Вильямс - и, не стесняясь, плакал.
Остров Тихий - равнинный, зеленый, со множеством укромных бухточек, к
красновато-желтым песком пляжей, - казался воплощением земного рая.
Известно было, что является он частным владением и весь, с населением и
зверьем, принадлежит графу Добротворскому, крупнейшему землевладельцу
Палладии. "Санфлауэр" шел на юг, держась милях в трех от линии берега.
Сайрус стоял на мостике, слушал штурмана. Повязку ему снимали на два часа
в день. Видел он уже несколько лучше, боли почти не чувствовал - но
фельдшер честно сказал, что острота зрения потеряна безвозвратно и что
большим счастьем будет, если все вот так и останется: иногда некоторое
время спустя начинает мутнеть роговица...
- А вот и речка, - сказал штурман неуверенно. - Да! Ясно вижу устье
реки, сэр!
- Командуйте, лейтенант, - сказал Сайрус. - Считайте, что меня на
мостике нет.
На "ты" они перешли как-то незаметно для обоих - обратили внимание
уже потом, спустя время, и даже удивились, как естественно это произошло.
Лев выздоравливал, хотя и медленно: новые его раны, от камней и щепок,
были обширны, но неглубоки. Ах, как сражался он тогда, перед лицом смерча,
за право получить эти раны!.. Светлана засмеялась про себя. Благодаря
Левушке она отделалась двумя черными кровоподтеками: на бедро и повыше
бедра. А Билли вообще остался без царапины. Вот он, катится по лугу
колобком наперегонки с Софти, безобразным псом грязно-белой масти и породы
двортерьер, больше всего на свете обожающим подкрасться тихо или внезапно
наскочить - и облизать все лицо. Эти двое, маленький человек и огромный
пес, подозрительно быстро нашли общий язык...
Лейтенант Дабби не посвящал ее, понятно, в планы своих действий.
Отряд совершил марш на восток и находился сейчас милях в
пятнадцати-двадцати от восточного побережья Острова. Светлана знала
только, что населения здесь очень мало и что палладийская армия сюда не
приходила, да и не стремилась.
Что тогда здесь делали партизаны?..
- А о каком Марине ты сказала, что он твой брат? - спросил Лев, тоже
глядя на резвящихся на лугу. - Я слышал эту фамилию. Но ведь братьев у
тебя, насколько я знаю, нет?
- Не могла же я сказать, что он был моим любовником, - пожала плечами
Светлана. - А где ты эту фамилию слышал?
- Там, у себя...
- А-а...
- Знаешь, я все жду, когда ты начнешь меня расспрашивать: кто я, чем
занимаюсь... и прочее. Ведь я же тебя тогда чуть не...
- Я обратила внимание.
- Всякая женщина...
- Я не всякая, к сожалению. От этого мои проблемы. А относительно
тебя - все и так ясно. А если что не ясно, так просто не хочется узнавать.
Как не хочется, например, снова встретиться с Глебом.
- Он обидел тебя?
- Нет. По крайней мере, в обычном смысле. Просто мне было очень
больно, когда я поняла, что - все. Что больше ничего не будет. И я боюсь
повторения этой боли... Ладно, будем нелогичными. Тогда, в восемьдесят
третьем - что ты делал в том доме?
- Закрывал проход. Через этот дом бредуны проходили к нам. Приносили
подарки...
- А дядюшка Лоуэлл просто попал под горячую руку?
- Да нет, что ты. Это был агент бредунов, один из самых-самых...
- Это - точно? Ты не ошибаешься?
- Абсолютно точно. Я видел своими глазами, как он принимал тех, дары
приносящих...
- Так ты можешь... проникать в тот мир?
- В общем, да. Я могу находить проходы. Я скаут.
- Здорово. А вот Глеб умел перемещаться без всяких проходов.
- Я знаю. Правильнее сказать, он умел создавать разовые проходы.
Таких, как он, называют сквозниками, пенетраторами...
- Таких? Их что, много?
- Что ты. Единицы. В нашем ведомстве был один, да и тот погиб. По
глупости: начал чистить револьвер, а разрядить - забыл...
- Как его звали? - вздрогнула Светлана.
- Игорь Павлович... Да нет, ему было за шестьдесят. Твой Глеб сейчас
служит в ведомстве князя Кугушева, это Департамент охраны, а я - у
контр-адмирала Сахновского, военная разведка. У Глеба свое подразделение,
он там царь, и бог, и воинский начальник... Не знаю, чем именно они там
занимаются. Будто бы намерены нанести поражение бредунам на их же
территории. И будто бы - уже нанесли...
Светлана хотела что-то сказать, но замерла. Знакомый и жуткий
механический клекот донесся откуда-то - справа, слева?.. Она вылетела
из-под крон, чувствуя себя и Билли крошечными медленными жучками на темном
стекле, сгребла детеныша в охапку и метнулась обратно. Навстречу ей из-за
леса косо вывалилось чудовище, сверкнуло глазами, пронеслось с грохотом...
Не веря себе, Светлана остановилась и посмотрела чудовищу вслед. Каким-то
невероятным усилием зоркости и памяти она сумела увидеть и узнать.
Различить в бледном пятне за бликующим стеклом черты лица...
Это был мистер Пэтт.
Туров даже оглянулся и попытался увидеть еще раз ее, женщину с
ребенком на руках. Что-то смутно знакомое и даже тревожное мелькнуло и
пропало. Лишь много позже, глубокой ночью, устраиваясь кое-как на жесткой
койке постоялого двора в небольшом полувымершем поселке с гордым именем
Кастл-Маунт, он вспомнил вдруг эту женщину и даже не то чтобы узнал -
седьмым, восьмым чувством проник, кто она такая. Жена Сайруса Кэмпбелла,
лорда Стэблфорда. Любовница Глеба Марина - и, весьма вероятно, мать его
ребенка...
Он даже сел в кровати. Но ничего сделать было уже нельзя.
Передняя машина остановилась, окутываясь пылью и дымом. За нею,
громоздясь, пристраивались остальные. Хорунжий Громов с трудом сдержал
заплясавшую кобылу: "Тихо, Зорька, тихо..." С передней машины ловко
соскочил высокий человек с пятнистой форме и быстро пошел к казакам,
отмахивая рукой.
За спиной зачпокали затворы, громов сказал через плечо:
- Отставить, робяты. Без нервы, ясно?
Сам - соскочил с седла и пошел навстречу пятнистому, придерживая
шашку.
- Майор Баглай, - сказал пятнистый спокойно, поднося руку к голове, к
мягкой бескозырке без околыша. - Командир разведывательной роты.
- Хорунжий Громов, - лихо и небрежно отсалютовал Громов. - Командир
заставы.
- Не проводите меня к своему начальству, хорунжий? - спросил Баглай.
- Надо бы как-то миром все уладить...
- Миром был бы в самый раз, - согласился Громов. - Верхами ездите -
или все более на железе?
- Больше на железе, - сказал Баглай. - Но и верхами можем - как без
этого?
Поднятый внезапной телеграммой (телеграф при трудовиках работал с
перебоями, судорожно, но - работал), Виктор Пигулевский, он же Виктор
Виндам, последние полгода - начальник тюрьмы Свитуотера, самого большого
города на восточном побережье Острова, - начал немедленно готовиться в
дорогу. Он знал, что этот час придет, поэтому все основное всегда было под
рукой.
В Свитуотере проходы были, но использовали их редко, поскольку
Свитуотере сопрягался с китайским городом Аньда. У Пигулевского, да и не
только у него, всегда вызывало изумление, почему сверхтекучие китайцы не
просачиваются в Транквилиум? Казалось бы, чего проще... Но китайцев, как и
вообще азиатов, здесь было по пальцам перечесть. Феномен, не имеющий
достойного объяснения... Идти через Китай было долго и муторно, проще -
здесь доехать до Тринити и перейти в Благовещенск.
Поезда ходили только воинские и какие-то "специальные". Как раз такой
и готовился к отправке, когда Пигулевский, потрясая своими пасскардами и
пауэрбэджами, налетел на вокзального "мастера" и принудил его к сдаче. В
результате отправку поезда задержали, к неудовольствию двух профсоюзных
шишек, то ли везущих какой-то груз героям-фронтовикам, то ли, скорее
всего, намылившихся вывезти какое-то добро из прифронтовой полосы. И к
Пигулевскому они до поры относились прохладно - но когда узнали, что он
участвовал еще в первом восстании мастеровых и матросов в Порт-Элизабете,
оживились и частично приняли его в свои ряды.
Тринити кишел армией. Похоже было на то, что части стоят друг на
друге в несколько слоев. Пехота, морская пехота, кавалерия,
железнодорожники... Смотреть на это было, с одной стороны, тягостно, а с
другой - странным образом грело. Пигулевский давно заметил за собой, что
втайне сочувствует палладийцам. Пусть они там и
монархисты-черносотенцы-крепостники - но одной крови, ты и я... Он знал,
что это неправильно, но ничего не мог поделать с собой. Вот эти два жлоба:
они мне что, роднее?
Шептались о гибели эскадры адмирала О'Греди. Сейчас все узнаю,
подумал Пигулевский.
Нужный дом еле нашелся. Двери выбиты, в окнах ни единого стекла. На
втором этаже кто-то жил: валялось тряпье. Он дошел до черной лестницы,
спустился вниз. Медным ключом, хранившимся у него всегда, отпер заднюю
дверь. Открылась она с трудом: по ту сторону было по колено светло-серой
тончайшей пыли. Загребая ее, спотыкаясь, плюясь и кашляя, он пересек двор
и вышел на улицу. Здесь пыли было хоть и не по колено, но по щиколотку
наверняка. И - никаких следов... У разбитой витрины аптеки он остановился,
перебрался через прилавок и прошел в служебные комнаты. Лестница,
прислоненная прежде к стене, упала и еле угадывалась под пылью и плоскими
листами пепла от сгоревших газет. Он поставил лестницу на место, поднялся
к потолочному люку. На чердаке пыли было не в пример меньше. Пигулевский
дошел до другого люка, открыл его. Там была нормальная, ничем не
захламленная комнатка: столик, три стула, кушетка. Служебное помещение КГБ
на вокзале в Благовещенске. Он спускался, когда дверь открылась.
- Майор Пигулевский? - спросил тот, кто вошел первым - их было двое.
- Здравствуйте, с прибытием. Лейтенант Зайцев, лейтенант Проценко.
Поручено вас встретить.
- Что-то случилось? - насторожился Пигулевский. Тон у лейтенанта
Зайцева был приветливый, но напряженный.
- Ничего не случилось. Имеем приказ генерал-майора Скобликова
поступить в ваше распоряжение.
- Ого! Значит, командует опять он?
- Так точно.
- Понятно... - Пигулевский опустился на стул. - Ладно, ребята. Раз уж
вы такие лейтенанты, то раздобудьте мне пристойный билет до станции Ерофей
Павлович. Не тряся удостоверениями, естественно.
- Сделаем, товарищ майор, - Зайцев улыбнулся. - У меня корочки
железнодорожника есть... - он сунул два пальца в карман, извлек
темно-зеленое удостоверение и развернул его.
Пигулевский непроизвольно устремился взглядом на документ, где все
было по форме, только вместо фотографии изображен был огромный член, - а в
это время второй лейтенант сделал короткое движение - и Пигулевский ослеп
от белой вспышки в затылке. Лейтенант поймал его за плечи, рывком посади
прямо и в два приема - с первого раза соскользнула рука - свернул ему шею.
Расшифровав депешу, Кондратьев надолго задумался. Означать это все
могло только одно: оперативная активность сводится на ноль, следы
подчищаются. И - ликвидируются свидетели...
По-настоящему в это не вверилось, однако - вот он, приказ. Отданный
пока что ему. Попытки проникновения на территорию СССР пресекать
решительным образом, огонь открывать без предупреждения. То есть: любой
идущий сюда из Транквилиума должен быть уничтожен. Та-ак. Круто берете...
В теневом Магадане был мотоцикл, пронесенный в свое время по частям и
собранный. Двое суток Кондратьев носился по запыленному донельзя городу и
сжигал все открытые и латентные проходы. Кокаин попадал в нос, в легкие -
он не чувствовал времени, не терял сил; был азарт и погоня за самим собой.
Когда он вернулся домой, Тоня была уже там - с полураспакованным
чемоданом.
- Только попробуй выгнать, - сказала она грозно и жалобно.
- Выгнать? - он все еще внутренне звенел от наркотика. - Тебя -
выгнать? Не дождетесь! Слушай, Тонька, ты вот хотела отсюда уехать...
- Хотела, - изменившимся голосом сказала она.
- Тогда - прямо сейчас. Я не знаю, понравится ли тебе там, но мне все
равно придется уезжать, потому что здесь меня убьют.
Она не спросила - кто убьет, за что. Стала бросать вещи в чемодан -
молча, закусив губу.
Они прошли через последний оставшийся проход, и Кондратьев сжег его
за собой. Тоня была потрясена и напугана. Он вел ее за руку и изумлялся,
какая эта рука тонкая.
В Порт-Элизабете был вечер, шел дождь. Они стояли на заднем дворе
почтового склада.
- Юра, где мы? - прошептала Тоня.
- Дома, сказал он.
В Коммерческой гавани был пустынно. Многие дома стояли забитые.
Хлюпало под ногами. Кого-то негромко били в переулке. В дверь под
светящейся тигриной маской они вошли. Тоня опустилась на краешек стула,
Кондратьев подошел к стойке.
- Добрый ли вечер сегодня, папаша Стив? - спросил он одноглазого, в
черном платке и с серьгой в ухе, трактирщика.
- Вечер как вечер, - неприветливо откликнулся тот. - Пиво берите,
пиво хорошее, а из еды - только фасоль.
- Я ищу Черного Тигра, - сказал Кондратьев.
8
Столы для матросов накрывали во дворе, для офицеров - в зимнем саду.
Сайрус в жизни не видел таких зимних садов. Управляющий, Готтлиб
Фридрихович Берг, несколько суетливо развлекал гостей. Велеть ему сплясать
"казачка" - спляшет, подумал Сайрус и скривился от неодобрения к себе.
Не стоило смеяться над господином Бергом. Он привез откуда-то
старушку-травницу, и та в два дня не то чтобы до конца - но хорошо
подлечила глаза Сайруса. Господин Берг организовал доставку воды из
каких-то особо чистых родников, и теперь Сайрус мог быть спокоен за котлы.
Наконец, господин Берг кормил и поил весь экипаж - и как кормил! Взять
этот обед: холодная поросятина с хреном, грибной суп, гренки и маленькие
пирожки с зеленью, разварная рыба-парус, молодой картофель с маслом,
крабовое суфле, жареные под гнетом куры, ягодный пунш, мороженое...
И - вовсе не потому, что боится пушек крейсера! Он и помыслить не
может, наверное, что эти вежливые моряки могут вдруг ни с того ни с сего
начать стрелять по живым людям. Нет, просто - такой характер...
А после обеда, присаживаясь выкурить трубочку с гостем, управляющий
непременно вновь заведет разговор об интернировании. Разве может быть
война между разумными людьми, скажет он. Его сиятельство граф Никита
Семенович настоятельно предлагает свое гостеприимство, вот опять от него
письмецо привезли. Куда вы пойдете, зачем? Сумятица кончится сама...
Милый, милый господин Берг! Ах, если бы так легко: доброй кухней,
добрым табачком, добрым словом - хоть что-то решалось... Знаете, как это
было? Меня вывели на задний двор тюрьмы. Без мундира, со связанными
руками. Стояла пьяная матросня с винтовками. Я подумал: все. Но получилось
еще страшнее. Вывели старика и молодую женщину с ребенком на руках. Потом
притащили подростка. Он был избит так, что не мог ходить. Старик
поддерживал его. Женщина кричала, чтобы не трогали детей. Матросы начали
палить - беспорядочно, не целясь - и долго убивали этих четверых. Потом
мне сказали, что это была Дайана Аллен, жена мятежного - или сохранившего
верность присяге? - контр-адмирала, его дети - и брат отца. Все
родственники. Нашли, не пощадили. И объяснили очень доходчиво, что то же
самое будет и с моей Светти, с Биллом, с Констанс, с племянниками...
Понимаете, даже сестре, которая мне сделала очень много плохого, даже
племянников, которые... впрочем, это неважно... я их не могу отдать. А что
касается жены и сына... не знаю, поймете ли вы меня...