Является родиной живущих здесь
| Вид материала | Документы |
- Закон и вера могут изменяться, 173.4kb.
- Сценарий праздника "Золотая осень России", 51.15kb.
- Тематическое и поурочное планирование по физике к учебнику С. В. Громова, Н. А. Родиной, 1532.4kb.
- Тула является не только кузницей русского оружия, но и родиной самовара, пряника, 750.16kb.
- Даты заездов: 08. 07, 12. 07, 16. 07, 20. 07, 24. 07, 28. 07. 2011, 747.28kb.
- Ким Стенли Робинсон. Дикий берег, 3774.38kb.
- Петр Аркадьевич Столыпин в истории родного края. Научно практическая работа, 144.01kb.
- Докла д председателя Государственного Совета Республики Татарстан, 275.86kb.
- Тема родины у константина паустовского и марины цветаевой, 78.45kb.
- Я гражданин России, 22.43kb.
бренди. Тем более вопрос такой... потусторонний...
- В каком смысле?
- Да в самом наипрямейшем. Я, когда помоложе был, сам всеми этими
необыкновенностями увлечение прошел. И понял, что или мозговую грыжу
наживу, или на славные подвиги меня потянет. Как рыцаря Вильямса. Так вот:
есть в среднем течении реки Эридан таинственное образование по имени
Черный Великан. Скала в полверсты высотою - и алмазной твердости, скажу я
вам. Алмазной! Отец нашего друга, Борис Иванович Марин, предпринял как-то
восхождение на ее вершину. Сутки он там провел, а когда вернулся, имел
двухнедельную щетину. Очень удивлялся, что здесь всего лишь следующее
утро. Подозревал, что погрузились мы в волшебный сон... да. Так вот:
высказал он между делом мнение, что в этой скале сокрыт некий стержень
нашего мира, некая ось его вращения - в переносном смысле, конечно. И что,
если удастся найти, на что нажать и куда повернуть... то произойдет все
совсем по Архимеду.
Ну, помните: точку опоры, переверну...
Он вдруг замолчал и стал молча смотреть перед собой.
- Чего не пойму - так зачем вам все это рассказываю? - продолжил он,
наконец. - Все равно уже поздно. Даже если бы Глеб Борисович сидел вон в
той палатке... не успеть. У них слишком большая фора. А с другой стороны -
может быть, я паникую. Может, ничего не происходит, а у профессора
проснулась внезапная любовь к живописно сошедшей с ума даме. Чего не
бывает на белом свете, не так ли?
- Вы хотите сказать, что профессор устремился к этому... рычагу
управления миром?
- Именно это я и хочу сказать.
- А зачем ему Олив?
- Потому что только она одна может увидеть этот рычаг.
- Интересно...
- Уж куда более. Но самое интересное - это то, что никто
по-настоящему не знает, что произойдет в результате. Никто, понимаете? И
наш друг вот этим местом, - Кирилл Асгатович постучал себя по лбу, - тоже
не знает. Но он по-настоящему боится прикасаться к рычагу...
- Пожалуй, да, - медленно сказал Алик. - Мне он тоже говорил нечто
подобное.
- Вот видите. А Иконников, похоже, ни черта не боится. Потому что
этим местом, - опять стук по лбу, - он знает кое-что, но далеко не все, а
внутреннего сторожа у него нет...
- Но почему именно Олив? - зачем-то спросил Алик.
- Потому что имела несчастье полюбить нашего героя... Вы не заметили
разве: все, с кем он имеет дело, оказываются отмечены судьбой, или роком,
или как еще сказать?.. У всех Мариных есть такая родовая черта. Их любимые
женщины поражаются безумием. Их друзья обретают искру Божию. Те, кто имел
неосторожность причинить им вред, караются или смертью, или болезнью. Меня
вы видите...
- Подождите. Глеб не такой. Он...
- Он даже не подозревает об этом. И уж тем более - не управляет этим.
Все делается само... А их дети обрекаются на одну и ту же судьбу - по
кругу, по кругу...
- Это невозможно.
- Конечно. Тем не менее это так. Невозможно - а есть.
- Кто же он тогда? Замаскированный Бог?
- Да. Вы хорошо сказали. Замаскированный Бог.
- Не ведающий, что творит?
- Трудно сказать. Хотя, пожалуй, да. Его человеческая часть,
разумеется, не подозревает о том, что творит часть трансцендентная. А той,
в свою очередь, не слишком много дела до человека по имени Глеб
Борисович...
- А вы-то откуда все это знаете?
- Работа такая... Давайте искать его вместе, а? Он должен быть где-то
поблизости.
- И что мы ему скажем? Отечество в опасности?
- Не знаю. Я стараюсь не загадывать наперед, что я скажу человеку.
- Ну, хорошо. Вот нашли мы его. Сказали: Глеб, профессор Иконников
украл твою жену. И что? Чего мы вообще от него ждем? чтобы он сотворил
чудо?
- Чудо. Да.
- Вы же сами говорите, что поздно. Что не успеть.
- Поздно. Не успеть. А что делать? Сидеть и ждать, когда безумец
попытается перехватить в свои руки управление этим миром и творить все по
своему разумению? Творить то, от чего всеми силами стремится уйти наш Глеб
Борисович?
- Вы уверены, что... что все обстоит именно так? Так скверно?
- Разумеется, нет. Но у меня есть проклятая моя способность
чувствовать наперед плохие исходы дела. И вот она мне говорит: Кирилл,
дела плохи настолько, что можно ложиться, выбирать удобную позу и
помирать. А с другой стороны, мое татарское упрямство велит мне помереть,
брыкаясь...
- Как странно, - сказал Алик, озираясь, - я вот ничего не чувствую...
11
- Солдат... ты меня слышишь?
- Слышу. Только ты лучше не говори ничего, ладно?
- Нельзя... Ты же русский?
- Русский.
- Вот. А они в форму русскую одеты... а между собой по-английски,
понимаешь?
- Кто?
- Которые меня... которые нас... Понимаешь, они в русскую форму...
черные бушлаты... машину захватили... Наши решат, что это... морпехи. А на
самом деле...
- Я понял, - голос у Льва стал совсем другой. - Я все понял. Теперь
молчи. Мне надо подумать.
- Предупреди... понял?
- Конечно.
Светлана прижала Билли к груди. Она тоже все поняла.
- Лев... Левушка... Это Дабби, да?
- Скорее всего. Ах, не стоило мне уезжать...
- Они бы убили тебя...
- Ну, это довольно трудно. А помешать я мог, ох, как мог... Теперь
поздно.
- Надо ехать туда, к этим... все рассказать.
- Я поеду один. До фермы уже недалеко, я вас оставлю и поеду.
Светочка, пойми, я не могу позволить тебе с ребенком лезть под пули. Там
уже наверняка стреляют. Ах, какие же сволочи...
Хозяйка встретила их, удивленно подняв брови.
- Леди, сэр, а я уже собиралась отряжать за вами погоню. Не умеете ли
вы врачевать раны? Сегодня не вполне обычный день, у меня в доме лежит
раненый джентльмен, а еще двое не ранены, но совершенно больны. И я просто
не знаю, чем им помочь.
- Мне приходилось перевязывать раны, - сказала Светлана. - Как
видите, мы привезли вам еще одного. Вы не откажете принять его?
- Как можно так говорить, леди? Робинсон, отнеси раненого джентльмена
в комнату. Ах, что делают люди! Что они делают!
Светлана передала Билли хозяйке, сама пошла вместе с работником,
который легко, как ребенка, поднял раненого чужака на руки и понес. В
большой комнате на двух кроватях лежали три человека и мертво спали.
Светлана окинула их взглядом, принялась помогать Робинсону укладывать
раненого. Потом вдруг, внутренне холодея, распрямилась и еще раз
посмотрела на спящих. Один из них, черноволосый, с клиновидным лицом, был
незнаком. Но рядом с ним лежал изможденный полковник Вильямс. А на другой
кровати, запрокинув голову и тяжело дыша, спал Глеб...
Наверное, она вскрикнула, потому что в дверях возник встревоженный
Лев.
- Что...
Она приложила ладонь к губам и глазами показала на спящих.
- Это... Вильямс? - шепотом спросил Лев.
Она кивнула.
- Видел его еще до войны. Приезжал в Питер.
- Может быть. А вон тот - Глеб.
- Марин?
- Да. Глеб Марин.
- Боже мой... - Лев увлек ее в прихожую. - Слушай, неужели... Ему же
лет сорок.
- Значит, столько же и мне.
Лев печально улыбнулся.
- Я уезжаю, - сказал он. - Теперь у тебя есть защита. А дело
по-настоящему серьезное. Не знаю, как все обернется... Я просто хотел
сказать, Светлана Борисовна, что благодарен вам безмерно, что в любой
момент вы можете на меня рассчитывать... и что я вас люблю.
Я ничего не прошу у вас, просто позвольте мне вас любить... издалека,
вблизи... может быть, письма? И еще я хочу сказать... - он задохнулся и
замолчал.
- Левушка, - она положила ему руки на плечи, - можно, я тебя поцелую?
Ты хороший, ты, может быть, самый лучший... и ты все понимаешь, да?
- Я ничего не понимаю...
Она пригнула его голову к себе и осторожно, боясь причинить боль,
стала целовать потрескавшиеся твердые губы.
Так вот оно и начинается... так вот оно и начинается... так и
начинается... Тряпка, обозвал себя Туров, тебе только на бумажках воевать.
Он ударил здоровой рукой по ступеньке, на которой сидел. Потом еще раз.
Тупая боль лениво растеклась по кисти. Ничто не поможет...
Теперь он понял, чего всю жизнь боялся. Он боялся неуправляемой толпы
- и потому обожал парады.
Он вдруг почувствовал себя таким, каким был на самом деле: пожилым,
маленьким и слабым. Могущество оказалось мнимым.
Кто-то из танкистов, размахивая шлемом, орал с башни. Ему вторили
снизу.
В прошлом году Туров был в Никарагуа - улаживал возникшие внезапно
проблемы с кокаином-сырцом. Там точно так же хоронили солдат-сандинистов.
Автоматы над головами. Спите спокойно, ребята, племя готово отомстить за
вас...
Племя. Уже не спецгруппа, не армия - племя.
Железный поток.
Командиры - другие. Его, если повезет, просто не пристрелят. Именно -
если повезет.
Пустяковая рана, а так расклеился... И все равно - не было ни
малейших сил идти туда, к могиле, забираться на танк, говорить слова,
вести за собой. Сами придете и попросите: Сусанин, миленький, выведи...
Куда ты завел нас, проклятый старик? Идите вы на хер, я сам
заблудился...
Ну и пусть в сердце грусть. Хрусть-хрусть-хрусть.
Кто у них там главный, с деланно-ленивым любопытством подумал он.
Неужто ж Адлерберг? Вот делатель дорог...
А там, у танков, все уже решили.
Лев скакал без седла, охлюпкой. Боль плескалась в боку, туманя
взгляд. Револьверы полковника норовили выпасть из-под ремня, он поправлял
их левым локтем. Успеть бы... ах, как надо успеть, пока...
- ...отправили его одного? Ну, что вам стоило разбудить меня?
Полковник метался по комнате, и Глеб вспомнил его конспиративное имя:
Белый Тигр.
- Полковник, - сказал он, - да погодите же. Нам ничего не изменить.
Скоро Робинсон пригонит лошадей, и тогда... Светлана.
- Да, - отозвалась она.
- Я... так рад...
Она кивнула.
Чужак застонал. Приоткрыл глаза.
- Пить...
Хозяйка провела ему влажной салфеткой по губам.
- Мы не дождемся, - шепнула она. Ей сказали, что Лев поехал за
доктором.
И сами ничего не сделаем, подумал мрачно Глеб. Хотя...
- Миссис Гекерторн, - он наклонился к хозяйке. - Мне неловко просить
вас, но не могли бы вы принести немного льда? У вас ведь есть лед? Денни
поможет вам.
- Конечно, - хозяйка встала. - Вы хотите положить лед на живот
раненому? Однако я слышала, что это не всегда полезно: может наступить
воспаление от холода.
- Это меньшее зло, - сказал Глеб.
Хозяйка вышла, за ней вышел Денни. Устоит ли он перед ее чарами в
подвале, подумал Глеб непонятно зачем.
- Я отнесу его туда, - сказал он, глядя Светлане в глаза. - Для него
это единственный шанс.
- Конечно, - она кивнула.
- Я быстро, - сказал он.
- Как прошлый раз? - сказала она и осеклась.
Глеб, двигаясь неловко и как-то угловато, обошел ее и положил руку на
плечо чужака.
- Полковник, вы поможете мне?
- Разумеется...
Двадцать минут спустя в отделении милиции маленькой станции Лопча
зазвонил телефон, и чей-то голос сказал, что на улице такой-то лежит
раненый офицер. Еще через двадцать минут раненый был в местной больничке.
Хирург домой не ушел, искать его не пришлось.
После операции неизвестный офицер прожил четыре дня. Хирург, два года
после института, умница, золотые руки, - не отходил от него. Были бы
нормальные антибиотики... но их не было. Пенициллин, стрептомицин,
канамицин. Плюс фурацилин для промывки брюшной полости. И, может быть, он
все-таки спас бы офицера - но тот отвязался ночью от койки, встал и
куда-то пошел...
Перед смертью он на несколько минут будто бы пришел в себя,
огляделся.
- Галка же была?.. куда делась? И вот что, - посмотрел на хирурга. -
Передай Турову - они по-английски говорили. Понял? Форма русская, а
говорили по-английски. Пусть знает... Что? - он заозирался. - Где ты,
Галка? А, вот куда... - он улыбнулся, закрыл глаза и перестал дышать.
Ну, что, король Руфус? Ты доволен? Доггерти сунул зеркальце и
маленькие ножницы, которыми подравнивал усы, в несессер. Мы заварили-таки
эту кашу...
Отсюда, со скалы, виден был весь лагерь пришельцев. Бинокль приближал
их так, что казалось: они специально молчат и объясняются жестами, но не
как глухонемые, а как актеры авангардного театра. Этот идиот Самсон...
Впрочем, сбрасывать его со счета нельзя. Идиот, а имеет власть над
тысячами - да таких, которые легко дадут содрать с себя шкуру, чтобы
постелить ему под ноги... Плохо, что нет ни малейшей возможности понять,
чего он хочет - и, тем более, предугадать его поступки. Зато есть полная
уверенность, что сам он все это прекрасно знает. Проклятый чернокнижник...
Там, у дороги, синим дымом окутывались танки - и дергались вперед и
назад, выстраиваясь в колонну. Свирепый рев донесся и сюда, заставляя
сжиматься что-то внутри. Страшная, страшная сила...
Вино откупорено, вспомнил Доггерти, остается только выпить его.
Сегодня будет много вина. Красного густого вина.
Дальше лошадь не шла, и Лев оставил ее. Он четко представлял себе:
перевалить вот эту лысую гряду - и там под гору меньше мили. Только бы не
ушли, только бы остались... Кровь ударяла в виски - поэтому, должно быть,
он не услышал ни разговора, ни каких-то других звуков... это было
непростительно для специалиста его профиля, но - так уж получилось...
Он перевалил гребень - навстречу ему поднимались четверо, и двоих он
узнал сразу: Руфус Доггерти и Джозеф Питни, его правая рука. Еще двое были
просто охранники...
Стрелять все пятеро начали почти одновременно - но, может быть, Лев
успел на четверть секунды раньше. Он хладнокровно срезал Питни, одного из
охранников, который взял его на мушку, выстрелил в Доггерти - тот присел и
юркнул за второго охранника, пуля лишь ободрала ему плечо. Потом Льва
отбросило назад, он упал, перекатился... Доггерти вынырнул, как черт из
коробочки, выстрелил дважды. И все же Лев сумел поднять огромный невесомый
револьвер и выпустить пулю в ответ. Лицо Доггерти удивленно сморщилось и
опало внутрь себя. Последнее, что Лев видел - это темный на фоне
исчезающего неба силуэт склонившегося над ним человека...
Мерсье, чувствуя какую-то невозможную воздушность в теле, осмотрелся
еще раз. Еще раз проверил: все ли так, как ему показалось? Мертвый
неизвестный человек в меррилендской солдатской форме. Мертвый Питни.
Мертвый Трент, даже не успевший ни разу выстрелить. И на кой черт твое
умение гасить свечу на пятидесяти шагах?.. Доггерти умрет: с такими ранами
не живут.
Может быть, оно и к лучшему...
Позади ревели моторы, и в какой-то момент Мерсье ощутил сильнейший
позыв спуститься вниз, найти Турова и все рассказать. Хотя, конечно,
трудно предположить, что Туров ни о чем не подозревает. Тем не менее - был
прямой приказ Парвиса: всячески способствовать авантюре Доггерти.
Что мы и делали по мере сил.
Оставить его здесь истекать кровью?.. По дикой самоуверенности шефа
никто не взял с собой бинтов. Он плевался и кричал, когда кто-то брал
бинты: ты что, козел, думаешь, на меня кто-то может покуситься? Думаешь,
да? Уж не ты ли сам? И так далее...
Теперь вместо носа и рта у него была дыра, в которую прошел бы кулак.
Ничего не сделать, понял Мерсье. Он присел рядом с Доггерти, пощупал
шею - и ударил тремя пальцами по сонной. Тело дернулось. Из дыры
выплеснулся фонтан крови. Все.
Лейтенант Завитулько получил пополнение и возвращался на фронт. Две
сотни молодых необстрелянных - только лагеря - матросов разместились на
восьми конных транспортах: длинных подрессоренных телегах, запряженных
четвернею. Когда в воздухе показалась, рокоча, давешняя "чертова
мельница", он скомандовал "врассыпную!" просто для тренировки. И даже
удивился поначалу, что там, на небесах, с ними согласились поиграть...
Потом, когда машина, наконец, улетела, он встал, оглушенный, и пошел
собирать тех, кто остался.
12
- Как-то странно мы встретились, - сказала Светлана. - Тебе не
кажется? Будто... - она поискала слова. - Будто было лучше.
- Да, странно, - сказал Глеб. - Действительно... не было дня, чтобы я
не вспоминал тебя. Этим спасался. И вдруг... Я думал, что это сон, бред...
- Кажется, я понимаю. Тут я, живая, такая, как есть: нечесаная,
грязная. Воняю, наверное. Вши были - правда, вывела. С сопливым мальчишкой
на руках. Так, да?
- Нет. Просто... я уже простился с тобой - здесь, в себе. Это была
прежняя жизнь, она никогда не вернется. Это был другой я - совсем другой.
Этот я любил самую лучшую в мире женщину... но - жизнь назад. Будто мы уже
все умерли и живем заново. И я так привык к этому... и вдруг - ты. И
оказывается, что это все придумано - и про другую жизнь, и про то, что я
другой, и про минувшую забытую смерть. Все, что есть вокруг, происходит на
самом деле, и недавнюю нашу жизнь мы помним не по рассказам в растрепанных
книжках, а - сами... И только мнится, что она миновала давным-давно и без
следа. Это мы - ее след.
- Вот он, самый главный след, - Светлана качнула Билли. - Нравится?
Глеб снова долго-долго всматривался в личико спящего.
- Красивый, - сказал он.
- И только?
- Я еще не узнал его ближе...
Они шепотом засмеялись.
- Ты будто замороженный, - сказала Светлана. - Что-то, может быть, не
так?
- Не так - все, - отмахнулся Глеб. - Война, разруха, вторжение,
контрвторжение... все не так, все через колено. Главное, не сделать
ничего, не поправить...
- И конечно, поправлять должен ты? - она взглянула на него чуть
иронически.
- Увы, да.
- А почему?
- Не знаю. Ответа не имею, капитан. Так легли карты. В свое
оправдание могу сказать только: будь со мной все иначе, будь я другой - мы
бы не встретились никогда. Помнишь день нашего знакомства?
- Еще бы...
- Все четверо - мы чудом избежали смерти. Причем дважды. Помнишь?
- Олив сказала, что это знак.
- Это действительно был знак.
- Не сомневаюсь...
- Все гораздо... массивнее, чем ты думаешь. Я тебе расскажу все, что
узнал о себе... позже, в более спокойной обстановке...
- Этого никогда не будет.
- Не будет чего?
- Спокойной обстановки. У меня, помимо всего, есть и свои дары. Дар
предчувствия. Он говорит мне, что спокойной обстановки уже никогда не
будет...
Она вдруг заплакала.
- Господи, кому мешало то, что мы живем тихо и спокойно? За что ты
нас гонишь куда-то, за что убиваешь? Разве грех был - любить? Разве можно
за это?..
Глеб обнял ее за плечи и так держал, переливая в себя ее горе. Ее
напряжение и смиренный гнев. Никогда он не чувствовал себя настолько
нужным.
- Все вернется, - сказал он. - Я тебе клянусь: все вернется.
- Как ты можешь клясться? - всхлипнула она. - Если бы от тебя хоть
что-то зависело...
- Ты не поверишь, но именно от меня зависит очень многое...
Она отстранилась немного и посмотрела ему в глаза.
- Глеб, не шути так. Это...
- Я не шучу, - вздохнул он. - Я страшно серьезен.
Она опять заплакала. Сквозь всхлипы пробивалось: "не знаешь... так
одиноко, так... хоронили, и никто, никто... как в каком-то вихре... и