Является родиной живущих здесь

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 24 25 26 27 28 29 30 31 ... 46

Неспящего - транспорты идут в один из этих портов - он будет ее

сопровождать; дальше их пути расходятся: Левушку хотят видеть его

начальники, а ей дорога на запад, на остров Воскресенский... неизвестно к

кому, неизвестно зачем...

Приходили прощаться соседи. Немного же их осталось...

Стоит пустая, с выбитыми окнами и дверью, усадьба Мак-Мастеров. И где

они сейчас, Род и Нелли? Старик садовник роется в земле, подрезает кусты.

Почему-то деревья увешены пустыми бутылками на веревочках. Ветер - и

начинается перезвон...

Лишь каменные стены остались от домов Линды Коллинз и семьи Биров.

Могилка Линды там же, перед домом. Бирам удалось исчезнуть.

Ничего не осталось от старого рая милейшего Чарльза Шеффилда.

Выгоревшая плешь в саду, черные деревья... Хоронить было нечего, и крест

воткнули просто в центр серого зольного холмика.

В Доме Датлоу кто-то живет. Но туда лучше не ходить и ничего не

выяснять: те, кто живет в доме, не любят, когда ими интересуются. Сбежали

откуда-то... Наверное, там было еще хуже.

Светлана потрогала темно-коричневые, отполированные прикосновениями

рук перила. Дом отзывается на каждый шаг, при малейшем ветре в трубе

начинаются завывания, из щелей вылетает пыль. Зимой углы комнат мокнут, в

дождь - протекает потолок в гостиной. И в то же время - этот дом дал ей

пристанище. В нем родился Билли. Он заслонил собой и не выдал Льва. Он

упокоил отца. Светлана чувствовала себя почти предательницей...

Завтра, подумала она.

Не будь этого чертова крейсера, плыл бы сейчас домой...

Глеб раздраженно захлопнул книгу и еле сдержался, чтобы не запустить

ею в темный угол. Неосознанное беспокойство - непременный спутник всех его

"озарений" - требовало действия, движения, поступка. Опыт же, печальный и

жестокий, напротив: сдерживал, заставлял сидеть, молчать, ждать. Да,

открылись новые ячейки в его-не-его памяти; да, он на шаг, на несколько

шагов приблизился к правильному-ответу-на-все-в-мире-вопросы; но и:

сдвинулось восприятие действительности, почти исчезло чувство страха и

ответственности - при неимоверно возросшем мнении о собственном

могуществе. Он уже совершал поступки в таком состоянии... об этом был

тяжело вспоминать, но он намеренно, как урок, как наказание, как епитимью

- напоминал себе о том, что сделал с Олив. С женщиной, которая его себе на

горе спасла и выходила. Да, он был глуп и неопытен тогда - но разве же

глупость и неопытность могут служить оправданием? Ты виноват.

...просто не понимал, что не все, что открывалось ему, есть

непреложная истина...

Ну и что? Ты успел это понять и мог успеть остановиться - но не

остановился...

Во фляге было вишневое вино, сладкое и крепкое. Он отхлебнул два

глотка. Подступившая дрожь медленно растворилась в теплой волне.

Почему-то "озарения" всегда подстерегали его на суше и никогда - на

море. Может быть, поэтому последние полгода он с такой неохотой покидает

палубу?..

Что же я знаю теперь? - с ненатуральной ленцой подумал он. Так минер

подходит к мине, попыхивая трубочкой. Так офицер прохаживается под пулями,

видом своим ободряя солдат...

Ну, давай.

Руки сами развернули карту. С огромной высоты он смотрел на нее...

Кажется, не прошло и секунды - а за окном уже серел пасмурный

рассвет. Совершенно без сил Глеб сидел за столом, сжимая в руке кортик.

Левая ладонь была перевязана побуревшим от крови платком. Мочевой пузырь

намеревался лопнуть с минуты на минуту. Глеб выронил кортик и,

пошатываясь, вышел в коридор.

Офицерская гостиница с общим сортиром...

Лампа горела тускло. На потолке над нею шевелилась черная медуза:

пятно копоти. Шурша, по стенам сбегали тараканы и прятались в щель.

Там у них страна, подумал Глеб. Там они живут. Как мы. В щели. Любят

и рожают детей...

...предал ее, мелькнуло перед глазами, предал и ее тоже - ради чего?

Никто больше...

И тут его ударило. Белый взрыв. Сквозной проход - выглядит так. Сжечь

его можно - так. "Это мы сделаем. Остальное - твое, сынок..." И Вильямс

знает - как. И может.

Он вышел... недели три назад. Если он уничтожит проход...

Не проход это! То есть, конечно, и проход тоже, но главное другое...

Глеб зачем-то посмотрел на часы. Не успеть...

Или - успеть?

Неделя плавания. И по суше - не меньше дня.

На лошадях. Да, взять лошадей...

Вильямс должен вести с собой много людей. Это - медленно.

Шанс есть. Корвет забункерован, и выйти можно с рассветом.

Не успею, с тоской подумал он. Все равно не успею. Потными руками

сложил карту.

(Уже снова в комнате? Когда успел?)

Почему я не понял всего этого раньше?

- Виктор! - вестовому. - Собирай вещи, уходим!

И - дощатый тротуар пружинит, подталкивает ноги: быстрей! Быстрей!

Что-то обязательно должно случиться...

(Первые танки завели моторы. Синий соляровый дым ворвался, клубясь, в

молочный туман. Задранные стволы и антенны торчали из тумана, как сучья и

ветви утонувших деревьев. Прожектора слепили, но видно все равно ничего не

было.)

Преодолев за ночь пятнадцать верст, девятый полк (если быть точным,

то две роты его третьего батальона) морской пехоты Ее величества без боя

занял разъезд Синстоун на железнодорожной линии Порт-Блессед - Тринити.

Армия трудовиков оказалась перед лицом окончательной военной катастрофы.

- Глеб Борисович, вас там спрашивают... - вахтенный офицер был

растерян. - Я не понимаю, каким образом...

- Кто спрашивает? - вздрогнул Глеб.

- Некий мистер Фландри. Вы его знаете?

- Абсолютно нет. Ладно, пусть войдет. Он один?

- Похоже, что один. И, мне кажется, он то ли пьян, то ли очень

болен...

- Понятно. Иван Андронович, распорядитесь: пусть его приведут и

покараулят ненавязчиво.

Через полминуты матрос Хакимзанов, лучший абордажный боец корвета,

приоткрыл дверь каюты и пропустил невысокого худощавого человека в

темно-сером плаще и клетчатом кепи. Лицо человека было под цвет плаща,

глаза сухо блестели. Вместе с ним вошел кисловатый запах, угнетающий и

тревожный.

- Доброе утро, мистер Марин, - сказал вошедший напряженным голосом. -

Не возражаете, если я буду говорить по-английски?

- Мне все равно. Но - вам плохо? Я могу чем-то помочь?

- Нет. Это малярия. К сожалению, я не могу ждать, когда кончится

приступ... Мое имя Дэвид Фландри, и я некоторое время назад служил под

началом полковника Вильямса.

- Так. И... что?

- Два года назад я наткнулся на большое количество книг из библиотеки

вашего уважаемого отца. Около трехсот экземпляров...

- Где?

- В Кассивелауне. Собственно, нашел их мистер Эйнбаум, детектив,

близкий друг полковника. Я лишь... выполнил изъятие...

- Давайте, я вам все-таки что-нибудь налью. Просто горячего чаю? - не

дожидаясь ответа, Глеб открыл термос, наполнил большую чашку, влил сливок

из кувшинчика. - Прошу вас.

Фландри обхватил чашку обеими руками, закрыл глаза. Лицо его

мгновенно покрылось бисеринками пота.

- Пейте, - велел Глеб.

Гость слабо кивнул, поднес чашку к губам, глотнул раз, еще раз.

- Спа...сибо...

Молча они посидели несколько минут. Корвет был полон звуками: лязгали

заслонки топок, гудело пламя, звенели цепи элеваторов. Капитан, узнав о

цели плавания, распорядился принять на борт еще тысячу пудов угля.

- Книги, конечно, пропали вновь? - сказал Глеб как бы между прочим.

- Нет, - качал головой Фландри. - Я их вывез. Они здесь.

- Что?

- Я все вывез. Когда началась эта проклятая революция, все палладийцы

Кассивелауна - а там их жило много, поверьте - зафрахтовали весьма

вместительный барк... собственно, это я им помог. Поэтому...

- Книги здесь? На Хаяси?

- Внизу, у трапа. Сундук. Можете забрать.

- Мистер Фландри...

- Я догадывался, что эти книги для вас не просто сентиментальные

воспоминания - иначе за ними бы не охотилось столько занятых людей. Они

нужны вам, а для чего - это не мое дело. Другое важно. Вы можете исполнить

то, о чем я вас попрошу. Можете отказать. Я сознаю, что и вы не вполне

свободны в своих поступках. Мой долг повелел мне оставить родину. Я делал

то, что должен был делать. Но скоро моя малярия прикончит меня. Я никогда

не думал, что такой пустяк окажется важным, но - я хочу лежать в родной

земле...

Глеб долго смотрел на свои руки. Пальцы сами сбой сплетались и

расплетались. Ногти обкусаны... Мы, живущие в щели тараканы, удивительно

сентиментальны. Зачем тянуть с ответом, когда все решено?

- Как вы сумели найти меня? - спросил он.

Фландри слабо улыбнулся, и Глеб понял, что задал глупый вопрос.

В вечернюю понюшку добавлена была пыльца ипанемы, и поэтому пленники

спали. Вильямс собрал отряд.

- Ребята... - он едва ворочал языком. - Вы все видите сами. Нужно -

двадцать один. Есть - семнадцать. Плюс шестеро нас. Даже если мы плюнем на

все и пойдем домой, то - не дойдем. Воды уже нет. Все. Так что вопрос лишь

в выборе способа умереть... Если кто-то считает иначе, я готов выслушать.

Если кто-то хочет попытаться дойти - не стану удерживать, но... шансов

нет. Ни малейших. Тем не менее я предлагаю жребий. Чтобы потом не

думать...

Все молчали.

- Мервин?

- Все равно.

- Эндрью?

- Пусть жребий. Или прикажите.

- Сол?

- Как решит начальство.

- Дэнни?

- Жребий.

- Батти?

- Я все равно никуда не пойду. Я с ними, - он кивнул на пленников.

- Тогда - пять спичек... - Вильямс достал коробку, негнущимися

заскорузлыми пальцами достал пять спичек, у двух отломил головки. -

Длинная - огонь. Короткая - жажда. Тяните.

- Длинная, - равнодушно сказал Мервин.

- Длинная, - Сол.

- Короткая, - Дэнни.

- Кор... длинная, - Эндрью закашлялся.

- И - короткая... - медленно сказал Вильямс, крутя в пальцах

спичечный обломок.

4

К десяти часам стало припекать, и пыль, прибитая ночным дождем,

начала подниматься в воздух и повисать над дорогой белым пластоватым

дымом. Билли раскапризничался. Его уже не занимали ни лошадки, ни дяди с

ружьями, ни птички на деревьях (зловещего вида сытые вороны, с

неудовольствием поглядывающие вниз, на не по правилам живых людей).

Светлана пыталась петь - он не слушал. Но потом за дело взялся Лев. У него

были длинные гибкие пальцы, и пальцы эти могли, оказывается, быть кем

угодно: хитрым зайцем, двумя глупыми гусями, вором и полицейским, судьей,

моряком... Светлана и сама загляделась на представление, на балаганчик,

разыгрываемый внутри вывернутого солдатского бушлата.

И, когда хлопнуло несколько выстрелов, сдавленно закричал возница,

рванули и тут же мертво стали лошади - она испугалась не сразу, а после

секундной досады: такую игру испортили!..

- Стоять, лошадьи ублюдки! - рявкнул какой-то великан, одной рукой

сгребая удила. - Эй, леди, не бойтесь, вас тут не обидят! А ты, солдат,

выходи!

И впереди, и сзади происходило одно и то же: высыпавшие из канав, из

травы люди в сером удерживали коней, стаскивали с козел возниц,

обезоруживали немногочисленную охрану солдат госпитальной команды.

Подталкивая штыками и прикладами, их отгоняли куда-то от дороги. Лев,

кряхтя, начал вставать, но Светлана с отчаянным криком вцепилась в него:

- Не пущу! Не пущу!

И - завопил Билли.

Потом были тянущие и хватающие руки, орущие глотки, ножи и стволы в

лицо - и чей-то насмешливый голос:

- Не можешь с бабой совладать, Эразмус?

Великан смущенно держал ее за локоть.

- Эразмус? - вскинулась Светлана. - Вы не из Порт-Элизабета?

- Примерно так леди, - прогудел великан. - А что такого?

- Когда в позапрошлом году был мятеж - вы воевали? В ополчении?

- Ну да. Вон, многие из нас были тогда в ополчении. Да и командир

наш...

- Вы помните Глеба Марина? Русского? На мосту?

- Да как же не помнить! Геройский парень. А вы что, его знаете?

- Это мой брат.

- Да вы что?! Лейтенант! Эй, кто-нибудь, крикните сюда Дабби, пусть

подойдет! Мистер Дабби, тут знаете кто? Тут сестрица нашего Глеба нашлась!

А этот солдат - он ваш муж или кто?

- Я не муж и не солдат, - сказал Лев. - Я...

- Это мой давний друг и телохранитель, - сказала Светлана. - Он спас

мне жизнь - мне и моему сыну. - Она заметила, как Лев покраснел. - А мой

муж - может быть, вы слышали: капитан флота Сайрус Кэмпбелл.

- И такого помню, - сказал Эразмус. - Знаком не был, а имя помню.

Подошел высокий худой офицер.

- Доброе утро, леди. Неужели вы - сестра Глеба? А этот сероглазый -

его племянник? Извините за инцидент, но - война... Вы, конечно,

проследуете дальше... чуть позже. Эразмус, поторопи ребят, пусть уводят

лошадей. Пол, эту повозку не распрягать и вещи не трогать. Прошу вас,

пойдемте ненадолго с мной...

То, что с дороги мнилось ровным лугом, при пересечении оказалось

чем-то вроде "пашни богов", только - заросшей высокой, по шею, а местами и

выше головы, травой-метелкой и ядовито-желтыми цветами на хрупких

трубчатых стеблях; Светлана когда-то знала, как их имя... Лейтенант Дабби

шел, поддерживая ее под локоть, а она, прижимая Билли, все оглядывалась на

Льва: как он там, с незажившей своей ногой? Но Лев ковылял уверенно, и ей

вдруг стало страшно: Лев мог соблазниться укромностью места - и начать

убивать. Нож висел у него между лопаток...

Внутри огромного черемухового куста было прохладно и обитаемо: ящики

и бочонки служили стульями, на сучке висела казачья шашка.

- Берлога Робин Гуда, - усмехнулся Дабби. - Присаживайтесь. Не

желаете ли джину? К сожалению, ничего кроме джина предложить не в силах...

Все сели. Билли слез на землю, побежал к шашке. Обхватил ее, почти

повис и оглянулся победно: видали?

- Лейтенант, - сказал Лев напряженным голосом. - Я не хочу до

бесконечности пользоваться добротой леди Светланы. Учитывая, что в том

мятеже мы с вами были на одной стороне... Видите ли, я - офицер

специального подразделения палладийской военной разведки. Поручик

Каульбарс, к вашим услугам. Выполнял особое задание в тылу вашей армии.

Аналогичное тому, что и во время мятежа. Подчеркиваю это особо.

- Так, - сказал Дабби.

- Позвольте вручить вам... - Лев протянул руку - пустую руку, ладонью

вверх - сделал неуловимое движение пальцами - и в руке его оказался

небольшой узкий нож. Дабби бросил руку к кобуре, но было ясно, что в

случае чего он не успеет. - Это вам на память, возьмите, - Лев, зажав

клинок двумя пальцами, подал нож ручкой вперед. - Я не воюю с вами, прошу

понять это. Я не воюю с меррилендцами. У нас общий враг. Один общий враг -

внешний. И тогда, и сейчас. Во время мятежа мы были в одном строю - против

него. А теперь мы вдруг сами стали почему-то враги...

Дабби долго не отвечал, крутя в пальцах нож. То ли сданный, то ли

подаренный.

- Есть что-то неправильное в этой войне, - сказал он, наконец. - Я не

понимаю этого, но... Меня подстреливали трижды. В самом начале, на

Фьюнерел... тогда еще валяли дурака, палили в ворон, а по ночам сходились

где-нибудь в овражке, разводили костер и пили, и пели... Кто-то из своих

выстрелил мне в затылок. Говорили потом, что это был профсоюзный агитатор.

Тогда только-только начали создавать профсоюзы в армии, и я был

категорически против. Как все эти болтуны, стрелять он не умел... Они же и

погнали нас потом в это безумное наступление: по песку, без воды, без

патронов - ну, забыли подвезти... Ваши тогда еще не воевали по-настоящему

- рассчитывали, наверное, что мы перебесимся, возьмемся за ум... и, может

быть, разберемся с теми, кто у нас дома мутит воду. Но мы, конечно, за ум

не взялись. А высадились осенью на острове Бурь. Командовал десантом

кто-то очень странный, и в рядах тоже были очень странные солдаты. Их было

мало, человек тридцать, но воевали они, как дьяволы, и оружие у них было

очень мощное. Мы заняли тогда больше половины острова... но ваши сумели,

наконец, подвезти достаточно пушек, чтобы вымести нас картечью... Мне

повезло: зацепило в самом начале, вытащить успели и погрузить на корабль

тоже. Многих так и не погрузили... А третья рана уже здесь, на Острове:

пытались выбить ваших с укрепленной высотки. И я все понимаю, но

почему-то: если бы завтра надо было лезть на ту высотку, я бы полез. Вот в

чем ведь дело...

Лев хотел что-то сказать в ответ, но необычный звук прервал его.

Мягкий свистящий рокот. Он возник как бы со всех сторон сразу, нарастал

стремительно - и вдруг взорвался воем и грохотом. Черное продолговатое

тело пронеслось над самыми головами. Вихрь рухнул сверху, ломая ветви,

обрывая листья. Над дорогой мгновенно вспухли грязно-белые тучи. Высоко и

медленно летело колесо.

Светлана вдруг обнаружила себя на открытом месте, с Билли на руках.

Стояла глухая тишина. Никого не было рядом. Там, где была дорога, медленно

двигались тени. Кто-то страшный, черно-розовый, встал перед нею из травы и

рухнул, скребя руками землю - будто хотел зарыться. Дым расползался,

редел, но - пронизанный солнечным светом, становился еще непрозрачнее,

хотя и по-иному. На трех ногах ковыляла лошадь, шарахнулась от Светланы,

упала на бок и забилась. Солдат, немолодой усатый дядька, обматывал бинтом

правую кисть. Увидев Светлану, широко улыбнулся ей. Острые осколки

зубов...

Кто-то остановил ее, показал рукой - туда. Это не тишина, подумала

Светлана, это я просто ничего не слышу. На брезент сносили раненых. Надо

помогать, решила она. Билли висел крепко, как обезьянка. Она перевязала

одного, второго. Третий умер. Вдруг все поднялись и стали смотреть в одну

сторону. Она посмотрела тоже.

От близких гор ползли, сильно дымя, ныряя в низинки и появляясь на

возвышенностях, полторы дюжины темных угловатых машин. Наверное, они

шумели, но Светлана чувствовала лишь напряженную дрожь земли под ногами...

Все-таки дорога была невозможно узкая: местами танки, правой

гусеницей елозя над обрывом, левым бортом царапали скалу. Один уже

сорвался - правда, метров с трех, но безнадежно: некуда было приткнуть

буксиры, чтобы тащить его тросами. Экипаж отделался одним синяком на

четверых. Когда входили в Чехословакию, предался воспоминаниям Зарубин,

этих танков под откосы спустили - ну, сотни полторы. На полста пятых

пээмпэ стоял совсем хреновый...

Туров почти не слушал его. Вот оно, настоящее вторжение, думал он. Мы

начали настоящее вторжение. Положено было что-то чувствовать, но - не

получалось. От вчерашнего ликования остался прогорклый привкус. Что-то не

так? Вроде бы - все то... но... Не понимаю.

"Есть в неудачном наступленьи тоскливый час, когда оно уже

остановилось, но - войска приведены в движенье, еще не отменен приказ, и

он с жестоким постоянством в непроходимое пространство, как маятник,

толкает нас..." Именно так, подумал вдруг Туров. Войска приведены в

движение. Но - командующий умер... убит... и операция продолжается по

инерции, срабатывают давно собранные и снаряженные механизмы, но

целеустремленности нет, вот беда, градус уже не тот, сомнения гложут всех,

сомнения и расчет... Да, мы захватили плацдарм, но - пойдет ли второй

эшелон? Тылов у нас нет, вот ведь - дожили... А надо - сразу ставить

крепости, города... пятнадцать-восемнадцать миллионов, говорил Ю-Вэ,

светлая ему память... Ничего не будет, понял он вдруг, Горбачев не тянет,

Blog

Является родиной живущих здесь