Geum.ru

Образ сибири в русской журнальной прессе второй половины XIX начала ХХ в

Вид материалаДиссертация

Содержание


Сибирь как на одну из многих российских областей
Подобный материал:
1   ...   13   14   15   16   17   18   19   20   ...   33
Публикации, посвященные сибирской тематике, на страницах журнала «Русское богатство» (1880–1904 гг.)*

Тема

Кол-во публикаций

Переселенческий вопрос
25

Сибирская ссылка
17

Судебная реформа
5

Обоснование необходимости земской реформы
2

«Инородческий» вопрос
18

Железнодорожное строительство и развитие путей сообщения
11

Промышленное развитие
9

Сельское хозяйство и общинная жизнь
26

Развитие культуры и образования
22

* Подсчитано автором на основе сплошного просмотра журнала «Русское богатство» за 1880–1904 гг. В качестве содержательных единиц были учтены разножанровые тексты, непосредственно посвященные региону.

Приведенные в таблице 19 данные свидетельствуют о том, что переселенческий вопрос для «Русского богатства», так же как и для либеральной журнальной прессы, был одной из актуальных проблем, соотносящихся с сибирской провинцией. Однако в отличие от либералов народники не идеализировали судьбу крестьян-колонизаторов на многоземельной окраине, относили миграции к одному из вопиющих проявлений тяжелого экономического положения селян и рассматривали переселение не как панацею от разорения крестьян европейской части империи, а, скорее, как вынужденную временную меру, возникшую вследствие неспособности правительства решить аграрный вопрос в местах массового выхода мигрантов578. «Сибирь не якорь спасения России», – читаем в рецензии на книгу Н.Я. Новомбергского «По Сибири», считавшего утопией возможность успешного переселения в Сибирь нуждающегося и голодающего крестьянства579. Данное метафорическое отрицание может быть названо определяющим позицию народников в отношении крестьянских миграций с середины 1890-х гг.

Очевидна определенная эволюция представлений издания в отношении участия государства и общественности в организации сельскохозяйственных переселений. В конце 1880 – начале 1890-х гг. подобно либеральным публицистам, авторы «Русского богатства» надеялись на действенную роль общественности в решении «переселенческих» проблем, рассматривали общества помощи мигрантам как способ привлечения представителей разных сословий к социально значимому делу, видели в них проявление «растущего общественного самосознания» и в соответствии с такой установкой публиковали сообщения об их деятельности, сообщали о благотворительных акциях в пользу переселенцев580. О безусловном сходстве позиции либералов и народников по переселенческому вопросу свидетельствуют найденная нами в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки «Записка о мерах по улучшению жизни крестьян в России», написанная С.Н. Кривенко, «Народохозяйственные наброски» Н.А. Карышева, опубликованные на страницах «Русского богатства»581.

Однако с 1893 г. во внутренних обозрениях журнала начало преобладать отношение к переселению как к мере «глубоко консервативной», лишь по странному недоразумению считающейся либеральной. «В принципе едва ли переселение может найти безусловных защитников, так как задача государства, правильно поставленная, заключается в том, чтобы устраивать людей на месте, на родине. Кроме того, что каждый выселяющийся – это потеря для страны, откуда он уходит, потеря, ничем не вознаградимая. Остающимся тоже не легче, так как в большинстве случаев у нас земля достается в руки кулаков», – так словами ведущего «Хроники внутренней жизни» С.Н. Южакова можно сформулировать суть «нового» народнического взгляда на аграрные миграции582. Публикация материалов обследований переселенческих хозяйств, публицистических очерков и информационных сообщений об условиях жизни в Сибири способствовала деконструкции существовавшего в массовом сознании мифа о Сибири как о земле обетованной для земледельцев, раздольной «самаре», где «земли много, начальства мало»583.

О сознательных усилиях народнического издания по деконструкции коллективных представлений о земельных просторах и «приволье» Сибири свидетельствует публикация в 1899 г. письма крестьянина И.Е. Белякова о переселении крестьян Пензенской губернии в Сибирь584. Автор, человек, по отзыву редактора журнала, «хорошо грамотный и очень толковый»585, обстоятельно рассказывает о причинах, побудивших его односельчан искать лучшей доли в Сибири, о социально-психологической атмосфере, в которой принималось решение о переселении, о первоначальных представлениях о регионе, бытовавших среди его земляков, о содержании слухов, активизировавших миграционную активность крестьян, о крушении иллюзий мигрантов о Сибири. Учитывая, что данное письмо уже неоднократно привлекало пристальное внимание исследователей586, обратим внимание на его потенциал для изучения эволюции представлений мигрантов о крае по мере их устройства на «новых местах».

Письмо Белякова послужило основой для написания очерка В.Г. Короленко «Легенда о царской милости». По мнению писателя, одной из ментальных причин миграционной активности пореформенного крестьянства была вера в благодеяния доброго царя: «Простодушных пахарей манила сказочная страна, где добрый царь ждет своих деток, чтобы окончательно осчастливить их. Царская легенда сияла впереди путеводной звездой, увлекая за собой десятки и сотни тысяч темных людей, веривших в эту легенду как в откровение. Несмотря на массу статей по переселенческому вопросу… которыми образованные люди пытались осветить положение переселенцев в Сибири, целые тучи крестьян летели, как бабочки на огонь, в чудесную страну, где маяком светился перед их духовными взглядами образ доброго царя, зовущего своих детей в земной рай»587.

Можно предположить причины, предопределившие разочарование народников в эффективности переселений на восточные окраины: непосредственно наблюдаемый ими быт мигрантов на «новых местах», интенсивное расслоение крестьянства под влиянием переселений, чрезмерная бюрократизация организации переселенческого дела. «Единственное, чего достигло правительство, пытаясь руководить движением, это то, что теперь устранено всякое общественное вмешательство в переселенческое дело и дело это всецело находится в руках администрации. Ходатайства некоторых земств по различным вопросам неизменно отклонялись, деятельность частных переселенческих обществ, как в Санкт-Петербурге, так и в Сибири, ставилась в такие условия, что она не могла продуктивно развиваться и замерла. Живое переселенческое дело очутилось в канцелярии и все ведение его носит чисто бюрократический характер», – с грустью констатировал анонимный автор хроники переселенческого движения в Сибирь в 1901 г.588 В числе оптимальных вариантов решения проблем переселенческого движения народническими публицистами виделась передача его в ведение земских органов как в местах массового выселения мигрантов, так и в Сибири. А.А. Белевский, например, утверждал: «Русская жизнь выработала лишь одну форму представительства местных людей в целях наилучшего удовлетворения местных хозяйственных задач, именно земство. И введение земства в Сибири, необходимое для нее во многих отношениях, необходимо и для упорядочения колонизационного дела»589.

С середины 1890-х гг. на страницах журнала появляется серия публикаций об итогах статистических обследований землевладения и общинной жизни в Сибири, ставящих под сомнение стереотипные мифологизированные представления о крае как кладовой неисчерпаемых природных богатств590. Об осознанной деконструкции социокультурных мифов о регионе свидетельствует реплика статистика Н.О. Осипова: «Огромность территории и скудость сведений о сибирской жизни всего приводили и приводят к несколько фантастическим представлениям как о природе Сибири, так в особенности о жизни ее обитателей. Мы привыкли думать, что Сибирь – страна чуть не чудес и неисчерпаемых богатств всякого рода. Произведенные исследования рассеивают это ошибочное представление… Ни чудес, ни сказочных богатств, ни даже особенного поражающего благосостояния населения здесь нет, «Материалы» ставят читателя на почву действительности и развертывают перед нами довольно знакомую картину, напоминающую в общих чертах Степное Приуралье»591. Очевиден мотив публикаций – показать общность основных проблем социально-экономического развития России и Сибири, сделать когда-то далекую и малоизвестную окраину понятной и «своей», включив ее в картину мира столичной и провинциальной интеллигенции «внутренней» России как часть ментально освоенной русской территории.

Взгляд на Сибирь как на одну из многих российских областей встречаем и в рецензиях на произведения о регионе. В отзыве на книгу барнаульской поэтессы М.Г. Васильевой «Песни сибирячки», критиковавшейся многими толстыми журналами, в том числе и «Русским богатством», за отсутствие в стихах собственно «сибирского колорита»592, встречаем, тем не менее, такие строки: «…Сибирь ни в государственном, ни в интеллектуальном отношении не представляет отдельного целого. Ведь это – не более как одна из многих русских провинций, хоть и с многими характерными особенностями...»593.

Стремлением уравнять правовой статус сибирской провинции с губерниями Европейской России проникнуты публикации, посвященные необходимости проведения либеральных реформ (судебной и земской) на восточных окраинах империи. Большинство публикаций, посвященных введению в регионе судебных уставов 1864 г., приходится на 1896 г. – время правительственного обсуждения и «насаждения» в Сибири реформированного судопроизводства. Однако первая статья о потребности сибирских губерний в «новом суде» появилась в «Русском богатстве» еще в 1892 г. Ее автор, 29-летний чиновник судебного ведомства, будущий председатель Совета министров Временного Сибирского правительства П.В. Вологодский, доказывал готовность сибирского населения к преобразованию судебной системы в регионе. Подробно анализируя «печальную историю» вопроса о судебной реформе, автор доказывал необоснованность мнения центральной власти, признававшей Сибирь не готовой к учреждению реформированного суда. Информируя читающую Россию о «юридических вечерах», проводившихся в Иркутске, Тобольске, на которых представителями местной интеллектуальной элиты обсуждались юридические журналы, разбирались спорные вопросы законодательства и зачитывались лекции и рефераты на юридическую тематику; о докладных записках сибирских чиновников и обывателей о готовности края к судебной реформе; об особенностях правосознания сибиряков, автор выражал надежду на скорейшее введение судебных уставов. «Сибирь ждет полной судебной реформы, ждет суда гласного, суда правды и милости. Но будем надеяться, что на этот раз сибиряки не обманутся в своих ожиданиях и что Сибирь будет, наконец, пользоваться более гарантирующими свободу, честь и интересы ее обывателей формами судебного устройства», – так автор формулировал затянувшиеся ожидания земляков594.

После распространения в 1896 г. на сибирские губернии реформаторских судебных уставов Н.Ф. Анненский с горечью констатировал: «Кажется, ни один законодательный вопрос не разрабатывался так долго… На это понадобился промежуток времени больший, чем жизнь нового поколения»595. Замечу, что большинство авторов журнала не испытывали особой эйфории после реформирования сибирского суда. Радость от того, что Сибирь перестанет быть «в отношении суда дикой страной мрака и невежества», «страной исконного чиновничьего произвола», местом, где «грубый произвол, продажность и взяточничество царили кругом, а правда, совесть и честь стали забытыми словами», омрачалась тем, что в регионе не был введен суд присяжных, не утвердились выборность мировых судей, принцип несменяемости судей596. Именно необходимость ликвидации отличий судебной системы в центральной части империи и на ее восточных окраинах была основной темой материалов о судебной реформе конца XIX – начала ХХ в. Публицисты настойчиво аргументировали несостоятельность ссылок на «местные особенности» Сибири как обоснования для «урезания» судебных уставов, последовательно доказывали готовность местного населения к «суду общественной совести».

В контексте реконструкции образа региона публикации о судебной реформе в восточных губерниях информативны, прежде всего, тем, что в них нивелировалась региональная специфика края. Сибирь рассматривалась как составная часть империи, подобная многим областям «внутренней России», особенности которой целенаправленно утрировались центральной властью в соответствии с колебаниями ее внутриполитического курса. Так, во внутреннем обозрении, подписанным известным читающей России псевдонимом «О.Б.А.», читаем: «Можно ли сказать, например, что хотя бы университетский Томск, город, стоящий на одном из первых мест в России по широкой постановке в нем школьного дела, представляет условия, менее благоприятные для правильного функционирования там суда присяжных, чем какой-нибудь Мамадыш, Малмыж, Царевококшайск и другие, тому подобные города в Европейской России?»597.

Нами не выявлено существенных разночтений между либеральными и народническими изданиями в вопросе о необходимости проведения в регионе судебной и земской реформ, что может свидетельствовать об общедемократическом характере реформаторских требований в отношении региона оппозиционных изданий. Консолидированную позицию занимали народнические и либеральные публицисты в отношении вопроса об отмене ссылки в Сибирь. Из публикаций «Русского богатства» очевидно, что сотрудники издания однозначно были уверены в необходимости отмены ссылки, именуя её «тяжелым бичом», «язвой», «вредом и опасностью для всего населения Сибири»598. С. Дижур, автор исторического очерка по истории ссылки, выдвигает следующие аргументы в пользу её отмены, которые согласуются с суждениями по этому поводу внутренних обозревателей журнала 1890-х гг.:
  1. неэффективность ссылки как института карательной системы;
  2. пагубное влияние ссылки на демографический состав населения региона, проявляющееся в половой диспропорции между женским и мужским населением;
  3. высокий уровень преступности в крае за счет криминальной активности ссыльнопоселенцев, которые совершают наиболее тяжкие преступления;
  4. развращающее воздействие ссылки на местное население, в первую очередь, на молодежь;
  5. оживление экономической жизни региона в результате строительства железной дороги, активизации крестьянских миграций, что делает нецелесообразным развитие уголовной ссылки, препятствующей экономическому и культурному расцвету Сибири599.

Позиция журнала в отношении ссылки, судя по имеющимся в нашем распоряжении источникам, разделялась его читателями. Так, В. Бычков, читатель из Иркутска, сообщая о зверском преступлении, совершенном уголовными ссыльными в Нерчинске, писал: «Одною из наиболее вредных сторон влияния уголовной ссылки на жизнь Сибири является та создаваемая ссылкой „уголовная атмосфера“, которая, пропитывая насквозь всю общественную среду безграничным индифферентизмом, эгоизмом чистой воды, ни в чем никого не гарантирует от возможных случайностей. Все как-то невольно черствеют в этой атмосфере, все чувствуют себя как бы живущими на вулкане»600. Можно интерпретировать как основной результат усилий либеральной и народнической прессы по формированию общественного мнения закон 10 июня 1900 г. об отмене уголовной ссылки в Сибирь. Любопытна рефлексия журнала по поводу данного закона. Основное его значение внутренний обозреватель видел в том, что Сибирь перестанет играть роль сточной канавы для преступной волны из европейской России, в ней исчезнет та атмосфера бесправия, которая объясняется наличием в регионе массы людей, лишенных охраны со стороны закона601.

Как и в случае с судебной реформой, радость события омрачалась его затянувшимся ожиданием и ограниченным характером реформы, не посягнувшей на сколько-нибудь заметное изменение системы уголовного законодательства, являвшейся «типичным порождением эпохи, отказавшейся от широких задач и новаторских замыслов»602.

Среди насущных проблем региона, привлекавших внимание народнических журналистов в конце XIX – начале XX в. – развитие капитализма в сибирской провинции. Статьи сибирских корреспондентов посвящены влиянию капитализма на разные стороны жизни населения края и порожденными им социально-экономические и социокультурные конфликты, нарушившие традиционный уклад жизни сибирской деревни. С.П. Швецов, анализируя причины «молочных бунтов» (движение за закрытие маслодельных заводов. – Н.Р.) в Алтайском крае, называет в их числе конфликт интересов общины и частных предпринимателей, настороженное отношение крестьян к новациям в области организации сельскохозяйственного производства, протест против социального расслоения, столкновение «примитивных форм хозяйства и общих условий жизни сибирской деревни с ворвавшимся в нее в виде маслоделия капитализмом, порожденным где-то там, на стороне, до сих пор чуждыми этой деревне условиями и потому мало для нее понятными»603.

В статье известного исследователя Алтая, ссыльного С.Л. Чудновского, опубликованной в 1894 г., речь идет о ценностных конфликтах в области семейных отношений, порожденных капиталистическими новациями в социально-экономическом развитии сибирской деревни. Социокультурные явления, скрупулезно зафиксированные Чудновским, на современном языке обществоведческих дисциплин могут быть описаны как симптомы модернизационных процессов в демографической сфере, заключавшихся в переходе от большой патриархальной семьи к малой нуклеарной, в смене содержания семейных ролей под влиянием эмансипационных изменений в массовом сознании604. Вдумчивый наблюдатель крестьянского быта показал конфликты между мужьями и женами, между отцами и детьми, между „большаками“ и другими членами семьи. Значим вывод исследователя о том, что в старожильческой среде демократизация семейных отношений происходила быстрее, чем в переселенческой. Среди старожилов чаще встречались случаи раздельного проживания супругов, даже если их развод не был юридически оформлен; разделы в сибирских семьях практиковались значительно чаще, чем в «российских». Факты, приводимые Чудновским, позволяют утверждать, что конфликты в сфере семейных отношений являлись реакцией традиционного сознания на динамично изменяющиеся реалии семейного быта: стремление женщин к равенству в правах с мужчинами, желание сыновей вести самостоятельное хозяйство, желание молодых людей самим выбирать брачных партнеров и выстраивать семейные отношения по собственным сценариям, отличным от обычаев и традиций предков.

К сфере интересов народнической интеллигенции, судя по публикациям анализируемого издания, относился вопрос об изменениях в народном сознании в эпоху перехода к индустриальному обществу, проявляющихся в конфликтах идей, систем ценностных ориентаций, ментальных установок. При этом обсуждалась реакция традиционного крестьянского сознания на перемены в пореформенной деревне, акцентировалось внимание на наиболее одиозных проявлениях крестьянской социокультурной инверсии. Примечательно описание «убиения холеры» в Томской губ., когда крестьяне во главе со старостой убили путешественника-иностранца, не знавшего русского языка, приняв его за холеру605.

Предметом осмысления публицистов явилась реакция старообрядческого населения на проведение Первой Всеобщей переписи населения Российской империи. По сообщению внутреннего обозревателя белоризцы, жившие в верховьях Казыря, Мины и Сисима, услышав о переписи, соорудили два ковчега и, покинув известное «миру» место жительства, поплыли вниз по Тубе и Енисею, через Обь проникли в незаселенные места на Васюганских болотах. Они бежали от «сетей антихриста» – от переписи. Впрочем, судя по рассматриваемой публикации, настороженное восприятие переписи было характерно для большинства крестьянского населения, вне зависимости от его конфессиональной принадлежности. «По деревням перепись встречали с обычною смесью боязни, подозрений, надежд, нелепых толкований, слухов. Пессимисты озлобленно толковали о прибавке налогов, поголовной солдатчине, принудительном выселении в Сибирь, на Амур. Бабы всему верили и не на шутку волновались. Оптимисты опять начали лелеять неискоренимую мечту народа о прирезке земель»606. Приведенный фрагмент свидетельствует о том, что массовом сознании крестьян в 1890-е годы, несмотря на широкое развитие переселенческого движения, ввода в эксплуатацию протяженных участков сибирской железной дороги, расширивших коммуникативное пространство и кругозор сельских жителей, Сибирь продолжала ассоциироваться с «каторжным краем», малоизвестным населению европейской части страны. Впрочем, рефлексия по поводу недостаточной информированности читающей публики об условиях жизни в восточных губерниях страны была общим местом для толстых журналов, помещающих статьи о регионе, «Русское богатство» в данном случае не исключение. Не случайна реплика рецензента книги А.А. Кауфмана «Крестьянская община в Сибири. По местным исследованиям 1886–1892 гг.»: «Хотя Сибирью у нас в последнее время сильно интересуются, но с её внутренней жизнью публика до сих пор очень мало знакома. Объясняется это, конечно, просто. Сибирь была слишком далеко от нас, а написано о ней было очень немного. К тому же не все, что печаталось об этой отдалённой окраине, соответствовало истине»607.

Влияние изменяющихся социокультурных и социально-экономических реалий на религиозные представления сибиряков и в более широком смысле – на повседневную культуру русского населения региона – одна из тем, которая была актуальной не только для сотрудников, но и для читателей журнала. Об этом свидетельствует, например, публикация писем А. Шерстобитова под общим названием «Старообрядческая энциклопедия»608. Автор приводит краткую историю формирования старообрядческого населения Барнаульского округа Томской губернии, культурно-бытовые особенности разных локальных групп алтайских старообрядцев, варианты взаимоотношений старожилов (из которых значительную часть составляли старообрядцы) и переселенцев (в большинстве своём приверженцев официальной православной церкви).

На страницах издания упоминается ещё об одном проявлении конфликтов в сфере социально-экономических отношений, соотносящихся народниками с признаками капитализма, – о конфликте между рабочими и работодателями. В серии статей уже упомянутого нами историка В.И. Семевского, посвященных описанию быта рабочих на сибирских золотых промыслах, анализируются причины таких конфликтов и формы их проявления609. В качестве причин социальных конфликтов называются тяжелые условия труда на золотых приисках, жестокость по отношению к рабочим со стороны приисковой администрации. Варианты проявления социальной активности рабочих в условиях конфликта Семевский делит на пассивные (побеги с приисков, сочинение песен критического содержания, небрежное выполнение работы) и явные, выражающиеся в убийстве наиболее ненавистных представителей приисковой администрации. В данном случае особенно значимо, что позиция редакции журнала проявлялась не только в фиксации социальных конфликтов в различных сферах жизни сибирского общества, но и в пропаганде общественной деятельности, потенциально направленной на искоренение их причин. Так, в 1894 г. во внутреннем обозрении сообщается о 800-тысячном пожертвовании купца-благотворителя И.М. Сибирякова, половина которого предназначалась для обеспечения рабочих-инвалидов сибирской золотопромышленности. Можно предположить, что исследования В.И. Семевского, ранее упомянутые нами, послужили одним из мотивов благородного поступка. Примечателен редакционный комментарий, гласивший: «Такое грандиозное пожертвование было бы редкостью даже в Америке, тем более у нас, где охотно выбрасывают миллионы на прихоти и капризы и скупятся на общественные дела… Для осуществления намеченной цели нужны многие миллионы и на инициативу Сибирякова надо смотреть только как на начало этого серьёзного дела»610.

Как и либеральные публицисты «Русской мысли», авторы «Русского богатства» протестовали против принятия закона о частной поземельной собственности в Сибири, считая его противоречащим интересам многомиллионной массы истинных колонизаторов региона – крестьян. «До оборудования ее железною дорогою и, главное, до заселения ее трудящимися естественные богатства Сибири вовсе не казались заманчивыми для европейской – русской и заграничной предприимчивости. Сибирь довольствовалась доморощенными капиталами, нажитыми хищнической добычей золота и спаиванием инородцев... Нужна была колонизационная работа крестьянской массы, нужны были многомиллионные затраты государственного казначейства, чтобы земли, леса и руды Сибири сделались „богатствами“. Открывая к ним свободный доступ господам капиталистам, мы приносим в жертву частным интересам ценные результаты народных усилий», – писал внутренний обозреватель А.В. Пешехонов611. Ведущий специалист по аграрному вопросу «Русского богатства» рубежа XIX–XX вв. Пешехонов аргументированно доказывал несостоятельность надежд на колонизационный потенциал пореформенного дворянства, ошибочность распространенного представления о неразрывной связи технического прогресса с капиталистической формой производства, сравнивал возможные последствия нового закона для «молодой» окраины с последствиями крепостного права для «коренной» России. Обратим внимание на зафиксированную Алексеем Васильевичем эволюцию представлений о регионе в среде народнической интеллигенции: «На Сибирь мы привыкли смотреть как на окраину, безнадежно отсталую в культурном отношении, бессильную экономически и не требующую особого внимания с точки зрения внешней безопасности. Мы привыкли пользоваться ею для своих отбросов и приучили ее довольствоваться институтами и учреждениями, заведомо для нас самих непригодными. Между тем, эта окраина занимает площадь, в три раза превосходящую своими размерами коренную Россию, ее богатства не только не исчерпаны, но и не изведаны, ее роль в истории не только не сыграна, но и не начата еще. Лишь в наши дни назрела необходимость привлечь эту новую страну к более активному участию в жизни государства и человечества… Поражающая доселе безлюдьем страна стала быстро заселяться, лежащие втуне богатства появились на мировом рынке, в стране, по которой еще бродят полудикие инородцы, уже функционируют школы, уже внятно звучит идейное слово печати»612.

Пешехоновым актуализируется новый элемент образа региона, распространенный в народнической журнальной прессе конца XIX – начала XX в. – Сибирь, начавшая новую жизнь, способна избежать ошибок, которые были характерны для «внутренней» России. К числу ошибок в первую очередь относили крепостное право и пагубные для трудящихся масс проявления капитализма, такие, например, как эксплуатация человека человеком. «Едва только открытие нового пути (в 1897 г.) приобщило оторванную до того времени от цивилизованного мира окраину к мировому рынку, как со всех сторон стали стекаться в неё капиталы в надежде на большие барыши. В наших фабричных районах расширяют производство и создают новые отрасли его в расчете на потребление расширяющегося сибирского рынка… В самой Сибири ежедневно создаются различные промышленные, торговые и кредитные предприятия…Понятно, что при настоящем промышленном развитии Сибири, и иностранные, и русские капиталы с жадностью ринулись на этот новый рынок; понятно, что русское крестьянство с удвоенной энергией стремится теперь в этот новый край, в надежде избавиться от хронического недоедания и периодических голодовок», – резюмировал ранее упоминавшийся нами С. Дижур на страницах «Русского богатства»613.

На рубеже веков наряду с оптимистичным образом «новой», «молодой» Сибири по-прежнему встречается и распространенный в оппозиционной прессе взгляд на регион как на неполноправную окраинную имперскую провинцию. «Перестав быть ссыльной колонией, она не стала равноправной сестрой метрополии. Русское население её не имеет земства, не имеет суда присяжных, количество школ и врачей ничтожно; дорог, кроме небольшого числа трактовых, нет никаких. Не играя в жизни России крупной экономической роли, Сибирь в той борьбе интересов, которая идет между различными областями страны, всегда является побежденной стороной», – писал А.А. Белевский в 1904 г.614 В данном случае мы имеем дело не только со свойственным публицистике как жанру полемическим приемом, но и с проявлением инерционности образа региона, изменявшегося медленнее, чем те реалии, на которых он основан.

В журнале регулярно сообщалось об организации и проведении статистических, этнографических экспедиций на территории региона, об участии благотворителей-сибиряков в финансировании конкретных исследовательских проектов615. В определенном смысле типичное для либерального народничества видение задач сибирской общественности и отношение к пробуждающемуся региональному самосознанию сибиряков, в частности, интеллигентной сибирской молодежи сформулировал Н.Ф. Анненский. Размышляя о введении в Сибири положений судебной реформы 1864 г., он утверждал, что преобразование судебной системы в регионе и превращение его из «страны чиновничьего произвола» в территорию господства закона возможно лишь при условии облегчения доступа к высшему юридическому образованию и к службе в судебных инстанциях местной интеллигенции. Один из идейных лидеров «Русского богатства» с оптимизмом замечал: «Кто знаком с Сибирью, тот знает, с какою энергией и настойчивостью массы сибирской молодежи стучатся в двери высшей школы. И огромная доля этой молодёжи охотно вернется для служения своей далекой и суровой родине. Её потянет туда не стремление к карьере или каким-нибудь служебным преимуществам, а тот здоровый областной патриотизм, который свойственен каждой окраине и которым отличалась всегда и сибирская молодая интеллигенция»616.

Большую роль в формировании позитивной региональной самоидентификации, чувства личностной ответственности и сопричастности ко всему происходящему вокруг интеллектуальные лидеры народничества, подобно либеральным публицистам, отводили провинциальной прессе. На страницах «Русского богатства» неоднократно помещалась информация из региональных газет «Сибирь», «Восточное обозрение». Данные издания расценивались как газеты с ярко выраженной областнической тенденцией, в которых поднимались и обсуждались вопросы, социально значимые для сибирского образованного общества. В заметке, посвященной сорокалетию литературной деятельности сибирского публициста М.В. Загоскина, отмечались следующие особенности местной газетной прессы: «Начало сибирской журналистики совпадает с зарей провинциальной периодической печати в европейской России; в большинстве своём эта последняя состояла из листков, которые издавались с торгашескими целями. Сибирь была одним из немногих исключений в ряду других областей России; цензура в Сибири, конечно, тяжелее, чем где-нибудь в империи, но, несмотря на то, многие другие местности империи могут позавидовать началу сибирской журналистики; немного найдется мест, где первое по времени периодическое издание (имеется в виду газета «Сибирь», основанная в 1862 г. М.В. Загоскиным. – Н.Р.) явилось бы не началом торговой спекуляции, а убежденным словом…»617 Приведенный фрагмент свидетельствует о том, что народнические публицисты осознавали и фиксировали не только наличие конфликта между властью и журналистикой, проявлявшегося в цензурных притеснениях, но и существование антагонистических противоречий между свободой слова и властью капитала. Противоречия эти проявлялись в том, что журналист зависим, с одной стороны, от интересов лиц, финансирующих издание, с другой – он должен ориентироваться на вкусы, идеалы и потребности своих читателей, количество которых определяет тираж и экономическое благополучие издания. Реагируя на современную им коммерциализацию прессы, один из авторов, скрывавший своё имя под псевдонимом «Созерцатель», с горечью отмечал, что газетная пресса представляет и будет представлять ту же отсталость от духовного развития передовых умственных и творческих элементов своего общества, как и та полуграмотная, полуневежественная масса, для которой она существует. «Это – газетная стадия развития общества, когда и ум, и чувство, и вкус, и философию даёт, рекомендует, рекламирует газета, рядом с опереткой, духами, помадой, горничной, лакеями. Тут нет ни собственной мысли, ни собственного чувства, тут с утра справляются, что сказал листок, что говорят в свете, что думает княгиня Марья Алексеевна, и повторяют до вечера их слова, и если завтра они скажут другое, будут говорить другое, и кого сегодня носили на руках, того завтра будут топтать», – констатировал критически мыслящий современник618. По мнению авторов анализируемого издания, журналисты, издатели газет и журналов должны не потакать общественным потребностям, а формировать их, транслировать читателям свои убеждения, обращая внимание на самые неприглядные стороны действительности. Примером успешной реализации такой журналистской позиции являлись сибиряки Н.М. Ядринцев и М.В. Загоскин619. «Местная газета может иметь воспитательное значение для провинции только под условием, если в газете ясно, как в зеркале, отражается гражданский облик редактора. Для читателя не безразлично, кто проповедует, убеждённый ли человек или только искусный оратор. Таким идеальным редактором и был М.В. Загоскин. Не блеском и остроумием производила действие газета, а стойким характером редактора и его верой в правоту своих идей», – писал внутренний обозреватель о первом редакторе «Сибири»620.

Переписка ведущих сотрудников журнала с сибирскими журналистами свидетельствует о безусловном профессиональном авторитете и воспитательном влиянии лидеров «Русского богатства» на провинциальных коллег. Например, С.П. Швецов, сообщая В.Г. Короленко о покупке «Сибирского вестника», обращался к нему: «Я пишу к Вам не только для того, чтобы поделиться с Вами новостью, которая меня целиком переполняет, но и затем, чтобы просить Вашей поддержки сотрудничеством, хотя бы самым редким и незначительным. Одна Ваша прикосновенность так многому научит будущих ближайших сотрудников газеты, придаст значительную долю уверенности в успехе предприятия»621.

Поддерживая любые проявления общественной инициативы, направленные на помощь нуждающимся категориям населения, журналисты «Русского богатства» обращали пристальное внимание на взаимоотношения между представителями провинциальной власти и сибирской интеллигенции, отстаивая интересы последней. В сентябрьском номере журнала за 1897 г. находим любопытную перепечатку из газеты «Сибирь» о конфликте между учительницей Олекминского городского училища и исправником полицейского управления. Суть конфликта заключалась в словесных оскорблениях учительницы за то, что она без согласования с представителями местного полицейского управления заказала книги для школьной библиотеки. Важен редакционный постскриптум: «Каждый более или менее значительный самостоятельный шаг учителя или учительницы в их деятельности может послужить поводом к столкновению с чьими-либо интересами, симпатиями и мнениями»622.

Одним из основных объектов социальной защиты народников, так же как и либералов в конце XIX – начале ХХ в., были сибирские «инородцы». Плачевные санитарно-гигиенические условия жизни коренного населения Якутской области рассмотрены в статье с «говорящим» названием «Вымирающий край», опубликованной в «Русском богатстве» в 1902 г. Благодаря книгам регистрации рукописей, удалось установить фамилию анонимного автора путевых заметок – С. Мицкевич623.Врач по профессии, он обращает внимание заинтересованных читателей на распространение среди аборигенов инфекционных заболеваний (туберкулеза, сифилиса и др.), ведущих к вымиранию и вырождению. Очевидна патерналистская позиция публициста, проявляющаяся, в частности, в употреблении по отношению к аборигенам метафоры «милые, беззаботные дети природы»624. Мы уже упоминали о том, что отношение к коренным народам региона как не испорченным европейской цивилизацией дикарям, варварам, нуждающимся в заботе, опеке, просветительском воздействии и изучении, характерно для общественного мнения пореформенной эпохи и было одним из парадоксальных проявлений русского ориентализма. Характерно, что более близкое взаимодействие с изучаемыми народами в ходе этнографических экспедиций, общение на бытовом уровне существенно корректировали существовавшие в индивидуальном сознании авторов межэтнические стереотипы и социокультурные мифы. Позволю себе сослаться на размышления ссыльного народника, знатока крестьянского быта Н.М. Астырева, одного из авторов «Русского богатства», опубликованные в другом народническом издании «Северный вестник», занимавшего по «инородческому» вопросу аналогичную позицию. «Когда ездил по бесчисленным бурятским улусам, то мое настроение духа и степень симпатии к новым знакомым подвергались значительным колебаниям: сегодня я наслаждался простотой, непосредственностью и наивностью кочевников, сумевших … сохранить некоторые доблестные качества «варварских» народов, еще не перевоспитанных европейской культурой; назавтра мне предстояло впадать в пессимизм по поводу характернейших проявлений их скрытности, лживости и тупости; при известной обстановке я любовался ловкостью и удалью этих родных сынов степей, а попав в иной дом, я брезгливо прикасался к их немытой посуде, с опасением глядел на скребущих головы и плюющихся собеседников», – писал он о монголо-бурятах Иркутской губ.625

Письмо Д.А. Клеменца А.И. Иванчину-Писареву (1891 г.) указывает на одну из причин интереса образованных современников к изучению культуры и быта сибирских «инородцев». Выступая в качестве «литературного свата» для статьи Ф. Трощанского о религиозных представлениях якутов, он предполагал: «Я думаю, что Михайловский, если бы он был ближе знаком с шаманством или публика была бы больше знакома с ним – он нашел бы в нем большой материал для уподоблений и сравнений с разными явлениями российской жизни. Было бы это донельзя пикантно. Впрочем, нам, живущим в этой первобытщине, многое кажется более интересным и важным, чем Вам»626. Таким образом, изучение «инородцев» как „других“ мыслилось как средство познания „себя“, способ понимания и объяснения проблем современной российской действительности.

Специалистами по истории русской литературы Сибири наглядно показана роль сотрудников редакции «Русского богатства», в особенности В.Г. Короленко, в популяризации произведений на сибирские темы627. В журнале были опубликованы его рассказы: «Ат-Даван», «Марусина заимка», «Последний луч», «Мороз», «Государевы ямщики», «Искушение». При поддержке Короленко увидели свет произведения П.Ф. Якубовича (Л. Мельшина), В.Я. Кокосова, В. Серошевского, В. Москвича (Веселова) и др. Именно к Короленко обращался с просьбой опубликовать свои рассказы В.Г. Богораз (Н.А. Тан). Приковывает внимание авторская мотивация обращения в журнал: «Во время путешествия среди чукчей, предпринятого мною с целью изучения их быта, мне пришло в голову, наталкиваясь на характерные особенности их жизни, составить описание ее в виде небольших очерков полубеллетристического характера… Ввиду того интереса, который, сколько известно возбуждают ныне среди русской публики малоизвестные окраины Восточной Сибири, быть может, Вы не откажитесь поместить их в Вашем уважаемом журнале?»628. Как к знатоку Сибири, и в частности, культуры и быта аборигенного населения Якутской обл. обращался к В.Г. Короленко известный меценат И.М. Сибиряков, приглашая на экскурсию по краю и рекомендуя А.В. Андрианову, организовывавшему экспедицию для исследования экономического быта инородцев, воспользоваться советом писателя629.

Свидетельством популярности сибирской темы в общественном мнении являются записи в книгах регистрации рукописей, поступивших в редакцию «Русского богатства», хранящиеся в отделах рукописей Российской государственной и национальной библиотек. Так, с октября 1892 по декабрь 1896 г. поступило 29 публикаций, судя по названиям, имеющих отношение к Сибири, из которых было опубликовано 10. Примечательно, что среди отвергнутых редакторами текстов преобладают те же тематические приоритеты, что и в опубликованных материалах: крестьянские переселения в край; положение ссыльных и каторжных; развитие земледелия и землепользования; особенности быта, экономического положения и религиозных представлений сибирских инородцев. Пометки в редакторских книгах «Русского богатства» указывают на то, что экспертами при принятии решения об опубликовании рукописей на «сибирские темы» были люди, определявшие «лицо издания» (Н.К. Михайловский, А.И. Иванчин-Писарев, С.Н. Кривенко, В.Г. Короленко, Н.Ф. Анненский, Д.А. Клеменц), подавляющее большинство которых побывало в сибирской ссылке. Записи В.Г. Короленко, фиксировавшего свои отзывы о текстах, присланных в редакцию журнала в 1900–1904 гг., позволяют предположить основные критерии отбора рукописей: социальная востребованность, высокий художественный уровень, потенциальный интерес у читателей. Приведу в качестве примера несколько редакторских комментариев Владимира Галлактионовича на возвращенные авторам тексты. Отзыв на рукопись «Фарт дяди Ивана: Страничка из истории сибирских капиталов» Н. Урбана: «Рассказ о сибиряке, который на своей заимке принимал бродяг, обращал в своих крепостных, а в случае побега или сопротивления – убивал. Написано недурно сначала, а потом хуже. А в общем – „уголовный рассказ“»630. «Умно, но нехудожественно», – редакторский комментарий к рассказу «Каторга» W. Мач. (В.М. Мачтет. –?)631. Ориентация на интерес читателей явствует из следующего отклика на путевые заметки Л. Сибиряка «По железной дороге от Тюмени до Иркутска»: «Очень обстоятельное описание путешествия. Автор описывает, перечисляет, где какие пассажиры сидят в комнатах и в вагонах, вступает в разговоры с пассажирами и добросовестно записывает их биографии и т.д. Впечатление – не интересно написано, хотя есть записи поговорок»632. Судя по всему, при определении «судьбы» текста для редактора личность автора не имела первостепенного значения: среди авторов отвергнутых рукописей встречаем таких читаемых писателей и публицистов, как В.Л. Серошевский, Д.М. Головачев, И.П. Белоконский, томский переселенческий чиновник А.А. Чарушин и др.

Итак, содержательный анализ привлеченного в качестве «текста-источника» журнала «Русское богатства» позволил прийти к следующим выводам. Если в 1880-е гг. Сибирь была мало известной, потенциально актуальной и только изучаемой окраиной, то в 1890-е, после изменений в редакционном коллективе журнала, его концепции, регион включается в активное коммуникативное пространство народнической интеллигенции. Большинство авторов «Русского богатства», писавших в изучаемый период о Сибири, знали о нуждах края и его населении не понаслышке: для одних она была местом социализации, для других – территорией ссылки или местом исследовательских экспедиций.

Рост малоземелья и обезземеливания крестьян, экстенсивный характер земледелия, пережитки крепостничества в сельском хозяйстве, рост социального неравенства, раскрестьянивание, голод 1892 г., повлекший за собой распространение массовых эпидемиологических заболеваний – неполный перечень явлений, характерных для пореформенной Европейской России и предопределивших внимание журналистов «Русского богатства» к Сибири. С конца 1880 – начала 1890-х гг. регион рассматривался как многоземельная, активно осваиваемая территория, способная, в случае проведения в ней либерально-реформаторских преобразований (отмена ссылки, проведения судебной и земской реформ и др.), проведения железной дороги, рациональной организации переселенческого движения, развития образования, превратиться из «страны изгнания» и «царства чиновничьего произвола» в процветающий край. В начале XX в. утрачиваются иллюзорные народнические представления о Сибири как о «якоре спасения России». Регион рассматривается как одна из многих российских провинций, с присущими им социально-экономическими проблемами, положение которой отягощено долговременным неполноправным статусом в составе российского государства.