Geum.ru

Диалог культур и цивилизаций

Вид материалаДокументы

Содержание


А.В. Аксанов Тюменский госуниверситет, аспирант
Подобный материал:
1   ...   66   67   68   69   70   71   72   73   ...   125

А.В. Аксанов

Тюменский госуниверситет, аспирант




ЦЕНТОННО-ПАРАФРАЗНЫЙ МЕТОД В ИССЛЕДОВАНИИ ЛЕТОПИСНЫХ ИЗВЕСТИЙ О МОСКОВСКО-КАЗАНСКИХ ОТНОШЕНИЯХ



Центонно-парафразный принцип текстологического анализа был апробирован на материалах раннего русского летописания И.Н. Данилевским. Согласно данной теории, летопись – сложное мозаичное произведение. Она состоит из набора инкорпорированных в нее частей других произведений – прямых и косвенных цитат – центонов и парафразов. Выдержки из различных источников сохраняют смысл первоначального контекста, при этом они в своем новом, суммарном сочетании образуют новое семантическое поле, подчиненное замыслу летописания. Установив источник цитаты, можно определить ее первоначальный контекст, а также выявить роль и смысловую нагрузку заимствованного отрывка в произведении средневекового книжника [1. С. 30].

Заметную часть летописания занимают центоны и парафразы из Священного Писания. «Библия, можно сказать, служила моделью восприятия мира…, соотнесение с библейскими событиями определяло вообще достоверность, подлинность происходившего» [2. С. 5]. Кроме того, русские книжники часто обращались к сюжетам византийских памятников, древнерусской литературы и других произведений, входивших в их интеллектуальный багаж. В результате, для реализации центонно-парафразного принципа, помимо анализа собственно летописных известий, необходимо рассмотреть потенциальный круг идейных источников летописания.

При описании московско-казанских отношениях летописцы не раз использовали центонно-парафразную схему повествования. Например, автор Московского летописного свода конца XV в. в статье о войне 1467 – 1469 гг., отослав читателя к тексту Ветхого Завета, оправдал боевые действия против Казани. Война началась, когда служилый царевич Касим, пользуясь военной поддержкой Ивана III, попытался захватить казанский престол.

По словам московского летописца, «позван был царевич от цареи Казанских, от Авдул-Мамона и от прочих, на царство лестью». «Он же (Касим. – А.А.) надеяся на них, а лести их не ведаа» [3]. На первый взгляд, Касим представлен жертвой, а казанцы – льстивыми. Если размышлять, исходя из представлений современного человека, мало знающего Священное Писание, то становится непонятной логика средневекового автора, который пишет, что казанцы обманом (лестью) позвали Касима «на царство». Зачем было «лестью» приглашать правителя, имевшего в своем распоряжении не только собственное войско, но и полки великого князя?

С.М. Соловьев и Хади Атласи буквально восприняли слова летописца. По их мнению, Касим был обманут [4]. М.Г. Худяков говорил о промосковской партии в Казани, возглавляемой неким Абдул-Мамоном: часть аристократии была недовольна политикой хана Ибрагима и пригласила на трон Касима. В условиях войны Ибрагиму якобы удалось расправиться с промосковской партией и выступить против великокняжеской армии [5. С. 16 – 17]. Подобным же образом известие летописца объяснили К.В. Базилевич, С.Х. Алишев и Д.А. Котляров и другие историки: они приняли 1467 г. за дату появления в Казани московской партии [6]. Однако данные источников не позволяют говорить о расколе в кругах правящей элиты ханства. Казанские князья, тяготеющие к Московскому двору – реальность конца XV в.

Слова летописца не следует понимать буквально. В сознании средневековых знатоков Священного Писания нравственная характеристика «лесть» имела более глубокое значение. В.Н. Рудаков считал, «что такие качества, как льстивость, использование лести…, должны были порождать у читателя достаточно четкие ассоциации с примерами нечестивого поведения вообще, а также с качествами нечестивых народов в частности» [7. С. 51]. В своих рассуждениях ученый опирался на библейские рассказы, где «нечестивым» народам обязательно приписывалась «лесть».

Скорее всего, московский книжник провел аналогию с одним из ветхозаветных сюжетов. Пророк Даниил предсказал, что некий «презренный» человек «лестью овладеет царством» [8. 11: 21]. Этот царь «войдет в согласие с отступниками», а его войска «осквернят святилище» [8. 11: 31]. И, что ближе всего к тексту Московского свода, «поступающих нечестиво против завета он (царь. – А.А.) привлечет к себе лестью; но люди, чтящие своего Бога, усилятся и будут действовать» [8. 11: 32]. Библейское предсказание «привлечет к себе лестью» сбылось в произведении средневекового книжника: Касим «позван был… лестью». В Московском своде казанцы выступают «отступниками», «осквернителями святилищ» и «нарушителями завета». Таким образом, православные христиане, «чтящие своего Бога», осуществили поход на татар, они «действовали» – делали то, что им предписывалось Священным Писанием.

Еще один пример использования центонно-парафразной конструкции мы обнаружили в известии о московско-казанской войне 1487 г.

Летописец описал обстоятельства возникновения конфликта следующим образом: «прислаша Казанстии к великому князю, а ркучи тако, что есьмя отпустили к тебе царевича на томъ, что почнетъ нашь царевичъ царя нашего, а меньшицынъ сынъ, надъ нами чинить лихо, и ты опять отпусти царевича нашего к намъ, и нынеча нашь царевичъ, а меньшицынъ сын, услышавъ то, да зазвавши нас к себе на пиръ, хотелъ нас перетеряти, и мы в поле убежали и онъ, ехавши в городъ, да окрепивши городъ, да за ними пошолъ в поле». Далее книжник, рассказав о войне, подчеркнул, что весть о взятии Казани пришла к великому князю, когда «гибло солнце, на Ильинъ день» [8].

В первой части рассказа летописец обозначил причину похода на Казань – это попытка хана расправиться на пиру с казанскими князьями и их обращение к великому князю. Откуда появилась столь оригинальная информация у книжника, который даже не знал имен русских воевод и казанских ханов? Как летописец, не имевший никакого представления о точной хронологии похода на Казань, сумел найти данные о событиях, произошедших при дворе казанского хана? Указанные вопросы наталкивают на мысль, что перед нами очередное проявление иносказательности средневековых текстов, суть которой определится после выявления контекста подобных сообщений в литературе того времени.

Рассказ о пире, на котором уничтожают политических противников – довольно распространенный сюжет, долго циркулировавший в средневековой литературе. Источником его происхождения, скорее всего, было Священное Писание. Согласно Первой Маккавейской книге, иерихонский военачальник Птолемей убил на пиру правителя Иудеи Симона и двух его сыновей. Библия повествует: «С коварством принял их радушно сын Авувов (Птолемей. – А.А.)… и сделал для них большой пир, и спрятал там людей. И когда опьянел Симон и сыновья его, тогда встал Птолемей и бывшие при нем, взяли оружие свое и вошли к Симону во время пира, и убили его и двух сыновей его и некоторых из служителей его. Так совершил он великое вероломство и воздал за добро злом» [9].

Данный отрывок позволяет понять, как подобные действия могли оцениваться книжником-христианином. Однако этот фрагмент мало похож на центон, к контексту которого отправляет нас автор летописи. Более близок к анализируемому известию «Рассказ о преступлении рязанских князей», где повествуется о том, что князь Глеб Владимирович с братом Константином задумали убить своих братьев и получить всю власть. По словам книжника, они действовали, прельстившись дьяволом, и «не веси, окояньне, Божия смотрения: дает власть ему же хощеть, поставляеть цесар и князя Вышнии». Автор рассказа сравнивает князей с Каином и Святополком Окаянным. Далее сообщается, что Глеб и Константин собрали братьев в своем шатре на пир. Когда те начали пить и веселиться, злоумышленники «начаста сечи прежи князи, та же бояры и дворянъ множество». Создатель повести сделал заключение: «Си же благочьстивии князи рязанстии концяшася месяца июля в 20, на святого пророка Илии… Се же окоянныи Глебъ и Константинъ, брат его, онемъ уготова царство небесное, а собе мку вечную и съ думци своими» [10. С. 88].

Помимо сходства основной сюжетной линии, сообщение Летописного свода 1518 г. и «Рассказ о преступлении рязанских князей» сближают такие детали, как упоминание братской вражды и дня святого Ильи. Поэтому можно предположить, что автор статьи «О Казанском взятии» апеллировал к «Рассказу о преступлении рязанских князей». В итоге мы обнаруживаем несколько нравственных категорий, характеризующих личность казанского хана. Во-первых, подобно библейскому Птолемею, Алегам вероломен и не благодарен. Во-вторых, он действовал по сговору с дьяволом, против Божьей воли – «Божия смотрения». Поэтому летописец называет его окаянным, следовательно, он, как и Святополк, «уготова… собе мку вечьную».

Вслед за предисловием, в котором летописец обратил внимание читателя на грехи Алегама, следует статья о «Казанском взятии». Общая логика рассказа сводится к тому, что хан приговорил себя к возмездию, а великий князь восстановил справедливость, реализовал Божий промысел – посадил грешника в заточение, обеспечив ему «мку вечную».

Итак, можно заключить, что центонно-парафразный метод позволяет выявить или уточнить семантику некоторых летописных известий и помогает избавиться от домыслов историков, пытавшихся объяснить средневековый текст, исходя из собственных представлений о рациональности. Вместе с тем, необходимо четко осознавать ограниченность продемонстрированного метода познания. Зачастую составители сводов использовали «клишированные конструкции» [11. С. 125 – 137], или обращались к распространенным литературным эпитетам своего времени. Поэтому выявление центонно-парафразных конструкции требует тщательного сравнительного анализа текстов, т.к. важно отличить центоны от клише. Иначе говоря, необходимо иметь в виду, что неотъемлемыми признаками центонно-парафразного узла, помимо дословных, буквальных совпадений, являются отчетливые семантические связи.


1. Данилевский И.Н. Повесть временных лет: Герменевтические основы источниковедения летописных текстов. М., 2004.

2. Успенский Б.А. Борис и Глеб: Восприятие истории в Древней Руси. М., 2000.

3. Полное собрание русских летописей (далее – ПСРЛ). Т. 25. М., 1949. С. 279. См. также: Т. 8. М., 2001. С. 152; Т. 12. М., 1965. С. 118; Т. 20. М., 2005. С. 278; Т. 28. М.; Л., 1963. С. 286.

4. Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Кн. III. М., 1960. С. 65; Атласи Һ.М. Себер тарихы. Сөен-бике. Казан ханлыгы (Тарихи әсәрләр). Казан, 1992. Б. 232.

5. Худяков М.Г. Очерки по истории Казанского ханства. М., 1991.

6. Алишев С.Х. Казань и Москва: межгосударственные отношения в XV – XVI веках. Казань, 1995. С. 33; Базилевич К.В. Внешняя политика Русского централизованного государства во второй половине XV века. М., 1950. С. 66; Котляров Д.А. Русь и Поволжье: этнополитическое взаимодействие (XIV-XVI века)// Формирование российской государственности. Екатеринбург, 2003. С. 322.

7. Рудаков В.Н. Язык Библии в ранних рассказах русских летописей о монголо-татарском нашествии// Одиссей. Человек в истории. М., 2003.

8. ПСРЛ. Т. 28. С. 318. См. также: Т. 6. М., 2001. Стб. 322-323; Т. 20. С. 352-353; Т. 23. М., 2004. С. 185.

9. 1 Мак. 16. 15-17.

10. Рассказ о преступлении рязанских князей // БЛДР. Т. 5. СПб., 1997.

11. «Клишированные конструкции» – это традиционные для древнерусской литературы модели повествования, которые выявил еще Д.С. Лихачев, однако И.Н. Данилевский утверждал, что летописи построены не по шаблонному, а по центонно-парафразному принципу. А.М. Ранич и А.В. Лаушкин показали, что клишированность, наряду с центонностью, является частью литературной традиции средневековой Руси (См.: Ранич А.М., Лаушкин А.В. К вопросу о библеизмах в древнерусском летописании// Вопросы истории, 2002. № 1.).