Научно-исследовательский институт проблем каспийского моря
Вид материала | Документы |
СодержаниеИз Репинской библиотеки Творческая деятельность абдул-хамида джанибекова |
- Научно-исследовательский институт проблем каспийского моря, 10916.68kb.
- Институт каспийского сотрудничества, 668.69kb.
- Методические указания му 1 2600-10, 485.46kb.
- Рыбохозяйственные и экологические аспекты эффективности искусственного воспроизводства, 422.61kb.
- Свод правил по проектированию и строительству метрополитены дополнительные сооружения, 1496.85kb.
- согласован мчс россии письмо n 43-95 от 14., 1639.07kb.
- Оценка ситуации в регионе Каспийского моря и прикаспийских государствах в апреле 2011, 416.63kb.
- «Научно-исследовательский институт дезинфектологии», 448.62kb.
- Методические рекомендации мр 6 0050-11, 382.97kb.
- Решение IV международной научно-практической конференции, 42.94kb.
Из Репинской библиотеки
Эти строки набрасываются в тесном, низеньком, закопченном номере старых «меблированных комнат на Большой Кисловке»4, - как раз в том самом, где 30 марта прошлого года, после недолгой борьбы с застарелым недугом, кончил свои дни Иван Аполлонович 5 Репин...
Мой номер один из четырех, точно таких же, в которых старый6 библиофил, 27-летним молодым человеком скрылся от всего мира, кроме любезных его сердцу старинных книг и гравюр... И все в этом номере носит на себе отпечаток аскета-библиофила.
Нелюдимый, недоверчивый, вероятно – скуповатый холостяк виден в каждой оставшейся мелочи: в каждом газетном листе, аккуратно сложенном в засунутом между ореховыми, солидными и красивыми шкафами, где заботливой рукою хозяина стройными и строгими рядами расположились эти сотни солидных, часто редких, книг, альбомов и папок; в каждой пачке – (а сколько этих пачек!) – в каждой пачке коробок от папирос «Лаферм»7, любимых покойным, – коробки служили в качестве предварительных вместилищ для карточного каталога; – в каждой из <них> массы собственноручных записочек и табличек, с пестреющими на них мелкими заглавиями книг, надписями гравюр, эстампов, портретов...
На всем, на всем лежит печать анахорета, во многом для нас, современников, не такого, какими мы бываем сами, и потому нам как будто даже чужого. И, находясь в этой обстановке, я как-то невольно полюбил этого уже несуществующего человека, как-то к нему приблизился, словно к родному, задружил с ним, и мне часто хочется защищать его от понятных, но несимпатичных мне замечаний моих товарищей8 по работе...
Я сплю на его кровати, – на той самой, на которой он умер (на ней после того, как он был взят с нее и отправлен на Ваганьковское кладбище9, никто еще не спал), – и, ложась на эту кровать в первый вечер, я мысленно беседовал с покойным дружески, и вот уже десятую ночь сплю на ней крепко и невозмутимо.
Дружу с покойным. Перед сном просматриваю старый-престарый (начала 50-х годов прошлого столетия) том «L'Illustration» или «Journal Amusant»10 или томик какого-нибудь классика конца XVIII века... Отдаюсь мыслям и впечатлениям, с которыми этот человек собирал свои книжные сокровища, и мне становились понятными сдержанные, осторожные и деликатные выражения его переписки с нашим городским управлением по поводу передачи библиотеки...
Надо быть, конечно, специалистом книжно-антикварного и библиотечного дела, чтобы дать верную цену11 тому, что имеется в этих 26 больших шкафах, в нескольких сундуках и кучах фолиантов, книг и брошюр. Конечно, это не Румянцевское, не Чертковское, не Юсуповское книгохранилища12. Но это и не тот набор пестрой дешевки, какою перегружены полки частных и общественных библиотек. За исключением немногих, остальные, собранные покойным издания, не принадлежат к числу тех, что «везде найдешь». Иных, пожалуй, во всей России имеется всего-то несколько экземпляров, а за другие теперь надо платить так называемые «любительские»13 деньги.
Не берусь сейчас перечислить хотя бы часть таких вещей, – в свое время надеюсь познакомить астраханское общество подробнее с даром Ивана Акимовича14. Я скажу пока, что, сейчас лишь оторвавшись от инвентарных тетрадей, затрудняюсь привести несколько таких изданий, – их слишком много – затрудняешься выбором...
Ну, вот хотя бы старинные ботанические атласы... Покойный, надо думать, особенно любил молчаливое, но прекрасное Царство Растений15. Кроме того, в его душе несомненно жила искра художественного пафоса. И он собрал (боюсь ошибиться на память!) не менее пятнадцати ботанических иллюминованных16 атласов: французских, немецких, английских, русских. И каких!..
Время от времени кто-нибудь из работающих над поверкой библиотеки испускает удивленно-довольный голос:
– Ох-хо хо! Вот так чудовище!
Оказывается – стариннейший фолиант, пуда в полтора весом и размером в половину письменного стола, на который его кладут. Это большею частью громадные, прекрасно отпечатанные собрания итальянских и французских классических описаний памятников, картинных галерей, зданий.
Все в строжайшем порядке и сохранности, очевидно – выбранные из лучших экземпляров, часто заключенные в дорогие переплеты... С радостью приветствуем мы каждое такое открытие и с наслаждением заносим его в сокращенный инвентарь.
Многие книги, альбомы, папки не удалось осмотреть хотя бы мельком: некогда, надо торопиться. Думали: отделаемся в неделю, а вторая уже на исходе... И за эти дни, при всех соблазнах Москвы с ее театрами, концертами, лекциями, музеями и галереями не нашлось вечера, когда можно было бы уйти из квартиры Ивана Акимовича...
Сначала мы соображали, что уложим библиотеку в 40-45 сундуков. Покойный, предусматривавший все мелочи и старавшийся всячески облегчить труд приемки и отправки в Астрахань библиотеки, приготовил и маркировал 33 сундука, снабженных замками, обитых клеенкой и внутри оклеенных плотной бумагой.
Но увы! – едва мы переложили содержимое только двух (из 26 больших шкафов), как наполнилось девять сундуков, и нам стало очевидным, что 33 придется помножить самое меньшее на 3. Да надо еще упаковать шкафы, - из них 20 составных, ореховые, красивой и солидной работы – жалко их посылать на авось...
В итоге имеем получить около 150 мест, весом от 5 до 7 пудов каждое... Городской Управе следует заранее позаботиться и приготовить склад для временного хранения этого богатства – пока не появится возможность водворить его и привести в преднамеченный самим собирателем порядок в достойных этого богатства библиотечных залах...
Окружавшие Ивана Акимовича, основываясь на его словах (человек он был необщительный, говорил редко, часто – намеками, но всегда твердый в слове и решениях), с уверенностью ожидали, что он оставит завещание. Завещания нет. Прямым наследником покойного является его родной племянник, сын бывшего астраханского городского головы Аполлона Акимовича Репина – Иван Аполлонович17, штабс-ротмистр лейб-уланского Курляндского полка, стоящего близ прусской границы.
Иван Аполлонович оказался в высшей степени любезным, корректным и внимательным исполнителем желаний покойного. В отношении города нашего его внимательность выразилась не только в передаче всей библиотеки и предметов, прямого к ней отношения ни имевших (например, минералогическая коллекция, прибор для петрографических экскурсий, коллекции древних монет и т.п.), но и в отмене условий, коими его поверенный, г. Плотников18, обставил переход библиотеки в собственность города, т.е. уплаты вознаграждения поверенному и части других расходов (всего около 750 руб.). Юридически, раз Иван Акимович завещания не оставил, на имя города никакого официального акта не совершил, притязания города могли опираться лишь на данное когда-то владельцем библиотеки обещание – подарить городу библиотеку, – законный наследник являлся неограниченным собственником этого имущества, поступившего к нему в составе остального.
При таких обстоятельствах при сколько-нибудь формальном отношении наследника к делу, он не только имел полную возможность сузить библиотеку в объеме, но и совершенно не отдавать ее городу. Иван Аполлонович поступил иначе: он передал все, что связано так или иначе с библиотекой, при передаче ограничился самыми простыми формальностями, отменил, как сказал выше, платежи, выговоренные поверенными, и даже взял на себя расходы по оплате помещений до срока, оказавшегося достаточным, чтобы библиотека могла быть уложена и сдана к пересылке в Астрахань.
Сделано все это с благородной простотой и предупредительностью, редко в наше меркантильное время встречающимися. В дни своего пребывания в Москве, Иван Аполлонович (3 марта он выехал с окончанием срока отпуска к месту службы) – почти ежедневно навещал нас, заботливо справляясь: все ли найдено в порядке, нет ли следов каких-либо утрат и т. п. За эти часы нашего знакомства мне пришлось не раз порадоваться тому, что счастливый случай в лице наследника Ивана Акимовича послал нашему городу чуткого к нравственному долгу человека. Я лично уверен, что если б где-нибудь случайно отыскалось посмертное распоряжение Ивана Акимовича, хотя бы совершенно не формального характера, коим покойный свой дар городу умножал бы еще другими способами, то Иван Аполлонович с тою же сердечностью и простотою немедленно исполнил бы желание своего дяди...
К слову сказать – по внешности Иван Аполлонович очень напоминает отца. Вероятно, многие астраханцы помнят этого, к сожалению, недолго служившего городского голову19, помнят его добродушие, искренность и честную прямоту действий. такой натуре, конечно, немыслимо было ужиться с «голубивщиной»20 и ловкими ходами. Тогдашние управские всесильные воротилы поставили Аполлону Акимовичу шах и мат. Не дипломат и не казуист, он покинул головинское кресло, негодующий на тупое равнодушие тогдашнего общества к общественным делам и возмущенный затхлой атмосферой интриганства, наполнявшей управу.
Тем не мене он, уехав из Астрахани, не только не унес с собою дурных чувств к городу, но и проявил совершенно противоположные. По соглашению с Иваном Акимовичем, принявшим на себя половинную долю расходов, Аполлон Акимович основал богадельню для беднейших жителей нашего города. Братья купили место и дом (около церкви Воздвижения)21, перестроили последний, обставили всем необходимым для богаделенного приюта, дали каждый по 50000 р. на составление неприкосновенного капитала в обеспечение содержания «дома призрения имени Iоакима и Анны22 «Репиных» и передали богадельню и капитал в заведывание городского общества.
В отношении Ивана Акимовича замечательно то, что он, строго говоря, с Астраханью соприкасался только в ранней молодости. Скончавшись 66 лет, он с 26-го года своей жизни почти безвыездно прожил в Москве и в Астрахани за эти долгие годы ни разу не был23. Тем трогательнее заботы этого человека о городе, где он родился.
Если скажут, что Иван Акимович получал средства с астраханских домов24 и через это связан был с нашей некультурной и довольно-таки неблагодарной Астраханью, то на подобное замечание нетрудно возразить ссылкой на тех многих, которые миллионы нажили в Астрахани, да и теперь наживают, и ни гроша не вкладывают в общественное достояние города.
Примеры, когда эти собиратели миллионов отжиливают (простите за тривиальное выражение!) общественные рубли и копейки, встречаются гораздо чаще, чем отчисления частиц этих миллионов на благо родного города и его населения...
Объяснение общественно-полезным поступкам таких граждан, как Иван и Аполлон Акимовичи, как и других, одинаково с ними поступавших и ныне поступающих, надо искать в гуманных стремлениях и благородном честолюбии этих людей.
Они хотели оставить по себе добрые памятники среди жителей своего города, и действительно – оставили их. Тогда как иные, часто вдесятеро богаче их, умрут, разве оставив безвкусные мавзолеи на кладбищах, где будут ютиться летучие мыши да сычи...
Но я пустился в область житейское морали, – между тем часы показывают 2, а наутро нас ждет Иван Акимович со своими фолиантами, гравюрами – и этими рядами молчаливых и верных друзей и бескорыстных советников человека – книгами...
Так тихо в маленькой комнате, обставленной красивыми шкафами с шелковыми зелеными занавесками, и лампа Ивана Акимовича, тяжелая и приземистая, с большим зеленым абажуром так ровно и мягко светит на бумагу, что мысли сами собою поляризуются в направлении того, чем жил этот ставший для меня словно родным, мною никогда не виденный человек25.
Входишь в его ощущения, настраиваешься на его лад, поддаешься тем идеям, которыми он вдохновлялся. А идеи эти вращались около неувядающих ценностей человеческого творчества: искусства и науки... и в области размышлений о том, что долгоценно и краткоценно...
Долгоценно предоставленное в пользование астраханских жителей фундаментальное собрание источников понимания искусства и источников познания природы. Со скромностью, бывшею одной из основных черточек его характера, а вместе с сознанием прочности фундаментального в науке и искусстве, он писал, однажды городовым представителям:
«...Библиотека моя может и не удовлетворить ожиданиям многих ... кто рассчитывал бы найти в ней последнее, так сказать, слово современной науки ... В составе её (библиотеки) имеются главным образом те капитальные труды, которые легли в основу истинно научного знания»...26. Он предупреждает об этом, чтобы («не дай Бог») не наступило в будущих хозяевах библиотеки разочарования разрушенных надежд...
Но он напрасно тревожился... Когда сидишь около этих рядов, вмещающих «капитальные труды» по искусству и науке, то ощущаешь ясно и отчетливо, что разве какой-нибудь глубокий невежда, напитанный пинкертоновщиной, да самодовольный потребитель «последних брошюр» разочаруется в этом богатстве. Но разве для этих людей пишутся «капитальные труды»?..
В.И. Склабинский.
Москва. 10 марта 1909 г.
А.Х. Курмансеитова
Карачаево-Черкесский институт гуманитарных исследований
ТВОРЧЕСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ АБДУЛ-ХАМИДА ДЖАНИБЕКОВА
(1879-1955 гг.)
Известный ногайский просветитель Абдул-Хамид Джанибеков родился 18 марта 1879 года в Астрахани в слободе Тиек (Царево) в семье мясника (касапши) Шаршенбия.
Учитель - это призвание А.-Х.Ш. Джанибекова, которому он был верен всю свою жизнь. Его преподавательская деятельность началась с работы в школах астраханских ногайцев, он работал почти во всех регионах проживания ногайцев, но везде совмещал работу учителя и проводил научные исследования, собирал фольклорные памятники, открывал краеведческие кружки, ставил театрализованные постановки и устраивал концерты.
Известно, что в 1901-1917 годах в Астраханском уезде Абдул-Хамид учил ногайских детей (карагаш ногай) (1). 17 января 1914 года газета «Эдил» («Идль») сообщила: «…в селе Хожетаевском земствами открыто русско-татарское училище, учителем назначен Абдул-Хамид Чарчамбеев, который выехал из Астрахани на место службы» (2). На наш взгляд, данная информация несет в себе достаточно сведений о А.-Х. Джанибекове в исследуемом аспекте.
В 1917-1920 годах А.Х. Джанибеков работал учителем среди юртовских ногайцев. В это время в Тиеке по инициативе Абдул-Хамида был организован кружок молодых ногайцев (джиен), председателем (джиен агасы) был избран Наджиб Гасри Мавлюбердиев, заместителем (онг-бей) – А.Х. Джанибеков и секретарем – Абубекир Мадзини (3). Члены творческого объединения астраханских ногайцев собирали фольклор, они вели работу по изучению и распространению этнокультуры ногайцев. В работе кружка принимали участие ногайцы из Астраханского уезда.
В 1918 году А.-Х. Джанибеков написал пьесу «Карагаш тойы» («Ногайская свадьба»), которую, к сожалению, издать не удалось. Однако пьеса была поставлена в том же году в Астраханском городском зимнем театре.
Абдул-Хамид в воспоминаниях о работе данного кружка писал: «По разговорам в кружк[е] слышал я о караногайцах Северного Кавказа, что они очень богаты народной поэзией и у меня [появилось- А.К.] желание идти к ним» (4). В 1920 году по приглашению Отдела народного образования г. Грозного он устроился в школу учителем. В 1920-1928 годах, работая учителем на Северном Кавказе, А.Х. Джанибеков изучал научную литературу по истории и культуре ногайцев, он читал публикации П.М. Мелиоранского, С. Фарфоровского, Ч. Валиханова, М. Османова и других.
В 1921 г. Абдул-Хамид установил связь с Северо-Кавказским институтом краеведения во Владикавказе и был принят сотрудником в это научное учреждение, совмещая работу учителя в г. Грозном с научной деятельностью. Летом 1921 года А.-Х. Джанибеков по заданию Северо-Кавказского института краеведения для сбора этнографического материала поехал в научную командировку в село Канглы (ныне Минераловодский район Ставропольского края). В воспоминаниях об этой поездке он написал: «…собирал следующее: историю аула, быт и жизнь ногайцев с. Канглы, роды [историю родов и племен, участвовавших в этногенезе ногайцев – А.К.], тавры [тамги] (последние [с] памятников старого кладбища), песни о переселениях ногайцев в Стамбул (1860-1861 гг.), список [аулов], существовавших до переселения, и фольклор со слов Джанбулат Карт[а], Элизе Карт[а], Даулет-Герея Ильгайтарова» (5).
В 1923 году летом А.Х. Джанибеков совершил научную командировку в Ачикулак – центр джембойлукских, джетисанских, джетишкульских ногайцев и в Терекли-Мектеб – центр Караногая. Здесь он исследовал ногайские роды и племена, тавры (тамги – А.К.), быт и культуру ногайцев.
В 1924 году врачи посоветовали Абдул-Хамиду переехать в Карачай для лечения горным воздухом в курортно-климатической зоне. В 1924-1925 годах он работал учителем в карачаевском ауле Нижняя Теберда (Карачаево-Черкесия). В то же время А.-Х. Джанибеков собирал материал о языке, истории и быту карачаевцев (6).
В 1925 году А.-Х. Джанибеков по приглашению Минераловодского райисполкома переехал на работу учителем в а. Канглы. Здесь с целью изучения и сбора ногайского фольклора Абдул-Хамид организовал для ногайцев литературный кружок, который работал под руководством Северо-Кавказского института краеведения (7). В данном научном учреждении летом 1925 года А.-Х. Джанибеков выступил с докладом «Песня о борьбе богатыря Амета с Джанибек-ханом» (8). Текст был написан на русском языке, но по просьбе сотрудников института выступление было прослушано ещё и на ногайском языке.
В том же году А.Х. Джанибеков ездил в Москву и посетил Государственный институт музыкальной науки, на одном из заседаний по просьбе членов этнографической комиссии исполнил ногайские исторические песни «Чора батыр» и другие (9). Комиссия института приняла постановление о записи ногайских песен на фонограф в исполнении Абдул-Хамида.
В 1926 году Северо-Кавказский институт краеведения командировал в Баку на Первый Всесоюзный Тюркологический съезд А.-Х. Джанибекова (10). На съезде он познакомился с известными тюркологами А.Н. Самойловичем, Н.И. Ашмариным, Г.Ф. Чурсиным, Чобан-Заде и А.-К. Губайдуллиным.
А.Х. Джанибеков, возвращаясь из Баку, остановился в Махачкале и посетил Дагестанский краеведческий музей, где познакомился с директором Дагестанского НИИ Д.М. Павловым, который предложил Абдул-Хамиду принять участие в этнографической экспедиции в Караногай. «Я с удовольствием согласился на это предложение, - писал А.Х. Джанибеков, - и летом 1926 года поехал из с. Канглы в Караногай, где я в продолжении двух месяцев по программе Дагестанского НИИ обследовал этнографию караногайцев, собирал фольклор и материалы для составления ногайско-русского словаря» (11). Абдул-Хамид на ногайском языке написал исторические, этнографические, лингвистические заметки «Путешествие по ногайскому миру» о ногайцах Астраханской губернии, Кубанской области, Терского округа и Дагестанской республики.
В 1926 году заместитель Дагестанского Наркомпроса тов. Аюпов пригласил А.Х.Джанибекова на работу учителем в ставку Ачикулак. Это предложение Абдул-Хамид принял, так как большая часть ногайцев проживала именно в этом регионе.
О первых днях работы в Ачикулаке он писал: «Первым делом я организовал окружное методическое объединение ногайских учителей (родного языка - А.К.) и кружок краеведения…председателем избрали меня» (12). Позже кружок был преобразован в «Общество обследования и изучения Ачикулакского округа».
А.Х. Джанибеков при Ачикулакском отделе народного образования организовал «Научно-методическую комиссию» и создал авторский коллектив. Участники комиссии писали книги на ногайском языке и выпускали их в Центриздате в Москве и Даггосиздате в Махачкале (13).
В конце 1930 годов центр книгопечатания перемещается из Махачкалы в г. Пятигорск (Крайиздат), а затем в Чероблнациздат в г. Черкесск. В годы Великой Отечественной войны семья Абдул-Хамида Джанибекова переезжает к кубанским ногайцам, он работает учителем в школе. 15 марта 1944 года Бюро Черкесского обкома ВКП(б) постановило: «Представить к награждению значком «Отличник народного просвещения» Джанибекова Абдул-Хамида Шаршенбиевича, родился в 1879 г., по национальности ногаец, служащий, образование среднее, работает учителем НСШ а. Икон-Халк Икон-Халковского района» (14). Заслуженную награду ветеран труда получил в том же году.
Кроме учительской работы Абдул-Хамид был страстно увлечен устным народным творчеством ногайцев и поэтому он часто беседовал со стариками, слушал их рассказы и предания о борьбе ногайцев с калмыками в прошлом. Ногайский фольклор заинтересовал его и стал смыслом жизни. 23 мая 1905 году со слов ногайского певца (джырау) Салиха Абдул-Хамид записал «Песню о борьбе богатыря Казы-Тугана с калмыцким ханом Аюке». Позже он зафиксировал «Песни народного певца Аскара, последнего народного кобзаря (кобызши) Килекая, рассказы искусного рассказчика (шешен) Мамбедали…» (15). С этих записей начал сбор А.Х. Джанибеков ногайских фольклорных памятников.
В 1905-1930 годах А.Х. Джанибеков много путешествовал в регионах проживания ногайцев, он выезжал для сбора материала к кубанским и кумским (куьми ногай, а. Канглы) ногайцам, в Караногай, Ачикулак и везде записывал ногайские героические эпосы, любовную лирику, пословицы и поговорки, загадки, плачи, обрядовую поэзию и другие жанры фольклора.
В 1933 году А.Х.Джанибеков собранный материал систематизировал и назвал свою рукопись «Соьз казнасы» («Сокровищница слов»). Первый том называется «Песни», он состоит из нескольких разделов. В раздел «Исторические песни» он включил «Песню о Мамае», «Песню о борьбе Ахмеда Айсыл-улы с Джанибек-ханом», «Казацко-абрекские песни», «Песню о борьбе Эдигея с Тохтамыш ханом», «Песню о борьбе Шоры с крымскими беями», «Песню об Адиль-Султане», «Песню о богатыре Таргине» («Эль Таргын баьтирдинъ йыры»), «Песню о богатыре Копланлы» и другие. Об этом отделе рукописи «Соьз казнасы» А.-Х. Джанибеков написал: «Эти песни имеются в сочинениях В.В. Радлова («Образцы народной литературы тюркских народов», т. 7) и Магомеда Османова «Ногайские и кумыкские тексты» (СПб., 1883). Первый собрал песни у отуреченных крымских ногайцев, а последний у окумыченных Яхсайских ногайцев. Поэтому их материалы неполны и не совсем точны, сравнительно с моими материалами, собранными в Караногае, со слов народных певцов» (16). Здесь необходимо отметить, что ногайские исторические песни были распространены в многочисленных списках. Например, академик В.В. Радлов издал четыре варианта эпоса «Эдиге», а также два варианта «Ак-Кобек», «Кобланды батыр» и другие (17). Действительно, в личных коллекциях ногайцев сохранились многочисленные варианты исторических песен, тексты которых отличаются от записи А.Х. Джанибекова в рукописи «Соьз казнасы», так как каждый исполнитель (йырав) вносил изменения и дополнения.
Цикл песен о русско-кавказской войне отражен в разделе «Борьба за Кавказ», в него вошли следующие произведения: «Песня о Досмамбете Азовском», «Песня об Умбетале», «Песня о Муссеке», «Кубанская битва», «Песня об Арсланбеке», «Песня о Шамиле», «Песня о переселении в Турцию».
После вхождения ногайцев под юрисдикцию России на смену героическому эпосу пришли социально-политические песни, систематизированные в специальном разделе «В эпохе царизма»: «Арестантская песня» («Тутнак йыры»), «Солдатские песни», «Песенка о работе в Варшаве», «Песенка о борьбе с Шамхал-беем», «Песни о Первой мировой войне» («Герман согысы»). Записаны и советские песни «Песня о гражданской войне», «Песня Октября».
В раздел «Бытовые песни» вошли «Любовные песни», «Песня невесты о невольном браке» («Суьймегенине берилген кыздынъ йыры»). Здесь записаны и другие жанры устного народного творчества ногайцев: «Старинные частушки», «Новые частушки», «Религиозные песни», «Антирелигиозные песни», «Песня о трезвости», «Судоходные песни» («Кемешилик йыры»), «Батрацкие песни» («Ялшы йыры»), «Песня об охоте с соколом».
В разделе «Музыкально-кобызные песни» материал систематизирован по темам: «Мотивы классовой борьбы», «Мотивы домры. - Приятные голоса» («Хош аваз» - А.К.), «Характеристика народных певцов», «Юмористические песни». «Обрядовые песни» включают «Свадебные песни», «Песни о калыме», «Песня о проводе невесты».
Ногайские плачи расположены в разделе «Надгробные песни» («Бозлавлар»): «Песня о смерти богача», «Песня о смерти бедняка», «Песня о смерти хозяйки», «Песня о смерти джигита», «Песня о смерти девушки», «Песня о смерти ребенка», «Антирелигиозная надгробная песня», «Надгробная песня невесты».
В первом томе рукописи «Сокровищница слов» имеются также разделы «Современные песни» и «Революционные песни». К данному тому А.-Х. Джанибеков составил краткий словарь архаизмов.
Во второй том «Соьз казнасы» Абдул-Хамид включил «Сказки», «Мудрые слова» и «Загадки» (более 500), которые систематизированы по темам. Здесь А.Х. Джанибеков записал также и «Сложные загадки» («Муьшкиллер»), «Скороговорки», «Слова пожеланий и проклятий» («Алгыс эм каргыс»), «Слова суеверий» («Ырымлы соьзлер»), «Божбы» («Карганувлар»), «Слова секретных разговоров», «Хвалу о калмыцком чае», «О батрацком чае» («Шама шай»), «О приметах погоды и времен года», составил «Словарик». В третьем томе – пословицы (более 1000) и в четвертом – поговорки.
После Октябрьской революции часть фольклорного материала, собранного А.Х. Джанибековым была опубликована. В 1928 году в Москве Центриздате вышла в свет лирико-эпическая поэма «Карайдар ман Кызыл-Гуьл», подготовленная к изданию А.-Х.Ш. Джанибековым. Текст этой песни был записан Абдул-Хамидом в 1922 году в ауле Ураковском (Эркин-Юрт, КЧР) у народного певца Амита Даулова. Данное произведение не вошло в рукопись «Соьз казнасы». Текст песни «Карайдар и Кызыл-Гуьл» был переиздан в сборнике «Ногай халк йырлары» (18). Поэма была напечатана с большими купюрами, так как найденный нами рукописный вариант включает мистические и религиозные термины, которые отсутствуют в публикации А.-Х. Джанибекова.
Лирико-эпическая поэма «Карайдар и Кызыл-Гуьл» продолжительное время считалась памятником устного народного творчества ногайцев. А.-Х. Джанибеков в «Историческом очерке ногайской литературы» написал историю зарождения этого произведения и указал авторов.
В селе Канглы молодой певец Арслан Шабанов в середине XIX века был влюблен в дочь бека, но он принадлежал к низшему сословию – «черная кость» (кара суьек»), поэтому богач не захотел выдавать свою дочь замуж за бедняка. А. Шабанов после неудачного сватовства уезжает на заработки и в степи нанимается косить сено к утарам. В то же время известный ногайский певец Фахреддин Абушахманов не захотел нести 25-летнюю службу в русской армии и также бежал в степь (19). Они встретились на сенокосе и стали друзьями. Арслан рассказал другу о своей любви к богатой девушке и они написали песню об этой истории. Партию Карайдара писал А. Шабанов, а слова Кызыл-Гуьл были написаны Ф. Абушахмановым. Таким образом, в основу лирико-эпической поэмы «Карайдар ман Кызыл-Гуьл» была положена неразделенная любовь А. Шабанова. В советский период часть памятников фольклора из «Сокровищницы слов» была напечатана и вышла в свет отдельными книгами, однако при работе с этими изданиями необходимо помнить, что книги прошли советскую цензуру и напечатаны с большими купюрами.
Абдул-Хамид был активным пропагандистом этнокультуры ногайцев. Для него было важно привитие любви к фольклору и приобщение учащихся и студентов к истории и культуре ногайцев. Он написал пьесу «Кызыл-Гуьл» по мотивам крепостной жизни ногайцев, но это произведение не было издано. Премьера спектакля «Кызыл-Гуьл» состоялась в 1925 году «в Летнем клубе Ногайского района Астраханского уезда» (20).
А.-Х. Джанибеков работал учителем в ауле Канглы, в это время он написал по мотивам ногайских казацких песен инсценировку «Сатлык мурзалар» («Продажные князья», 1925 г.). В этой работе показано крепостное право у кубанских ногайцев, пьеса не издана, но в 1925 году она была поставлена на сцене сельского клуба а. Канглы (21).
В 1928 году при Ачикулакском клубе им. В.И. Ленина была создана Ногайская литературно-художественная секция, ответственным секретарем которой был избран А.-Х. Джанибеков. Члены секции планировали организацию и проведение литературных вечеров и детских утренников, организацию хоров, громкие читки, чтение научно-литературных докладов. На одном из заседаний секции в 1935 году была обсуждена рукопись А.-Х. Джанибекова «Исторический очерк ногайской литературы».
Его студенты вспоминают, как Абдул-Хамид Джанибеков привлекал их к участию в спектаклях и концертах, которые он организовывал и проводил совместно со студентами. Его дочь Софья Калмыкова в воспоминаниях о трудовой деятельности отца пишет: «Он организовывал краеведческий кружок, учителям и учащимся старших классов помогал собирать материал по истории родного аула. Литературный кружок, который он создавал в школе, способствовал приобщению детей к сбору фольклорных памятников на родном языке. Отец часто устраивал в школе концерты, в которых ногайские эпические произведения он исполнял сам. У меня был хороший голос и папа меня тоже заставлял петь, я стеснялась, но выступать все равно надо было и я пела» (22).
Абдул-Хамид Джанибеков любил собирать не только фольклорные памятники, его интересовала история, культура, литература, обычаи и традиции ногайцев. Он все записывал, потом собранный материал обрабатывал и писал научные работы, которые не утратили ценности и для современной российской науки. Им были написаны этнографические заметки «Караногайцы», данная работа была выполнена по заказу Дагестанского НИИ Наркомпроса. Рукопись «Путешествие по ногайскому миру» - это исторические, этнографические и лингвистические заметки на ногайском языке о ногайцах Астраханской губернии, Кубанской области, Терского округа и Дагестанской республики.
Абдул-Хамид Джанибеков был прекрасным семьянином, он воспитал трех сыновей и трех дочерей. Несмотря на то, что внешний вид А.-Х. Джанибекова был весьма суровый, в семье он был мягкий и душевный человек. Абдул-Хамид Джанибеков вел трезвый образ жизни, он не курил и сыновьям также запрещал курить. С детьми был ласков, гладил их по голове и никогда не бил, он любил семью.
В дни рождения детей А.-Х. Джанибеков устраивал семейные праздники, в которых участвовали все члены семьи. Обычно ставили инсценировку лирико-эпической поэмы «Кызыл-Гуьл и Карайдар», супруга А.Х. Джанибекова Аминат исполняла роль Кызыл-Гуьл, он сам пел партию Карайдара, дети выступали в роли других персонажей. С.А. Калмыкова-Джанибекова вспоминает эти семейные вечера: «У мамы был очень красивый голос и они вдвоем вместе пели, отец исполнял партию Карайдара и мама выступала в роли Кызыл-Гуьл»» (23). Поэма «Кызыл-Гуьл и Карайдар» была любимым произведением Абдул-Хамида, не случайно старшей дочери он дал имя «Кызыл-Гуьл» (Красная Роза), именно так звали Розу Хамидовну Джанибекову.
Рукопись «Соьз казнасы», исследования «Путешествие по ногайскому миру», этнографические заметки «Караногайцы», автобиография «Мое жизнеописание» Абдул-Хамида Джанибекова должны быть изданы. Научно-педагогической деятельности А.-Х. Джанибекова необходимо посвятить специальное монографическое исследование.