Структура методологического знания

Вид материалаДокументы

Содержание


Методологический плюрализм — система взглядов, согласно кото­рой адекватность тех или иных методологических средств психологичес
Методология без общепсихологической теории и в контексте логики науки
Разработка методологических средств мыслилась здесь в ориентировке на междисциплинарные исследования.
Воз­можна ли методология как общая логика науки безотносительно к те­оретическому и понятийному аппарату отдельной научной дисци
Методология конкретной науки нужна (если она вообще нужна) для решения одной или некоторых проблем.
Цель занятия методологией
В какой степени психологический эксперимент сходен по своей структуре с естественно-научным? Разные ответы.
В какой степени оправдано применение экспе­риментального метода с точки зрения специфики психологического понимания причинного в
1952 г. Психологи устами Теплова обосновали неприменимость павловской парадигмы для психологии и эксперимен­тального исследовани
28. Понятие психического закона и психической причинности.
Сущность закона должна соотноситься не с понятием множества случаев, а с понятием типа.
Ломов критиковал бихевиоризм за следование линейному и непосредствен­ному пониманию причинности.
Ломов понимал в качестве причин поведенческого акта систему событий, или ситуацию, и связывал это с системным подходом.
Упорядочение законов, по Ломову.
На понимание сути психологического закона влияла также идея двух психологии — понимающей и объяснительной.
Проблема ма­тематического описания психологических законов.
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7
Часть психологического сообщества (значительная часть практикующих психологов) полагает, что всякая методологическая рефлексия уводит от сути дела в дурную бесконечность бесплодного философствования и вербализма — позиция, перекликающаяся с уста­новками позитивизма.

Прямо противоположная позиция – «мето­дологический ригоризм» или «методологический монизм». Должна существовать единственная «подлинно на­учная» методология. Строгое следование этой методологии является критерием научности. Это настольгия по марксистско-ленинской методоло­гии науки. Вряд ли можно построить такую методологию.

«Методологическим анархизм» - так можно было бы назвать следующую позицию, но термин уже используется в ином значении. Выбор методологической позиции произволен, и его можно делать исходя из своих субъективных вкусов и предпоч­тений. Роль методологии сторонниками этой позиции также оценивается достаточно низко.

«Методологический либерализм». Раз­ные типы психологического объяснения релевантны разным уров­ням детерминации психического. При этом каждый уровень детерминации психического обладает самостоятельной значимостью и принципиально незаменим ни одним другим. Основное приложение сил методологии – рассматривать переходы между раз­ными уровнями. Наиболее перспективными для построе­ния связной системы психологического знания «представляются ком­плексные, межуровневые объяснения, в которых нашлось бы место и для смысла жизни, и для нейронов, и для социума...»

«Методологический плюрализм». В принципе нельзя рассчитывать на создание единой психо­логической теории за счет связывания принципиально различных предметов анализа за счет «комплексных межуровневых переходов». Такой позиции придерживаются и авторы данного учебника!!! То есть Смирнов и Корнилова! Каждая теория конституирует свой предмет и метод иссле­дования, поэтому построение единой теории психического предполагало бы создание универсального метода исследования психической реаль­ности. А это нереально

Методологический плюрализм — система взглядов, согласно кото­рой адекватность тех или иных методологических средств психологического анализа (включая и собственно психологические теории на уровне конкретно-научной методологии) может быть выявлена только в ходе «методологического эксперимента», и не может существовать теория даже самого высокого уровня, которая бы априори была пригодной для преодоления вновь возникающей познаватель­ной трудности.

Именно на такую роль претендовала бы «единая теория психиче­ского». Понятие методологического плюрализма практически синони­мично понятию «полипарадигмальности» психологии, по крайней мере на современной стадии ее развития. Обсудим еще одну позицию, которая предполагает невозможность вы­деления парадигм как исследовательских логик безотносительно к содер­жанию теорий.


Методология без общепсихологической теории и в контексте логики науки

Щедровицкий впервые сформулировал взгляд на академическую психологию как исчерпавшую свои объяснительные возможности и обосновал необ­ходимость рассматривать практику как основание новой психологии, которая будет противостоять сциентистски ориен­тированной академической психологии.

В пятидесятые годы началась работа Московского логического кружка, в котором первоначально идеи методологии как особой об­ласти знания обсуждались Щедровицким в содружестве с А. А. Зи­новьевым, Б. А. Грушиным и чуть позже — М. К. Мамардашвили. В последующем оформилась деятельность Московского методологи­ческого кружка (ММК), где Щедровицкий стал лидером нового типа сообщества — единомышленников по культивируемому способу за­нятий методологией науки.

Разработка методологических средств мыслилась здесь в ориентировке на междисциплинарные исследования. Реализация системного подхода фокусировалась здесь на средствах методологиче­ской организации мышления и деятельности самих методологов либо его приложения в практических сферах, но не применительно к по­строению общепсихологической концепции.

Воз­можна ли методология как общая логика науки безотносительно к те­оретическому и понятийному аппарату отдельной научной дисципли­ны? Позиция Зиновьева. В параграфе «Мето­дология частных наук» в книге «Логика науки» (1971) он обосновал позицию, согласно которой методология конкретной науки — это ее часть, а не выстроенная система методологических ориентиров для построения теории. Специальные занятия методологией — это критерий неблагополучия науки (ее кризиса).

Логику науки обсуждать можно (как и основания формальной ло­гики и любых логик). Но если речь идет об общедоступной логике, то она реализуется в виде логической компетентности всеми профессионалами. Если же она не тривиальна, то, значит, требует специальных усилий и будет доступна только узкому кругу профессионалов. Таким образом, спе­циальное занятие логикой — не с точки зрения повышения логической компетентности, а как методологией своей науки, — не может быть массовым. Решение методологических проблем любой науки есть исследование в области именно этой науки. Это разбросанная по другим исследова­ниям проблематика. И далее Зиновьев говорит о парциальной роли ме­тодологии, а не о ее системообразующей роли в построении теории.

Методология конкретной науки нужна (если она вообще нужна) для решения одной или некоторых проблем.

По содержанию специальная методология науки – совокупность исследований, включающая обработку языка этой науки (ее терминологии и утверждений), исследование, усовершенствование и изобретение ее теорий, выявление и исследование ее эвристических допущений... и т. д.

Цель занятия методологией – не конструирование особой систематической методологии (с этой точки зрения в психологии невозможна профессионализация «методо­лог»), а осознание наукой своих парадигм — в том числе и тех допущений, которые приняты отнюдь не логично. С этой точки зрения утверждение, что каж­дый психолог сам себе методолог, имеет больше оснований для своего существования, чем положение о том, что психолог должен воплощать в своем исследовании кем-то другим вы­строенный аппарат научных понятий. Другое дело, что психолог не дол­жен грешить против логики, проявляя логическую некомпетентность (например, делать артефактные выводы).

И наконец, осознание допущений в рамках конкретной науки — это также и осознание метода соотнесения теории и опытных данных. Для психологии в свое время такой судьбоносной проблемой стало осо­знание возможностей и ограничений метода интроспекции, позже — построение критериев объективного метода в психологии. Сегодня в психологии осознается проблема освоенности и ограничений экспериментального метода.


25. см 10

26. см.10

27. Искажения в понимании экспериментального метода как основы отождествления научной психологии и естественно-научной.

Несоответствие академическому пониманию того, в чем заключается цель и средства экспериментирования, приводит к иска­жению методологического отношения к сути и возможностям психо­логического эксперимента относительно обобщений проверяемой и конкурирующих теорий.

В какой степени психологический эксперимент сходен по своей структуре с естественно-научным? Разные ответы. Бихевиоризм следовал стимульно-реактивной схеме и, казалось бы, максимально повторяющий принципы естественно-научного экспериментирования. Но на самом деле бихевиоризм существенно отклонился от принципов естественно-научного экспериментирования. Это отклонение связано с отказом от теоретических реконструкций ненаблюдаемых процессов. Теоретические реконструкции ненаблюдаемых процессов всегда предполагалисьсь в логике экспериментального вывода. Подробнее в специальных учебниках проблема эксперименталь­ного прояснения теоретических оснований объяснения представлена как проблема содержательного и формаль­ного планирования психологических экспериментов.

В какой степени оправдано применение экспе­риментального метода с точки зрения специфики психологического понимания причинного воздействия? В методологической литературе подчас обращения к бихевиористским схемам или психофизиологическому эксперимен­ту рассматриваются как образцы неприемлемости экспериментально­го метода в психологии.

Обсуждая методологию физиологии активности Бернштейна в противовес методологии Павлова, Василюк отожде­ствил схему выработки условного рефлекса с экспериментированием как методом вообще. Василюк подменил суть экспериментального метода. А суть экспериментального метода — логика теоретико-эмпирической проверки каузальной гипотезы. Две фразы Василюка следует привести, поскольку они показательны как пример:

1) про­извольного (и по сути неверного для экспериментального метода) истолкования роли использования идеальных объектов в научном ис­следовании и 2) подмены одним из вариантов реализации естественно­научного эксперимента (а именно павловским) построения психологи­ческого эксперимента (в не бихевиористских исследованиях). «Основная функция экспериментального метода в структуре научной концепции состоит в приведении реального объекта исследования в соответствие с ос­новным идеальным объектом данной концепции. Реаль­ный объект специальными процедурами и всяческими методическими ухищрениями как бы вталкивается в форму идеального объекта, там же, где это не удается, выступающие детали отсекаются либо технически, либо теоретически: их считают артефактами – писал Василюк.

Роль идеальных объектов при экспериментальной проверке гипо­тез всегда была иной: они в качестве гипотетических конструктов опосредствовали теоретиче­ское объяснение и эмпирический факт. Идеальные объекты задавали объяснительную часть в эмпирической гипотезе. В эмпирической же гипотезе присутствуют измеряемые переменные и вид отношения между ними, но никак не объяснение этого отношения с содержательной точки зре­ния. Важно различение естественных, искусствен­ных и лабораторных экспериментов в психологии. Только примени­тельно к лабораторным экспериментам обсуждается возможность операционализации психологического понятия в методических процедурах, причем с принятием всех условий ограничения в обобщении. Обобщение при лабораторном экспериментировании распространяется на модель, а не на реальность, предположительно описываемую моделью. И путь от вывода об адекватности модели на основе экспери­ментальных данных к объяснительным возможностям этой модели по отноше­нию к психологическим реалиям в жизни здесь гораздо более долог. Этот путь осуществляется через сопоставительный анализ с другими теориями.

Споры о павловской схеме экспериментирования завершились в 1952 г. Психологи устами Теплова обосновали неприменимость павловской парадигмы для психологии и эксперимен­тального исследования психологической реальности. В известной ра­боте Теплова «Об объективном методе в психологии» критерием объек­тивности выступило соответствие средств и организации исследования сути проверяемых психологических гипотез. Не случайно, павловский метод можно сопоставлять только с бихевиоральным, что делает Василюк: «Скиннер справедливо обвинял Павлова в создании "концептуальной" нервной системы, а сам, как мы видим, создал "концептуальную" среду».

Это замечание не может распространяться на те формы концептуализации, которые экспериментально проверяются как психо­логические модели. В эксперименте психологические модели соотносят де­ятельность испытуемого с теми другими видами деятельности, на кото­рые будет распространяться обобщение, а не с идеальными объектами. Идеальные объекты — составляющие теоретического объяснения, а не переменные в экспериментальной модели.


28. Понятие психического закона и психической причинности.

Проблема статуса и сути психологического закона

Отношение к понятию закона как к строгой закономерно­сти, предполагающей причинно-следственный характер психологиче­ских связей и действующей «всегда и везде», было разным в связи с разделением психологии на области «низших» и «высших» душевных процессов или явлений. Разделение психологии на описательную и объяснительную произошло по типу научной практики, различающей решение:

- вопросов о феноменальных свойствах явлений и

- вопросов об их детерминации.

В статье «Закон и эксперимент в психологии» К. Левин ввел в психологию представление о кондиционалъно-генетических законах. Тип «научной практики» привел к пониманию, что психологические за­кономерности, выходящие за область психологии ощущений (и далее идущие к процессам памяти и мышления, воли и чувств и т. д. – высшие психические явления), описываются скорее «полузакономерностями» или регулярностями с достаточной долей отклонений от нормального их протекания. Включение статис­тических методов для оценивания разброса данных привело к тому, что в метод обоснования (доказательства законообразного их характе­ра) был введен критерий количества данных.

Этому Левин противопоставил «другую веру в закономерность психи­ческого», основанную на содержательном развитии психологических зна­ний. Апеллируя к представлениям Фрейда, вюрцбургской школы, гештальттеории, он противопоставляет ушедшей эпохе «психологии элементов» эпоху «психологии целостностей».

Сущность закона должна соотноситься не с понятием множества случаев, а с понятием типа. Для научного описания в принципе достаточно одного случая, если он является индивидуальным представителем типа. Тип отражает каузальные связи в ситуации. Вывод закономерности на основе множества случаев — проблема ин­дуктивного обобщения. На основе же содержательного развития те­ории возможно различение динамических факторов, одинаково при­чинно действующих в различных ситуациях. То есть закон может кондиционально-генетически объяснять последовательности внеш­не совершенно разнородных процессов, но которые представляют один и тот же тип. Однако внешне схожие процессы могут существенно отличаться по структуре своей каузальной обу­словленности. По Левину, распознавание «действительных» целостностейпредпосылка «для установления законов психиче­ских процессов». Закон отражает тем самым каузально-генетический тип процесса. Решающим для каузально-генетических взаимосвязей является «величина и длительность существования системы сил, определяющих обсуждаемый процесс».

Левин сформулировал понятие кондиционально-генетического за­кона как динамического закона (в представлении сил психологического поля). И в этом понимании важны обе составляющие:

1) общая, свя­занная с пониманием закона как сущности явлений, относимой к их причинно-следственному генезу;

2) специальная для этой теории со­ставляющая — представление о целостностях и динамических силах, стоящих за каузальностью.

Эта первая развернутая трактовка психологического закона в период дифференциации психо­логических школ показывает, что без содержательного представления психологических понятий говорить о законах в психологии бессмысленно.

В последующем развитии психологиче­ских методов вероятностной оценке подвергались не законы, а статистические гипотезы, отделенные от уровня психологических гипотез. Статистические гипотезы претендовали только на выполнение одного из условий причинного вывода: оценки достоверности результа­тов, с точки зрения отвержения гипотез о том, что переменные не свя­заны.

Концепция Ж. Пиаже. Закон рассматривался как «логическую координацию», от­носимую к определенным психологическим реали­ям. За таким пониманием стояли три методологических основания:
  1. утверждение при­чины мыслью, а не выведение закона из природы.
  2. общая ме­тодология, которой придерживался Пиаже: принятие позиции, что логика может выступать средством описания структур интеллек­та. В представлении процессов адаптации и аккомодации логика может уравно­весить биологическую и психологические составляющие причинного объяснения.
  3. Пиаже последовательно реализовывал идею атеоретичности психологиче­ского подхода. Он черпал сови основания из эмприи, не отягощая себя использованием теоретических понятий. Выготский считал такую методологию мнимой.

Психоло­гические законы стали определяться посредством использования понятий, раскрывающих содержание тео­ретической гипотезы о происхождении процесса. Левин оказался прав в том, что о сути закона нельзя говорить безотносительно к содержанию психоло­гической теории. А содержание теорий действительно не совпадало в раз­ных школах.


Представление о причинности связывалось с теми или иными психо­логическими законами. Это обеспечивало общность закона для определен­ных областей психологической реальности, подпадающих под соответ­ствующее объяснительное действие закона. Но сформулированное для одной области понимание причинной обусловленности обычно имело тенденцию распространяться. Так произошло с категориями комплекса, психологической защиты и др.

В отечественной психологии (Ломов) постепенно утверди­лось методологическое представление — об уровневой представленности психологических законов и парциальном характере их дей­ствия (применительно к отдельной области психических явлений). 1982 год – статья Ломова в «Психологическом журнале2 с последующей дискуссией. Ломов апеллировал к марксистско-ленинской тео­рии отражения. Он сформулировал следующую проблему: как соот­нести положение о субъективном характере психического отражения с задачей объективного изучения психики — раскрывать объектив­ные законы объективными методами.

Ломов, как и Левин, утверждал большую вариативность и изменчивость психических явлений. Но Ломов иначе понимает соотношение явления и сущности: изменчивость называется им «существенной» харак­теристикой психического отражения, а раскрытие закона означает уста­новление «общего». Общее вы­ступает и как повторяющееся, идентичное, и как необходимое. Ломов говорил, что надо «...раскрывать единство в многообра­зии, общее — в единичном, устойчивое — в изменчивом, существенное — в явлении, необходимое — в случайном».

Выход за пределы одномерных линейных схем в понимании законообразности как детерминированности психических явлений Ломов связывает с разделением психологических законов в соответствии с уровнями психического. Законы раскрывают разные «измерения» пси­хики, берут ее в разных срезах, или плоскостях. Необ­ходимо выделять законы, объясняющие психическое на уровнях:

• элементарных зависимостей, рассматриваемых изолированно от системы психического в целом (законы ассоциаций, памяти, пси­хофизический закон);

• динамики психических процессов (ощущения, восприятия, мыш­ления);

• «механизмов» формирования психических явлений (установки,

творчество);

• процессов психического развития (стадии интеллекта, гетерохронное развитие психических функций);

• оснований психических свойств человека (нейрофизиологиче­ские основания свойств темперамента, деятельность как основа­ние ряда черт психического склада личности);

• закономерные отношения между разными уровнями организации психических процессов и свойств.

Законы раскрывают разные аспекты психического и выявля­ют «существенные, устойчивые, необходимые связи в какой-то одной, определенной и ограниченной плоскости». Они действуют при опре­деленных условиях и допущениях, что делает их «узкими, неполными и приблизительными». То есть зависи­мость от причинно-действующих условий понимается здесь совсем в ключе установления гра­ниц сферы действия закона.

Ломов критиковал бихевиоризм за следование линейному и непосредствен­ному пониманию причинности. Ломов видит следующий шаг научного объяснения в установлении вероятностного детерминизма. Однако вероятностное описание дает лишь внешнюю характери­стику возможностей поведенческого акта, но не содержательную. Содер­жательное причинное объяснение предполагает опосредствование внешними и внутренними условиями. Он понимал причинно-следственные свя­зи в сложных системных объектах как опосредствованных реальными функциями звеньев системы. Этим реальным функциям (звеньям системы) противопоставляется «трясина неопре­деленности». То, что именно неопределенность может рассматривать­ся в качестве условия развития самоорганизующихся систем, — завое­вание следующих этапов развития методологии науки и неклассической психологии в частности.

Ломов понимал в качестве причин поведенческого акта систему событий, или ситуацию, и связывал это с системным подходом. В концепции К. Левина это логично следовало из психологической теории поля.

Упорядочение законов, по Ломову. Раскрывая слой за слоем, диалектика познания ведет исследователя от сущности первого порядка к сущности второго и т. д. Но непонятно, в чем продвижение, если не определена специфи­ка психологического объяснения на каждом из этих уровней. Кроме того, положение о необходимости разведения уровней психологических законов в соответствии с уровнями психи­ческих реалий не решает проблемы объективности закона. В дискуссии Ломову высказали следующие замечания.

На понимание сути психологического закона влияла также идея двух психологии — понимающей и объяснительной. По мнению Бассина, это двойное отношение к закону присутствовало у Бергсона, Бинсвангера, Хайдеггера, Ясперса, Сартра, Фуко и до создания «психологии судьбы» Сцони. Двойное отношение к закону стало пересматриваться только в 30-40-е гг. 20 века, причем эта шло от клинических приложений в психологии, образовавших потом психосоматическое на­правление в медицине». Психология пошла по пути анализа элементарного сквозь призму сложного. В законы о «простых» феноменах стал включаться контекст личностного отношения человека, значимости на уровне любого психического процес­са. Стоящие за этим производные «семантики отношений субъекта к окружающему миру и к самому себе» стали об­щим основанием, позволившим показать фиктивность такого их подразделения. Особой заслугой Ломова Бассин назвал постановку проблемы межуровневых отношений. Относительно логики психологического за­кона важным стало ограничение ее места в следующем смысле: закон не должен давать абстрактную модель действительности (представимую в формально-функциональных связях), а должен быть обращен к содержательно-смысловой ее стороне, что и выражается аспектом «значимости». Закон отражает пусть и неполно, но все же объективные аспекты психических явлений.

Относительно целей, мотивов, решений выбора должна совершаться спе­циальная активность субъекта (их осознании и формировании лич­ностного к ним отношения). Бассин опасался формализации понятия закона в рамках системного подхо­да, если будет утеряно содержательное наполнение соответствующих психологических понятий. Отношение к понятию бессознательного наименее освоено в представлении о пси­хологическом законе.

Проблема ма­тематического описания психологических законов.

Лебедев и Москаленко отметили, что психологии предстоит еще долгий путь развития в сторону естественно-научного понимания закона. В законах естествознания достигнута такая степень обобщения знаний, когда немногие фундаментальные соотно­шения раскрывают суть явлений, что и позволяет назвать их законами.