Камера абсурда

Вид материала

Документы

Содержание Ночь над Белградом тёмная

Подобный материал:

• Тема абсурда в экзистенциализме А. Камю, 179.16kb.
• Дорогой читатель, доводилось ли тебе бывать в театре абсурда, 168.13kb.
• Эволюция литературы абсурда от Д. Хармса до А. Гиваргизова, 306.85kb.
• -, 7383.61kb.
• Аграрная утопия, 47.12kb.
• nyj narod, 2028.78kb.
• Брехт Б. Мамаша Кураж и её дети, 31.96kb.
• Исходные технические данные, 34.3kb.
• Камера джон гришем перевод с английского Ю. Кирьяка. Ocr tymond Анонс, 6452.48kb.
• 125009 Москва, ул. Тверская, 471.48kb.

⁶¹.

Пожилые учёные, поднаторевшие в ораторском искусстве за долгие годы педагогической деятельности, в дискуссиях умело обходили «подводные камни и мели» на скользком пути, начертанном свыше. Они говорили увлекательно, мы поражались их эрудиции, достаточно резкой критике, не выходящей за рамки дозволенного.

Особенно интересно было присутствовать на «Средах», когда приглашались гости. Гостей было много, но запомнила я встречи с артисткой Соболевой⁶², с группой молодых актёров из театров, цирка, филармонии Саратова – фронтовой бригадой, и поэтом-драматургом Борисом Ласкиным.

_{* * *}

Встреча с артисткой Соболевой посвящалась какой-то юбилейной дате. Как на сцене, так и в жизни всеобщая любимица, сдержанная, красивая и неподражаемая, вызывала не только восхищение, но и глубокое уважение присутствующих на её «бенефисе». Вскоре она незаметно ушла, сопровождаемая сотрудницей литературного отдела газеты. Фамилия сотрудницы была Лейтес. Я несколько раз её встречала раньше, так как она охотно поддерживала знакомство с моей тётей Лилей. Кажется, вместе они работали преподавателями в одной из саратовских школ.

На «Средах» она, вполне возможно, не узнавала меня, так изменившуюся за это время. Но мне почему-то казалось, что она «не узнала» бы и Лилю. Я тоже «не узнавала» Лейтес. Саша говорил, что её очень ценят как специалиста.

_{* * *}

Встреча с фронтовой бригадой молодых актёров произвела на присутствующих сильное впечатление. Все знали и из газет, и из собственных интервью о плодотворной деятельности бесстрашной бригады на передовой, о любви к ней фронтовиков, о вынесении благодарностей военным руководством.

Молодые начинающие артисты показали себя с хорошей стороны и в редакции. Они рассказали о некоторых «приключениях» на фронте, не акцентируя внимания на трагических эпизодах, спели и продемонстрировали кое-что из фронтового репертуара. В составе бригады был фокусник-горбун из цирка. Отдельные трюки ему не удавались, некоторые были примитивны и легко разгадывались, но зрители на фронте всегда очень тепло поддерживали его в момент неудач, так же, как зрители, присутствовавшие на собраниях «Сред».

_{* * *}

Одним из последних мероприятий на «Средах» была встреча с Борисом Ласкиным, молодым подвижным человеком, уже получившим широкую известность в стране благодаря песне «Ночь над Белградом тёмная». Её передавали по радио, пели с эстрады, постоянно напевали про себя и вслух. Ласкин делился своими творческими планами, кое-что читал из напечатанного, охотно отвечал на вопросы.

Когда дружеская встреча подошла к концу, весь зал поднялся и запел:

Ночь над Белградом тёмная,

Тихо шумит Дунай…

В трупах людей замученных

Братьев своих узнавай…


_{* * *}

Заканчивая описание зимы 1945 года, упомяну об опасности, постоянно поджидавшей работников газетного фронта и инспекторов обллито: допустить или пропустить ошибку в материале политического характера.

Саша за год работы в обллито не допустил подобной ошибки, а вот пропущенный Сашиным коллегой «ляп» привёл в шок всех газетных работников, сотрудников обллито и высшее партийное руководство Саратова. Вскоре последовала вторая грубая ошибка.

Первая пропущенная опечатка большого шума не вызвала: в слове «председатель» отсутствовал слог «сед», и получилось слово «предатель», да ещё в сочетании с фамилией «всесоюзного старосты» Калинина. Сотрудники редакции и обллито не пострадали, а в следующем номере газеты, где-то внизу страницы, мелким шрифтом напечатали поправку.

А вот из-за второй «неточности» в редакцию посыпались письма, раздались возмущённые звонки читателей, военных и штатских начальников. Была неправильно построена фраза, из которой следовало, что наша доблестная Советская армия ведёт с армией Гитлера несправедливую, захватническую войну. (К сожалению, я точно не могу вспомнить текст.)

Первые читатели свежего номера, доставляемого почтовыми работниками подписчикам не позже 8 часов утра, начали звонить во все инстанции, возмущаться. Оставшиеся в редакции кипы газет были задержаны. И снова в следующем номере дали объяснение и извинились. Читатели успокоились, а всех причастных к этому делу «нарушителей» долго ещё «трясли», «разбирали» и в конце концов оставили в покое.

Глава 13.
Весна 1945 года. Победа, мир, май!

В ночь на 9 мая Саша дежурил в редакции, а я крепко спала в квартире на Малой Казачьей.

Часа в два ночи под деревом у нашего окна появилась фигура крайне взволнованного мужчины. Луна ярко освещала всё вокруг, на мостовой можно было пересчитать все камешки. От проводов по земле тянулись чёрные тени, молодая листва тополя слегка покачивалась и затемняла лицо человека. Но по жестикуляции, прыжкам и крикам незнакомца без труда можно было узнать Сашу. На весь божий свет разносился его вопль:

– Победа! Война закончилась! Победа! Мир!

Не только я, но и жители окрестных домов вскочили с постелей. Послышались голоса из настежь распахнутых окон. Некоторые не могли поверить, переспрашивали. Другие без сомнения приняли давно ожидаемую весть. Все ликовали.

Сообщив новость, Саша умчался в редакцию, люди постепенно успокоились, окна закрылись, некоторые легли досматривать прерванный сон, другие продолжали радоваться или плакать в своих квартирах. На улице вновь наступила тишина, тени передвинулись на другие места, а предрассветная луна скрылась за крышами домов.

Я так и не заснула в ту ночь.

_{* * *}

Утром после дежурства пришёл Саша с ворохом праздничных газет, с бесконечными рассказами о том, как переданное из Москвы по телетайпу сообщение о Победе вызвало у работников ликование, а потом все бросились готовить праздничный номер газеты. Этот номер был свёрстан и запущен в печать в рекордно короткий срок: официальный материал из Москвы шёл без правок, а местный, заранее подготовленный, после незначительной корректуры был отправлен в печать.

Не переставая говорить, Саша поднял меня с постели и потащил на улицу. Я еле двигалась по утрам, а тут ещё не выспалась, меня тошнило, и моё настроение было далеко не праздничным.

Если бы Саша не перебудил всю улицу глубокой ночью, а дотерпел до утра, то я бы выспалась и имела силы радоваться.

_{* * *}

Все центральные улицы были заполнены народом, а люди всё подходили – и по одиночке, и целыми коллективами, с флагами, песнями… Знакомые и незнакомые поздравляли друг друга, пожимали руки, целовались. По проспекту Кирова шли сплошным потоком люди преклонного возраста, нарядные девушки, в пёстрых, цветастых платьях из заграничных шелков, в модных чулках-паутинках, белых босоножках. Среди военной молодёжи были представители всех родов войск, звенели ордена и медали, многие из которых были получены за бои на подступах к Саратову, за Сталинград.

На город с голубого безоблачного неба потоками лился солнечный свет, кругом зеленели деревья, трава покрывала запущенные клумбы, вылезала из всех трещин и ям давно не ремонтированных дорог. По улицам с гор к Волге проносились порывы холодного ветра, щедро осыпая всё вокруг колючим песком, срывая с заборов афиши и мгновенно устаревшие призывы: «Всё для фронта!», «Наше дело правое – мы победим!»

Людям не хотелось думать, что завтра придётся вернуться на рабочие места, трудиться не покладая рук и не щадя себя для восстановления Родины из руин и пепла, по-прежнему терпеть голод, холод и долго ещё получать зловещие похоронки. Действительно, 9 Мая – праздник со слезами на глазах.

Побродив среди весёлой толпы, разгулявшись на холодном ветру, я заснула крепким сном. Чашка горячего чая окончательно вернула мне силы, и я смогла вечером искренне радоваться Победе, поздравлять соседей и шутить с мужем.

_{* * *}

На работе у Саши новость: сотрудников обллито уравняли в правах на пищевое довольствие с рядовыми совслужащими, проще говоря, изгнали из рая.

Нанесённый материальный ущерб ничем не восполнялся. Заработная плата в обллито была меньше, чем в облоно, а я через три месяца лишалась стипендии и превращалась в домохозяйку с ребёнком на руках. Главная беда заключалась в отсутствии дров на следующую зиму.

Выход из создавшегося положения был только один: Саше необходимо искать новую работу. В свободные от работы дни он рыскал по всему городу, расспрашивал знакомых, консультировался в высших инстанциях, где хорошо его знали. В конце концов Саша получил очень интересное предложение: в Хвалынске, в кооперативном техникуме требуется на полную ставку преподаватель политэкономии с высшим образованием и опытом работы, связанной с политической или общественной деятельностью.

На семейном совете мы пришли к обоюдному согласию: Саше нужно принять предложение на выгодных для нас условиях. Мы получали в Хвалынске бесплатную квартиру, свет и воду. Кроме того, 7,5 кубометра дров. Заработок у Саши получался почти в два раза выше, чем в обллито. Нормы на хлеб и остальные продукты были общими по всей стране.

Кроме того, в Хвалынске и Духовницком жили мои родные: в Хвалынске, рядом с нами, дедушка, детский врач, и любящая меня бабушка. Через Волгу, в селе Духовницком – папа, который вот уже год работал старшим агрономом в райзо, и где мама наконец обрела неплохое место жительства рядом с мужем, недалеко от своих стареющих родителей и семьи дочери.

Мы беспокоились, утвердят ли Сашу на этой должности, но через несколько дней был получен положительный ответ.

В обллито его освобождали от работы с середины июня. Потом был отпуск. За июнь–июль Саша последний раз получал паёк и, конечно, расчёт. Оставалось съездить в Хвалынск и оформиться там. Задержки в Хвалынске не могло быть, так как у Саши на руках было официальное направление из обкома.

Глава 14.
Июльские события на Революционной

Саша уехал в Киев на целый месяц, и я осталась одна. Удивительно, что ни у кого из близких мне людей, ни у меня не возникло опасений по поводу здоровья и возможных осложнений у женщины на шестом месяце беременности. Неопытная, легкомысленная в таких делах, я надеялась, что, предоставленная самой себе, независимая ни от кого, испытаю подлинное блаженство. И не ошиблась.

Проводив Сашу, я составила чёткий распорядок дня. Прежде всего, я решила умственным трудом заниматься по вечерам до поздней ночи, в полной тишине и прохладе.

Электричество перестали отключать, в дома пустили воду, продуктами я была обеспечена, стипендии хватало на скромную жизнь, следовательно, ни о чём не нужно беспокоиться. Три раза в неделю, утром, пока не наступила жара, я ходила за хлебом в соседний магазин, на Пешку – за зелёным луком и кое-какими овощами. Вернувшись с прогулки, завтракала и бездельничала весь день.

_{* * *}

В Саратове хозяйничали бандюги всех мастей – от мелких воришек на базаре до грабителей и рецидивистов. Днём мне приходилось закрывать окна ставнями от солнца, а ночью – от непрошеных гостей, да ещё запирать их на железные засовы. Для этого нужно было вставать на цыпочки и балансировать на качающейся табуретке. После того как я чуть не свалилась с табуретки на асфальт, я вообще перестала открывать ставни, но это не мешало доступу воздуха в комнату. Правильность такого решения подтвердили события, произошедшие на следующей неделе после отъезда Саши в Киев.

Часа в два ночи я выключила свет и легла спать. Я всегда очень быстро засыпала, но в эту ночь бодрствовала, любовалась лунным лучом, проникшим через щель в ставне и светлой полоской, перерезавшей пол. Мне вспомнились Волга, лунные ночи на берегу, далёкие теперь друзья. Вскоре мои мечты спугнуло какое-то непонятное тёмное пятно, заслонившее щель. Пятно оформилось: на завалинке стоял человек и осторожно дёргал железный засов.

Я подкралась вдоль стены к окну и изо всех сил ударила кулаком по оконному переплёту. Вор немедленно исчез, а из комнаты Тарвидов раздался душераздирающий вопль разбуженной женщины.

Вскоре поблизости раздался другой грохот, посильнее первого, но он почему-то не разбудил Тарвидов, хотя все жители нашего дома в ужасе вскочили с постелей. Мужчин, кроме Тарвидов, не было, а женщины побоялись выйти одни во двор среди ночи. Обо всех событиях мы узнали только утром.

_{* * *}

Проспав крепким сном остаток ночи, я утром не вспомнила о ночных стуках и, как всегда, отправилась за покупками на базар. Навстречу мне попалась соседка Шурка, вид которой меня пора­зил. Сорокалетняя Шурка с сыном жили в маленьком домике в глубине сада. Она торговала в ларьке на Пешке всякой ерундой, вроде банных мочалок и… морсом. Морс для киселя у неё покупали по 2–3 литра. Нередко выстраивалась очередь. Крахмал для этого лакомства можно было купить у Шурки из-под прилавка. Шурка время от времени делала перерывы и, опустив на окна занавески, доливала в бочки из вёдер воду. Однако, разбавляя морс, разумную грань не переступала, и скандалов с покупателями у неё не было. От знакомых она свои манипуляции с морсом не скрывала и наливала им неразбавленный морс из бочки, оставленной для проверяющих и друзей.

Шурку, несмотря на не очень уважительное отношение к ней, никто не осуждал, даже симпатизировали ей. Немолодая Шурка была недурна собой, моложава, опрятна, вежлива. Она имела немолодого положительного любовника, никогда не пьянствовала и не ругалась. Когда от туберкулёза умер её сын, она искренне горевала.

Бегущая мне навстречу растрёпанная Шурка, в рваном, грязном платье и в стоптанных спортсменках, не отвечающая на моё приветствие, поразила меня. И только дома всё объяснилось.

_{* * *}

Группа грабителей в масках вышибла бревном дверь в её домике, поставила любовников в чём мать родила к стене и начала тщательный обыск в квартире. Видимо, искали деньги, золото, утаённые от шайки умершим Колькой. Шурка клялась потом всеми святыми, что Коля никаких ценностей дома не прятал, руководил шайкой только ради спортивного интереса, не допускал поножовщины, хулиганства и убийств.

Собрав всё ценное в узлы, на прощанье новый предводитель шайки вытащил и бросил Шурке старое платье, обувь, чтобы «дойти до милиции». Мужчину они оставили в одних кальсонах: «Пусть жена знает, где мотается по ночам её муженёк». Шурка в одном из гостей узнала подельника её сына, но в милиции промолчала.

Как выкрутился из этой пикантной ситуации Шурин друг, не знаю, но он продолжал навещать Шурку в течение нескольких лет.

Милиция, конечно, никого и ничего не нашла. Шурка самостоятельно взялась за розыск своих вещей по всем толкучкам и злачным местам. Удача отвернулась от неё, но женщина с завидным упорством продолжала поиски. В конце лета на Сенном базаре среди вороха всевозможной одежды Шурка увидела свою самую любимую крепдешиновую кофточку и с визгом вцепилась в неё. Торговка молча надела кофточку на Шуркину голову и исчезла в людском водовороте. Никто, конечно, торговку краденым никогда не видел. Шурке пришлось довольствоваться единственной найденной вещью и бесполезными сетованиями на своё глупое поведение на базаре.

Глава 15.
Июль – август 1945 года.
Защита диплома и госэкзамены

Дни, однообразные, ленивые, ночи, посвящённые работе над дипломом, тянулись друг за другом. И вот наступил решающий день – защита.

Защита дипломов у пятикурсников-химиков проводилась в несколько потоков. Вместе со мной и Галей Черноморской защищали свои работы два-три «аналитика» и непонятно у кого специализировавшийся Нихельбаум.

Председателем экзаменационной комиссии назначили профессора Ивановского из мединститута.

Официальным оппонентом у меня был профессор Оболенцев.

Защита диплома у «аналитиков» и Гали Черноморской прошла без сучка, без задоринки, монотонно. Все они, кроме Гали, получили оценку «хорошо». Галя – «отлично».

Нихельбаум выполнял во время производственной практики задание завода. Эту работу он защищал как дипломную. В университете руководителем у него назначили Оболенцева, а официальным оппонентом – Челинцева.

Челинцев не мог упустить случая, чтобы не досадить своему врагу – Оболенцеву. Владимир Васильевич стал анализировать работу Нихельбаума как кандидатскую, без труда отгадав главную мысль дипломанта и его руководителя. Нихельбаум и Оболенцев вступили с ним в спор. После горячих дебатов «противники» сошлись во мнении: работа – студенческая, интересная и заслуживает оценки «отлично».

Оболенцев в долгу не остался и принялся «громить» мою работу, но никаких серьёзных упущений не нашёл, признал, что работа написана хорошим литературным, профессиональным языком и что устное выступление её автора тоже было прекрасным. Досадно, что допущена орфографическая ошибка в слове «экспериментальная». Оценка – «отлично».

Действительно, устно свою работу я защищала настолько умело, ярко, содержательно, что у сонных членов экзаменационной комиссии пробудился интерес к происходящему. Краем уха я уловила разговор профессора Ивановского с профессором Додоновым:

– Кто такая? Как она говорит!

– Одна из лучших студенток. Очень способная.

Это придало мне силы, и я победно закончила своё десятиминутное выступление.

_{* * *}

В середине июля мы сдавали комплексный экзамен, включавший годичные курсы по неорганической, органической, физической химии.

Я вяло перелистывала учебник по органике (2-я часть), учебник по неорганике даже не открывала. Физической химии я уделила больше внимания, но занималась кое-как, не систематически. С таким багажом, накопленным несколько лет назад, я предстала перед экзаменаторами. В итоге: неорганика – «отлично», органика – «отлично», физическая химия – «удовлетворительно».

Физическую химию принимал Шишкин. Вот и расквитался со мной за коллоидную химию и вмешательство Додонова. На вопросы из билета я дала правильный, исчерпывающий ответ. Но Шишкин не удовлетворился этим и задал мне ещё вопрос: