Камера абсурда

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Тема абсурда в экзистенциализме А. Камю, 179.16kb.
• Дорогой читатель, доводилось ли тебе бывать в театре абсурда, 168.13kb.
• Эволюция литературы абсурда от Д. Хармса до А. Гиваргизова, 306.85kb.
• -, 7383.61kb.
• Аграрная утопия, 47.12kb.
• nyj narod, 2028.78kb.
• Брехт Б. Мамаша Кураж и её дети, 31.96kb.
• Исходные технические данные, 34.3kb.
• Камера джон гришем перевод с английского Ю. Кирьяка. Ocr tymond Анонс, 6452.48kb.
• 125009 Москва, ул. Тверская, 471.48kb.

Глава 1. Лето – осень 1943 года. Саратов

В последние дни августа я окончательно перебралась из Хвалынска в Саратов и снова могла называть себя студенткой. До окончания университета оставалось два года, два тяжёлых, суматошных и, вопреки всему, весёлых, незабываемых года. В дыму эпохальных по размаху, кровавых сражений чётко просматривались победа над внешним врагом на фронтах и успешное преодоление непереносимых обстоятельств в тылу.

Пропустив учебный год, я, конечно, была вынуждена продолжать обучение с другими студентами: на тридцать девчонок был один «кавалер» – эвакуированный из Варшавы Нихельбаум. Девочек как будто подбирали по шаблону. Их рост не превышал 160–165 см, лица были маловыразительные. Нихельбаум ростом вписывался в толпу сокурсниц, но отличался умным, хитрым выражением лица, плешивой головой и громадными очками. Он был действительно умён, хорошо знал химию и, чему я очень завидовала, владел несколькими иностранными языками. Английский и немецкий он изучил в варшавской гимназии, а жизнь потребовала знаний польского, русского, еврейского языков.

Нихельбаум меня почти не замечал, так как, будучи тонким психологом и политиком, сразу понял недоброжелательное отношение девочек к новенькой и не захотел «плыть против течения», тем более что дружба со мной ничего полезного ему не сулила. Он сам был на курсе изгоем.

Среди «инкубаторских цыпляток» впоследствии я нашла несколько симпатичных девушек и сблизилась с ними. Однако настоящей дружбы не получилось. Через четыре месяца мы оказались на разных кафедрах, свободное от занятий время не совпадало. Кроме того, две девушки уехали из Саратова. Шура Брусиловская вместе с семьёй отправилась в Сибирь искать более удобное место для проживания – они были эвакуированы в Саратов и не закрепились здесь, а Надя Богатова, влюбившись в физическую химию и профессора Никольского⁵⁴, добилась перевода в Ленинградский университет и весной уехала в северную столицу. Она меня уговаривала специализироваться по физхимии у Никольского, но я оставалась верной любимой органике и не хотела обрывать корни, крепко вросшие в саратовскую землю.

Я очень жалела, что Муся Войсковская вместе с остальными сокурсницами пошла на аналитику. Девочек не смущало, что после смерти Шахкельдиана и ссылки немца Фишера в Омек на кафедре не осталось ни одного специалиста и кафедрой стала руководить Анна Георгиевна Ковалёва, человек очень милый, простодушный, но по уровню знаний и способностей не превосходящий добросовестного лаборанта. Девочки до дрожи в коленях боялись Челинцева, боялись работать у Додонова. Ковалёва их вполне устраивала.

И вдруг оказалось, что на кафедру Челинцева записалась, кроме меня, ещё одна девушка – Галя Черноморская, эвакуированная из Киева, ничем не похожая на однокурсниц.

_{* * *}

В первые дни сентября я узнала, что на четвёртом курсе лекции по физической химии будет читать ленинградский профессор Никольский. Из-за смерти профессора Шлезингера моим теперешним сокурсницам на третьем курсе физхимию никто не преподавал, её перенесли на четвёртый год обучения, и поэтому я смогу ещё раз прослушать этот курс у Никольского. Это было очень кстати!

Во время моих занятий на третьем курсе (1941/1942 учебный год) я выполнила все лабораторные работы по физхимии. Руководитель практикума Юрий Усов оценил мои знания и умение экспериментировать как отличные, что и подтвердил Никольскому. К тому же у меня сохранился журнал с записями всех проделанных опытов. Поэтому мне разрешили не посещать занятия в лаборатории. Свободные часы я проводила с учебниками по физхимии или каким-нибудь романом в коридоре кафедры физхимии, греясь на солнышке.

_{* * *}

В эту осень я не была так одинока, как год назад. В Саратове жили Лиля с семьёй и баба Лиза. Из Сосновой Мазы вернулась в ЛГУ Надя Елатонцева, и мы снова стали встречаться, у нас сохранилось ещё много общего.

И каждый вечер приходил Саша.

_{* * *}

Обычно мы сидели с ним на кушетке, мама лежала на кровати, прикрыв ноги старым пальто. Свет в комнате мы не зажигали (чаще всего его отключали на станции для экономии). Бледный полусвет проникал в дверь из тёмной комнаты, где день и ночь на чугунной сковороде стояла зажжённая коптилка (экономили спички).

Мы тихо-мирно беседовали о литературе, жизни, войне и мире.

Саше не нужно было торопиться домой, так как комендантский час отменили, налёты немецкой авиации на город прекратились. Город вернулся к привычному распорядку жизни. Во всём, кроме царящих повсюду холода, голода, бесконечных очередей, похоронок и ежедневных сообщений по радио о жестоких сражениях, постепенно отодвигающихся от Саратова на Запад, в Германию, в логово врага – Берлин.

_{* * *}

Я не прочь была поделиться новыми сведениями, почерпнутыми мною из лекций по физхимии, психологии, политэкономии, из лекций Додонова о новшествах в теории и практике радиоактивной энергетики, но моих собеседников это не интересовало. Их больше занимали мои описания человеческих достоинств лекторов. Мама «навостряла уши», когда я кого-нибудь хвалила, а Саша не мог скрыть огорчения.

Поэтому, не желая возбуждать сладкие надежды в одной и печалить другого, я или вела «салонные литературные беседы», или молчала, лениво обдумывая услышанное на лекциях.

_{* * *}

Яков Яковлевич Додонов читал небольшой курс: «Дополнительные главы по неорганической химии». Открытия последних лет в области теории строения атомного ядра, частично рассекреченные достижения по практическому использованию атомной энергии определяли содержание этого курса. Лектор находил во мне благодарную слушательницу, так как я всегда тянулась к познанию непознанного, будь то живая клетка, атом или беспредельный космос.

_{* * *}

Снова в течение двух часов на кафедре в аудитории имени Ленина я могла слушать интересные лекции Каменоградского. Теперь он знакомил нас с основами психологии. Читая этот курс, Каменоградский превзошёл самого себя.

Впоследствии, работая с людьми на производстве, в школе, я часто вспоминала его лекции и оценивала поступки людей, события в соответствии с законами психологии.

На экзамене по психологии Каменоградский задал мне два вопроса: 1) суть ленинской «теории отражения» и 2) методы эстетического воспитания в школе. Каменоградский выслушал мои ответы, улыбнулся одобрительно, сказал, что на этот раз не ошибётся в оценке моих знаний, и поставил «отлично».

_{* * *}

На «отлично» я сдала и экзамен по физической химии профессору Никольскому.

Политическую экономию – экономику капитализма и экономику социализма – читал профессор Александр Алексеевич Вознесенский⁵⁵.

Законы экономики сами по себе очень интересны, важны, а профессор Вознесенский умел увлечь слушателей. В соответствующих разделах он, ссылаясь на авторитет брата Николая Алексеевича Вознесенского⁵⁶, подробно излагал теорию денег при различных социальных формациях, не забывая упомянуть об уважительном отношении товарища Сталина к советам его брата, об авторитете Николая Вознесенского среди учёных-экономистов.

За ответы на экзамене я получила «отлично». Конспекты его лекций почему-то сохранила, как сохранила память о Вознесенском, уверенном в себе, энергичном, внешне очень привлекательном немолодом человеке, прекрасном лекторе.

В конце сороковых или начале пятидесятых годов стало известно о связи Николая Вознесенского с врагами народа, о его подрывной деятельности, неправильном толковании законов экономики и т.д. Дальнейшая судьба человека, уличённого в таких преступлениях, судьба его родственников была без дополнительных разъяснений понятна каждому.

Ректором ЛГУ назначили профессора Никольского.

_{* * *}

Во время «хрущёвской оттепели» я в одной из московских газет прочитала о выступлении преподавателя политэкономии Вознесенского на совещании экономистов сельскохозяйственных ВУЗов европейского севера и обрадовалась, что наш лектор уцелел, избежал участи брата и даже допущен к работе в ВУЗе!

Конечно, я знала, что фамилия «Вознесенский» распространённая, но хотелось думать о хорошем. В 1999 году в передаче «Человек и закон» я услышала правду о судьбе семьи Вознесенских и мученической смерти нашего профессора в застенках НКВД.

В течение многих лет мы чуть ли не ежедневно узнавали о «врагах народа» и расправе с ними. Но эти люди были нам незнакомы, возможно, в чём-то виновны, и их было так много, что жалости к ним не возникало, скорее, возрастали страх и молчаливое возмущение от тотального террора, проводимого партией и правительством в стране. Но Александра Алексеевича Вознесенского я знала, уважала и остаться равнодушной к его судьбе не могла. Пусть он в чём-то невольно ошибался, что-то преступил, навредил – он должен ответить за это по всей строгости закона, но издевательства, избиения – ужасно!

Глава 2.
Саратов. Осень – зима 1943 – 1944 годов

Нам было очень удобно, спокойно в большом пустом зале. На окнах красовались дорогие тюлевые шторы, у стены стоял широкий пёстрый диван. На диване в верхней одежде мы сидели почти весь вечер, смотрели на луну, на Волгу и делились сокровенными мыслями, пересказывали только что прочитанные книги. Газеты были страстью Саши, он их изучал, перечитывал, анализировал. Оказалось, что Саша до университета учился в Газетном техникуме⁵⁷ и без конца вспоминал своего друга Гришу Левина, о судьбе которого ничего не знал.

_{* * *}

На диване не всегда сидели вдвоём, находилось место и для Нади Елатонцевой, и для Миши Батушанского. Надя приходила редко, предпочитала, чтобы мы навещали её в общежитии на Вольской. Миша каждый свободный вечер использовал для посещения «нашего зала встреч и диспутов». Однако по необъяснимой причине в присутствии Миши споры и душевные излияния сами собой прекращались в самом начале.

_{* * *}

Сын Лили Звонарёвой, Володя, бледный, вялый подросток, почти всё время спал, повернувшись лицом к стене. Видимо, для его быстро растущего организма тушёная капуста не являлась высококалорийной пищей. Володина школа помещалась в здании гимназии, где учился Константин Федин. Младший брат Володи, Миша, трёхлетний карапуз, кушал капустку с завидным аппетитом, рос «как на дрожжах», «сверкал» золотыми кудрями до плеч, белой кожей и ярким румянцем. Озоровал он за двоих, носился по квартире, визжал, лазил на окна.

Он попадал в рискованные переделки, но, к счастью, всё заканчивалось благополучно.

Никто не мог понять, как Миша умудрился залезть на кухонный шкаф. На двухметровой высоте он принялся исполнять «танец победителя». Первый же прыжок оказался роковым. Старый шкаф с посудой перевернулся, и Миша очутился на полу среди груды осколков. Ребёнок не пострадал, но остатки бабушкиного кузнецовского столового сервиза разлетелись вдребезги.

Другой раз Миша залез на подоконник, распахнул плохо запертое окно и на высоте пятого этажа попытался поймать летящего мимо голубя. Видимо, материнский инстинкт заставил Лилю войти в спальню, не закричать от ужаса, а незаметно подкрасться к сыну и стащить его с карниза на пол. После этого случая все рамы стали запирать на верхние шпингалеты.

Собираясь в выходной день со всей семьёй на Зелёный остров, где у Звонарёвых был огород с картошкой, Лиля, предчувствуя множество помех в работе из-за Миши, попросила меня остаться с озорником в городе. На обед нам была приготовлена на самой большой сковороде тушёная капуста с сухарями.

Я сидела в зале, читала и изредка посматривала на братца, катающего какую-то игрушку по всему дому. Постепенно шум стих. Из коридора в зал периодически высовывалась хитрющая рожица Миши, потом он медленно подошёл к дивану. Я обратила внимание на туго набитый живот Миши и начала «следствие». Миша не отрицал, что потихоньку опустошил громадную семейную сковородку с капустой и оставил нас без обеда. Меня это очень огорчило, а Миша «вынужденную голодовку» перенёс как стоик.

_{* * *}

В семь часов вечера в дверь Лилиной квартиры раздавался характерный стук, и Миша с диким, радостным воплем мчался к входной двери:

– Саша пришёл!

Вошедшего в коридор гостя Миша окидывал испытующим взглядом – вдруг вместо Саши явился кто-то другой, и, убедившись, что пришёл именно Саша, поворачивался на одной ноге и скрывался в спальне.

В течение вечера Миша несколько раз появлялся в зале, но его немедленно изгоняли из «запретной зоны», чтобы разгорячённый от беготни и возни мальчик не простудился в холодном помещении.

_{* * *}

Несмотря на жизнь впроголодь в слабо отапливаемых помещениях, на отсутствие необходимых вещей, я буквально расцветала – пришла моя пора. Но я оставалась серьёзной, много размышляющей девушкой, не изменила своим идеалам. По-прежнему меня восхищали заснеженные Липки, заволжские просторы, уходящие в необозримую даль за окнами Лилиной квартиры, книги, театр, кино и мои знакомые, друзья. Я не была кокеткой, но искренние комплименты, которые я слышала со всех сторон, не оставляли меня равнодушной. Не раз, гуляя со мной по улицам, Саша спрашивал:

– У меня с одеждой всё в порядке? Почему на меня все смотрят?

В конце концов я, улыбаясь, объяснила своему спутнику:

– Это на меня смотрят, а не на вас.

Он смущённо сказал, что такое с ним уже происходило в Харькове, когда он шёл по улице с очень красивой однокурсницей, но девушка не засмеялась, а обиделась на его недогадливость.

Саша был действительно недогадлив и наивен как ребёнок. Он не замечал, какими глазами смотрит на меня его друг Миша Батушанский. Лиля меня предупредила, чтобы я была с Мишей сдержаннее, уж очень тяжёлый взгляд у этого молодого человека. Я сама с первых дней знакомства пугалась мрачного, затаённого восхищения в его глазах, но что делать?

_{* * *}

Первый «выход в свет» в сопровождении Саши состоялся
6 ноября 1943 года. Саша получил в облоно пригласительный билет на двоих на торжественный вечер в оперный театр. На это мероприятие приходили «все сильные мира» Саратова, и возможность попасть туда простому смертному даже не снилась. Но мы пойдём на это торжество! И мне не хотелось «ударить в грязь лицом» перед разодетыми дамами «высшего света».

Мои «туалеты» строгой критики не выдерживали, но были ещё терпимы. Значит, нужно что-то изменить в моей внешности, сменить привычный стиль. Проще всего было вместо кос соорудить высокую польскую причёску. Лиля приняла активное участие в превращении скромной племянницы в модницу. Закончив колдовские манипуляции с моими волосами, Лиля оглядела меня со всех сторон и воскликнула:

– Ты – настоящая маркиза, только розы в волосах не хватает.

Розы не было, но был букет белых хризантем в руках. Во всех помещениях театра стояли ларьки с живыми цветами, и Саша купил мне большой букет.

Мне было очень приятно впервые получить от молодого, влюблённого в меня человека такой подарок! Прежние мои ухажёры до этого не додумывались или не могли дарить цветы, а потом, может, и мечтали об этом, но цветы «увяли» во время войны. И только случай помог Саше преподнести своей девушке такой букет.

На меня смотрел весь театр! Саша заметил на этот раз всеобщее внимание ко мне и очень гордился. После праздников на работе Саша выслушал немало одобрительных слов о его спутнице и окончательно «погиб» от любви.

_{* * *}

Я в сопровождении Саши, в том же костюме и с такой же причёс­кой, была на праздничном студенческом вечере в Доме пограничников.

Гремел духовой оркестр погранучилища, во всех помещениях первого этажа было тепло, светло и много молодёжи. В зале – танцы. В перерывах между танцами по залу прогуливались все гости. Саша и я не танцевали, но с удовольствием смешивались с толпой, заполнявшей зал.

Вдруг я заметила, что мои бывшие сокурсницы, взявшись за руки, неотступно следуют за нами и громко хохочут. Я резко повернулась, спросила: «В чём дело?», а они ещё сильнее заливаются, плачут от смеха. Вдруг меня поразило удивлённое выражение лица Раи Мещеряковой. Она широко раскрыла не только глаза, но и рот. Потом робко спросила: «Алька?» Рая никак не могла узнать меня в преображённом виде, да ещё с незнакомым молодым человеком, допытывалась, кто я, с какого факультета. Хохот усилился, так как к подругам присоединились я, а потом и Рая.

Глава 3.
Весна 1944 года в Саратове

В начале весны студентов «обрадовали» неожиданным сообщением: введением платы за обучение в ВУЗах и техникумах. Вот тебе гарантированное Конституцией бесплатное образование! Но все понимали: война. Сумма, которую необходимо было заплатить за право учиться в течение года, не была бы непосильной, если бы студенты узнали об этом нововведении заранее. К сожалению, все мероприятия в стране проводились в быстром темпе: сказано – сделано. Если почему-то не уложился в срок, то пеняй на себя.

Никакие попытки собрать нужную сумму в недельный срок не увенчались успехом. У всех знакомых, как назло, деньги отсутствовали. На толкучке ничего не продавалось. Лиля в Саратове уже не жила. Георгий Иванович семью и бабу Лизу увёз в Москву. Папе и дедушке послали телеграммы, но так быстро деньги в Саратов не поступят.

Что же делать? Неужели снова придётся хлопотать, чтобы меня не исключали из университета, на сей раз – за неуплату денег в срок? Вся моя студенческая жизнь – сплошная насмешка. То меня чуть не исключили за дурацкое опоздание, то годичный академический отпуск, теперь – безденежье.

_{* * *}

Мама и я сидели вечером за столом в полном отчаянии и в темноте. Свет мигнул и погас. Пришёл Саша и сразу понял, что случилась беда. Узнав, в чём дело, Саша сказал, что денег у него тоже нет, но сегодня в облоно им выдали шесть пачек китайского чая. Завтра до работы он принесёт их, и мама сумеет быстро продать на базаре такой дефицитный товар. Вырученных за чай денег должно хватить на плату за обучение.

Так всё и произошло, но пачек чая оказалось пять, так как Сашина мама одну из них успела использовать по назначению. Саша смущённо извинялся, сокрушался, что не смог принести нам весь чай, но пяти пачек хватило: чай буквально вырывали у мамы из рук по более высокой цене, чем мы рассчитывали накануне.

Итак, в университете всё обошлось, и мы стали должниками Саши «до лучших времён». Университет не превратился в «голубую мечту» и по-прежнему занимал важное место в моей жизни.

_{* * *}

Челинцев уделял мало внимания своим стажёркам. Придёт в лабораторию, молча постоит около наших рабочих мест и уйдёт. Галя и я решили, что он изучает наши действия на практике, нашу самостоятельность и находчивость. Нам действительно приходилось «изворачиваться» из-за отсутствия нужного оборудования, реактивов, пользоваться спиртовками вместо электроплиток, носить вёдрами воду из подвала и т.д. Преодоление трудностей военного времени отнимало много сил, мешало работе. Даже руки опускались иногда, но, посидев, погоревав, мы снова искали выход из очередного тупика.

_{* * *}

Появление в университете и на нашей кафедре профессора Романа Дмитриевича Оболенцева совпало с началом разработки нефтяных и газовых месторождений в Саратовской области. Буровые вышки, «Крекинг»-завод, институт НИИгаз, «газовая» кафедра в университете были созданы в кратчайшие сроки и действовали успешно. Заведующим «газовой» кафедрой назначен был Оболенцев. Он сразу приступил к подбору кадров, посещая нашу лабораторию и беседуя со студентами. Коля Грязев⁵⁸ перешёл к Оболенцеву и без конкуренции поступил в аспирантуру. Коля был великолепным политиком и достаточно талантливым химиком.

Большая часть студентов, и я в их числе, осуждали Колю за предательство по отношению к Челинцеву, но Грязев знал, что делал. Он стал профессором, единственным из нашего богатого талантами курса.

_{* * *}

Саша по долгу службы постоянно выезжал на периферию – проверять работу школ. И в каждом населённом пункте, где имелась школа, читал для населения популярные лекции на литературные темы.

Конспекты лекций тщательно проверялись в лекционном бюро и в парткоме, а затем отдавались для окончательного заключения профессорам ЛГУ, специалистам в этой области.

Саша очень гордился высокой оценкой его конспекта, сделанной профессором Евгеньевым-Максимовым, знатоком русской литературы XIX века. Конспект с автографом профессора не сохранился.

Высокий, худой, с козлиной бородкой, старенький, но подвижный, профессор Евгеньев-Максимов читал цикл лекций для населения Саратова. Мама, Лиля и я не пропустили ни одной, получили много удовольствия и пользы, слушая разглагольствования старичка-профессора о быте, литературных течениях, журналах и прекрасной, очаровательной, талантливой женщине – Авдотье Панаевой. В Панаеву он был «влюблён», как-то молодел, набирался сил, красноречия, когда говорил о ней.

Надо отметить, что с особым подъёмом Евгеньев-Максимов говорил не только о Панаевой, но и о людях, её окружавших, о воздействии политических и литературных деятелей 40–60-х годов на развитие и процветание русской литературы.

Кстати, сам Евгеньев-Максимов был словно из той эпохи, о которой рассказывал.

_{* * *}

Профессор Григорий Александрович Гуковский обратился к заведующему облоно Муханову с просьбой порекомендовать молодого человека с высшим университетским образованием и знанием украинского, русского языков и литературы для ведения спецкурса на филфаке ЛГУ. Муханов сразу направил к нему Сашу.

После длительной беседы Гуковский предложил Саше на выбор место преподавателя спецкурса на своей кафедре или место в аспирантуре (конечно, после сдачи экзамена).

Саша отказался, мотивируя отказ тем, что на его иждивении находятся старая мать и больная сестра. Зарплата преподавателя на кафедре гораздо меньше, чем в облоно, оставить родных в Саратове без помощи он не решается, взять их с собой – нереально. Итак, Саша решил продолжить карьеру инспектора в облоно.

Я поверила Саше, что из-за матери и сестры он отказался от блестящего предложения Гуковского, но мелькнула мысль, что, скорее всего, Саша боялся уехать из Саратова и потерять меня.

Если бы я тогда знала, что не Саша содержит семью, а семья содержит инспектора с его маленькой зарплатой!

Потом Саша подтвердил, что боязнь потерять меня была единственным препятствием на пути в высшие научно-педагогические сферы.

Всё, что делается, происходит во благо. Через несколько лет профессор Гуковский был объявлен космополитом, насаждающим среди студенчества чуждые советскому человеку взгляды и т.д. Оба брата Гуковские «исчезли» с научного горизонта, их последователи, работники кафедр – тоже. Оставалось жалеть репрессированных «врагов народа» и радоваться, что Саша не попал в такую передрягу, остался цел и невредим до поры до времени. Обстановка на идеологическом фронте в стране к началу пятидесятых годов сложилась взрывоопасная, прослыть поклонником западно-европейской культуры было проще простого. Обвинение в низкопоклонстве перед Западом и прочей чепухе Сашу настигло в 1952 году в Сызрани, после лекции для студентов Нефтяного техникума. Темой лекции был обзор современной литературы за рубежом.

По моему совету, Саша составил текст доклада только из выдержек из статей, помещённых в журналах и газетах в текущем,
1952 году. Своих умозаключений Саша не делал, полный список использованной в работе литературы и авторов статей приложил. Только это спасло Сашу от беды.