Камера абсурда
| Вид материала | Документы |
СодержаниеНе с гор побежали ручьи Но не выбраться никак! Но до лесу мы добрались. Три рубля на память |
- Тема абсурда в экзистенциализме А. Камю, 179.16kb.
- Дорогой читатель, доводилось ли тебе бывать в театре абсурда, 168.13kb.
- Эволюция литературы абсурда от Д. Хармса до А. Гиваргизова, 306.85kb.
- -, 7383.61kb.
- Аграрная утопия, 47.12kb.
- nyj narod, 2028.78kb.
- Брехт Б. Мамаша Кураж и её дети, 31.96kb.
- Исходные технические данные, 34.3kb.
- Камера джон гришем перевод с английского Ю. Кирьяка. Ocr tymond Анонс, 6452.48kb.
- 125009 Москва, ул. Тверская, 471.48kb.
Не с гор побежали ручьи,
Мороз-воевода дозором
Обходит владенья свои... –
начинаю я читать стихи, степенно обходя выложенный цветами полукруг сцены.
Таня Синюкова на скамейке чуть не давится от смеха, но я терплю и после «И яркое солнце играет в кудрявой его бороде» с поклоном ухожу за кулисы.
Зрители хлопают.
– Следующий номер нашей программы – песня «На рыбалке у реки». Исполняет хор девочек.
Мы с Женей присоединяемся к нашему конферансье и вразнобой пытаемся запеть бойкую песенку.
Таня, уронив книгу в траву, уже не сдерживается и трясётся от хохота. За ней начинает смеяться Женя.
Номер сорван, но концерт продолжается.
– «Танец маленьких лебедей», – объявляет Люся.
Я в это время натягиваю Танино платье, оно трещит в рукавах, а Женя торопит:
– Скорей! Скорей! Люся уже второй раз объявляет танец!
Когда мы наконец вышли к зрителю, сцепились руками с Люсей и та залиндикала: «Ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля-ля...», Таня упала со скамьи и каталась по траве...
Хохотали все, даже бабушка, которая к нашим приготовлениям отнеслась очень серьёзно.
Но мы продолжали свой лебединый триолет ещё под несколько «ля-ля-ля-ля», пока Танино платье не лопнуло у меня под мышкой и не пошло по шву.
– Платье! – закричала тётя Клаша. – Платье рвётся!
Концерт на этом рухнул!
Скрывшись за брезентом, мы безутешно плакали от людской жестокости и стыда за наш провал.
– Да всё хорошо! Вы молодцы! – пытался утешить нас дядя Паша.
А Люся кричала:
– Уйди! Уйдите все! Вы не понимаете... не понимаете...
Чего они не понимают, Люся не договаривала, но было ясно: зритель нас не понял! И мы решили отказаться от ужина.
– Там, на лопушках, остались морковки и хлеб... – сообщила Женя.
Однако ужинать нас заставили, и горе улетучилось, как лёгкая хмурь с неба.
На следующее утро Люся предложила сочинять стихи.
– А про что?
– Про грибы. Как мы ходили за грибами!
– Давайте! – обрадовалась я, вспомнив стенгазетные стихи в жанре сатиры про Витьку Бусова.
С листками бумаги и карандашами разбрелись по саду.
С простой своей головы я не стала сильно вымудряться и записала первую строчку:
За грибами мы ходили...
Сама собой сочинилась вторая строка:
И в болото угодили...
Ага! Раз угодили, значит, нужно выбираться... Чуток подумав, я записала:
Мы и эдак, мы и так...
Четвёртая строка придумалась бойко, с ходу:
Но не выбраться никак!
Да, но ведь как-то же мы выбрались, если я сижу и стишок сочиняю! Нужно продолжать:
Целый час мы выбирались,
Отряхались, очищались,
Но до лесу мы добрались.
Вдруг откуда ни возьмись
Тучи с ветром принеслись,
Всё вокруг загромыхало,
Засверкало, затрещало,
Дождь полил как из ведра –
Началась в лесу гроза...
Боже! Какой восторг, какое упоение снизошло на меня! Я едва успевала записывать бегущие неведомо откуда строчки...
Даже Таня Синюкова снисходительно похвалила меня за складность. Но больше других ликовал дедушка Митя:
– Внученька! Умница моя! Ты про всё напиши! И про верхний сад, и про нижний сад, про мой пчельник и про нас с бабкой.
Три дня кряду я выполняла дедов заказ, а на четвёртый вдруг засобиралась на Висожары. Мне не терпелось удивить Валюшку такой неожиданной новостью!
И ещё об одном... В то лето я поняла что-то такое о себе, отчего сердце тронулось печалью. Какая девочка в этом возрасте не мечтает стать красавицей? Из всех примет женской сущности самой важной казалась тонкость, воздушность, которой во мне не было. Туго затягиваясь пояском, я полагала, что становлюсь стройнее, но бабушка говорила мне:
– Что ты как сноп затянулась?
– Бабань, а почему Таня Синюкова старше меня, а ростом меньше?
– Все люди разные... – просто отвечала бабушка.
Но мне всё равно хотелось быть такой, как Таня, Люся и Женя!
Ещё не утратив вкуса к ярким и лопушистым платьям, я стала задумываться и о фасоне – идёт или не идёт? Однако не хватало разумения понять, что не следует красоваться в одежде не своего размера, как и примерять чужую судьбу на свою жизнь.
А Люся рисовала мне в маленькую записную книжечку платья с клапанами и рюшками в нужных местах, чтобы выглядеть стройнее.
– Я теперь маме Шуре покажу, какие платья мне идут! – радовалась я.
Отпуская меня на Висожары, Таня, Люся и Женя наказывали строго:
– Ты обязательно приходи ещё. Мы уезжаем в начале августа!
Я уже отошла шагов на пятьдесят, а девочки всё кричали:
– Не забудь, мы уезжаем в начале августа!
В начале августа снова пришла к бабушке Дуне, но дом встретил меня неожиданной тишиной.
– Уехали! Вчера уехали... Женя всё на дорогу глядела, не идёшь ли ты, – сообщила бабушка.
И такая тоска захлестнула меня, такое горе, что не свиделась, не попрощалась с сёстрами!
Слоняясь по избе, я искала, искала хоть малую примету недавней радости, отшумевшего веселья. В сенцах на земляном полу, возле нашего широкого топчана, светилось что-то. Я наклонилась и подняла голубенький поясок Люсиного платья.
И печаль стала ещё острее. Не удержавшись, я заплакала.
В огромном мире людей, где меня любили и не любили, любят и не любят, будут любить и не будут любить, я знаю: неизменной останется любовь моих светлых, добрых сестёр – Тани, Люси и Жени.
ТРИ РУБЛЯ НА ПАМЯТЬ
Школьный вестибюль… Сияющий запах свежей покраски, многомерный пёстрый калейдоскоп лиц и голосов, вянущих, осыпающих лепестки георгинов, перецветших роз, обморочных гладиолусов...
Мальчики, в серых форменных костюмах, пыжатся, петушатся, небрежничают.
Девочки постарше сразу дают понять, кто есть кто. Красавицы фасонят и бахвалятся, насмешливо шушукаются, искоса поглядывая на старшеклассников, окружённых услужливой шантрапой. Скромницы не лезут на вид, жмутся к стеночке. Новички стоят поодиночке, изо всех сил стараясь выглядеть независимо. Малышня таращит глаза...
Первое сентября. Грустноватый праздник.
Из большого ясного зеркала на меня смотрит строгая девочка – смуглая, угловатая, похудевшая за лето. Тугая косичка подвязана на затылке капроновым коричневым бантом, под кокетку белого фартука на груди заправлены концы красного штапельного галстука. Это я! И я себе нравлюсь.
Я тоже новенькая, и мне чуточку тревожно.
Стайка ребятишек у окна спорит, какой иностранный язык лучше:
– Немецкий – фашистский! В мире самый главный язык английский! – утверждает один.
– А