Камера абсурда

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   57
английский – шпионский! Все американские шпионы по-английски говорят, – упирается второй. – Английский учить трудно! Моя сестра английский учит... Язык сломаешь!

– А моя сестра французский учит. В другой школе... Ей нравится. Жалко, у нас в школе нет французского.

«Интересно, почему отец записал меня в класс с немецким языком? – думаю я. – Почему не с английским?»

В моём портфеле среди других учебников книжка немецкого таится, как большая загадка. Мне кажется, я никогда не научусь понимать эти чужие дурацкие буквы.

Насмотревшись фильмов о войне, наслушавшись инвалидских песен и причитаний в бесконечных переездах туда-сюда, я почти ненавижу немцев. Для меня фашист и немец – одно и то же, и я заранее не люблю немецкий язык.

«Интересно, – думаю я, – почему мальчик сказал, что главный в мире язык английский? Ведь главная страна в мире – наша, значит, и язык главный – русский!»

И раздаётся звонок.

В классе для меня находится свободное место на третьей парте в среднем ряду.

Невысокая темноволосая учительница в синем костюме внимательно осматривает класс и спрашивает:

– Есть у вас новенькие?

Я поднимаю руку.

– Как тебя зовут? – спрашивает учительница.

– Таня... Брыксина... – отвечаю я с лёгкой запинкой, понимая смешноватую неказистость своей фамилии.

И класс смеётся, разумеется.

Так начинается моя жизнь в пятом классе уже пятой по счёту школы. В новеньких я ходила недолго. Хлопнув учебником по голове одного из самых задиристых пацанов класса, оказываюсь принятой в дружбу группкой симпатичных одноклассниц. На перемене, при дележе апельсина, принесённого Леной Бодровой, одна долька достаётся мне. Этим всё сказано.

Генка наш пошёл в четвёртый класс, и я поддразниваю его: «Начальник!», намекая на всё ещё начальную школу.

Собираясь после уроков дома, мы либо строим комнатный шалаш из стола, стульев и одеял, либо, занавесив окно в спальне, смотрим через проектор диапозитивные мультики. Иногда нам хочется рисовать, и мы рисуем всяк своё: Гена – самолёты, я – бабочек и балерин.

Но к приходу родителей в комнате наводится порядок и открываются учебники.

По глубокой уже осени мне купили новое зимнее пальто цвета морской волны. Отец верен себе, и пальто дамского фасона, спланированное на вырост, едва не волочится по полу, пальцы даже не выглядывают из рукавов. Мой робкий протест остаётся без внимания, и с первым же снегом, задыхаясь от жаркой тяжести, я бреду в нём во Дворец пионеров, на детский праздник по случаю чего-то революционного. Этот день помню как сейчас.


Милое – постылое пальто!

В десятом классе я буду стесняться его немодной приталенности, а в девятнадцать лет перелицую и перешью на тёплое симпатичное платье, с крохотным меховым воротничком и кокетливыми помпонами. Моя подруга Надя Дудкина с ума сойдёт от зависти, и я подарю ей это пальто-платье не без сожаления. И что замечательно – есть у меня фотографии, на одной из которых в этом платье – я, на другой – Надя. Милая память.


…В школе усложнилась программа по математике.

Зинаида Николаевна – наша математичка и моя любимая учительница – предмет ведёт хорошо, улыбчиво, начиная урок с шутки типа:

– Двоечников надо беречь, из них вырастают хорошие дворники. Если бы все учились на пятёрки, кто бы улицы подметал?! Правда, Петров?

– А у меня по пению пятёрка! Я буду романсы в театре петь! – бойко ответствует Петров.

В классе зарождается хохоток.

– Петров, а ты знаешь романс «Не уходи, побудь со мною»?

– Знаю...

– Тогда выходи к доске! Побудь, Петров, со мною... А мы послушаем, какой романс ты споёшь сегодня.

Класс хохочет радостно, как на весёлом спектакле. Смеются и Зинаида Николаевна с Петровым.

Пятёрки по математике я несла домой с радостью необыкновенной, и отец был доволен.

Лишь однажды я не смогла осилить домашнее задание. Иксы и игреки путались, натурничали и не хотели следовать известным мне законам и правилам.

Отец внимательно изучил задание и сказал:

– Думай! Задача простая, но с хитростью...

Уже и темень за окнами сгустилась до черноты, и домочадцы угомонились, а отец сидел рядом и взывал к сонноотупелой дочерней голове:

– Татьяна, думай! Будем сидеть хоть до утра, но думать я тебя заставлю. Поди умойся холодной водой и решай без дури!

Поняв, что деваться некуда, умылась и снова, в тысяча первый раз, перечитала условие задачи – и что-то разом прояснилось в сознании, задача решилась.

– Ну вот! А ты думать не хотела... Если бы маршал Жуков думать не умел – мы бы и войну не выиграли.

Довольно позёвывая, отец ушёл спать.

По сей день благодарна ему за этот урок.


Оказалось, что задачу в классе решили всего два человека: я и Павлик Нестеров.

Зинаида Николаевна отреагировала странно:

– Нестеров, трудная была задача?

– Да...

– А тебе, Брыксина?

– Нет! – соврала я без зазрения совести.

– Иди к доске – будем решать ещё одну «нетрудную» задачу.

И я провалилась... Задачу решали всем классом, но Павлик стал с интересом поглядывать на меня. Он нравился девочкам. И считалось, что с Леной Бодровой у них дружба.

Однажды на перемене Павлик спросил меня:

– Брыксина, ты читала Майн Рида?

– Не называй меня по фамилии! – ответила я резко.

– Ладно... Так