Камера абсурда
| Вид материала | Документы |
- Тема абсурда в экзистенциализме А. Камю, 179.16kb.
- Дорогой читатель, доводилось ли тебе бывать в театре абсурда, 168.13kb.
- Эволюция литературы абсурда от Д. Хармса до А. Гиваргизова, 306.85kb.
- -, 7383.61kb.
- Аграрная утопия, 47.12kb.
- nyj narod, 2028.78kb.
- Брехт Б. Мамаша Кураж и её дети, 31.96kb.
- Исходные технические данные, 34.3kb.
- Камера джон гришем перевод с английского Ю. Кирьяка. Ocr tymond Анонс, 6452.48kb.
- 125009 Москва, ул. Тверская, 471.48kb.
– Тот самый. Михайлов Данила.
– Так что же мы тут стоим? Пойдём-ка в дом, дорогой ты наш! – С этими словами Николай Филиппович подтолкнул Данилу к двери, и тот с замиранием сердца подчинился и пошёл вслед за стариками.
В красиво обставленном вестибюле стояла тишина, похоже, ни Натальи Ивановны, ни ребёнка в это время в доме не было, и Данила слегка перевёл дух.
Они расположились в кабинете Николая Филипповича. Даниле никогда не приходилось бывать в таких комнатах. Мебели здесь было немного: стол, да пара кресел, да диван, а по стенам в застеклённых шкафах книги, книги. Сколько же нужно времени, чтобы все их прочитать?
Разговор затянулся надолго. Николай Филиппович и Анна Андреевна, не стесняясь гостя, плакали, слушая рассказ о жизни и гибели сына. Они засыпали Данилу вопросами, и он, отвечая, совсем забыл о причине своего прихода.
Вдруг в глубине квартиры послышался звонкий голос ребёнка, топот ножек, дверь кабинета распахнулась, и маленький мальчик, румяный с мороза, вбежал и остановился, заробев перед незнакомым человеком. Вслед за ним вошла улыбающаяся Наталья Ивановна.
Данила, словно окаменев, смотрел на неё и не мог отвести взгляда.
– Здравствуй, Данила. Какими судьбами у нас?
Узнала! Помнит его имя! Сердце его билось так громко, что слышали, наверное, все присутствующие. Данила как в омут головой кинулся:
– Работу ищу, Наталья Ивановна. Пришёл к вам проситься в услужение. Хоть кем возьмите: истопником, дворником, лакеем, любую работу буду исполнять. Жизнью обязан вам с Павлом Николаевичем, жизнь за вас и положу, ежели пожелаете.
От таких патетических слов, которых от него никто не ожидал, всем стало неловко, но обстановку разрядил ребёнок:
– А ты из ружья стрелять умеешь?
– Умею.
– А из пушки?
– А из пушки ещё лучше.
– Тогда пойдём в детскую играть в войну.
Так и была решена участь Данилы: его взяли в дядьки к маленькому Юрочке.
Первое время Данила боялся, что выдаст себя, головы не поднимал перед Натальей Ивановной, и, кроме тихого «слушаюсь, барыня», она от него более ничего не слышала. А он всё впитывал, вслушиваясь в её голос, в её редкий тихий смех. Он научился распознавать её шаги, когда она только ещё поднималась по лестнице, научился понимать её настроение по выраженью глаз, знал, какие люди, бывавшие у Алексеевых, были ей приятны, а какие раздражали, знал, что любит она пить по утрам негорячий чай с земляничным вареньем, а кофе на дух не переносит, да много чего ещё он узнал о ней… Это рождало в его душе противоречивые, двойственные чувства: покой, оттого он стал пусть маленькой, но частью её жизни, и постоянная, как хроническая болезнь, тоска. Иногда он, словно опомнившись, с ужасом сознавал, как недобро подшутила над ним фортуна, одарив его, хама неотёсанного, любовью к высокородной графине. Но ещё хуже виделась ему жизнь без этой горькой любви.
Стать равным Наталье Ивановне, если не по положению, то хотя бы по образованности, он желал сильнее всего. Испросив у Николая Филипповича разрешения пользоваться библиотекой, Данила читал каждую свободную минуту. Мало что понимая в книгах по философии, естествознанию, истории, он научился находить ответы на свои вопросы в справочниках и словарях. Иногда в руки попадались и доходчивые сочинения. Николай Филиппович, застав однажды его с «Письмами русского путешественника» Карамзина21, скривился и отнял книгу:
– Не засоряй себе голову ерундой. Возьми-ка вот это. – И он достал из шкафа «Историю государства Российского». – Автор тот же, а пользы несравненно больше. Будет что непонятно, не стесняйся, спрашивай.
Николаю Филипповичу любопытной показалась возможность облагородить ум этого мужика, тянущегося к знаниям.
С той поры занятия Данилы пошли успешней. Николай Филиппович охотно подсказывал, какие книги необходимо прочитать в первую очередь, иногда даже выдавал маленькие лекции. Анну Андреевну коробил этот вульгарный либерализм, но она прекрасно знала мужа: пока не наиграется в игрушку, отнимать бесполезно, следует только подождать, пока сам её бросит. Однако ожидания её оказались напрасными. Чем больше Данила узнавал, тем больше у него появлялось вопросов и тем интересней становилось общение с ним для старого Алексеева.
Только Наталья Ивановна не выказала ни любопытства, ни раздражения, ни удивления по этому поводу. Впрочем, её безразличие распространялось, пожалуй, и на всю домашнюю жизнь. Исключение составлял лишь сын. Данила наблюдал, как менялась она, едва увидев Юру. Сдержанность исчезала мгновенно. Неистово целуя ребёнка, обнимая с такой силой, что тот иногда вскрикивал, Наталья Ивановна производила впечатление матери, навсегда разлучающейся со своим чадом. Выглядело это немного странно, но Данилу такие сцены пленяли особенно. Он видел в эти минуты и скрытую страстность, и безграничную нежность, и безудержную любовь – всё, что похоронила она в глубине души после гибели мужа.
Он оправдывал эти чудные, на его крестьянский взгляд, проявления родительских чувств тем, что она мало виделась с сыном, из-за того, что редко бывала дома. По отрывочным репликам господ он понял, что Наталья Ивановна постоянно занята в комитетах помощи сиротам, солдатам-инвалидам, по трудоустройству безработных.
Узнай Наталья Ивановна о том, что творится в душе робеющего перед ней Данилы, она была бы, пожалуй, оскорблена. Работа в госпитале научила её состраданию к низшему сословию, но барская спесь не исчезла. Кроме того, обвиняя в гибели мужа в первую очередь себя, потому что не удержала дома, а с гордостью проводила на фронт, родителей, потому что не уберегли сына от военной карьеры, она не могла простить Даниле, что он не остановил стопудовую пушку. Отдавая отчёт, что винить за это солдата глупо, она, тем не менее, ничего не могла с собой поделать, и единственное, на что хватало её душевных сил, – вести себя нейтрально.
Данила часто навещал мать и сестру. Когда Екатерина Никитична услышала имя хозяина Данилы – Николая Филипповича, ей стало плохо с сердцем. Тяжело опустившись в кресло, она шептала непонятное: