Камера абсурда
| Вид материала | Документы |
- Тема абсурда в экзистенциализме А. Камю, 179.16kb.
- Дорогой читатель, доводилось ли тебе бывать в театре абсурда, 168.13kb.
- Эволюция литературы абсурда от Д. Хармса до А. Гиваргизова, 306.85kb.
- -, 7383.61kb.
- Аграрная утопия, 47.12kb.
- nyj narod, 2028.78kb.
- Брехт Б. Мамаша Кураж и её дети, 31.96kb.
- Исходные технические данные, 34.3kb.
- Камера джон гришем перевод с английского Ю. Кирьяка. Ocr tymond Анонс, 6452.48kb.
- 125009 Москва, ул. Тверская, 471.48kb.
– Едемте, Данила Ильич, не пожалеете. Вас ждёт не дождётся одна особа. Повидаетесь, тогда и решите всё.
Что ему нужно будет решить, что за особа и с какой стати она оказалась в доме этих господ, а главное, откуда супруга Дмитрия Алексеевича знает его отчество, ежели он и сам его почти не вспоминал – не по летам пока? Эти загадки заинтересовали его. Он покорно сел вместе со всеми в экипаж.
Не успела вся компания зайти в дом, как навстречу им бросилась пожилая дородная женщина. Минуя Дмитрия Алексеевича, она обхватила руками Данилу, заплакала и стала целовать его в щёки, нос, лоб, приговаривая:
– Данюшка, сыночек, вот и ты нашёлся. Живой, живой. Мальчик мой родной!
Данила сначала растерялся, но, вслушавшись в слова обнимавшей его женщины, всё понял.
– Маманя! Это вы? Да как же это? Отчего вы здесь? А Маня где?
Екатерина Никитична обернулась и, смеясь и плача, подтолкнула к Даниле супругу Дмитрия Алексеевича.
– Да вот же она, Маня наша.
Позже, за праздничным столом, стали разбираться в этой истории. Данила от брата письма с фотографиями не получил, потому и не знал, что мать с сестрой нашлись, а Дмитрий Алексеевич, скучая на госпитальной койке, подробно писал домой обо всём и всех. Рассказал о соседе Михайлове. Екатерина Никитична сердцем почуяла: то сын её. Имя, фамилия, деревня, где живут Михайловы, – всё совпадало. Она стала с нетерпением ждать Данилу и, когда прислали телеграфное сообщение о прибытии Малова, наказала дочери привезти с вокзала и сопровождающего, даже если его придётся связать по рукам и ногам. Сама к поезду ехать отказалась, боясь сцены на людях. И так уже с Сёмушкой привлекли тогда народ…
Не менее Данилы изумлён был и Дмитрий Алексеевич:
– Ну как мир-то тесен! Это же надо: с потерянным сыном собственной тёщи бок о бок жил больше месяца! И ничего не сообщили мне, скрытницы! Сюрприз готовили!
Четыре долгих года прожил Данила в Сосновке, занимаясь крестьянским хозяйством. Душа его не лежала к этому изнурительному труду от восхода до заката, но как бросишь старых родителей без помощи: зятья на своих наделах ломаются, Семён в Лесной уже троих детей наплодил, их бы прокормить. Первые года два Илья Давыдович и Прасковья Саввична приставали к сыну с женитьбой: девок в деревне табун, одна другой лучше, но Данила всё отшучивался, мол, погулять до армии времени не было, так хоть сейчас своё возьмёт. Да только не больно-то бегал он на гулянья да на вечёрки. В свободное время то с книжкой при лучине сидит, то в стену уставится и молчит. Словно подменили на этой войне их весёлого и беспечного Даньку. А на женщин и вовсе не смотрит. Мать с отцом забеспокоились: всё ли ладно у парня со здоровьем, но тот их успокоил:
– Здоров я, как конь, только душа моя не на месте. Не буду я, тятя, жениться. Не люб мне никто. Кроме одной. А она далеко. Так далеко, что ни на чём к ней не доехать.
Прасковья Саввична и с одного боку зайдёт в разговорах с сыном, и с другого, пытаясь выведать, кто же это присушил Данюшку, уж не иноверка ли заграничная, но тот хитростям не поддавался, молчал. А про себя дивился: пока не проговорился родителям, словно бы сам не догадывался, с чего это Наталья Ивановна Алексеева, дорогая его сестра милосердная, с мыслей нейдёт. А как признался вслух, что сердце занято, так и понял: не свободно оно от этой женщины теперь пожизненно. Ему очень нравилась одна песня, там были слова, которые он стал мысленно произносить, думая о Наталье Ивановне: «Звезда любви, звезда волшебная».
Навещая в Питере родных, он давно уже знал от Дмитрия Алексеевича, что прах Павла Николаевича стараниями его родителей был перезахоронен на столичном кладбище и что Наталья Ивановна через несколько месяцев после возвращения с фронта родила сына и осталась жить в доме Алексеевых. Дом этот Данила тоже видел не раз – ходил туда, на Моховую, в надежде встретить её или хотя бы посмотреть на окна – вдруг повезёт…
Так бы всё и шло, и, не случись в семье старшей дочери Ильи Давыдовича несчастья, возможно, история рода Алексеевых пошла бы по другому пути.
Дождливым ноябрьским вечером Иван Поликарпов, зять Михайловых, возвращался домой с другого конца села. Было темно и холодно. Иван поскользнулся на мокрой опавшей листве и, не удержавшись на ногах, упал в огромную лужу. Промокнув до исподнего, так, что у него зуб на зуб не попадал, он, осторожничая, побрёл по раскисшей дороге домой. А утром уже не мог встать с постели.
Болел Иван недолго: сгорел от воспаления лёгких в две недели. Евдокия, вдова Ивана, всю жизнь не ладившая ни со свекровью, ни со старшей поликарповской невесткой, теперь, потеряв защиту, и вовсе извелась, затурканная злобными бабами. Жалея дочь, Илья Давыдович забрал её с пятью ребятами к себе. С появлением в доме такого количества помощников Данила воспрял духом: он может наконец уехать в город, не мучаясь угрызениями совести, и устроить свою жизнь, если не так, как мечтает, то хотя бы так, как сумеет.
Данила не знал, много ли времени простоял у парадного подъезда, не решаясь позвонить. Судьба и в этот раз сделала ему подарок: из дома вышел пожилой солидный господин в сопровождении не менее пожилой дамы, и Данила, никогда не видевший Николая Филипповича и Анны Андреевны, тотчас догадался, что это свёкры Натальи Ивановны. Он на ватных ногах подошёл к Алексеевым, но, что сказать, не нашёлся: все слова вылетели из головы. Выручил его сам Алексеев.
– Что тебе, голубчик?
– Ваше благородие, прощения прошу, не батюшка ли вы покойного Павла Николаевича Алексеева?
– Да, – удивлённо ответил тот.
– Ты знал Павла Николаевича? – встрепенулась сухонькая, похожая на больную птицу дама.
– Знал. Служил в артиллерийской роте под командованием подпоручика Алексеева.
– Так ты хорошо знал нашего сына? Уж не ты ли тот самый солдат,