Geum.ru

Камера абсурда

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   35   36   37   38   39   40   41   42   ...   57

– Не убежишь… Коли написано на роду…

Придя в себя, она не стала объяснять свои слова. Отмахнулась:

– Не помню, о чём говорила.

Позже Екатерина Никитична долго благодарила Бога, что в разговорах с сыновьями о прошлом они вспоминали лишь годы, проведённые в разлуке, о том, из каких мест и от каких господ был совершён побег, речи пока не было. А теперь уж и не будет. Ни за что не признается она ни Степану, ни Даниле, ни Марии, что Алексеевы – потомки их саратовского мучителя. Она не сильна была в грамоте, в 61-м указ об отмене крепостного права хоть и прочла, но мало что уразумела, и в ней всегда жил тайный страх, что всё вернётся на круги своя: не могут господа жить сами по себе, рабы им всегда нужны. И если Алексеевы узнают, кто такой Данила, не появится ли у них желания снова закабалить всю семью, если не теперь, то как только отменят опрометчивый указ. И снова кланялась дома и в церкви иконам: у всех детей фамилии стали иные, поди докажи, что они бывшие крепостные…

Чтобы не будить лихо, она даже перестала спрашивать Данилу о его житье-бытье у хозяев, и сын не знал, обижаться ему на это или радоваться. Обсуждать свои отношения с Алексеевыми ему не хотелось, но всё-таки безучастность матери задевала. Он ревновал её и к сестре, и к зятю, особенно к зятю, о котором она постоянно пеклась.


Дмитрий Алексеевич так и не поправился. Рана его долго гноилась, несколько раз возникала угроза новой ампутации, но Екатерина Никитична травами, настоями всё-таки залечила ногу. Ослабленный организм не мог сопротивляться болезням, в доме поселился неистребимый запах лекарств. Дмитрий Алексеевич, утратив моральную поддержку госпитальных товарищей по несчастью, дома в полной мере осознал себя калекой. Он постепенно растерял своё благодушие и стал ворчливым и язвительным. Его раздражало всё: преуспевающая жена, заботливая до назойливости тёща, крикливая и неспокойная новорождённая дочь Ирочка, бестолковая прислуга, собственная беспомощность… Он долго не находил себе службы: о лекциях теперь не могло быть и речи, а канцелярское место, что подошло бы в нынешнем положении, всё не подворачивалось. Наконец в Министерстве просвещения предложили Малову должность правителя канцелярии отдела народных училищ, но радости ему это не прибавило: служба скучная, казённая, то и дело смотришь на часы: скоро ли домой. К такой ли жизни готовился в юности? Когда-то мечтал о кафедре в университете, об учёной степени, а нынче, хилый, неврастеничный, он и думать забыл о своей любимой математике. Днём – канцелярская крыса, а вечером – обыватель, сидящий на диване с газетой в руках. Так накручивал сам себя Дмитрий Алексеевич, угнетая своим настроением окружающих. Ипохондрия всё более овладевала им. Через четыре года, не сумев одолеть очередного её приступа, Малов застрелился из армейского револьвера.

Глава IX

Дирижёр Народного дома22 Вячеслав Иосифович Зелёный сегодня был особенно сердит. Эта дура Малова опять имела наглость с ним спорить. Выгнать бы её из театра не только за нарушение субординации (кто она и кто он!), но и за безвкусицу исполнения. Вчера в вальсе Джульетты23 такой фейерверк устроила, желая покрасоваться, что пришлось остановить оркестр, а сегодня на репетиции «Риголетто»24 опять за своё взялась: «нот пике» затянула до бесконечности, а когда он потребовал соблюдать чувство меры, заявила, что она колоратурная певица и не намерена умалять свой талант. Пользуется безнаказанностью в полной мере: ещё бы – покровительствуют ей великие князья, Сергей Михайлович и Алексей Александрович, говорят, и сам государь её заметил. Барышня она, конечно, прелестная, но он видал на сценах красавиц не чета ей, Линду Кавальери25, например. Так что внешностью и голосом в три октавы его не проймёшь, а вот нервотрёпка обеспечена надолго. Да и не только ему. Малова за полгода работы перессорилась едва ли не со всеми, коллектив уже лихорадит от этой выскочки.

Виновница дурного настроения дирижёра Ирина Малова в это время сломя голову бежала по тротуару, ей давно пора было быть дома, а извозчики, как назло, куда-то подевались. Наконец увидела одного, вскочила в пролётку со словами: «На Лиговку. Быстро. Не поскуплюсь» и, откинувшись на спинку, зажмурив глаза, стала шептать: «Господи, помоги, не дай ей умереть!» Она молилась за бабушку, единственного горячо любимого ею человека на свете.

Бабушка одна была к ней всегда добра и ласкова. Она, не желая знать никаких педагогических приёмов воспитания, после материнских затрещин обнимала и жалела её, маленькую, прятала под своими широкими юбками от раздражённого отца, всегда вставала на её защиту, когда у Ирины в подростковом возрасте начались нешуточные стычки с родительницей. Мать, бывало, недоумённо руками разводила: «В кого уродилась такая строптивица, не пойму». С детства никто указом ей не был, поступала только так, как хотела. Екатерина Никитична одна знала дорогу к её сердцу, потому что любила внучку без памяти.

А сейчас бабушка умирает!.. Вторые сутки не отходят от её постели мать с дядей Семёном, а ей, Ирине, и отпроситься из театра нет возможности: спектакли каждый день, а замены она не потерпит, хватит с неё «Мариинки»26. Партии разучивала сутками, на репетициях и дирижёры, и режиссёры заставляли