Камера абсурда

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   38   39   40   41   42   43   44   45   ...   57
и Семёна.

– Два раза уже посылали, нет его дома.

– Ничего, найду. Адрес дайте.

Дверь Ирине открыл лакей, старый, важный. Он только успел спросить: «К кому изволите?», как Ирина, оттолкнув его, бросилась внутрь квартиры, к лестнице, ведущей наверх. По ступенькам спускался какой-то мужчина. Лицо его показалось Ирине знакомым. Увидев её, он остановился и удивлённо спросил:

– Вы? Каким образом здесь…

Ирина наконец узнала в нём офицера, который последнее время стал часто попадаться ей на глаза то в партере, то у театрального подъезда, то на балу. Он всегда был в компании военных, вечно крутящихся около юных актрис. Молодой человек выделялся среди них какой-то особой статью, породой, но Ирине никогда не нравились такие красавцы, слишком избалованные женским вниманием. Этот, правда, не производил впечатления дамского угодника, наоборот, чуть ли не лермонтовским Демоном выглядел, страдающим и разочарованным, но ей-то что до того?

– Сударь, простите за вторжение, но мне срочно нужен Михайлов Данила Ильич, он служит в этом доме.

– Данила? Странно… Зачем он вам?

– Его матушка при смерти.

– Вот что… Данила! Ты где? Поди сюда.

Но прежде Данилы в вестибюль вышла молодая дама. Красавица – Ирина это сразу отметила, – но красота была холодной, надменной. Она и взглянула на гостью надменно, и произнесла надменно:

– Кто вы и что вам у нас нужно?

При иных обстоятельствах Ирина ни за что не спустила бы этой гордячке такого тона, но сейчас ей было всё равно, да и дядя уже спешил из глубины коридора. Пришлось в присутствии посторонних оповещать его о состоянии Екатерины Никитичны. Краем глаза она отметила, что хозяйка, презрительно бросив взгляд на неё и на своего слугу, удалилась.

По дороге домой Ирина не удержалась, спросила Данилу, кто были эти двое.

– Барин мой, граф Юрий Павлович Алексеев да супруга его, Юлия Николаевна.

«Ну, погоди ты у меня, Юлия Николаевна, я хоть и племянница твоего лакея, но унижать себя не позволю. Ишь, медуза Горгона какая, поплачешь ты ещё…» – вспоминая унизительную для себя сцену, думала Ирина.

– Ты где был? Бабушка умирает, дядя Семён уже дня четыре у нас живёт, за тобой несколько раз посылали, лакей отвечал, тебя дома нет, даже записки не принял, рожа чухонская!

– Ирина, Ирина, что ты так грубо, барышня ведь…

– Ах, не до выражений теперь. Так где ты пропадал?

– На охоте с барином под Лугой были, нынче утром вернулись, у барина отпуск, вот и разъезжаем, лишь бы дома не сидеть с этой воблой вяленой, видала, какова? А лакей и вправду чухонец, откуда-то из-под Кавголово. Мы с ним на ножах, он и вредничает. Вернусь, Юрию Павловичу доложу, как каналья письма-то сортирует: возьму-не-возьму. Мать что, совсем плоха?

– Говорю тебе, помирает, застанем ли…

Не застали. Когда Данила и Ирина вбежали в квартиру, им навстречу кинулась плачущая во весь голос Мария Ивановна. Семён сидел у постели покойницы и шептал отходную молитву.


Ирине было плохо как никогда. Глаза опухли от слёз, никакой грим не спасал. Но в театре не отменила ни одного своего выступления. В день похорон она пела Джильду40, и вышло это так проникновенно и с такой душевной болью, что зал взорвался овациями и аплодировал минут десять. Фигнера41, исполнявшего герцога, просто трясло от негодования.

В тот же вечер к ней в гримёрку зашли знакомые. Среди них был и Алексеев. Он протянул ей букет белых лилий и попросил его представить.

Так они познакомились, так завязался их бурный роман. Их повсюду видели вместе, об этой связи написали в «Новом времени», Алексей Александрович вначале устраивал сцены, а потом, пригрозив, что ролей больше не будет, перенёс своё внимание на молодую балерину Молтянинову.

Разузнав подноготную капитана Алексеева, Кшесинская пре­зрительно высказалась:

– Ирина, ты безумная. Нашла с