Камера абсурда
| Вид материала | Документы |
- Тема абсурда в экзистенциализме А. Камю, 179.16kb.
- Дорогой читатель, доводилось ли тебе бывать в театре абсурда, 168.13kb.
- Эволюция литературы абсурда от Д. Хармса до А. Гиваргизова, 306.85kb.
- -, 7383.61kb.
- Аграрная утопия, 47.12kb.
- nyj narod, 2028.78kb.
- Брехт Б. Мамаша Кураж и её дети, 31.96kb.
- Исходные технические данные, 34.3kb.
- Камера джон гришем перевод с английского Ю. Кирьяка. Ocr tymond Анонс, 6452.48kb.
- 125009 Москва, ул. Тверская, 471.48kb.
Деревня Сосновка, заселённая в петровские времена старообрядцами, давно уже приняла единоверие, помирившее раскольников с официальной Церковью. И хотя иногда жители соседней Лесной, по-прежнему придерживавшиеся своих обрядов, пеняли сосновцам за их «предательство», особых конфликтов по религиозным вопросам не возникало. Люди в лесах жили солидные, степенные и считали ссоры делом недостойным. Сосновцы и лесновцы год от года роднились свадьбами да крестинами. Вот и у Ильи Давыдовича Михайлова две дочери замужем, в Лесной живут, теперь и сын Семён туда же – надумал свататься. Сваты – люди не посторонние: Никита Фёдорович и Василиса Олеговна Мокеевы, старые знакомцы.
Лет двенадцать-тринадцать назад Илья Давыдович, ехавший зимой в Лесную по делам, увидел, как молодой мужик в одиночку пытается затащить тяжёлую лесину в сани. Михайлов молча зашёл с другого краю, ухватил бревно, и оно наконец легло куда следует. Мужики разговорились, познакомились. Никита Мокеев – так звали молодого – приехал со своей общиной из-под Саратова, семья пока невелика: жена, да дочь, да бабка старая. Затеяли дом строить, да вот беда: лесу надо вначале наготовить, а помощников нет, мучается в одиночку, соседей просить совестно, и так дом всем миром строить обещали, не обременять же людей каждой своей малой заботой.
Илья Давыдович долго не думал:
– Давай, я помогу.
– Вот спасибо тебе, добрый человек. Деревьев я давно напилил, ветки срезал, а вот с вывозом дело застопорилось.
На двух санях к вечеру они перевезли все брёвна. Никита не знал, как благодарить Илью Давыдовича, но тот только смущался да отмахивался:
– Нечего тут кланяться, дел-то всего ничего было.
С той поры они подружились. Никита умел плотничать и постепенно обрастал заказами: то рамы для окон, то новые ворота, то дверные косяки, а побывав раз-другой в Петербурге, стал возить туда на продажу доски. Ездил он чаще всего с Ильёй Давыдовичем, тот в ярмарочные дни торговал рожью, картошкой, горохом, репой, домашней птицей.
Никита очень уважал рассудительного Илью Давыдовича, смешливую и острою на язычок супругу его, Прасковью Саввичну, а глядя на пятерых их дочек, одна другой миловидней, часто повторял свою немудрёную шутку:
– Какое счастье! Какое счастье, что не родился я лет на десять позже. Как бы мне тогда выбрать из вас в жёны самую пригожую?
Девчонки вначале смущённо улыбались и закрывались рукавами, но, привыкнув к дяде Никите, сами теребили его, спрашивая, решил ли он наконец, кто из них лучше.
Хорошо узнав Илью Давыдовича, Никита даже не удивился, когда тот привёз из столицы двух малышей, Сёмку и Данилку, и оставил их у себя. Таков уж он был. В округе Михайлова ценили: умный и справедливый, даром что не староста. Соседи часто обращались к нему за советом и помощью, никому не отказывал и помогал, чем мог, и совет давал дельный да толковый. Хозяин он крепкий, вся семья работящая, девки чуть не с пелёнок домашней работой заняты, а подрастая, трудятся уже и в поле, и по хозяйству.
Ребят приняли в семью безоговорочно. Особенно полюбился девчонкам младший, четырёхлетний Данилка. Рта, бывало, не закрывал, всё спрашивал, зачем то да почему это, но больше всего шумные игры любил, с богоданными сёстрами такую кучу-малу устраивал, хоть святых выноси.
Отец Илларион, настоятель церкви Параскевы Пятницы, что в селе Дальние Поляны, взялся помочь усыновить детей по всем правилам, долго обивал пороги уездных учреждений, да в столицу пару раз пришлось ему вместе с Ильёй Давыдовичем съездить, но бумажную волокиту всё-таки закончил, и парни стали Михайловыми сыновьями.
Илья Давыдович часто приезжал с ними в Лесную. Управившись с делами, он проведывал дочек, внуков да заезжал к Никите Фёдоровичу. Сёмка да Данилка, дома привыкшие к девчачьему обществу, легко подружились с Анюткой Мокеевой. Даже в подростковой поре, когда ребята начинают девок за косы дёргать да обидно дразнить, они втроём спокойно играли во дворе под шатром яблони-суслепки. Илья Давыдович с Никитой Фёдоровичем нет-нет, да и называли друг друга сватами. Как в воду глядели. Анютка, когда заневестилась, ни одному парню надежды не подала, а завидя Семёна, стала вспыхивать и убегать в дом. Семён поначалу понять не мог, за что Аннушка на него сердится, не хочет разговаривать, пока младший брат глаза ему не открыл:
– Влюбилась она в тебя, а я в виноватых, со мной тоже в молчанку играет. Если б не ты, мы бы с ней скворечник доделали да на рябину повесили. А ещё в прошлый раз, когда тебя не было, мы книжку начали читать о Бове Королевиче, да не успели до конца, тятя домой позвал, хотели сегодня ещё почитать, а тут ты, надоеда.
Семён отвесил брату подзатыльник, а у самого сердце радостно ёкнуло: неужто правда? Поверить не мог, что такая красавица на него внимание обратила. Она-то давно ему нравилась, да он скрывал это, делая вид, что детская дружба всё ещё в силе. Теперь, выходит, нет нужды таиться.
Несколько месяцев он томился и не мог решиться поговорить с девушкой. И опять Данилка вмешался. Зазвав по отдельности Аннушку и брата за угол соседского дома, откуда начиналась уже опушка леса, подтолкнул их друг к другу со словами:
– Вас все уже женихом с невестой кличут, а вы дурака валяете. – И убежал.
Покраснев, они глянули в глаза друг другу, и Семён, ощущая себя падающим с высокого обрыва, заговорил о своих чувствах. Анюта слушала его со счастливой улыбкой, а потом, преодолев смущение, тихо произнесла:
– Ты тоже люб мне.
Так и простояли они целый час, держась за руки, пока не вернулся Данила – пора было ехать домой.
Через месяц Семён, улучив, когда отец останется в горнице один, заикаясь, попросил отправить сватов к Мокеевым.
– Это хорошо… – протянул Илья Давыдович. – А за кого Анютку сватать будем – за тебя аль за Даньку? Сдаётся мне, она больше с ним хороводится, чем с тобой. Намедни Никита Фёдорович мне жаловался: эта парочка опять у него всю жёлтую малину тайком обобрала, а ещё их третьего дня обоих с берёзы снимали – залезть-залезли, а спуститься назад – духу не хватило. Данька-то хорош, опозорился перед девкой. Не мог сам спрыгнуть?
– Да-а, высоко больно было… Все ноги переломаешь прыгаючи.
Семён оглянулся. Позади него стоял улыбающийся Данилка. Подслушивал, значит. Вытолкав его взашей, Семён повернулся к отцу. Лицо у того было серьёзное, а вот глаза смеялись. Разобидевшись и на тятю, и на брата за то, что в шутку обращают его такой трудный разговор, он резко повернулся и хотел было убежать вон, да Илья Давыдович остановил сына:
– Ну,