Вадим богатырёв саги старого леса ангарск – 2006 г

Вид материалаДокументы

Содержание


Не заблистали свадебные кольца
Кто на земле растопит этот лёд??!
Цветные картинки детства
Памяти семи красногвардейцев из отряда
Шатурские торфушки
Моя прекрасная кармен
Шатурские пикники
Рождество в замоскворечье
Ханжёнковские землекопы
Главный инженер
Выход на-гора
Чёрный воронок
После месячного заключения в тюрьме
Голубые созвездья
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   12

Не заблистали свадебные кольца,


Наталья долго плакала навзрыд:

жених на фронт уехал добровольцем,

и угодил в Брусиловский прорыв.

Брусилов шёл уверенно и страшно –

Он был всегда готов на смертный бой,

когда порой для сильных и отважных

могила братская – была судьбой.

Германские литые батальоны

под градом пуль легли в кровавый вал

и лишь под утро замирали стоны…

Как леденящ был мальчиков оскал!

Лбы ледяные долго гладил ветер –

КТО НА ЗЕМЛЕ РАСТОПИТ ЭТОТ ЛЁД??!

Над этой тризной ужаса и смерти

уже давно галдело вороньё.

Опять хлестали в душу пулемёты –

САМ ЧЕЛОВЕК ТВОРИЛ НА СВЕТЕ АД!

Лишь пять солдат дошло из каждой роты

до каменно-нахмуренных Карпат.

В глухом ущелье, истекая кровью,

Николенька тихонько кликал мать

у зари ложился в изголовье,

чтобы уже… навеки засыпать.

………………………………….

В плену очнулся.

Нежною весною,

худой, у бюргера работал на полях.

За что юдоли этой удостоен?..

С тоской глядел младой российский воин

на убегающий в родные дали шлях…

ВОЗВРАЩЕНИЕ



Из плена горького три раза Он бежал…

По звёздам шли, ползли тревожными ночами,

как звери, днём таились по лесам,

во ржи,

в сараях,

просто в грязной яме.

И в третий раз схватили их.

И на расстрел

уже вели, как фронтовых шпионов.

С депешей конник их нагнать успел –

ошибка! Пленников вернули в зону.

Но вскоре – мир! И загремели соловьи!

О, сколько счастья вспыхнуло под небосводом!

И наши парни уже ехали к Любви –

домой в телячьих стареньких вагонах.


ЦВЕТНЫЕ КАРТИНКИ ДЕТСТВА



Два года с Лениным я прожил на земле –

над Русью стлались красные абреки…

И в мой альбом багровый ветер залетел,

раскрашивая кровью лес и реки.

В альбоме мама алой зоренькой цвела,

поджаривая конские котлеты,

а я маршировал вдоль синего стола

с наганом канареечного цвета.

Бордовый папа с белой бандой воевал,

с Петлюрой жёлтым, голодом и вшами,

как вдохновенно я победу рисовал

цветными, жгучими карандашами!

Я выдал миру аржаные облака,

коней свекольных –

в хлёстком эскадроне

и на заборе –

огненного петуха,

он был горласт и революционен.

А ночью краски мирно спали на столе,

в альбоме сдержанно шумели реки…

Два года с Лениным я прожил на земле

в тревожном, сумрачно-багровом веке.


ВСТАНЬТЕ!


Памяти семи красногвардейцев из отряда

Н.Каландаришвили, зверски замученных и

расстрелянных белоказаками около посёлка Аршан.


Это над Вами,

совсем молодыми,

в белых шинелях склонились гольцы,

словно друзья, но теперь уж седые

сабельных схваток лихие бойцы.

Встаньте!

Взгляните:

за дымкою синей

светлые блики до самой Тунки…

Это не утренний светится иней –

это

сверкают

стальные

клинки!

И не осинник бордовые кроны

выкинул дерзко в лиловый рассвет –

это

бойцы

поднимают

знамена

тех

раскаленных взволнованных лет!

Слышите топот

и ветер погони?

Встаньте в живой и стремительный ряд!

Вот они Ваши буланые кони –

алые гривы на солнце горят!


ЯРМАРКИ НЭПа


Смешалось всё:

козлы,

макитры,

шали,

«пардон» и яростное «растуды»,

мы шли с отцом калашными рядами

в мясные и колбасные ряды.

Цвели гармони, пахло конским потом

и мужики гудели, как шмели,

два пламенных цыгана-живоглота

печального Топтыгина вели.

Там было всё: забавы и печали,

шпана, хватающая пироги,

там над прилавком солнышком качались

мальчишьи яловые сапоги.

Отец купил мне сапоги и ножик,

я пребывал на уровне богов,

как непонятно-сладко пахла кожа

внутри волшебных чудо-сапогов!

Потом мы обходили балаганы

и я глазел, навеки поражён:

кричали клоуны и обезьяны,

смешно плясали Пат и Паташон.*

А над «толчком»** уже темнело небо,

завод свои сигары закурил…

Таким запомнил я период НЭПа –

мне эту память Ленин подарил.


* Общеизвестные в те годы

эстрадные персонажи –

маленький толстый Паташон

и длинный Пат – юмористическая

танцевальная пара.

** Толчок – толкучка, базар.

ШАТУРСКИЕ ТОРФУШКИ


Баллада


Отцу – строителю Шатурской ГРЭС.


Однажды из голодных деревень,

из грустных песен и седых туманов

они пришли в мой ласковый апрель

в смешных лаптях и юбках домотканных.

И я, мальчишка, на окне затих,

в волшебный мир навеки принимая,

рязанских баб отчаянно-ржаных,

ухватистых тамбовских молодаек.

Я понял: это дочери Земли,

они из торфа делали брикеты,

среди болот платочки их цвели

малиновым и васильковым цветом.

Жгли комары, душил жестокий зной –

кофтёнки вечно мокрые от пота

и даже самой нежною весной

девчата пахли тиной и болотом.

А над болотами – весёлый гром,

крушило время судьбы и понятья,

торфушки шили ситцевые платья,

цветной рекой текли в Народный дом.

И лозунги читая по складам,

они в кино, как в церковь, заходили,

они глазели на шатурских дам

и все (!) киномеханика любили.

Опять смущённо ландыши цвели,

из кочек настораживая ушки…

…………………………………..

Опять воспоминанья донесли

смешной свисток игрушечной «Кукушки».

Я снова мальчик.

Папа мой – прораб.

Он строит ГРЭС

и ходит с нивелиром,

он озабочен, деловит и храбр,

я тоже храбр – я маленький задира.

Прекрасен мир!

Глаза озёр – вдали,

в бору кукуют щедрые кукушки

и в сарафанах –

прямо из зари

идут ко мне весёлые торфушки.

Теперь они идут ко мне всегда

через мои зелёные апрели,

через мои жестокие года,

тревоги и душевные метели.

МОЯ ПРЕКРАСНАЯ КАРМЕН

г. Шатура, 1928 г.


Матери Елене Леонидовне Штейнберг (Россовой)


Жизнь моя уходит в горькие туманы –

замолкают колокольчики в ночи…

Почему же материнское сопрано

в сердце так взволнованно звучит?..

Помню я в цветах сияющую сцену

и внезапно смолкнувший огромный зал:

мама

исполняет

«Хабанеру»

под стаккато и рыдания гитар!

Молода, задорна, горделива,

раздвигая серость наших стен,

вот Она идёт ко мне, как диво,

матушка, прекрасная Кармен!

Никогда, наверно, не устану,

приближая к сердцу тот далёкий зал,

слушать нежно мамы гордое сопрано

и глядеть в Ёе цыганские глаза.


Сведения о матушке:

Дочь священника.

Закончила Епархиальное

(духовное) училище в Казани

и Высшие женские курсы в Москве

(класс русского языка и литературы),

годичные курсы декламации.

Преподавала. Пела и играла в

самодеятельных театральных

коллективах.


ШАТУРСКИЕ ПИКНИКИ

Год 1927-й


Опять меня зовут Шатуры небеса,

Святое озеро,

три лодки,

три гитары,

когда в органные мужские голоса

вплетались нежно женские сопрано

и платья над водой белели, словно облака,

и наши мамы юностью блистали…

Живут УШЕДШИЕ, пока моя строка

звенит и в сердце струны не устали.


Шатура – молодой город,

где по плану ГОЭЛРО была

построена электростанция на торфе.


РОЖДЕСТВО В ЗАМОСКВОРЕЧЬЕ


Моему деду – Россову Л.И., протоиерею

селения Туголес.


Благословенный звон!

И снег – во все концы!

Уходят в роздымь тройки вихревые…

Ах, как безудержно хохочут бубенцы

и пляшут сосны, улочки кривые!

Смолкает благовест.

На паперти – народ.

Горбун у Спаса зажигает свечи,

а протопоп уже из ризницы идёт –

кудель седая улеглась на плечи.

Опять седой отец глаголет о душе.

Да, всё о ней в тревоге и печали,

но как светло огонь горит на витраже,

горят оклады, будто на венчаньи.

Запели певчие иль ангелы поют?

От юных лиц – на клиросе свеченье…

И, словно рожь, склонился сельский люд

в мольбе,

в надежде,

в самоотреченьи.

А протопоп гудит и славит Рождество,

лампады зажигая в человеке.

Я светел:

я иду из детства своего,

согретый и обласканный навеки.


ХАНЖЁНКОВСКИЕ ЗЕМЛЕКОПЫ

Баллада


Памяти строителей 20-30-х гг.


У них ладони были, как железо,

душа –

весёлой,

а работа –

злой.

Я помню:

это были Геркулесы,

пропахшие махоркой и землёй.

И сняв косоворотки угловато,

они крестились на весенний гром

и поднимали полные лопаты

легко –

как будто ложку над столом.

Но вот однажды в тот короткий роздых,

когда ворчал артельщик Федосей

и козьи ножки гасли, словно звёзды,

в голубоватом сумраке траншей,

из мира крик:

– Плоти-и-ну размывает!!!

И гонг

и отдалённый гвалт реки…

Промоина, что рана ножевая

и мужики схватили армяки,

пошли, загомонили землекопы.

– Живее, робя! – бухнул чей-то бас.

Вот на плотине их тяжёлый топот,

Где над бедой –

тоска отцовских глаз.

А в управленьи плавал барский запах:

«спецы» курили, сидя у окна.

– Ну вот, опять расчёт на сиволапых –

какой абсурд! Здесь техника нужна.

Впридачу –

вздохи,

охи,

ахи…

О языки! Как были вы остры!

А на реке посконные рубахи

метались, словно белые костры.

– Давай, давай! –

Теперь не до цыгарки!

На гребне негде яблоку упасть.

Катились тарахтящие грабарки*

В холодную горланящую пасть.

Река хрипела,

грызла серый камень,

река ломала жёлтые клыки

и тут её лопатами, мешками

прищучили, прижали мужики.

И сразу –

тишь, травы зелёный шёпот…

В глазах качается фонарь луны…

В бараки потянулись землекопы,

чтобы скорей упасть на топчаны.

……………………………………

Я посетил тот край.

Увидел диво:

синело море в рамке облаков,

шумел весёлый город у залива,

никто уже не помнил мужиков.

Они ушли…

Но слышу я из детства

знакомый голос:

– Робя, навали-и-сь!!!

Я знаю: это были Геркулесы,

отдавшие земле большую жизнь.


* Грабарка - двухколёсная повозка для грунта, гравия и т.д.


ГЛАВНЫЙ ИНЖЕНЕР


Гидростроителям первых пятилеток –

отцу и его товарищам.


На канале – стеклянное буйство шуги –

кто-то слушает этот неистовый гром:

плащ брезентовый, яловые сапоги

и двуколка замызганная –

это Он!

А тело плотины –

словно тело жены.

Оно совершенно.

Путь к этому долгий.

Мысли у главного беспокойно-сложны,

сложен нрав, в шоколадных глазах –

иголки,

сложен мир, где зевки элегантных «спецов»,

взрывы,

паводки,

речи,

еда на бегу…

К ночи у папы, как у Исуса – лицо,

А на зорьке медовой –

звонок ГПУ,

а на зорьке –

обкома рачительный бас:

– Как засыпка? Сколько кубов на сегодня?

– Всё! Отшабашили.

– Я поздравляю вас!

– Тело плотины –

это тело Господне.

Отец шагал –

шагал великан по стене.

Коптила лампа и базлали собаки,

а я на ворчащем досыпал топчане

в длинном, как морской пароход, бараке.


ВЫХОД НА-ГОРА


Светлой памяти моих товарищей-спецпереселенцев

А.Гиппиуса, М.Штейнберга, В.Олонена, А.Вангонена.


Железно клацая, людьми рыгает клеть,

гремит устало мёрзлая спецура…

До ламповой и мойки надо одолеть

шагов четыреста.

Шагаю хмуро.

Как мощно-тяжело забойщики идут

и шаркают чунями лесогоны,

как будто на плечах подземный ад несут,

спрессованных тысячелетий тонны.

Ворчу блаженно на горячую струю –

напарник трёт мою худую спину,

а я скупое солнышко благодарю –

в парном окне оно горит лучиной.

А вот и небо!

Горько –

выжаты, как жмых.

Война. Надсадно курят терриконы

и нас опять неповторимо-молодых

зловонным ртом засасывает зона.

1960 гг.


ЧЁРНЫЙ ВОРОНОК


Я приплёлся из шахты на зону,

С террикона кудрявился дым…

Утром будят меня два мильтона:

– Имя! Фамилия!

– Штейнберг Вадим…

– Быстро собраться без разговоров, -

жёстко юный сатрап приказал.

– Всё остальное – у прокурора.

И взглянул, как на штык нанизал.


ПРОКУРОР


Бледный чиновник с бледным пробором

бледными пальцами взял приговор

и спустил на меня полусонно

жуткий текст –

Как лавину с гор!

В тексте я… «убежал с производства» –

сивой кобылы бред!

За какие дела и уродства

юноше вляпали 8 лет?!

Это вершила заочная «тройка»

в городе Бердске, где я… не бывал.

Как автоматы злобно и бойко

«тройки» хлестали людей наповал.

Чуть задрожал прокурорский пальчик

и проскрипел государственный раб:

– Вот что! Пишите жалобу, мальчик!

Ну а завтра, увы – на этап!


ЭТАП


Чёрный, худой, я бреду по этапу –

тощий «сидор»* поношен и дран…

Если бы видел изысканный папа,

экзальтированная маман,

тётя Клаша – московский профессор,

тётя Зоя нежная – дирижёр.

Увидали бы – грохнулись с кресла:

– Боже! Вадик – разбойник и вор!

Кашель, сморкания, тихие маты,

серое небо и ветер сквозной,

сзади овчарки, с боков – автоматы.

Дождь. Напряжённый, усталый конвой.


После месячного заключения в тюрьме

г.Кемерово и пятимесячного пребывания

в лагере (под Кемерово) согласно рассмотренной

кассационной жалобы, ввиду отсутствия состава

преступления, я вышел на свободу и уехал к месту

моего спецпоселения в г.Осинники.


* Сидор – на тюремном жаргоне – вещмешок.


ГОЛУБЫЕ СОЗВЕЗДЬЯ


9-го мая 1945 г.