Geum.ru

Книга четвертая

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   23   24   25   26   27   28   29   30   ...   53

восстановить свое прежнее положение в глазах любимого вождя и всей страны,

необходимо было предпринять смелый и эффективный шаг и единолично заключить

мир между Германией и Англией. Наконец, подобно многим из высокопоставленных

нацистских заправил, в том числе и самому фюреру и Гиммлеру, заместитель

фюрера с нависшими бровями верил предсказаниям астрологов. В Нюрнберге он

признался американскому тюремному психиатру Дугласу М. Келли, что в конце

1940 года один из его астрологов предсказал по звездам, что ему суждено

принести мир на землю. Гесс рассказал также, что его наставник, профессор

Гаусгофер, мюнхенский геополитик, видел во сне, как, шагая по коврам

английского замка, он нес мир двум великим "нордическим" народам. Эта

бредовая идея несомненно до некоторой степени стимулировала Гесса, так и не

избавившегося от инфантильности, предпринять столь фантастическую миссию в

Англию.

На Нюрнбергском процессе один из английских обвинителей выдвинул еще

одну причину предпринятого Гессом полета: он вылетел в Англию для заключения

мирного соглашения с Германией, чтобы, напав на Советский Союз, она могла

вести войну на одном фронте. Обвинитель от России заявил трибуналу, что он в

этом уверен. В этом был уверен и Сталин, подозрения которого в столь

критическое время усилились не в отношении Германии, хотя именно там

готовилось нападение на Советский Союз, а в отношении Англии. Появление

Гесса в Шотландии убедило Сталина в том, что где-то там в большой тайне

Черчилль сговаривается с Гитлером, намереваясь предоставить Германии такую

же свободу для нанесения удара по Советскому Союзу, какая была предоставлена

Германии, чтобы она смогла напасть на Польшу и на Запад. Когда спустя три

года английский премьер-министр во время визита в Москву пытался рассказать

Сталину всю правду, советский лидер просто не поверил ему. Из протоколов

допросов, проведенных Киркпатриком, который пробовал выяснить у нацистского

лидера намерения Гитлера в отношении России, очевидно, либо Гесс вовсе не

знал о плане "Барбаросса", либо не знал, что вот-вот начнется его

осуществление.

За всю свою жизнь Гитлер никогда не попадал в такое неловкое положение,

как после внезапного вылета Гесса. Он понимал, что его ближайший сподвижник

нанес жестокий урон престижу режима. Как объяснить его поступок немецкому

народу да и внешнему миру? Допрос арестованных из окружения Гесса убедил

фюрера, что выходка верного помощника - не является результатом нелояльного

отношения к нему, тем более результатом заговора, и утвердился во мнении,

что он просто рехнулся. После того как англичане подтвердили прилет Гесса, в

Бергхофе решили дать именно такое объяснение поступка Гесса. Вскоре немецкая

пресса послушно опубликовала краткое сообщение, что эта некогда выдающаяся

звезда национал-социализма превратилась в "безумного идеалиста, страдающего

галлюцинациями в результате ранений, полученных в первую мировую войну".

"Как теперь представляется, - говорилось в официальном сообщении, -

партайгеноссе Гесс жил в состоянии галлюцинации, в результате чего он решил,

что сможет добиться взаимопонимания между Англией и Германией... Однако это

никоим образом не повлияет на продолжение войны, навязанной немецкому

народу".

В частном порядке Гитлер отдал приказ застрелить Гесса на месте, если

тот вернется {На Нюрнбергском процессе Гесс выглядел жалким, надломленным и

некоторое время прикидывался полностью потерявшим память (у него

действительно находили легкое умопомрачение). Избежав смертного приговора

благодаря обнаруженному коллапсу, он был осужден на пожизненное заключение.

Я подробно писал о нем в своем труде "Конец берлинского дневника".

Англичане обращались с ним как с военнопленным и освободили его в

октябре 1945 года, с тем чтобы он предстал перед судом в Нюрнберге. Во время

пребывания в плену в Англии он постоянно возмущался, что на него не

распространяют дипломатические привилегии; его психическое состояние стало

ухудшаться, временами он впадал в состояние амнезии. Доктору Келли он

говорил, что, находясь в заключении, дважды пытался покончить с собой. По

его словам, он пришел к убеждению, что англичане пытаются отравить его. -

Прим. авт.}, а официально лишил его всех постов и рангов и назначил на его

место фигуру еще более зловещую - Мартина Бормана, потворствовавшего всем

его начинаниям. Фюрер надеялся, что этот странный эпизод уже вскоре будет

позабыт; его мысли вернулись к проблемам, связанным с подготовкой нападения

на Россию, до которого оставалось совсем немного времени.


Трудности Кремля


Вопреки очевидным намерениям Гитлера - наращивание германских войск в

Восточной Польше, присутствие миллиона нацистских войск на Балканах, захват

вермахтом Югославии и Греции, оккупация Румынии, Болгарии и Венгрии -

обитатели Кремля, и прежде всего Сталин, непреклонные реалисты, какими они

слыли и какими были на самом деле, слепо верили, что России все же удастся

избежать ярости нацистского диктатора. Обладая их подозрительностью и

являясь очевидцами событий, происходивших в Юго-Восточной Европе, было

просто невозможно не возмущаться действиями Гитлера. И тем не менее было

что-то нереальное, почти невероятное, совершенно гротескное в

дипломатическом обмене между Москвой и Берлином в эти весенние дни (что

исчерпывающе зафиксировано в захваченных нацистских архивных документах), из

которого явствует, что немцы неуклюже стремились водить за нос Кремль до

самого последнего момента, а советские лидеры, очевидно, были не в состоянии

в полной мере оценить обстановку и своевременно отреагировать на

происходящее.

Хотя Советы и протестовали несколько раз против ввода немецких войск в

Румынию и Болгарию, а затем против нападения на Югославию и Грецию,

усматривая в этом нарушение условий нацистско-советского пакта и угрозу

русским "интересам безопасности", они продолжали умиротворять Берлин. Сталин

лично проводил эту линию. 13 апреля 1941 года посол фон Шуленбург передал в

Берлин любопытное донесение, в котором описывал, как при отъезде из Москвы

японского министра иностранных дел Есукэ Мацуоки Сталин сделал "намеренно

дружественный жест" не только по отношению к японцу, но и по отношению к

немцам.

"Сталин открыто подозвал меня, - телеграфировал Шуленбург, - и, положив

руку мне на плечо, сказал: "Мы должны оставаться друзьями и вы обязаны

сделать все для этого!" Спустя некоторое время он обернулся к исполнявшему

обязанности военного атташе полковнику Кребсу и, удостоверившись, что он

действительно немец, сказал ему: "Мы с вами останемся верными друзьями и в

беде, и в радости!"

Через три дня немецкий поверенный в делах в Москве Типпельскирх

телеграфировал в Берлин, что демонстрация на вокзале подтвердила

дружественное отношение Сталина к Германии и что это особенно важно "ввиду

упорно циркулирующих слухов о предстоящем конфликте между Германией и

Советским Союзом". Днем раньше Типпельскирх информировал Берлин, что Кремль

после длившихся в течение долгих месяцев ожесточенных споров безоговорочно

принял немецкие предложения по урегулированию границы между двумя странами

от реки Игорка до Балтийского моря. "Уступчивость Советского правительства

весьма примечательна", - писал он. В свете того, что готовилось Берлином,

такая уступчивость действительно была примечательна.

Советское правительство проявляло уступчивость и в вопросах снабжения

стратегическим сырьем Германии, зажатой английской блокадой. 5 апреля 1941

года Шнурре, который вел торговые переговоры с Москвой, торжествующе

докладывал своим нацистским хозяевам, что после задержки русских поставок в

январе и феврале 1941 года ввиду "охлаждения политических отношений" они

"стремительно увеличились в марте, особенно поставки зерна, нефти,

марганцевой руды, цветных и драгоценных металлов".

"Транзит через Сибирь, - добавил он, - осуществляется, как всегда,

успешно. По нашей просьбе Советское правительство даже выделило в наше

распоряжение специальный товарный состав для перевозки каучука от

Манчжурской границы".

Через шесть недель, 15 мая, Шнурре докладывал, что русские выделили

несколько специальных товарных составов, с тем чтобы 4 тысячи тонн остро

необходимого натурального каучука были доставлены в Германию по

Транссибирской магистрали.

"Русские пунктуально поставляют то количество сырья, которое оговорено

контрактом, несмотря на то, что это ложится на них тяжелым бременем... У

меня сложилось впечатление, что мы можем предъявить Москве такие

экономические требования, которые выходят за рамки торгового соглашения от

10 января, требования, рассчитанные на обеспечение немецких потребностей в

продовольствии и сырье в размерах, превышающих контракт".

Немецкие поставки машин и оборудования России отставали от

установленных сроков, но Шнурре, по-видимому, это не беспокоило, раз сами

русские не тревожились. Однако 15 мая его взволновало другое. "Возникают

большие затруднения, - жаловался он, - из-за бесчисленных слухов о

предстоящем конфликте между Германией и Россией". Вину за эти слухи он

возлагал на немецкие официальные источники. В обстоятельном меморандуме

министерству иностранных дел Шнурре объяснял, что затруднения проистекают не

от русских, а от немецких промышленных фирм, которые пытаются разорвать

контракт с русскими.

Здесь следует отметить, что Гитлер делал все возможное, чтобы

опровергнуть эти слухи, но одновременно упорно убеждал своих генералов и

высших чиновников, что угроза нападения на Германию со стороны России

нарастает. Несмотря на то что генералы по данным военной разведки знали, что

это не так, гипнотическое влияние Гитлера на них было настолько сильно, что

даже после войны Гальдер, Браухич, Манштейн и другие (но не Паулюс, который,

очевидно, был более честен) утверждали, будто концентрация советских войск

на польской границе к началу лета приобрела угрожающий характер.

Граф фон Шуленбург, прибывший из Москвы в краткосрочный отпуск в

Берлин, встретился с Гитлером 28 апреля и пытался убедить его в миролюбивых

намерениях России. "Россия очень встревожена слухами о предстоящем нападении

на нее Германии, - объяснял он Гитлеру. - Не могу поверить, что Россия

собирается напасть на Германию. Если Сталин не мог идти вместе с Англией и

Францией в 1939 году, когда эти две страны были еще сильны, то сегодня,

когда Франция разгромлена, а Англия жестоко побита, он тем более не примет

такого решения. Наоборот, я убежден, что Сталин готов идти нам на дальнейшие

уступки".

Фюрер изобразил притворный скептицизм. Он заявил, что воспринимает

события в Сербии как предостережение. "Какой дьявол вселился в русских,

когда они заключали пакт о дружбе с Югославией?" {5 апреля, за день до

нападения Германии на Югославию, Советское правительство предприняло

отчаянную попытку воспрепятствовать намерениям Гитлера - в срочном порядке

заключило Договор о дружбе и ненападении с новым югославским правительством.

Молотов информировал об этом Шуленбурга накануне нападения, и посол

воскликнул, что момент для этого выбран очень неудачный, и безуспешно

пытался уговорить русских по крайней мере отложить подписание договора. -

Прим. авт.} - вопрошал фюрер. Он, правда, не верит, что "Россия способна

напасть на Германию", тем не менее он обязан "проявлять осторожность".

Гитлер ничего не сказал своему послу в Советском Союзе о планах,

направленных против этой страны, и Шуленбург, честный и порядочный дипломат

старой школы, оставался до конца в полном неведении относительно его планов.

Сталин тоже пребывал в неведении, несмотря на многочисленные

предостережения и симптомы, указывающие на подлинные замыслы Гитлера. 22

апреля Советское правительство официально заявило протест по поводу 80

случаев нарушения границы немецкими самолетами, имевших место в период между

27 марта и 18 апреля, подробно описав каждый случай нарушения воздушного

пространства. В одном случае в немецком разведывательном самолете,

приземлившемся недалеко от Ровно 15 апреля, была обнаружена фотокамера с

засвеченной пленкой и разорванная топографическая карта западных областей

СССР, "которые со всей очевидностью говорят о целях экипажа этого самолета".

Даже протестуя, русские вели себя более чем корректно. Пограничным войскам

был отдан приказ, говорилось в ноте, "не открывать огня по немецким

самолетам, летящим над советской территорией, пока эти полеты не участятся".

В начале мая Сталин предпринял новые шаги к примирению - в угоду

Гитлеру он выпроводил из Москвы дипломатических представителей Бельгии,

Норвегии, Греции и даже Югославии и закрыл их посольства. Он признал

пронацистское правительство Рашида Али в Ираке. Советской прессе были даны

строжайшие указания воздержаться от публикации таких материалов, которые

могли бы спровоцировать Германию.

"Такая демонстрация намерений сталинского правительства, -

телеграфировал Шуленбург в Берлин 12 мая, - рассчитана... на ослабление

напряженности между Советским Союзом и Германией и создание более

благоприятной атмосферы на будущее. Мы должны помнить, что сам Сталин всегда

выступал в поддержку дружественных отношений между Германией и Советским

Союзом".

Хотя Сталин давно обладал абсолютной диктаторской властью в Советском

Союзе, Шуленбург в этом донесении впервые употребил термин "сталинское

правительство". Для этого у него имелись достаточные основания. 6 мая Сталин

взял на себя полномочия Председателя Совета Народных Комиссаров, заменив на

этом посту Молотова, который остался Народным комиссаром по иностранным

делам. Впервые всемогущий секретарь Коммунистической партии взял на себя

функции главы правительства, и мир воспринял это как признак того, что

ситуация для Советского Союза настолько осложнилась, особенно его отношения

с нацистской Германией, что с ней мог справиться только Сталин, будучи

номинальным и фактическим главой правительства. Такая интерпретация событий

была очевидна, но была и другая, не столь очевидная, о которой

проницательный немецкий посол в Москве сразу же догадался и сообщил в

Берлин.

Посол докладывал, что Сталин был недоволен ухудшением германо-советских

отношений и вину за это в значительной мере возложил на Молотова,

проводившего свою неуклюжую дипломатию.

"По моему мнению, - докладывал Шуленбург, - можно со всей

определенностью утверждать, что Сталин поставил перед собой

внешнеполитическую цель исключительной важности... которой он надеется

достигнуть посредством личных усилий. Я твердо верю, что ввиду осложнений

международной обстановки Сталин поставил перед собой цель уберечь Советский

Союз от конфликта с Германией".

Неужели хитрый советский диктатор не понял к середине мая 1941 года,

что это уже недостижимая цель, что, чтобы достигнуть поставленной цели, не

оставалось уже ничего, кроме как капитулировать перед Гитлером? Наверняка он

понимал, что означает захват Гитлером Югославии и Греции, концентрация

огромных масс немецких войск у юго-восточных границ Советского Союза в

Румынии и Венгрии, наращивание сил вермахта у восточной границы Польши. Да и

слухи, упорно циркулировавшие в Москве, до него конечно доходили. К началу

мая то, что Шуленбург назвал в донесении от 2 мая "слухами о неизбежном

германо-советском военном столкновении", настолько распространилось по

советской столице, что ему и его сотрудникам в немецком посольстве стало

просто трудно с этим бороться.

"Пожалуйста, имейте в виду, - писал он в Берлин, - что попытки

противодействовать этим слухам здесь, в Москве, неминуемо окажутся

неэффективными, если такие слухи будут непрерывно поступать из Германии и

если каждый приезжающий в Москву или проезжающий через нее, принося с собой

эти слухи, сможет и подтвердить их, ссылаясь на конкретные факты".

Дипломат с большим опытом, Шуленберг и сам был охвачен подозрениями. Он

получил указание из Берлина по-прежнему опровергать слухи и распространять

версию, будто не только не наблюдается никакого сосредоточения немецких

войск у русских границ, но и значительные силы (восемь дивизий, как ему было

сообщено в порядке личной информации) перебрасываются с востока на запад.

Вероятно, подобные инструкции лишь усиливали беспокойство посла, поскольку к

этому времени пресса во всем мире начала трубить о наращивании немецких

военных сил у советских границ.

Однако Сталин задолго до этого получил недвусмысленные предупреждения о

планах Гитлера и, вероятно, не придал им значения. Наиболее серьезное

предупреждение поступило от правительства Соединенных Штатов.

В начале января 1941 года американский торговый атташе в Берлине Сэм Е.

Вудз направил в государственный департамент конфиденциальное донесение, в

котором сообщал, что, как ему стало известно из заслуживающих доверия

немецких источников, Гитлер планирует нападение на Россию весной этого года.

Это было длинное и подробное донесение с изложением в общих чертах плана

нападения, разработанного генеральным штабом (оно оказалось совершенно

точным), и приготовлений к экономической эксплуатации Советского Союза после

того, как страна будет завоевана {Корделл Хэлл раскрывает детали этого

обстоятельства в своих мемуарах. У Вудза был друг из числа антинацистски

настроенных немцев, который имел связи в высших эшелонах власти, Рейхсбанке

и партии. Еще в августе 1940 года этот друг информировал Вудза о совещаниях

в ставке Гитлера, на которых обсуждались планы нападения на Советский Союз.

С тех пор этот источник держал Вудза в курсе приготовлений, которые велись

как в генеральном штабе, так и в ведомствах, разрабатывавших планы

экономического грабежа России. Во избежание разоблачений Вудз встречался со

своим другом в различных кинотеатрах и в темноте получал от него краткие

записи (см. Хэлл К. Мемуары).

Я покинул Берлин в декабре 1940 года. Джордж Кеннэн, блестящий

американский дипломат, остававшийся в Берлине, утверждает, что посольство

получало из различных источников информацию о предстоящем нападении на

Россию. За две или три недели до нападения, по словам Кеннэна, американский

консул в Кенигсберге сообщал точную дату нападения. - Прим. авт.}.

Государственный секретарь Корделл Хэлл сначала решил, что Вудз стал

жертвой провокации немецкой агентуры. Он пригласил Эдгара Гувера. Шеф ФБР

прочитал донесение и признал его подлинным. Вудз называл имена некоторых

источников, служивших как в различных министерствах в Берлине, так и в

немецком генеральном штабе, и после проверки в Вашингтоне пришли к выводу,

что эти люди относятся к той категории сотрудников, которые знают о том, что

замышляется в верхах, и настроены достаточно враждебно по отношению к

нацизму, чтобы ненароком разболтать секреты. Несмотря на натянутые

отношения, существовавшие тогда между американским и советским

правительствами, Хэлл решил проинформировать русских и попросил заместителя

госсекретаря Самнера Уэллеса сообщить суть донесения из Берлина советскому

послу Константину Уманскому. Это было сделано 20 марта.

"Мистер Уманский побледнел, - писал позднее Уэллес. - Он молчал

некоторое время, а затем просто сказал: "Я полностью осознаю серьезность

сделанного вами сообщения... и немедленно сообщу своему правительству о

нашем разговоре".

Поверило ли оно в подлинность этой своевременно представленной

разведывательной информации и осталось ли благодарно американскому

правительству, об этом Советское правительство не сделало даже намека. В

действительности, как пишет в своих мемуарах Корделл Хэлл, Москва стала

проявлять больше враждебности и резкости, так как американская поддержка

Англии сделала невозможной снабжение России всеми теми материалами, которых

она требовала. Тем не менее, как утверждает Хэлл, государственный

департамент, получив в первой декаде июня донесения из своих посольств в

Бухаресте и Стокгольме о том, что Германия вторгнется в Россию в ближайшие

две недели, препроводил копии этих донесений своему послу в Москве

Штейнгардту, который передал их Молотову.

Черчилль также пытался предупредить Сталина. 3 апреля он попросил

своего посла в Москве Стаффорда Криппса передать личное письмо диктатору,

указав на важность для России передислокаций немецких войск в Южной Польше,

о которых ему стало известно от английского агента. Криппс задержался с

передачей этого сообщения русским, и Черчилль не сумел скрыть своего

раздражения, даже когда писал об этом эпизоде спустя многие годы.

Криппс узнал дату нападения на Советский Союз в конце апреля, и немцам

это стало известно. 24 апреля немецкий военно-морской атташе в Москве

направил короткое сообщение командованию военно-морских сил в Берлине:

"Английский посол называет 22 июня днем начала войны". Это донесение,

обнаруженное среди прочих нацистских документов, было занесено в тот же день

в журнал германских ВМС с добавлением восклицательного знака в конце.

Адмиралы были удивлены точностью предсказания, сделанного английским послом.

Бедный военно-морской атташе, который, подобно послу в Москве, не был

допущен к секрету, добавил в своем донесении, что это "явный абсурд".

Так, должно быть, думал и Молотов. 22 мая он принял Шуленбурга, чтобы

обсудить с ним различные вопросы. "Он был, как обычно, любезен, самоуверен и

хорошо осведомлен", - докладывал посол в Берлине и вновь подчеркивал, что

Сталин и Молотов, "два наиболее могущественных человека в Советском Союзе",

изо всех сил стремятся избежать конфликта с Германией. Только в одном

проницательный посол глубоко ошибался: при сложившихся обстоятельствах

Молотов не мог быть "хорошо осведомлен". Однако не был осведомлен и сам

посол.

Насколько плохо был осведомлен русский комиссар по иностранным делам,

явствует из опубликованного 14 июня 1941 года, всего за неделю до немецкого

нападения, заявления. В этот вечер Молотов пригласил Шуленбурга и вручил ему

текст заявления ТАСС, которое, по словам комиссара, предполагалось вечером

передать по радио, а завтра утром опубликовать в газетах. Обвинив Криппса в

распространении в английской и иностранной прессе слухов о неминуемой войне

между Советским Союзом и Германией, он ознакомил посла с официальным

заявлением Советского правительства, которое заклеймило слухи как "очевидный

абсурд... неуклюжий пропагандистский маневр сил, выступающих против

Советского Союза и Германии". Далее в заявлении добавлялось:

"В советских кругах считают, что слухи о намерении Германии...

предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы".

Даже недавнее передвижение немецких войск с Балкан к советской границе

объявлялось в заявлении как "не имеющее касательства к советско-германским

отношениям". Что касается слухов о том, будто Советский Союз собирается

напасть на Германию, то они "лживые и провокационные".

Ирония заявления ТАСС усиливается двумя акциями с немецкой стороны,

одна из которых была предпринята в день опубликования заявления, 15 июня,

другая - на следующий день.

15 июня Риббентроп из Венеции, где он совещался с Чиано, направил

секретную депешу в Будапешт, предупреждая венгерское правительство, что

необходимо "принять меры по обеспечению, своих границ".

"Ввиду большого сосредоточения русских войск у восточной границы

Германии фюрер, вероятно, будет вынужден, самое позднее, в начале июля

внести ясность в германо-русские отношения и в этой связи предъявить

определенные требования".

Немцы делали намек венграм, но не своему основному союзнику. Когда на

следующий день Чиано во время прогулки на гондоле по каналам Венеции спросил

Риббентропа про слухи о неизбежном нападении Германии на Россию, нацистский

министр иностранных дел ответил:

"Дорогой Чиано, я не могу ничего сказать, потому что каждое решение

находится под замком в непроницаемой груди фюрера. Однако одно несомненно:

если мы нападем на них, то Россия Сталина будет стерта с карты мира в

пределах восьми недель" {Это взято из последней дневниковой записи Чиано,

сделанной 23 декабря 1943 года в камере э 27 веронской тюрьмы за несколько

дней до казни. Итальянское правительство, по его воспоминаниям, узнало о

немецком вторжении в Россию через полчаса после его начала. - Прим. авт.}.

14 июня 1941 года, в то время, как Кремль готовился оповестить по радио

весь мир о том, что слухи о немецком нападении на Россию не что иное, как

"очевидный абсурд", Адольф Гитлер проводил заключительное военное совещание

по плану "Барбаросса" с ведущими генералами вермахта. К осуществлению

графика сосредоточения войск на Востоке и их развертывания на исходных

позициях приступили 22 мая. Пересмотренный вариант графика был издан через

несколько дней. Этот длинный и детально разработанный документ

свидетельствует, что к началу июня не только было закончено составление всех

планов, связанных с нападением на Россию, но и осуществлялась строго по

графику переброска войск, артиллерии и танков, самолетов, кораблей и грузов

материально-технического снабжения. В журнале военно-морских сил имеется

краткая запись от 29 мая: "Подготовительное передвижение боевых кораблей в

соответствии с планом "Барбаросса" началось". Переговоры с генеральными

штабами Румынии, Венгрии и Финляндии - последняя стремилась вернуть себе

отобранное русскими в ходе зимней военной кампании - были завершены. 9 июня

Гитлер направил из Берхтесгадена приказ о созыве главнокомандующих трех

видов вооруженных сил и высших военачальников полевых войск на

заключительное совещание по операции "Барбаросса", которое должно было

состояться в Берлине 14 июня.

Несмотря на всю чудовищность задачи, не только Гитлер, но и его

генералы чувствовали себя вполне уверенно, в последний раз обсуждая детали

самой крупной военной операции в истории, сводившейся к массированному

наступлению на фронте протяженностью около 1500 миль - от Северного

Ледовитого океана до Черного моря. Накануне вечером Браухич вернулся в

Берлин после инспекционной проверки концентрации сил на Востоке. Гальдер

отметил в своем дневнике, что главнокомандующий сухопутными войсками остался

доволен результатами поездки. "Общее впечатление отрадное, - записал

начальник генерального штаба. - Войска в хорошем состоянии".

Военное совещание 14 июня длилось с 11 часов дня до 6.30 вечера. Во

время обеденного перерыва Гитлер устроил своим генералам очередную накачку

перед сражением. Согласно Гальдеру, это была "большая политическая речь", в

которой Гитлер подчеркнул, что вынужден напасть на Россию, потому что ее

разгром "вынудит Англию прекратить борьбу". Однако кровожадный фюрер этим

заявлением, должно быть, не ограничился. Кейтель рассказал об этом во время

допроса на Нюрнбергском процессе.

"Главный смысл его выступления сводился к тому, что это решающая битва

между двумя идеологиями, и ту практику ведения войны, которую мы знали как

солдаты, - единственно правильную по международным законам, - следует

измерять совершенно иными мерками".

Затем Гитлер отдал различные приказы по осуществлению беспрецедентного

террора в России.

"Выступили вы или кто-либо из присутствовавших генералов с возражениями

против этих приказов?" - спросил Кейтеля его адвокат.

"Нет. Я лично не высказал никаких возражений, - ответил генерал. - И

никто из генералов не выступил с возражениями", - добавил он {Это

подтверждает Хассель. 16 июня он записывает в своем дневнике: "Браухич и

Гальдер уже согласились с тактикой Гитлера (в России). Таким образом, армия

должна взять на себя ответственность за убийства и поджоги, которая до сих

пор лежала на СС".

Сначала антинацистские заговорщики наивно полагали, что приказы Гитлера

на осуществление террора в России могут вызвать шок у генералов и побудить

их присоединиться к антинацистскому движению. Но к 16 июня Хассель

почувствовал себя разочарованным. В этот день запись в его дневнике

начинается словами: "Серия совещаний с Попитцем, Герделером, Беком и

Остером, на которых рассматривался вопрос о том, что конкретные приказы,

полученные командующими армиями, но еще не переданные в войска, возможно,

откроют глаза военачальникам на характер режима, во имя которого они

сражаются. Эти приказы касаются жестоких... мер, которые солдаты должны

применять против большевиков после нападения на Россию.

Мы пришли к заключению, что теперь надеяться не на что... Они

(генералы) обманывают сами себя..." (Хассель. Мемуары, с. 198-199). - Прим.

авт.}.

Просто непостижимо, но факт, что кремлевские лидеры, несмотря на

репутацию людей подозрительных, хитрых и практичных, несмотря на очевидность

нависшей над Россией угрозы, несмотря на все предупреждения об этой угрозе,

до самого последнего момента не осознавали, что им нанесут удар, причем удар

такой силы, который едва не разрушит их государство.

Прекрасным летним вечером 21 июня 1941 года, в 9 часов 30 минут, за

девять часов до запланированного немецкого нападения, Молотов принял в своем

кабинете в Кремле германского посла и вручил ему, по выражению Черчилля,

свою "последнюю глупость". Упомянув о новых нарушениях границы немецкими

самолетами, на что он дал указание советскому послу в Берлине обратить

внимание Риббентропа, Молотов перешел к другому вопросу, о чем Шуленбург в

тот же вечер сообщил срочной телеграммой в Берлин.

"Имеется ряд признаков, - говорил Молотов послу, - что германское

правительство недовольно Советским правительством. Даже ходят слухи, что

нависает угроза войны между Германией и Советским Союзом... Советское

правительство оказалось не в состоянии понять причины недовольства

правительства Германии... Он был бы признателен, если бы я мог ему сказать,

что привело к нынешнему состоянию германо-советских отношений.

Я возразил, что не смогу ответить на его вопросы, поскольку не

располагаю соответствующей информацией".

Вскоре он получит эту информацию, ибо уже в то время из Берлина в

Москву для него передавалось по радио длинное зашифрованное указание от

Риббентопа, датированное 21 июня 1941 года, с пометкой "совершенно срочно,

государственная тайна, послу лично":

"С получением этой телеграммы все материалы по шифрованию должны быть

уничтожены. Рацию необходимо вывести из строя.

Пожалуйста, немедленно информируйте господина Молотова, что вам

необходимо сделать ему срочное сообщение... Затем, пожалуйста, сделайте ему

следующее заявление..."

Это было уже знакомое заявление, полное всякого рода затасканных

измышлений и лжи, в составлении которых Гитлер и Риббентроп набили руку и к

которым они прибегали каждый раз, чтобы оправдать очередной акт

неспровоцированной агрессии. Однако данное заявление - такое, во всяком

случае, создалось впечатление автора этих строк при повторном его прочтении

- превосходило все предыдущие по абсолютному бесстыдству и лживости. В то

время как Германия неукоснительно соблюдала условия нацистско-советского

пакта, говорилось в заявлении, Россия неоднократно нарушала их. СССР

осуществлял "подрывную деятельность, терроризм и шпионаж" против Германии;

он "боролся против усилий Германии установить стабильный порядок в Европе".

Он вступил в сговор с Англией, чтобы осуществить "нападение на германские

войска в Румынии и Болгарии". Сосредоточивая "все наличные русские силы на

протяженном фронте от Балтики до Черного моря", он "угрожал" рейху. Далее в

заявлении говорилось:

Донесения, полученные за последние несколько дней, исключают любые

сомнения относительно агрессивного характера такого сосредоточения русских

войск... Кроме того, имеются донесения из Англии о переговорах посла Криппса

по более тесному политическому и военному сотрудничеству между Англией и

Советским Союзом.

Резюмируя вышесказанное, правительство рейха в связи с этим заявляет,

что Советское правительство вопреки принятым им обязательствам:

1) не только продолжало, но и усилило свои попытки подорвать Германию и

Европу;

2) проводило все более и более антигерманскую внешнюю политику;

3) сосредоточило все свои силы в готовности на границе с Германией. Тем

самым Советское правительство разорвало свои договоры с Германией и

собирается напасть на нее с тыла. В связи с этим фюрер приказал германским

вооруженным силам противодействовать этой угрозе всеми имеющимися в их

распоряжении средствами.

"Пожалуйста, не вступайте ни в какое обсуждение этого сообщения", -

предупреждал Риббентроп своего посла в конце телеграммы. Что мог сказать

потрясенный и разочарованный Шуленбург, посвятивший лучшие годы своей жизни

налаживанию германо-русских отношений и твердо знавший, что нападение на

Советский Союз ничем не спровоцировано и не имеет оправдания? Вернувшись в

Кремль перед самым рассветом, он ограничился прочтением немецкого заявления.

Молотов, потрясенный, молча выслушал посла до конца и затем сказал: "Это

война. Считаете ли вы, что мы это заслужили?" {Так закончилась карьера

посла, дипломата старой школы. Возвратившись в Германию, он вынужден был

подать в отставку, а затем присоединился к оппозиции, возглавляемой Беком,

Герделером, Хасселем и другими. Одно время его кандидатура даже намечалась

на пост министра иностранных дел. Как утверждает Хассель, в 1943 году

Шуленбург был готов пересечь линию русско-германского фронта, чтобы

договориться со Сталиным о заключении мира с антинацистским правительством

Германии. После июльского заговора 1944 года против Гитлера Шуленбург был

арестован, заключен в тюрьму и 10 ноября казнен гестапо. - Прим. авт.}

В тот же предрассветный час аналогичная сцена происходила на

Вильгельмштрассе в Берлине. Всю вторую половину дня 21 июня советский посол

Владимир Деканозов звонил по телефону в министерство иностранных дел,

добиваясь приема у Риббентропа, чтобы вручить ему протест по поводу

продолжающихся нарушений границы немецкими самолетами. Ему отвечали, что

министра иностранных дел нет в городе. Наконец в 2 часа ночи 22 июня ему

сообщили, что Риббентроп примет его в 4 часа утра в министерстве иностранных

дел. Там посол, являвшийся одновременно заместителем комиссара по

иностранным делам, палачом и порученцем Сталина, был, подобно Молотову в

Москве, просто сражен услышанным. Доктор Шмидт, присутствовавший при этом,

описывает эту сцену следующим образом:

"Я никогда не видел Риббентропа столь возбужденным, как за пять минут

до прибытия Деканозова. Он нервно ходил туда и обратно по своему кабинету,

подобно загнанному в клетку зверю...

Деканозова ввели в кабинет, и он, вероятно ни о чем не догадываясь,

некстати протянул Риббентропу руку. Мы сели и... Деканозов по поручению

своего правительства начал излагать конкретные вопросы, требовавшие

разъяснения. Однако едва он заговорил, как Риббентроп с окаменевшим лицом

прервал его: "Теперь это неважно..."

После этого надменный нацистский министр иностранных дел объяснил,

какой вопрос теперь самый важный, вручил послу копию меморандума, который

Шуленбург в это время зачитывал в Москве Молотову, и сообщил, что в данный

момент немецкие войска предпринимают "военные контрмеры" на советской

границе. Ошеломленный советский посол, по словам Шмидта, "быстро взял себя в

руки и выразил глубокое сожаление" по поводу такого оборота событий, за что

он возложил всю вину на Германию. Затем "он встал, небрежно поклонился и

покинул комнату, не подав руки".

Нацистско-советский медовый месяц закончился. 22 июня 1941 года в 3

часа 30 минут утра, за полчаса до завершения дипломатических формальностей в

Кремле и на Вильгельмштрассе, грохот нацистских орудий по фронту,

протянувшемуся на сотни миль, развеял иллюзии Москвы относительно дружбы с

нацистской Германией.

Этой канонаде предшествовала еще одна дипломатическая прелюдия. Днем 21

июня Гитлер сел за свой рабочий стол в новой подземной ставке Вольфшанце,

расположенной в Восточной Пруссии, в мрачном лесу возле Растенбурга, и

продиктовал длинное письмо Муссолини. Как и при подготовке всех других

агрессий, он не доверял другу и основному союзнику до такой степени, чтобы

посвящать в свои секреты, и ставил в известность о них лишь в самый

последний момент. Теперь пришла пора это сделать. Письмо представляет собой

наиболее яркое свидетельство о причинах, побудивших его пойти на этот

роковой шаг, который так долго оставался не совсем понятным для внешнего

мира и который привел к гибели как самого фюрера, так и возглавляемый им

третий рейх. Разумеется, его письмо, как обычно, изобилует ложью и

увертками, которые он пытается навязать даже своим друзьям. Однако за этими

увертками и ложью просматриваются подлинные причины и его личная, пусть

ошибочная, оценка внешнеполитической обстановки в мире в начале лета 1941

года, второго военного лета.


Дуче!

Я пишу Вам это письмо в тот момент, когда месяцы тревожных размышлений

и постоянного нервного ожидания завершаются принятием мною самого трудного

за всю мою жизнь решения.

Обстановка: Англия эту войну проиграла. Подобно утопающему, она

хватается за любую соломинку. Тем не менее некоторые из ее надежд не лишены

определенных оснований... Разгром Франции... заставил английских

поджигателей войны обратить свои взгляды туда, откуда они пытались начать

войну: к Советскому Союзу.

Обе страны - Советская Россия и Англия - в равной степени

заинтересованы в Европе... обессиленной длительной войной. За этими двумя

странами стоят Соединенные штаты Америки, подстрекающие их...


Далее Гитлер объясняет, что при наличии крупных советских военных сил в

его тылу он никогда не сможет собрать необходимые силы, в частности в

воздухе, чтобы осуществить массированное, с применением всех средств

наступление на Англию и поставить ее на колени.


В самом деле, все наличные силы русских находятся у нашей границы...

Если обстоятельства заставят меня развернуть немецкие военно-воздушные силы

против Англии, то существует опасность, что Россия в таком случае прибегнет

к стратегии шантажа и я буду вынужден молча уступить из-за ее превосходства

в воздухе... Англия еще меньше будет готова к заключению мира, ибо тогда

появится возможность связать свои надежды с русским партнером. Эти надежды,

само собой разумеется, будут усиливаться по мере наращивания готовности

русских вооруженных сил. А за всем этим стоят массированные поставки военных

материалов из Америки, которые они надеются получить в 1942 году...

Поэтому после долгих и мучительных раздумий я наконец принял решение

разрубить узел, пока он не затянулся.

...Мои взгляды в настоящее время заключаются в следующем:

1) Франции, как всегда, доверять нельзя.

2) Северная Африка, насколько это касается ваших колоний, дуче, до

осени, вероятно, будет вне опасности.

3) Испания проявляет нерешительность и, боюсь, примет чью-либо сторону

только тогда, когда станет очевиден исход войны...

5) Нападение на Египет до осени исключается...

6) Вступит или не вступит Америка в войну - безразлично, поскольку она

поддерживает нашего противника всеми силами, какие в состоянии мобилизовать.

7) Обстановка в самой Англии плохая; снабжение продовольствием и сырьем

все более затрудняется. Настроение продолжать войну сохраняется главным

образом лишь в мечтах. Эти мечты основаны на двух предпосылках: Россия и

Америка. У нас нет никаких шансов устранить Америку, но в нашей власти

устранить Россию. Устранение России явится одновременно огромным облегчением

для Японии в Восточной Азии, что создаст куда более серьезную угрозу

американской деятельности посредством японского вмешательства.

Учитывая эти обстоятельства, я решил положить конец лицемерным

действиям Кремля.

Германии, писал Гитлер, не потребуются какие-либо итальянские войска в

России. (Он не собирался делиться славой завоевателя России в большей

степени, чем славой победителя Франции.) Однако Италия, развивал он свою

мысль, могла бы "оказать решающую помощь" посредством усилия своих войск в

Северной Африке и готовности "вступить во Францию, если французы нарушат

условия договора". Это была хорошая приманка для жадного до чужих земель

дуче.

Что касается воздушной войны против Англии, то мы пока будем находиться

в обороне...

Что касается войны на Востоке, дуче, то она наверняка будет трудной, но

я ни на минуту не сомневаюсь в огромном успехе. Я прежде всего надеюсь, что

мы сможем получить общую базу продовольственного снабжения на Украине,

которая обеспечит нас такими дополнительными поставками, какие нам могут

понадобиться в будущем.

Затем последовали извинения за то, что он держал своего партнера в

неведении до последнего момента.

И если я медлил до настоящего момента, дуче, с отправкой этой

информации, то это потому, что окончательное решение не будет принято до

семи часов вечера сегодня.

Что бы ни случилось, дуче, наше положение не может ухудшиться в

результате этого шага, оно может только улучшиться... Если же Англия тем не

менее не извлечет для себя уроков из происходящего, тогда мы сможем, укрепив

наш тыл и собрав все силы, расправиться с нашим противником.

В конце письма Гитлер сообщает об огромном облегчении, которое он

испытал после принятия окончательного решения.


...Позвольте мне, дуче, высказать еще одну вещь. С тех пор как я принял

это трудное решение, я вновь чувствую себя морально свободным. Партнерство с

Советским Союзом, несмотря на искренность наших желаний прийти к

окончательному примирению, оказалось для меня тем не менее нестерпимым, ибо

так или иначе оно неприемлемо для меня из-за моего происхождения, моих

концепций и моих прошлых обязательств. И теперь я счастлив, избавившись от

этих душевных мук.

С сердечным и дружеским приветом


Ваш Адольф Гитлер


В три часа утра 22 июня, всего за полчаса до немецкого нападения, посол

фон Бисмарк разбудил в Риме Чиано, чтобы вручить ему длинное послание,

содержание которого итальянский министр иностранных дел затем передал по

телефону Муссолини, отдыхавшему в своей летней неофициальной резиденции в

Риччионе. Не впервые дуче поднимали с постели среди ночи донесениями от

партнера по оси, и он начал возмущаться.' "Ночью я не тревожу даже моих

слуг, - раздраженно говорил он Чиано, - а немцы заставляют меня вскакивать с

постели в любой час, совершенно не считаясь ни с чем". Тем не менее как

только он протер глаза, то сразу же отдал приказ о немедленном объявлении

войны Советскому Союзу. Теперь он окончательно стал заложником немцев. Он

сознавал это, и это его возмущало. "Я надеюсь только на одно, - говорил он

Чиано, - что в этой войне на Востоке немцы потеряют много перьев". И все же

он понимал, что его собственное будущее полностью зависит от немецкого

оружия. Он был уверен, что немцы победят в России, но надеялся, что там, по

меньшей мере, им пустят кровь из носа. Не мог он предвидеть, как никто на

Западе, что немцам придется гораздо хуже. Воскресным утром 22 июня, в день,

когда Наполеон в 1812 году отдал приказ о нашествии на Россию, а ровно через

год страна Наполеона капитулировала в Компьене, танковые, механизированные,

до сего времени непобедимые армии Адольфа Гитлера, преодолев Неман и другие

реки, быстро углубляясь, потоком хлынули в Россию. Для Красной Армии,

несмотря на все предостережения, как писал Гальдер в первый день,

"наступление... явилось... на всем фронте полной тактической неожиданностью"

{В дневникой записи за первый день войны у Гальдера имеется любопытное

замечание. Упомянув, что в полдень русские радиостанции вновь вышли в эфир,

он пишет: "Они (русские) обратились к Японии с просьбой представлять

интересы России по вопросам политических и экономических отношений между

Россией и Германией и ведут оживленные переговоры по радио с германским

министерством иностранных дел". Неужели Сталин спустя девять часов после

нападения верил, что сумеет каким-то образом добиться его отмены? - Прим.

авт.}.

В первые дни все мосты были захвачены исправными. Фактически, говорит

Гальдер, почти повсеместно вдоль границы русские не были даже развернуты для

боевых действий и их смяли прежде, чем они успели организовать оборону.

Сотни советских самолетов были уничтожены прямо на аэродромах {Генерал

Гюнтер Блюментрит, начальник штаба 4-й армии, впоследствии вспоминал, что

вскоре после полуночи 21 июня, когда немецкая армия уже нацелилась на свои

объекты, экспресс Берлин - Москва прошел через немецкие рубежи на Буге и

через реку в Брест-Литовск без задержки. Это показалось ему чрезвычайно

странным. Почти столь же странным показалось ему, что русская артиллерия не

отвечала даже тогда, когда началось вторжение. "Русские, - писал он позднее,

- были полностью застигнуты врасплох на нашем фронте". На рассвете немецкие

связисты перехватили радиопереговоры Красной Армии: "Нас обстреливают. Что

делать?" Блюментрит цитирует ответ из вышестоящего штаба: "Вы что, с ума

сошли? Почему ведете передачу открытым текстом?" - Прим. авт.}. В течение

нескольких дней были захвачены десятки тысяч пленных; в окружение попадали

целые армии. Все выглядело так же, как в польском походе.

"...Не будет преувеличением сказать, - записал обычно осторожный

Гальдер в своем дневнике 3 июля, ознакомившись с последними сводками

генерального штаба, - что кампания против России выиграна в течение 14

дней... - И добавил: - Огромная протяженность территории и упорное

сопротивление противника... будут сковывать наши силы еще в течение многих

недель".


- 24 -