Geum.ru

А. В. Полетаев история и время в поисках утраченного «языки русской культуры» Москва 1997 ббк 63 с 12 Учебная литература

Вид материалаЛитература

Содержание


1. История и политология
Время и место истории
Время и место истории
Подобный материал:
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   ...   57

1. История и политология


Хотя сейчас кажется, что история всегда и прежде всего была
историей политического, на самом деле политическая тематика в

100 Глава 1

ней утверждалась медленно. Раньше всего, как считает французский
историк Ж. Ле Гофф, под стимулирующим воздействием эволюции
«сеньории», политическая история завоевывает позиции в Италии
(Ле Гофф 1994 [1971], с. 179). Появление исторических способов
объяснения общественной жизни в период Возрождения во многом
было связано с преодолением средневекового религиозного взгляда на
мир и приходом ему на смену представлений более светского и темпорального характера. Немалая роль в этом процессе принадлежала политике, точнее, ранней республиканской политической теории Нового
времени. Важный компонент республиканской теории — да и любой
политической теории — составляют идеи о времени, о происхождении случайных событий, измеряемых временем, о неизбежной последовательности отдельных происшествий, которые в совокупности и
образуют то, что мы называем историей. Именно эти особенности
республиканской теории позволяют считать ее ранней формой историзма, хотя, как указывает Дж. Покок, многие коннотации нашего
слова «история» в то время обозначались другими словами и их эквивалентами (Pocock 1975, р. 7).

Аристотелианское учение, в особенности начиная с XIII в., когда появились сочинения Фомы Аквинского, в разных версиях предлагало набор понятий и терминов, вполне пригодных для описания
новой политической реальности. Республика Аристотеля в том виде,
в каком ее концепция возродилась в гражданской гуманистической
мысли XV в., была одновременно универсальной, в том смысле, что
она существовала, чтобы реализовать для граждан все ценности, которые человек способен реализовать в своей жизни, и частичной, в
том смысле, что она была конечной и расположенной в пространстве
и времени.

Возрождение республиканского идеала в трудах Н. Макиавелли и других флорентийцев поставило проблему создания общества, в
котором воплотилась бы политическая природа человека, описанная Аристотелем, и которое при этом стремится существовать в рамках христианской схемы времени, отрицающей возможность любого
секулярного воплощения (fulfillment). Возможности европейской мысли того времени были слишком ограниченны, чтобы объяснить секулярное время. Но решение проблемы существования республики
во времени могло быть найдено при использовании таких понятий,
как обычай, добродетель и фортуна, что и определило специфику
мысли флорентийцев (Pocock 1975, р. 3).

Время и место истории 101

Сам политический словарь того времени: «искусство возможного», «авантюризм правителей», «корабль, прокладывающий себе
путь в бездонном и безбрежном море», — говорит о том, что политика оказывала сильное влияние на развитие светской историографии,
если иметь в виду область случайного в истории, «игру случайного,
неожиданного и непредсказуемого» (Pocock 1975, р. 8).

Таким образом, история в период Нового времени генетически
оказалась связанной прежде всего с политическими процессами, характерными для трансформации традиционного общества в современное. «Не философия открыла историзм духа (так называемое „историческое сознание"), — замечает Манхейм, — а политическая
жизнь...» (Манхейм 1994 [1929], с. 64). Создание властных структур, характерных для абсолютизма, политическое оформление новой
социальной структуры' общества, отражавшее становление буржуазии, формирование новой государственности, равно как и сопровождающие все эти, невидимые для современников трансформации, войны, бунты и революции, стали благодатной почвой для развития
исторического знания. Напомним еще, что это была эпоха исторических персонажей. «Возвышение монархического государства, государя и его слуг, — пишет Ле Гофф, — вывело на авансцену исторических подмостков этого театра теней марионеток двора и
администрации, которые заворожили историков, равно как и обывателей». Сфера политического — сфера элиты. «Политическая история, концентрируя внимание на таком объекте, сама обретает лоск и
благородство. Она приобщается к аристократическому миру и стилю» (Ле Гофф 1994 [1971], с. 180).

Тем не менее поступь политической истории, обычно определяемой как изучение всех аспектов прошлого, связанных с формальной
организацией власти в обществе, которая практически у всех цивилизованных народов отождествляется с государством, была неспешной. Франции, столь богатой политическими событиями, пришлось
дожидаться XVII столетия, чтобы существительное «политика» стало широкоупотребительными тем упрочило позиции, которые с XVI в.
обеспечило себе прилагательное «политический». Лишь с этого времени во французском языке утверждается целый комплекс слов, производных от polis, которые, равно как и производные от urbs, «захватили
семантическое поле цивилизации» (Ле Гофф 1994 [1971], с. 179).

И все же в целом историография XVIII и начала XIX в. еще не
свидетельствует о господстве политической истории. Век Просвещения славится прежде всего сочинениями, целью которых было опре-

102 Глава 1

деление исторических тенденций развития, типов социальных и политических систем. Особое внимание привлекала, в частности, история
Рима: подтверждение этому — соответствующие работы Ш. Монтескье, Э. Фергюсона и А. Гиббона (Монтескье 1955 [1748]; Фергюсон 1817—1818 [1765]; Гиббон 1883—1886 [1776—1788]). Тогда же
появились знаменитые труды по социальной истории и истории нравов — упомянем хотя бы «Опыт о нравах и духе народов» Вольтера
(Voltaire 1765—1769).

Столетие спустя отношения между социальной теорией и политической историей радикально изменились. В историографии утвердился вариант исторического исследования, в котором обосновывалась положительная роль государства и власти. В то же время
проблема соотношения государства и общества оказалась вне поля
зрения большинства историков. Соответственно изменился и баланс
между социальным и политическим компонентами. Политическая
история стала бесспорным лидером историографии, и надолго. Известный немецкий историк А. Шлецер говорил: «История без политики —
это просто монашеские хроники» (цит. по: Butterfield 1955, р. 41). Шлецер предложил совершенно новый взгляд на всемирную историю.
Подъем политической истории во второй половине XIX в. объяснялся не только обстоятельствами развития исторической науки, но
и политическими факторами. В это время национальные движения
в Европе использовали историческое мифотворчество как свое главное орудие. Становление национальных государств, формирование
национального самосознания, подъем национализма — все эти процессы активизировали воспитательную функцию истории, которая
приобрела прямо-таки государственный характер.

Свое классическое выражение политическая история обрела в
немецкой исторической школе. Высокий статус «политического» и «государственного» привлек внимание историков к совершенно новым
источникам — государственным документам. Революция в источниках и методах их критики, связанная с именем Ранке, привела к
падению престижа историков, разрабатывающих социальные темы,
работы которых выглядели непрофессионально в сравнении с работами ранкеанцев26. Отождествление политической истории с науч-

26 Общепризнанным уже в то время исключением являлось сочинение
Н. Фюстеля де Куланжа «Гражданская община античного мира» (Фюстель
де Куланж 1867 [1864]); см.: Burke 1993, р. 5.

Время и место истории 103

ным, позитивным, исследованием редко подвергалось сомнению.
Шатобриан, сумевший распознать сиюминутность политической истории и выступавший против нее, остался одинок (Ле Гофф 1994
[1971], с. 180).

Лишь в XX в. начинается отступление политической истории, а
затем, по мере оформления «новой истории» — экономической,
социальной, рабочей и т. д., — и ее кризис. С той же категоричностью,
с какой век назад ее относили к самой передовой отрасли исторического знания, ее стали числить чуть ли не самой теоретически отсталой.

К 1970-м годам демонстративное пренебрежение политикой,
событием и рассказом приобрело догматический характер, а главное — лишило историю ее важнейших атрибутов и сильно ослабило
хронологический код. Потребовалось полное методическое переоснащение политической истории: конструирование структур, использование методов социального анализа и достижений семиотики, —
для того чтобы она смогла присоединиться к «новым» историческим
субдисциплинам, однако дискуссия о способах «возрождения» политической истории продолжается до сих пор. В конце 1960-х годов
внимание историков привлекла проблема механизмов власти. Огромную роль в этом процессе сыграли работы М. Фуко о власти, насилии и принуждении. Возвращение к теме политики явилось также реакцией на уничтожение сюжета в истории (Дюби 1992, с. 57). В
политической истории появились совершенно новые темы: политический символизм, политическая ментальность, политический компонент в истории культуры (пропасть, отделявшая litterati от illitterati,
естественно предполагала разные формы и разные степени в обладании властью) и религии (значение политического в религиозных
движениях и ересях). Однако мы готовы согласиться с распространенным мнением, что главный вклад социологии и антропологии в
политическую историю — понятие власти и те реалии, которые оно
включает, и что «анализ политической истории в категориях власти выходит и должен в интересах дела выходить за рамки, очерчиваемые при изучении политической истории в категориях государства и нации* (Ле Гофф 1994 [1971], с. 181).

Политическая теория немало способствовала темпорализации
истории Нового времени. Она оказалась одним из первых элементов
в фундаменте возникающего историзма. Республиканизм, будучи
одновременно доступным средневековому сознанию и сознанию Возрождения, объединял в единое целое событие, случай и время как

104 Глава 1

среду, организующую ход и последовательность событий. Позже
изучение политических объектов и форм во времени, поставленное
во главу угла немецкой исторической школой, и выбор ее представителями в качестве основных предметов исследования государства
и нации, позволил разработать современные принципы историзма.
Не исключено, что историзм мог бы развиться как подход и вне
рамок политической истории, но случилось так, как случилось: проблемы традиции и преемственности, как факторов, обеспечивающих
стабильность и развитие государства-нации, сформулировала именно немецкая историческая школа. Политическая доминанта, мощно
звучавшая в истории Нового времени, привела к тому, что на временной оси прежде всего располагались политические события, и их
череда определяла связь времен. Представления из области политической теории во многом определили и формы исторического детерминизма как системы причинно-следственных связей во времени.