А. В. Полетаев история и время в поисках утраченного «языки русской культуры» Москва 1997 ббк 63 с 12 Учебная литература
| Вид материала | Литература |
- История языкознания Основная литература, 31.08kb.
- Литература к курсу «История отечественной культуры» основная литература учебные пособия, 95.12kb.
- Жиркова Р. Р. Жондорова Г. Е. Мартыненко Н. Г. Образовательный модуль Языки и культура, 815.79kb.
- Факультет якутской филологии и культуры, 52.03kb.
- План урок: Особенности русской культуры в изучаемый период. Грамотность, письменность., 103.61kb.
- Н. И. Яковкина история русской культуры, 7448.64kb.
- Учебно-методические материалы по дисциплине «общее языкознание», 303.6kb.
- Литература ХIХ века, 303.87kb.
- Литература в поисках личности Роман «Кысь», 114.06kb.
- История история России Соловьев, 43.79kb.
§ 2. МЕТОД ИСТОРИИ
— Итак, — продолжал Арамис, принимая
в кресле такую изящную позу, словно он находился на утреннем приеме в спальне знатной дамы, — ... господин настоятель хотел
бы, чтобы моя диссертация была догматической, тогда как я предпочел бы, чтобы она
была умозрительной.
Александр Дюма. Три мушкетера
Обсуждение проблемы исторического метода целесообразно начать, как и в случае с «предметом», с краткого обзора соответствующих схем классификации знания, создававшихся в течение двух с
лишним тысячелетий европейской истории. При этом если родоначальником классификаций «по предмету» считается Платон, то появление классификаций «по методу» обычно связывается с именем
Аристотеля (384—322 до н. э.).
44 Глава 1
Более того, некоторые исследователи, например социолог Э. Дюркгейм и антрополог М. Мосс, отдают Аристотелю приоритет в разработке самого понятия классификации. «В основе нашего понимания
класса лежит идея четкого разграничения. Однако можно, вероятно,
сказать, что это понимание классификации возникает не раньше, чем
у Аристотеля. Аристотель — первый, кто провозгласил существование и реальность специфических различий, кто доказал... что не существует прямого перехода от одного рода к другому. Платону в
гораздо меньшей степени было присуще ощущение этого различия...
поскольку для него роды были в определенном смысле гомогенны и
могли сводиться одни к другим посредством диалектики» (Дюркгейм, Мосс 1996 [1903], с. 7).
Идущие от Аристотеля классификации знания «по методу»
можно условно разделить на два основных типа. Во-первых, знания
могли различаться по характеру познания и своему целевому назначению; во-вторых, были распространены классификации по средствам
познания и духовным способностям человека.
1. Классификация «по методу»
Так же как и в случае со схемой Платона, классификация Аристотеля по характеру познания и целевому назначению знания не
была сформулирована в явном виде и представляет собой позднейшую
реконструкцию, основанную на анализе отдельных высказываний, содержащихся в разных его работах. Согласно наиболее распространенному варианту этой схемы, вся умственная деятельность (т. е. философия) делится на три типа — теоретическую, практическую и творческую.
Философия теоретическая или умозрительная включала аналитику
(логику), физику и метафизику12. Философия практическая охватывала этику, экономику и политику. Наконец, в философию творческую или изобразительную входили поэтика, риторика и искусство.
Позднее эта схема (с небольшими вариациями) неоднократно
воспроизводилась в работах арабских мыслителей, в частности, в трактате «Даниш-Намэ» (Книга знания) Абу Али Ибн Сины (Авиценны)
12 Напомним, что, вопреки распространенному заблуждению, сам Аристотель никогда не использовал термин «метафизика», обозначая обычно онтологию как «первую философию». Термин «метафизика» был введен в I в.
до н. э. Андроником Родосским в качестве названия для составленного им
собрания онтологических работ Аристотеля.
Время и место истории 45
(ок. 980—1037). В Европе эта схема обретает популярность, начиная
с XII в., в результате ознакомления европейцев с трудами арабских
мыслителей и самого Аристотеля. Ее можно встретить у Гуго СенВикторского, автора известной в свое время энциклопедии «Eruditio
didascalorum» (ок. 1120), и у мыслителей итальянского Возрождения
(например, «Панэпистемон» [1491] Анджело Полициано).
Второй тип классификаций «по методу» был в большей мере
ориентирован на различия по средствам познания и способам мышления человека. В частности, у Аристотеля же встречается подразделение духовной деятельности человека на память (воспоминание о
впечатлениях, полученных на основе ощущений), воображение (представления, доставляемые чистой фантазией) и рассудок (сравнение
впечатлений, полученных в прошлом на основе ощущений, с новыми
ощущениями и их различение; см.: Аристотель. О возникновении
животных).
Членение знаний по принципу «разум—память—воображение»
также применялось арабскими мыслителями, в том числе Ибн Синой в трактате «Толкование снов».
Как и предыдущая схема, этот принцип классификации через
посредство арабов перенимается европейскими средневековыми мыслителями. В XII в., например, он используется Гильомом Коншским
(Шартрским), в XIII в. — Роджером Бэконом, в XVI в. — испанским
философом Хуаном Уарте.
Надо сказать, что история довольно долго вообще не упоминалась в классификациях знания «по методу». Впервые в качестве
самостоятельной формы познания история была выделена в работе
Ф. Бэкона «О достоинстве и приумножении наук» (Бэкон 1977—
1978 [1623]), положившей начало качественно новому представлению об историческом знании.
Использовав в качестве отправной точки деление знаний по
способностям мышления (разум—память—воображение), предлагавшееся Аристотелем, Ибн Синой, Хуаном Уарте и др., Бэкон ввел
разделение знания «по методу» на науки разума («философию» или
«чистую науку»), науки памяти («историю») и науки воображения
(«поэзию»). Бэкон также впервые в явном виде использовал матричный принцип классификации знания: как отмечалось в предыдущем разделе, «по предмету» он различал «науки о природе», «науки
о человеке» и «науки о Боге». В рамках этой матричной классификации «история» (или «науки памяти») подразделялась «по предме-
46 Глава 1
ту» на естественную историю (историю природы), гражданскую историю (историю человека) и священную историю (см. табл. 1.1).
Таблица 1.1.
Классификация Фрэнсиса Бэкона
| Метод Предмет | Разум | Память | Воображение |
| Природа | Философия | Естественная история | Повествовательная поэзия |
| Человек | Философия человека | Гражданская история | Драматическая поэзия |
| Бог | Богословие | Священная история | Параболическая поэзия |
Источник: Бэкон 1977—1978 [1623].
«История... имеет дело с единичными явлениями (individua), которые рассматриваются в определенных условиях места и времени... Все
это имеет отношение к памяти... Поэзия... тоже говорит о единичных явлениях, но созданных с помощью воображения... Философия
имеет дело не с единичными явлениями и не с чувственными впечатлениями, но с абстрактными понятиями, выведенными из них...
Это полностью относится к области рассудка... Историю и опытное
знание мы рассматриваем как единое понятие, точно так же как
философию и науку» (Бэкон 1977—1978 [1623], с. 149—150)13.
Схема Ф. Бэкона получила широкую известность и использовалась многими философами XVII—XVIII вв. Она оказала огромное
влияние на развитие представлений о месте исторического знания и
его функциях. С одной стороны, Бэкон необычайно возвеличил историю, отведя ей самое почетное место в системе познания и придав ей
исключительно широкий смысл. С другой стороны, с его легкой руки
«исторические науки» по существу стали синонимом «описатель-
13 Перевод уточнен нами. — И. С., А, П.
Время и место истории 47
ных наук» или «фактографии», и это стойкое представление во многом не преодолено до сих пор.
Т. Гоббс, воспроизведший бэконовскую схему в своей известной
работе «Левиафан» (Гоббс 1989—1991 [1651]), еще отчетливее подчеркнул синонимичность «истории» и «описательных наук» с одной
стороны и «философии» и «теоретических наук» — с другой. «Имеются два рода знаний, — писал он, — из которых первый есть знание
факта, второй — знание последовательной зависимости одного
утверждения от другого. Первый род знаний есть не что иное, как
ощущение и память, и является абсолютным знанием... Второй род
знания называется наукой и является условным... Запись знания
факта называется история... Записями науки являются книги, содержащие доказательства последовательной зависимости одного
утверждения от другого...» (Гоббс 1989—1991 [1651], с. 81—89).
Аналогичные идеи можно найти у Ж. Гарнье, профессора «позитивной теологии» и библиотекаря иезуитского колледжа Клермонта в Париже (Cornier 1678; см.: Шамурин 1955—1959, т. 1, с. 165—166),
подразделявшего знания на «философию» (или собственно науку) и
«историю». В системе Гарнье «история» включала, в частности, географию, хронологию, всеобщую историю, естественную историю (историю природы), искусственную историю (историю общественных институтов) и литературную (художественную) историю.
В середине XVIII в. схема Бэкона обрела новую популярность
благодаря французским энциклопедистам. Д. Дидро (автор «Проспекта Энциклопедии наук, искусств и ремесел») и Ж. д'Аламбер
(автор статьи «Очерк происхождения и развития наук» в первом
томе «Энциклопедии», вышедшем в свет в 1751 г.) сохранили все три
компонента бэконовской схемы, изменив лишь их порядок: 1) история (память), 2) философия (рассудок) и 3) поэзия (воображение;
см.: д'Аламбер 1910 [1751])14. Схема Дидро и д'Аламбера получила
14 Еще одна схема такого типа, правда, уже без упоминания истории,
была предложена И. Кантом в конце XVIII в. Продолжая аристотелианскую традицию, Кант выделял три «способности души» — познавательную,
волевую (способность желания) и оценочную (чувство удовольствия и неудовольствия), которым ставил в соответствие три «познавательные способности» — разум, рассудок и способность суждения. Этим трем познавательным способностям и посвящены три главные работы Канта, соответственно:
«Критика чистого разума» (1781), «Критика практического разума» (1788)
и «Критика способности суждения» (1790), апеллирующая к «художественным потенциям человека» (см.: Гулыга 1980, с. 6—8).
48 Глава 1
широкую известность во многом благодаря необычайному успеху и
популярности французской энциклопедии. Например, в России статьи Дидро и д'Аламбера, содержавшие упомянутую классификацию,
были переведены и опубликованы уже в 1763 г. и после этого неоднократно переиздавались вплоть до начала XX в.
В XIX в. классификационные схемы, идущие от * метода», существенно видоизменяются. Как и в случае с «предметом», прежде
всего это было связано с тем, что на смену классификации знаний
или процесса познания в целом приходят классификации наук и
научного знания. Эти новые схемы, сохраняя некоторые черты преемственности с двумя традиционными типами членения знаний «по
методу», становятся более разнообразными и индивидуализированными. Это и понятно: классификация собственно научного знания в
прошлом веке была делом сравнительно новым и допускала интенсивное экспериментирование.
Развернувшиеся в прошлом столетии дискуссии вокруг классификаций «по методу» имели еще более жаркий характер, чем дискуссии по поводу классификаций «по предмету». Самую яркую, на
наш взгляд, характеристику этого явления дал поэт Осип Мандельштам. В XIX в., писал он, «все науки превратились в собственные
отвлеченные и чудовищные методологии (за исключением математики). Торжество голого метода над познанием по существу было
полным и исключительным, — все науки говорили о своем методе
откровеннее, охотнее, более одушевленно, нежели о прямой своей
деятельности. Метод определяет науку, сколько наук, столько методологий. Наиболее типична философия, на всем протяжении столетия она предпочитала ограничиваться „введениями в философию",
вводила без конца, куда-то заводила и бросала» (Мандельштам 1987
[1922], с. 81).
Существенным импульсом для возникновения дискуссий «о методе», как и дискуссий «о предмете», послужила работа О. Конта «Курс
позитивной философии». В его схеме различия по методу специально не анализировались, но по существу учитывались, хотя и играли в
ней второстепенную роль (см.: Конт 1899 [1830], с. 24—25). В частности, Конт делил науки на теоретические и практические, а теоретические, в свою очередь, на общие (абстрактные) и конкретные. Отнеся историю к разряду «конкретных наук», О. Конт акцентировал
ее второстепенную, вспомогательную роль в научном познании.
Время и место истории 49
Дальнейшее развитие эта схема получила, например, в работе
известного французского математика и экономиста О. Курно «Опыт
об основах наших знаний и характере философской критики» (Cournot
1912 [1851]). Наряду с делением по предмету на пять «классов», науки
в схеме Курно делятся на три «ряда»: абстрактно-теоретические, конкретно-теоретические (описательные) и практические. История «по предмету» относилась к «классу» политических и исторических наук, а «по
методу» — к «ряду» конкретно-теоретических (описательных).
Схемы такого типа были достаточно популярны в XIX в. (см.,
например: Janet 1897 и др.). Под влиянием позитивистских установок утверждалась спецификация истории как области познания конкретных фактов в противоположность «настоящей» науке, занимающейся познанием общих законов. «Историю, в которой нет имен
индивидов и даже имен народов» О. Конт первый назвал социологией,
считая, что эта новая наука должна начаться с открытия фактов о
жизни человека (решение этой задачи он отводил историкам), а затем переходить к поиску причинных связей между этими фактами.
Социолог тем самым как бы поднимал историю до ранга науки, осмысливая научно те факты, о которых историк мыслит только эмпирически (Коллингвуд 1980 [1946], с. 123—124).
Позитивистские установки О. Конта и его последователей, требовавших, чтобы исторические факты использовались в качестве
сырья для чего-то более важного и интересного, чем сами факты,
разделялись не только философами, но и многими историками. Эта
концептуальная граница между историками и «учеными» на практике отдаляла историков от читателей, так как исторические работы
становились слишком специальными (сухими и скучными).
Заметим, что все это происходило на фоне всеобщего увлечения
историей. Например, в Оксфорде в конце XIX столетия не меньше
трети студентов изучали историю (Зелдин 1993 [1976], с. 156). О
популярности этой науки свидетельствует повсеместное появление
исторических обществ, исторических журналов, исторических музеев,
публикаций обширных серий источников национальной истории,
расцвет исторической научной и научно-популярной литературы,
необычайный успех исторических романов, увлечение исторической
тематикой в поэзии, театре, живописи. За XIX в. утверждается репутация «исторического», противопоставляемого «антиисторическому»
веку Просвещения.
50 Глава 1
Историки, в большинстве своем смирившиеся с определением
места исторического познания «по методу», отнюдь не смирились с
навязывавшейся позитивистами трактовкой истории как второстепенной или вспомогательной научной дисциплины. Поэтому историки, считавшие вполне достаточным открывать и устанавливать
факты сами по себе, в течение всего периода господства позитивистского подхода «испытывали какую-то неловкость, связанную с конечной целью всех этих скрупулезнейших исследований» (Коллингвуд 1980
[1946], с. 123). «Мы должны искать методы. Ибо для исследования
разных проблем требуются разные методы». Этот призыв известного
немецкого историка И. Дройзена, прозвучавший в 1864 г., отражал ситуацию, сложившуюся в середине XIX в. и на много десятилетий
определившую ход дальнейших дискуссий по поводу места истории
в системе научного знания.
В последней четверти XIX в. начинается период антипозитивистской «контрреформации». Суть этого процесса с точки зрения интерпретации исторического познания сводилась к двум тезисам. Вопервых, история стала трактоваться не как конкретная научная
дисциплина, а как иной вид познания или как целая группа научных дисциплин, характеризующихся своим собственным, специфическим методом. Во-вторых, утверждалась «инакость», а не второстепенность этого другого, по сравнению с естественнонаучным, вида
познания. Легко заметить, что такой подход по существу представлял собой возврат к идеям Ф. Бэкона и французских энциклопедистов XVIII в.
Один из первых шагов в этом направлении сделал популяризатор дарвинизма Томас Хаксли (Huxley 1881), предложивший проводить различие между проспективными науками — химией, физикой
(где объяснение идет от причины к следствию), и науками ретроспективными — геологией, астрономией, эволюционной биологией,
историей общества (где объяснение исходит из следствия и «поднимается» до причины). Два типа наук, по его мнению, предполагают
соответственно два типа причинности. Проспективные науки предлагают «достоверные» объяснения, в то время как ретроспективные
(по существу исторические) науки, в том числе история общества,
могут предложить лишь объяснения «вероятные».
Но особую роль в развитии рассматриваемого подхода сыграл
так называемый «историцизм» (не путать с «историзмом», о котором пойдет речь в гл. 6). Историцизм возник в Германии в послед-
Время и место истории 51
ней трети XIX в. как течение, противостоящее контовско-спенсеровскому * натурализму», стремившемуся превратить историю в придаток социологии с ее «объясняющими законами». Основоположником «историцизма» был известный немецкий историк культуры и
философ В. Дильтей. В работе «Введение в науки о духе» Дильтей
разграничил «по предмету» мир природы и мир духовной деятельности человека, одновременно поставив им в соответствие два
принципиально разных метода познания: метод «объяснения»
(Erklarung) и метод «понимания» (Verstehen). Метод «объяснения»,
применимый в науках о природе, имеет дело с внешним опытом и
связан с конструирующей деятельностью рассудка. Метод «понимания» как непосредственного постижения некоторой духовной целостности родственен интуитивному проникновению в жизнь (Dilthey
1883; см. также: Дильтей 1909; 1987).
Как отмечает П. Гайденко, «человек, по Дильтею, не имеет истории, но сам есть история, которая только и раскрывает, что он такое»
(Гайденко 1991, с. 96). В соответствии с этим подходом «науки о духе»
являются историческими, поскольку дух постоянно развивается и изменяется. Понимание духа невозможно вне истории его развития.
Дильтей оказал большое влияние на многих немецких мыслителей, в том числе на М. Вебера, транслировавшего идеи Дильтея в
концепцию «понимающей социологии». В частности, и в вопросе о
классификации наук Вебер, вслед за Дильтеем, делал акцент прежде
всего на методе: «В основе деления наук лежат не „фактические"
связи „вещей", а „мысленные" связи проблем: там, где с помощью
нового метода исследуется новая проблема и тем самым обнаруживаются истины, открывающие новые точки зрения, возникает новая
„наука"» (Вебер 1990 [1904], с. 364).
В дальнейшем историцизм разделился на два основных течения — неокантианское (В. Виндельбанд, Г. Риккерт и их последователи) и неогегельянское, наиболее известными представителями которого были Б. Кроче и Р. Коллингвуд.
Отталкиваясь от упомянутой выше кантовской классификации
процесса познания по «способностям души» и соответствующим им
«познавательным способностям», неокантианцы распространили
аксиологический подход на научное познание; В опубликованной в
1889 г. работе «Науки о природе и науки о культуре» Г. Риккерт
попытался развить выдвинутую Дильтеем идею о различии между
«науками о природе» и «науками о духе» (заменив последние на
52 Глава 1
«науки о культуре») (Риккерт 1911 [1889]). Риккерт свел противоположность двух- типов наук к противоположности двух методов —
генерализирующего и индивидуализирующего, с помощью которых
трансцендентальное сознание творит соответствующую реальность, в
одном случае — природу, в другом — культуру. Науки о природе
(естественные науки) оперируют генерализирующим методом, приводящим к познанию общего, присущего многим однородным объектам, а науки о культуре (исторические науки) — методом, индивидуализирующим познание отдельных объектов в их конкретности.
При этом генерализирующие науки отвлекаются от всяких
ценностей, кроме логических, индивидуализирующее же знание интересуется лишь теми явлениями, которые имеют прямое отношение к признаваемым людьми ценностям. По мнению Риккерта,
использование процедуры генерализации в «науках о культуре» противоречило бы методу созидания «культуры», т. е. деятельности индивидуального сознания. Именно субъективный характер результатов этого творчества — «фактов культуры» — превращает каждый
из них в единственный и неповторимый (Риккерт 1911 [1889],
с. 209).
Другой программной работой неокантианцев стала лекция
В. Виндельбанда, произнесенная им при вступлении в должность
ректора Страсбургского университета в 1894 г. (Виндельбанд 1904
[1894]). Критикуя предложенную Дильтеем классификацию, идущую от «предмета» к «методу», Виндельбанд отстаивал первичность
различения «по методу», разделив науки на номотетические и идиографические. Науки номотетические, т. е. преследующие цель открытия законов, противопоставлялись наукам идиографическим.цель
которых заключается в описании единичного и неповторимого. «Одни
из них суть науки о законах, другие — науки о событиях. Первые
учат тому, что всегда имеет место, последние — тому, что было однажды» (Виндельбанд 1904 [1894], с. 319—320). Правда, отталкиваясь от
«метода», Виндельбанд в конечном счете все равно приходил к делению по предмету — на естественные (в число которых попадала социология) и исторические науки.
Чуть позже Г. Риккерт в работе «Границы естественнонаучного
образования понятий» попытался соединить подход Виндельбанда
со своей собственной схемой, предложив более сложную классификацию (Риккерт, 1903 [1896]). Две пары методов (генерализирующие—индивидуализирующие по Риккерту и номотетические—идио-
Время и место истории 53
графические по Виндельбанду) в комбинации позволяют выделить
четыре типа наук: 1) номотетические и генерализирующие, или чистые естественные науки; 2) номотетические и индивидуализирующие, или квазиисторические науки о природе, такие как геология,
эволюционная биология; 3) идиографические и генерализирующие,
или квазинаучные исторические дисциплины (социология, экономика, юриспруденция); 4) идиографические и индивидуализирующие,
или история в собственном смысле слова.
Схемы Риккерта и Виндельбанда получили широкую известность в конце XIX — начале XX в. Во многих работах они воспроизводились буквально или с небольшими вариациями. В частности,
среди последователей неокантианцев можно указать на целый ряд
российских философов истории начала века (см., например: Хвостов 1919 [1909]; Л anno-Данилевский 1910).
Заметим, что в самом общем виде (не вдаваясь в нюансы каждой концепции) схемы Дильтея, Риккерта, Виндельбанда и их последователей по сути дела имели «матричную» структуру, т. е. отражали классификацию не только «по методу», но и «по предмету», хотя
и в очень специфичной форме (см. табл. 1.2). В этих схемах были
заполнены только две клеточки из четырех возможных, поскольку
каждому предмету соответствовал свой метод.
Таблица 1.2.
Классификация В. Дильтея, Г. Риккерта
и В. Виндельбанда
| Метод Предмет | Объясняющий Генерализирующий Номотетический | Понимающий Индивидуализирующий Идиографический |
| Науки о природе | Естественные науки | — |
| Науки о духе (науки о культуре) | — | Исторические науки |
Источники: Dilthey 1883; Риккерт 1911 [1889]; Винделъбанд
1904 [1894].
54 Глава 1
Еще дальше пошли представители так называемой неогегельянской школы историцизма — прежде всего Б. Кроче и Р. Коллингвуд. Они стали трактовать историю не как науку, а как особый вид
познания, вернувшись, по существу, к «донаучным» философским
классификационным схемам XVII—XVIII вв. Акцент в этом случае делался на гегелевской идее истории как развитии идеи абсолютного духа, соответственно определялось и место исторического
познания. Неогегельянцы более последовательно, чем неокантианцы, отстаивали одномерную схему членения познания «по методу»,
перейдя от традиционной бэконовской схемы «философия—история—
поэзия» к модернизированному варианту «философия—история—
наука».
Правда, Б. Кроче в своих ранних работах отождествлял историю с искусством («История, подведенная под понятие искусства»
1893), но уже в статьях 1912—1913 гг. (см.: Сгосе 1915) он перенес
акцент на утверждение автономности истории от философии и науки (анализ взглядов Кроче см. в: Коллингвуд 1980, [1946], с. 182—
195). Философия по его мнению — это методология истории, а по
отношению к естественным и «позитивным» (социальным) наукам
история — источник научных фактов (идеи опыта и факта у Кроче
синонимичны). Для Кроче вся история есть история мысли и, как
таковая, не подчинена никакой закономерности: «История, как поэзия, как моральное сознание, как мысль, не имеет управляющих ею
законов, подобных тем, которые человек формулирует в позитивных
(т. е. социальных. — И. С., А. П.) или естественных науках» (Сгосе
1950, р. 91).
Р. Коллингвуд в работах, опубликованных между двумя мировыми войнами, и особенно в «Идее истории», вышедшей в 1946 г.,
уже после его смерти, также отводит историческому знанию самостоятельное место как воплощению конкретной мысли, противопоставляя его науке, выделяющей на одном полюсе абстрактно-всеобщий закон, а на другом — иррациональность единичного факта (см.:
Коллингвуд 1980 [1946]). Как отмечает М. Киссель, Коллингвуд сближает историю с естествознанием в логико-методологическом отношении и одновременно отстаивает ее гносеологическую автономию
как особой деятельности духа, основанной на априорном воображении (Киссель 1980, с. 454—455).
В конце XIX — начале XX в. предлагались и иные подходы к
определению места исторического познания, основанные на посылке
Время и место истории 55
о том, что оно представляет собой не отдельную научную дисциплину, а
как минимум группу дисциплин, а то и особую область познания.
Существовали, естественно, и другие схемы деления наук «по
методу». В качестве примера можно привести классификацию, предложенную В. Вундтом. В работе «О классификации наук» (1889)
Вундт делил науки «по предмету» на «формальные» и «реальные», а
последние, в свою очередь, на науки о природе и науки о духе. «По
методу» «реальные» науки одновременно подразделялись на феноменологические, генетические (т. е. исторические) и систематические. История общества, в соответствии с этой схемой, относилась к
«генетическим» наукам о духе (см.: Вундт 1902 [1889]).
Другая попытка определения истории как группы наук принадлежит русскому ученому Е. Чижову (Чижов 1896). С его точки
зрения, «по методу» науки делятся на «науки анализа», или теоретические, «науки пространства», или географические, и «науки времени», или исторические. Одновременно Чижов делил науки «по предмету» (вещество, организмы, человек, общество и т. д., с дальнейшим
дроблением). Логика Чижова состоит в том, что в каждой научной
дисциплине должен присутствовать теоретический, пространственный и временной анализ. Т. е., например, в экономических науках
при акценте на пространство возникает экономическая география,
при акценте на время — экономическая история, при акценте на
проблему — экономическая теория (политическая экономия, в терминологии Чижова).
В принципе, и после второй мировой войны многие исследователи, в том числе и вполне авторитетные, продолжали специфицировать историю по методу. Так, известный немецкий историк и социолог Р. Козеллек считает, что как наука история «не имеет собственного
эпистемологического пред мета исследования, напротив, она делит этот
предмет с другими социальными и гуманитарными науками. Научный дискурс истории определяется только ее методами, с помощью
которых она приходит к верифицируемым выводам» (Koselleck 1985
[1979], р. 93). Еще более категорично в «неокантианском» стиле высказывался К. Поппер: «Историк интересуется действительными единичными или специфическими событиями, а не законами и обобщениями» (Поппер 1993 [1957], с. 165).
Точно так же и по мнению И. Уоллерстайна, история «представляет собой изучение и объяснение частного и особенного, происходившего в прошлом. Социальные же науки устанавливают общие
56 Глава 1
законы, объясняющие человеческое/социальное поведение» (Wallerstein
1987, р. 313). Впрочем, пятью годами позже он же утверждал, что история и универсализирующие социальные науки — это идентичные
виды деятельности (Wallerstein 1992, р. 6).
Но в целом в последние десятилетия все шире распространяется понимание того, что историю нельзя специфицировать только по
методу. Об этом писал, в частности, известный философ науки К. Гемпель еще в середине нашего века: «Широко распространено мнение,
что в противовес так называемым физическим наукам история больше занята описанием отдельных событий прошлого, нежели поисками общих законов, которые управляют этими событиями. Как характеристика теоретической функции общих законов в научно-историческом
исследовании это определение неприемлемо» (Hempel 1959, р. 346).
В начале нашего столетия увлечение проблемой классификации наук начинает постепенно идти на убыль. В 20-е — начале 30-х
годов еще было предложено несколько схем (П. Оппенгейм, В. Оствальд, Р. Карнап и др. — см.: Кедров 1961—1965, т. 2, с. 169—198.),
но формализованные в них объяснения были усложнены до пределов, выходящих за рамки понимания. Со второй трети нашего столетия классификационные схемы, за редкими исключениями, практически исчезают из научного оборота.
Во многом это было связано с возникновением философии науки как самостоятельного философского направления, исследующего
характеристики научно-познавательной деятельности. В первой трети
века существенный вклад в развитие этого направления философской мысли внесли Э. Мах, Ж. А. Пуанкаре, П. Дюэм; во второй трети — Р. Карнап, К. Гемпель, X. Рейхенбах, К. Поппер; в последней
трети — М. Полани, С. Э. Тулмин, Т. Кун, И. Лакатос, Дж. Агасси,
П. Фейерабенд, У. Куайн и многие другие. Сфера интересов философов, занимающихся вопросами научного познания, кардинально изменилась по сравнению с XIX в.
Для современной философии науки характерен отказ от упрощенных классификационных схем, основанных на различении «предмета» и «метода». Сегодня стало ясно, что не существует однозначной экспликации метода, — методов много, и они по-разному
сочетаются в разных науках. Методология из науки о методах превратилась в науку об активности субъекта познания. Задачи типологии, дисциплинарной организации науки отошли в сферу новой
Время и место истории 57
дисциплины — науковедения — и перестали быть тождественны
задачам классификации (т. е. нахождения сходства и отличия) научных дисциплин.
В свою очередь в рамках современной философии науки стал
активно использоваться целый ряд принципиально новых концепций. В частности, заметную роль ныне играет предложенное И. Лакатосом понятие «исследовательской (научной) программы», включающее в себя характеристику предмета и метода исследования, общих
предпосылок научной теории, способов перехода от философской системы к научным построениям (см.: Гайденко 1980, с. 10—11).
В контексте такого подхода идеи, развивавшиеся Дильтеем и
неокантианцами, трансформируются в концепцию существования
двух «исследовательских (научных) программ» — натуралистической
и культурцентристсКой (см.: Федотова 1982). При этом происходит
отказ от жесткого размежевания наук «по методам» «объяснения» и
«понимания», они рассматриваются лишь как элементы разных исследовательских программ, каждая из которых имеет право на реализацию (и реализуется) едва ли не в любой науке (включая естественные).
Проще говоря, в одной отрасли научного знания, например в социологии или экономике, может реализовываться как натуралистическая, так
и культурцентристская исследовательская программа.
В соответствии с этими представлениями история не может специфицироваться «по методу» «понимания», ибо этот метод является
только элементом культурцентристской научной программы, реализуемой в той или иной мере практически во всех общественных науках. Но, что еще более существенно, при таком подходе выясняется,
что в историографии вообще не реализуется в целостном виде никакая «исследовательская программа» — ни культурцентристская, ни
тем более натуралистическая. Упрощая, можно сказать, что история
отличается от других социальных наук отсутствием собственной теории, а подавляющая часть так называемых «теорий» или «моделей» исторического процесса заимствуется из других общественных
наук или разрабатывается философами.