Мировой порядок и внешняя политика России в свете Кавказского кризиса 2008 г

Вид материала

Документы

Содержание Вестн. моск. ун-та. сер. 18. социология и политология. 2009. № 1 наши публикации F. I. Greenstein. Вестн. моск. ун-та. сер. 18. социология и политология. 2009. № 1 Именно эти утверждения Е. Ясина являются мишенью нашего критического анализа. Вестн. моск. ун-та. сер. 18. социология и политология. 2009. № 1

Подобный материал:

• С. В. Кортунов cовременная внешняя политика россии стратегия избирательной вовлеченности, 8953.86kb.
• Вторая декада августа внешняя политика, 512.83kb.
• Программа дисциплины "Внешняя политика современной России", 232.95kb.
• Тематический план а дневное отделение №№ пп Наименование разделов и тем Часов, 178.01kb.
• Внутренняя политика России в 1894 -1905 годах Внешняя политика, 4.07kb.
• Программа дисциплины по выбору Внешняя политика, 168.6kb.
• Политика италии в нато (цели, задачи, основные направления) Диссертация на соискание, 1524.92kb.
• Проверочная работа по теме «Внешняя политика Ивана iv». Прочитайте внимательно параграф, 23.5kb.
• История россии тема Эпоха Петра I. Внутренняя и внешняя политика России в первой четверти, 269.86kb.
• Внешняя политика России во второй половине XVIII, 89.32kb.

ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 18. СОЦИОЛОГИЯ И ПОЛИТОЛОГИЯ. 2009. № 1

НАШИ ПУБЛИКАЦИИ

Читателю предлагается статья американского ученого Ф.И. Гринстайна (Greenstein) (1930), в которой он делится своими воспоминаниями и впечатлениями о президентах США, о влиянии их личностных качеств на принятие политических решений. Первое его воспоминание относится к 6-летнему возрасту, когда у власти находился президент Ф.Д. Рузвельт (ФДР). Большим потрясением для Ф. Гринстайна в 15-летнем возрасте явилась смерть президента. Эти детские, юношеские впечатления были настолько сильными, что изучение политического лидерства, института американского президентства стало одним из основных направлений его научной деятельности¹³³.

Методологическим и теоретическим проблемам политического лидерства посвящено немало работ Ф. Гринстайна. Это, прежде всего, “Личность и политика: проблемы доказательства, выводов и концептуализации” (1969), “За фасадом президентства: Эйзенхауэр как лидер” (1982), “Как президенты оценивают реальность: решения по Вьетнаму в 1954 и 1965 гг.” (1989, совместно с Дж. Берком), “Различия между президентами: лидерский стиль от ФДР до Клинтона” (2000) и др. В настоящее время профессор Ф. Гринстайн является руководителем Программы по изучению политического лидерства школы им. Вудро Вильсона Принстонского университета.

По глубокому убеждению Ф. Гринстайна, институт президентства, начиная со времени президентства Ф.Д. Рузвельта (1933–1945), становится в США важнейшим звеном в решении не только внутриполитических проблем, но и проблем мировой политики, нередко имеющих историческое значение. И особенно наглядно роль президентов проявляется при решении проблем войны и мира. Ярким примером может служить быстрое и неожиданное окончание “холодной войны”, что стало возможным в значительной степени благодаря личностным качествам президента США Р. Рейгана (1980–1988) и М.С. Горбачева, который занимал в советской политической системе стратегически важный пост Генерального секретаря ЦК КПСС (1985–1991) и президента СССР (1990–1991). Эти исторические перемены в политических отношениях нашли отражение в работе “Рональд Рейган, Михаил Горбачев и конец холодной войны: к каким переменам они привели?”¹³⁴

Решение важных политических проблем, показывает Ф. Гринстайн, требует от политических лидеров активных действий, а не рутинного исполнения своей роли. Значимость президента во многом определяется тем, насколько успешно он использует потенциал власти и влияния. Следует различать полномочия, которые даются институту президента Конституцией и законами, и его действительное личное влияние на действия своей администрации и правительства. Источниками такого влияния, наряду с формальными компетенциями, являются профессиональная репутация, общественное уважение и доверие к президенту. Как показывает история, даже так называемые “слабые” президенты заслуживают внимания, особенно если они находились у власти в период политических обострений. Порой временнáя перспектива ведет к изменению оценок. Как пример можно привести президента Г. Трумэна, оценка деятельности которого претерпела изменения.

Изучение опыта и традиций политической жизни США, где в настоящее время у власти находится уже 43-й¹³⁵ по счету президент, имеет большое значение. Очевидно, что современные американские президенты – от Ф. Рузвельта до Дж. Буша-мл. – дают богатый материал для многогранных исследований. Такие президенты, как Ф. Рузвельт, Дж. Картер, Л. Джонсон, Д. Эйзенхауэр, таят в себе немало загадок и парадоксов. Так, Ф. Рузвельт и Дж. Кеннеди умерли, находясь у власти; Дж. Картер, Г. Форд и Дж. Буш-ст. потерпели поражение на выборах на второй срок; Р. Никсон оставил президентский пост перед угрозой весьма вероятного импичмента. Г. Трумэн и Л. Джонсон могли участвовать в повторных президентских выборах, но предпочли не делать этого из-за низкой общественной поддержки. Дж. Буш-мл. находится на посту второй срок. А три президента – Д. Эйзенхауэр, Р. Рейган и Б. Клинтон – пробыли на президентском посту два полных срока.

Думается, что впечатления от встреч с президентами США, личные наблюдения и размышления Ф.И. Гринстайна о значении личностных качеств политических деятелей (в данном случае президентов) будут интересны не только специалистам соответствующего профиля, но и широкому кругу читателей.

Т.Н. Самсонова


Перевод на русский язык сделан с издания: F. I. Greenstein. The Presidency of My Mind’s Eye // The Antioch Review 58:4 (Fall 2000). Р. 398-405.


Ф.И. Гринстайн

Мое видение президентства

Throughout American history, presidents have put their stamp on American politics. Beginning during the presidency of Franklin D. Roosevelt (1933-1945), both the magnitude of presidential action and the presidency itself were transformed. The modern American presidents are striking in their diversity. The personalities of presidents are integral a part of the American political system as the constitutionally mandated instruments of government and are equally in need of close and continuing attention.


На протяжении четверти века Пенсильвания-авеню, 1600¹ – это мои Тробриандские острова². В последние месяцы президентства Ричарда Милхауза Никсона я почти полностью погрузился в источники, относящиеся к обитателям современного Овального кабинета. Незадолго перед этим я опубликовал весьма абстрактную работу о взаимосвязи политики и психики и находился в поиске “живого” материала, относящегося к теме своей следующей книги.

Я нашел его в транслировавшихся по телевидению, похожих на психодраму, слушаниях по объявлению импичмента Никсону. Это был политический деятель, которому опыт и проницательность позволили улучшить взаимоотношения возглавляемой им страны с Китаем и Советским Союзом, однако он переживал политическую катастрофу, произошедшую по его собственной вине. Я решил не ограничиваться изучением политически одаренного, эмоционально ущербного Ричарда Никсона, а сосредоточить свое внимание на всех президентах, с того времени, как президентство, начиная с периода пребывания у власти Франклина Д. Рузвельта, превратилось в ведущую силу американской политической системы.

С 1974 по 1999 г. одиннадцать президентов, от Франклина Делано Рузвельта (ФДР) до Билла Клинтона, стали предметом моего пристального внимания. Я корпел над опубликованными и неопубликованными материалами о президентах, расспрашивал общавшихся с ними людей и имел короткие, но содержательные контакты с Джеральдом Фордом, Джимми Картером, Джорджем Бушем и Биллом Клинтоном. Много раньше у меня была запоминающаяся встреча с Гарри Трумэном. Ко времени сдачи рукописи издателю меня осенило, что можно оживить повествование с помощью еще одного источника – прижизненных политических воспоминаний.

Будучи ребенком времен Депрессии, я вступил в большой мир в то время, когда ФДР был такой же неотъемлемой частью окружающей действительности, как погода и смена времен года. Его поразительные качества нашли широкое отражение в кинохронике, в фотографиях и портретах. Его постоянно транслировавшиеся речи звучали столь же часто, как голоса Амоса, Энди¹³⁶ и Джека Бенни¹³⁷.

Выделяются три воспоминания. В первом я – шестилетний мальчик – во время президентской кампании 1936 г. отрываю пуговицу с изображением Алфа Лэндона¹³⁸ с рубашки своего товарища по играм, и его мама спешит меня остановить. Во втором воспоминании моя семья, затаив дыхание, слушает обращение Президента к Конгрессу, сделанное им после нападения на Перл-Харбор¹³⁹, и полностью разделяет его уверенность в том, что “в своем правом деле американский народ должен одержать полную победу”. В третьем воспоминании я развалился на постели, на полу лежит домашнее задание, а в глубине комнаты играет радио. Диктор прерывает передачу сообщением о смерти Рузвельта. Я уронил ручку, оставив несмываемое пятно на полу, – постоянное напоминание о том, что человека, о котором я думал, как о Президенте, больше нет, и страну теперь возглавят подверженные ошибкам простые смертные.

Мой самый ранний мысленный образ весьма подверженного ошибкам преемника ФДР относится к концу 1945 г. Опять играет радио. Президент Трумэн обращается к нации, высказываясь по проблемам послевоенной реконверсии. Его монотонная речь, гнусавый выговор уроженца штата Миссури и плохая дикция сильно отличались от глубокого по звучанию голоса ФДР. Комментарий моего отца состоял в том, что новый обитатель Белого дома делает все возможное, но это не приносит пользы.

Следующая сцена относится к ночи во время выборов 1948 г. Я занимался от имени Антиохского колледжа исследовательской работой в одной из немногих газет большого города – Chicago Sun-Times, которая поддерживала кандидатуру Трумэна. В углу комнаты были сложены экземпляры первого издания газеты Chicago Tribune с заголовком – “Дьюи одерживает победу над Трумэном”. Несмотря на опубликованный в Tribune своего рода политический “некролог”, Трумэн удерживал первенство. К утру Дьюи признал свое поражение, и я эмоционально разделил призыв его сторонников – “Задай им жару, Гарри!”

Моя непосредственная встреча с Трумэном произошла в 1958 г., когда он провел неделю в Йельском университете, где я работал над докторской диссертацией. Трумэн должен был встретиться с группой аспирантов, в которой я был назначен старшим. Когда он с сопровождением вошел в зал аспирантских исследований, я встретил его со словами приветствия. “Не стоит, молодой человек, – прервал меня Трумэн. – Я – старый человек со стариковскими почками. Где я могу сходить в туалет?” Притащив меня с собой в мужской туалет, он встал около писсуара, рассказывая мне о том, как Джон Нанс Гарнер, вице-президент эпохи ФДР, однажды отказался в больнице Уолта Рида сдавать медсестре мочу на анализ, заявив, что негоже “видеть вице-президента Соединенных Штатов с банкой мочи”.

После пребывания на президентском посту Джонсона и Никсона, которые отличались самомнением, монотонно говорящий Трумэн превратился в политическую икону. Рок-группа восхваляла его, а президент Форд повесил портрет Трумэна в Овальном кабинете. Но позднее оценки Трумэна исследователями стали снижаться, в значительной степени в силу демонстративной политической некорректности многих заявлений, сделанных им после окончания президентского срока. Больше всего это проявилось во время визита Трумэна в Йельский университет. Неоднократно, по разным поводам, он утверждал, что крепко спал ночью после того, как принял решение нанести ядерный удар по Японии. А на встрече с представителями факультета, отвечая на вопрос, он объяснил, как сумел, будучи по семейному происхождению выходцем с Юга, осуществить свою политику реализации гражданских прав и связать ее с убедительной защитой идеи равенства всех американцев перед законом. Но затем он добавил: “Лично я не хотел общаться с ниггерами”.

Несмотря на то, что позднее мне привелось написать книгу о впечатляющем, скрытом за сценой политическом мастерстве президента Эйзенхауэра, я сохранил всего несколько воспоминаний о его президентстве. Располагающий к себе Айк¹⁴⁰ не казался человеком, требующим непосредственного внимания, поскольку он воспринимался как политически неискушенная фигура почтенного старика, предоставившего подчиненным возможность определять политику своей администрации. Действительно, мои самые яркие воспоминания о том времени – это отпускаемые шутки подобно следующей: “Айк не смог на прошлой неделе прочитать выступление на брифинге, так как у него были обветрены губы”. После того как я годами говорил студентам о том, до какой степени не подходило бывшему главнокомандующему¹⁴¹ поприще политика, я испытал в 1970-е гг. настоящий шок, когда ознакомился с только что рассекреченными президентскими записями. Я обнаружил, что он был знающим, политически искушенным человеком, который осуществлял четкое руководство во время своего президентства, однако предпочитал осуществлять свою власть в основном через посредников.

Несмотря на скептическое отношение многих исследователей к блеску Кеннеди, я был покорен самым молодым из избранных в американской истории президентов. Как позднее выразился Артур Шлезингер-мл., воодушевление от провозглашенного им курса “Новые рубежи” создало впечатление, что “мир пластичен и будущее бесконечно”. Даже последствия в Заливе Свиней¹⁴² были смягчены тем, что Кеннеди быстро принял на себя ответственность и иронически заметил, что “у победы сотня отцов, поражение же – сирота”. Но все кризисы в период президентства Кеннеди искупаются, по моему мнению, изысканностью манер человека, способного на следующее проявление добродушного юмора:

«Q: Господин Президент, возвращаясь к вопросу о советниках Президента, конгрессмен Бэринг из Невады (демократ) сказал, что Ваша деятельность была бы эффективнее, если бы Вы освободились от некоторых своих помощников. Он назвал Боулза, Болла, Белла, Банча и Сильвестра.

Президент: Да, он любитель аллитерации и буквы “Б”, и я не внес бы конгрессмена Бэринга в этот список, поскольку я высоко ценю его и упомянутых им лиц».

К тому времени, когда произошло убийство Кеннеди, я переехал в штате Коннектикут на двадцать миль к северу, из Йеля – в Университет Уэслейна. Мы с коллегой пытались изучить проявления национального горя, исследуя взгляды наших студентов посредством метода, который сейчас можно было бы назвать фокус-групповым исследованием. Это была, как потом выяснилось, одна их многочисленных попыток ученых-обществоведов понять глубоко индивидуальную эмоциональную реакцию американцев и граждан многих других стран на смерть человека, с которым они никогда не встречались, и место которого немедленно занял преемник.

В одном исследовании представители общественности говорили, что испытывали такие психосоматические признаки, вызванные событиями в Далласе¹⁴³, как бессонница, потеря аппетита и даже головокружение. Студенты, с которыми беседовали мой коллега и я, также испытали сильный удар. Однако меня особенно поразило, как быстро они изменили свое мнение о Линдоне Джонсоне к лучшему. До 22 ноября интервьюируемые считали его своего рода комичным возвращением к прежней политической эпохе. Его статус неожиданно повысился. Как выразился один студент, “сам факт, что он стал президентом, в какой-то степени придает ему божественные черты”.

Два последующих за Кеннеди президента – в сущности, своего рода собратья. Оба – и Джонсон, и Никсон – были не только высокообразованными и политически одаренными, но и эмоционально неустойчивыми людьми. Джонсон был склонен к большим колебаниям настроения и к проявлению противоположных чувств неполноценности и грандиозности. Никсон отличался патологической подозрительностью и плохо контролировал быстро вспыхивавшее в нем чувство враждебности.

Президентство этих людей было ознаменовано большими успехами вначале и полным провалом в конце. В случае Линдона Джонсона успехи включали борьбу с бедностью, первый, со времени Реконструкции, принятие закона о гражданских правах, предусматривающего их реализацию, законодательство, гарантирующее избирательные права темнокожим жителям южных штатов, медицинское обслуживание и десятки других параметров Великого Общества. Что касается Ричарда Никсона, то его успехи заключались в разрядке напряженности с Советским Союзом, улучшении отношений с Китаем и в выводе американских войск из Вьетнама.

Однако в начале 1968 г. полмиллиона американских военнослужащих увязли во Вьетнаме, и конца этой войне не было видно, а Джонсон фактически был пленником в Белом доме, окруженным протестующими против войны людьми. В последний день марта Джонсон обратился к нации, заявив, что теперь его администрация готова “обсуждать пути окончания этой грязной войны”. В конце обращения он вызвал шок даже у своих ближайших помощников, заявив, что не только не будет добиваться выдвижения на новый срок, но и не примет его от своей партии.

К лету 1974 г. полным ходом шли сенатские слушания по делу Уотергейт¹⁴⁴ и процедура объявления импичмента в Палате представителей, и Комитет Палаты по юридическим вопросам проголосовал по трем статьям за объявление импичмента Никсону. Затем Верховный суд заставил его обнародовать записи Белого дома, что стало “дымящимся оружием”. Как выяснилось, он лгал своим сторонникам и даже семье о своей причастности к Уотергейтскому скандалу, и стало очевидно, что он стоял перед выбором – подвергнуться импичменту или оставить пост и уйти в отставку. В первом случае он лишился бы пенсии, и мог быть подвергнут уголовному наказанию. С большим нежеланием он предпочел уйти в отставку.

Из потока воспоминаний, вызванных этими беспокойными администрациями, наиболее впечатляющие – это визуально наблюдаемые последствия, которые оказала президентская деятельность на Джонсона и Никсона. Джонсон ко времени ухода со своего поста исхудал и заметно постарел. Комментируя слова Никсона, вскоре после того, как тот принес клятву, Джонсон заметил, что “самым приятным из того, что он когда-либо слышал”, была присяга преемника, “поскольку к тому времени он уже не боялся, что является человеком, который мог совершить ошибку, ввергнув тем самым мир в войну”. Джонсон скончался в возрасте шестидесяти четырех лет, через два дня после завершения второго президентского срока, если бы он был переизбран, Никсон дожил до восьмидесяти одного года, но в последние дни своего президентства он был на грани физического и психического истощения.

К тому времени, когда Форд стал президентом, я работал на факультете Принстонского университета. В начале 1977 г. я привез группу своих студентов в вашингтонский исследовательский центр для интервью с только что потерпевшим поражение на выборах Фордом. Помня о последствиях, которые оказало президентство на Джонсона и Никсона, я спросил Форда, как он справлялся с нагрузкой пребывания на посту президента. Этот бесстрастный уроженец Среднего Запада не испытывал волнения перед президентской деятельностью. Он ответил: “Мне требовалась физическая разрядка – плавание или другой актив вид деятельности, которые сжигали тот сок, который в избытке употреблялся в течение дня. Но я обнаружил, что напряжение, о котором читал ранее, не было таким большим, как я ожидал, в силу четкой организации работы моего штата”.

Если сравнивать способность выдерживать нагрузки на посту президента, трудно представить себе бóльшие различия, чем те, что существовали между Фордом и его преемником. Джимми Картер выглядел пожилым человеком задолго до своего единственного четырехлетнего президентского срока. Первым публичным появлением Картера, после того, как он покинул свой президентский пост в январе 1981 г., был неформальный визит в Принстонский университет, в ходе которого он встретился со студентами, занимавшимися в моем курсе по изучению президентства. Один студент спросил, что он считает наиболее и наименее значимым на посту президента. В ответ Картер подверг критике Демократическую партию за то, что она не сплотилась вокруг его политики, не назвав ничего позитивного, почерпнутого из своего президентского опыта.

Другой студент заметил, что сначала Картер сам руководил организацией работы в Белом доме, но затем назначил руководителя штата. Было ли это, продолжил задававший вопрос, обусловлено тем, что он (Картер) осознал, что предъявляемые к президенту требования стали для него слишком велики, чтобы самому руководить своей администрацией. По непонятной причине Картер резко отреагировал на этот вопрос, отрицая, что когда-либо публично назначал главу своей администрации. К концу этой неожиданно напряженной по характеру встречи нетрудно было понять, почему Картеру не удалось установить контакты с политическим сообществом.

К этому времени все взоры были устремлены на Рональда Рейгана. Когда Рейган был избран губернатором Калифорнии, его спросили, каким губернатором он собирается стать. “Я не знаю, – ответил тот, – я никогда не играл губернатора”. Рейган с совершенством играл роль президента Соединенных Штатов, не проявляя признаков усталости. Поскольку в первый срок президентства Рейгана главой администрации был выпускник Принстонского университета Джеймс Бейкер III, я был уверен, что можно будет организовать визит Рейгана в кампус университета. Но визита не было. После многих безрезультатных встреч с помощником Бейкера я узнал, что постоянно беспокоящиеся о прессе помощники не хотели, чтобы он оказался в кампусе Лиги Плюща¹⁴⁵ в окружении демонстраций.

В апреле 1987 г. Принстон посетил будущий преемник Рейгана, вице-президент Джордж Буш, который открывал конференцию, где группа ученых делала доклады о президентах от ФДР до Рейгана. Буш, приехавший после завершения тура выступлений в Нью-Хемпшире, вошел в столовую, где ему предстояло выступать, направился к первому столу, сел и завязал со мной беседу. Его представил Дональд Стоукс, декан Школы им. Вудро Вильсона, заметив, что Принстон был основан инакомыслящими представителями пресвитерианской церкви. Намекая на проведенную Бушем в 1980 г. замену экономической политики Рейгана как “экономики вуду”¹⁴⁶, Стоукс заметил, что основателей Принстона можно было обвинить в осуществлении “вудистского пресвитерианства”. Если бы благодушно настроенный Буш услышал эти слова, то, возможно, рассмеялся бы, но он продолжал разговаривать, не проявив, что до него дошла проницательность Стоукса.

В практике Буша было укреплять личные и политические отношения собственноручным писанием писем. За время его президентства я получил два таких послания с выражением благодарности за редактирование книги материалов конференции в Принстоне, к участникам которой он обращался с приветствием. Один из его помощников попросил меня выслать книгу вскоре после того, как Буш стал президентом, а другой обратился с той же просьбой через три года. Каждый раз я получил благодарственную записку, однако во второй не было упоминания о том, что Буш ранее получил экземпляр книги, и ни в одном из посланий ничего не говорилось о ее содержании.

Билл Клинтон практически до последних месяцев 1991 г. был вне поля моего зрения. Мое первое впечатление о нем сложилось на основе передач телеканала C-Span. В январе и феврале 1992 г. он прошел через обвинения в прелюбодеянии и в уклонении от воинской повинности, успешнее, чем ожидалось, прошел тур выборов в Нью-Хемпшире, преодолел предварительные выборы в южных штатах и стал основным претендентом для выдвижения его кандидатуры на пост президента от Демократической партии.

В марте мне привелось быть на телепередаче, где Клинтон выступил с обращением к конгрегации Афро-американской церкви, и оно вряд ли вызвало бы больший отклик, будь на кафедре Мартин Лютер Кинг. Выступая легко и уверенно, Клинтон призвал к осуществлению политики действий, которая позволила бы гражданам самим обеспечивать себя, а не надеяться на подаяния со стороны правительства. Пояснив, что с таким же предложением он обратился к аудитории белых американцев, Клинтон призвал всех американцев забыть о своих различиях и осознать совместные обязательства.

Это было электризующее выступление человека, нацеленного на президентство. Однако в действительности Клинтону пришлось руководить в самые напряженные, по сравнению с кем-либо из современных президентов, первые два года президентства. Он воспользовался своим правом вето по статьям бюджета только после того, как его партия потеряла контроль над Конгрессом в результате выборов в Палату представителей в 1994 г., когда он успешно использовал право вето, чтобы перехватить политическую инициативу у республиканцев, вызвав два правительственных кризиса.

Весной 1996 г. у меня была возможность непосредственно наблюдать Клинтона. Я был приглашен на подписание закона, дающего президенту право вето по статьям бюджета, право президента аннулировать ассигнование по отдельным статьям бюджета. Меня провели в Овальный кабинет, где я присоединился к группе сторонников правительства, отобранных для освещения этого события. Вошел Клинтон и начал подготовленное заявление. Сначала он читал по записям на карточках, почти механически произнося слова, но вскоре отложил карточки, окинул аудиторию взглядом и обратился к ней очень легко и весьма убедительно.

Замечания Клинтона не были особенно глубокими (Верховный суд вскоре отменил право вето по статьям бюджета), но он излучал ауру президента, готового успешно продолжить второй срок президентства. На самом деле его второй срок был отмечен политикой умеренных инициатив, разоблачением его сексуальных отношений с практиканткой в президентском кабинете Белого дома, и годом, ушедшим на его импичмент. Все это время он служил напоминанием, что при недостаточной эмоциональной устойчивости президентство является несовершенным инструментом демократического правления.

Не следует приравнивать политические воспоминания к политическим фактам. Мои воспоминания об Эйзенхауэре являются практически антитезой его президентства, каким оно выглядит на основе исторических записей. Все же аксиомой человеческих событий является то, что явления, которые воспринимаются как реальные, реальны по своим последствиям. Сегодняшние претенденты на пост президента соперничают не только друг с другом, но и с президентами прошлых лет, какими они сохраняются в пантеоне памяти.


Пер. с английского Т.Н. Самсоновой

Литература:

1. Greenstein F.I. The Presidency of My Mind’s Eye // The Antioch Review. 2000. Fall. Vol. 58. N 4. Р. 398–405.


ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 18. СОЦИОЛОГИЯ И ПОЛИТОЛОГИЯ. 2009. № 1

Размышления над книгой

Ф.И. Минюшев

Соотношение доброты и алчности человека в системе ценностей российской культуры как индикатор нормы социальной справедливости


Актуальность темы определяется явной ужесточенностью жизненной борьбы в российском обществе в условиях реставрации капитализма. Полностью оправдались слова английского публициста, описавшего поведение капитала в предвкушении сверхприбыли: при 100% он еле шевелится, но когда ситуация обещает получение 1000% прибыли, он идет на любые преступления (см. “Капитал” К. Маркса). Факт масштабного разграбления социалистического государства в условиях возникшего “беспредела” уже вошел в скандальную историю не только России, но и всего мира. Этот непреложный факт требует, однако, более точечного осмысления, чем обычно это делается.

Оставим пока в стороне вопрос о хабитусе – о реальных механизмах жизни, заставляющим поступать в жизни так, как диктуют ее условия. Современная социальная жизнь навязывает индивиду тот модус действия, который организует социальную практику и выступает для индивида как хабитус – система предрасположенностей (диспозиций), объективно приспособленных для достижения определенных результатов, т.е. социальных целей. Для отдельного человека хабитус – это круг жизненных необходимостей, в которых активно присутствует прошлый опыт в виде схем восприятия, мыслей и действий, что и гарантирует “правильность” практик, их легитимность в глазах людей. Хабитус зависит, однако, больше от различий в обществах, воспитании, престиже, обычаях и модах, нежели от субъективности индивидов. И если социальная жизнь диктует индивидам способ действий, который наиболее эффективно приводит к цели в данных условиях, то люди обычно выбирают линию своего поведения, исходя из этого диктата¹⁴⁷.

Этот вывод требует нашего исследовательского обращения при исследовании жизненной борьбы не к общественным структурам, поскольку в своей основе они являются лишь продуктами взаимодействия людей, а к самим живым силам людей. Оказывается, что экономические, политические и духовно-интеллектуальные силы людей имеют совершенно разную природу и именно понимание и знание того, как организовать взаимное обогащение их позитивных или взаимопогашение деструктивных черт могут дать разумный рецепт понимания проблемы “Куда идет общество, в котором мы живем”¹⁴⁸.

Следовательно, глубинная проблема заключается в знании “человеческого материала”, прежде всего его ментальности, который достался от социалистического прошлого. Согласно июльскому (2005) опросу “Левада – Центр” 51% респондентов считают, что “страна движется по неправильному пути”. Население расколото на две части по одному из коренных вопросов социального существования человека – “как жить дальше?”, причем, полстраны утверждает, что “так жить нельзя”. Такая высокая социальная напряженность раскалывает общество на противостоящие страты, “порождает отчуждение и конфликты”¹⁴⁹.

Итак, не словесно, а жизненно столкнулись две системы ценностей –социалистической и капиталистической. Точнее – уже не вполне социалистической и еще не вполне капиталистической. Их сопоставление и соответственная их оценка одним из первых из отечественных исследователей проделал профессор T. Ясин книге: “Модернизация экономики и система ценностей”¹⁵⁰. Экономист утверждает, что: “Традиционные русские ценности во многом привлекательны, но в целом низкопродуктивны”. Отсюда их тормозящее влияние на ход реформ. Далее он объясняет “С 1992 г. Россия прошла два этапа преобразований: первый этап реформ – 1992–1998 гг. завершившийся кризисом, второй этап – после 1998 г. еще продолжается, хотя и с падающей динамикой. Назревает третий этап, когда решающую роль будут играть изменения в системе ценностей, в культуре”.

Он очень огорчен тем, что реформы продвигаются все медленнее, встречая нарастающее сопротивление, и “пока ощутимых результатов не приносят”. Мол, мешают пережитки, от которых русским людям необходимо немедленно отказаться. Как это должно, по нему, произойти? Нужно, чтобы скорее кончился газ!¹⁵¹ Тогда все будет делаться естественным образом, т.е. через предпринимательскую инициативу и наемный труд большинства людей. Автор наталкивает читателя на мысль, что в стране много незаработанных денег и что именно этот факт тормозит проведение решительных экономических реформ. Поневоле вспоминаются уверения ряда революционеров прошлого, что надо бы сначала “…выварить русского мужика в фабричном котле”, закалить его в жизненной борьбе при капитализме, развить у него потребность в социализме, а потом уже “делать революцию”.

Именно эти утверждения Е. Ясина являются мишенью нашего критического анализа.

Прежде всего напомним экономисту Е. Ясину и его единомышленникам, что человек является намного сложным и постоянно усложняющимся существом, чем это кажется прагматикам – экономистам. Хотя движение к этой истине у Е. Ясина намечается – дальнейшее продвижение экономических реформ он связывает с культурой, с ее сердцевиной – системой ценностей. Для “отца” отечественных экономистов – это прорыв, выход за пределы узких профессиональных знаний. Но он, думаю, еще не вышел за пределы своей профессии мировоззренчески. Для него еще люди в основном являются манипулируемыми извне, полностью подчиненными экономическим обстоятельствам. В связи с этим вспоминается недавний эпизод с другим экономистом – Ларионовым (бывший помощник президента В. Путина). На встрече с В. Познером, транслируемым по телевидению на всю страну, он утверждал, что “без денег нет свободы”. Звучит на первый взгляд убедительно. На самом деле это – демонстрация профессионального кретинизма. До сих пор Ларионов не понял, что люди реагируют и действуют совершенно по разному при одних и тех же экономических стимулах. Правоверный экономист даже не подозревает, что огромную роль в действиях человека и социума играет внутренняя свобода, которая слабо кореллируется с уровнем внешнего богатства. Иного человека “большие деньги” частенько закабаляют¹⁵² – недаром существует институт меценатства. Видимо, такой одностронний подход к человеку – распространенная болезнь среди экономистов- профессионалов (помните, “Специалист подобен флюсу” – изречение Козьмы Пруткова). Поэтому тем более видимым и значительным становится интеллектуальный прорыв Е. Ясина, увидевшего особую значимость культуры в дальнейшем продвижении экономических проблем.

Почему традиционные ценности российской культуры кажутся “низкопродуктивными” современным экономистам? Остановимся на этом пункте.

Недавно нашим аспирантом был выполнена одна серьезная задача : ею был проведен контент-анализ содержания русских народных сказок, записанных А.Н. Афанасьевым в XIX в.¹⁵³ Мы исходили из того, что наличие в русской культуре ее архетипов можно зафиксировать в виде качеств героев, культивируемых сказкой¹⁵⁴. Анализ показал, что во всех бытовых сказках наказывается зло, побеждает добро. Все сказки оптимистичны. В них побеждают лучшие человеческие качества – доброта, справедливость, правдивость, скромность, верность¹⁵⁵. Нам удалось составить иерархию качеств героев (персонажей) – на первое место вышла доброта (по частоте повторений единиц анализа). “Плохие” качества также ранжируются: ленивость, зависть, жадность (корыстность) и т.д.

Немного объяснений. Почему были выбраны сказки для фиксации архетипов культуры? Народные сказки являлись вплоть до 19 века единственным социализатором, вводившим молодежь в жизнь, поскольку население, особенно крестьянство, было сплошь неграмотным (75% неграмотных до 30-х гг. XX в.). Повседневная культура была и есть самоорганизующаяся часть общей культуры – поэтому истинным автором сказок был народ, исходивший в своем творчестве из своих ценностных представлений, сложившихся на основе жизненного опыта многих поколений (по Маяковскому – “Что такое хорошо, и что такое плохо?”). Поэтому мы считаем, что именно они являются основными архетипами русской культуры, сформировавшие базовое поле культуры вообще. Но почему русские народные сказки культивировали только “лучшие” человеческие качества (они и ныне повсеместно в мире признаются желательными чертами человека)?¹⁵⁶

“Ларчик открывается” просто. Если всмотреться в перечень культивируемых народными сказками черт персонажей, то обнаружим, что каждая черта героя противостоит определенной черте антигероя: доброта – жадности, справедливость – неправедности, правдивость – лживости, скромность – зазнайству, бахвальству, а верность – предательству, двоедушию. Cклонность делиться своей бедой с первым встречным, перекликаясь с бескорыстием, противостоит качествам, рождающимся в остроконкурентной среде. Исторически трудные условия жизни¹⁵⁷ заставляли миллионы людей различных поколений отбирать и культивировать те человеческие качества, которые позволяли совместно выживать множеству людей.

Ментальность любого народа складывается веками. Архетипы культуры являются своеобразными константами, “постоянными”, упорядочивающими мироощущение и мировоззрение миллионов людей, ориентируют образ мыслей множества индивидов. Приведенные архетипы были дополнены и укреплены историческим и жизненным опытом целых поколений при их жизни в условиях советской власти. В рыночной ситуации они оказались “низкопродуктивными”. Как исправить положение? Ясин предлагает немедленно отказаться от таких ценностей. Но это невозможное требование! “Коллективное бессознательное”¹⁵⁸ не поддается прямому словесному и жизненному воздействию, следовательно, профессор Е. Ясин как бы обрекает большинство населения на ломку “через колено” своего внутреннего мира, на душевные страдания во имя будущих “экономических достижений”. И считает это “научную” рекомендацию нормальной!

Но необходимость в приспособлении психологии масс к рыночным отношениям существует, особенно в области “малого бизнеса” (планируется включение в орбиту малого предпринимательства в ближайшие годы примерно 100тысяч человек).

Значит, чтобы пройти эту полосу наиболее безболезненно, нужны новые знания, новое осмысление возникшей ситуации. Уже появился ряд диссертационных работ, посвященных анализу складывающейся предпринимательской культуры, кодексу предпринимательского поведения, меценатству.

Всмотримся еще раз в природу архетипов: жизненный путь человека в сказках и мифах более связан с соотношением личности и социума, нежели с соотношением сознательного и бессознательного в человеке, как это все еще полагают психоаналитики. Не жизненный цикл человека, а жизнь людей. составляющих социум – вот что выходит на первый план в мифе и сказке, т.е. она осмысливается автором, в данном случае – социумом, создавшим сказки “коллективным разумом”. Следовательно, взаимодействие людей на уровне социума невозможно без рациональной составляющей. И действительно, культура взаимодействий на повседневном уровне содержит в себе и необходимые знания, а не только чувства (например, возникновение экспектаций, т.е. взаимных ожиданий-требований с целью согласования взаимодействия индивидов и групп нуждается в познании и установлении критериев взаимной идентификации). Раз это так, то надо искать рационализированную социальную норму, управляющую системой архетипов, функционально объединенных в целях обеспечения нормального поведения человека в социуме¹⁵⁹. По нашему, ею является норма справедливости. Неожиданный для многих политический успех недавно созданной партии С. Миронова (“Справедливая Россия”) говорит о многом – о дефиците в российском обществе того, что мы обычно называем социальной справедливостью. Что мы понимаем сегодня под справедливостью?

Понятие справедливость требует соответствия между практической ролью различных индивидов (социальных групп) и их социальным положением, между их правами и обязанностями, между деянием и воздаянием, между трудом и вознаграждением, преступлением и наказанием, заслугами людей и их общественным признанием¹⁶⁰. Норма справедливости говорит о распределении добра и зла среди различных слоев общества, оценивает это различие.

Само важное в этом понятии – требование эквивалентности взаимного обмена деятельностью и ее продуктами. Это связано со стремлением людей к равенству. Именно здесь лежит поле рационального устройства порядков общественной жизни. (Об этом говорит анализ движения этого понятия в истории¹⁶¹.)

Товарно-денежные отношения людей являются лишь одним из механизмов такого устройства. Но именно они стимулируют возникновение и распространение алчности в обществе. Социальное наделение их “высшими правами”, жизненное возвышение принципа “Все продается и покупается” что и происходит в нашей жизни, не только переворачивает систему традиционных ценностей “с ног на голову”, но продолжает углубляться с помощью экономистов – теоретиков, выступающих уже в качестве богословов нового божества – “золотого тельца”. Надежда на рациональное устройство общественной жизни путем совершенствования законодательства – т.е. правовой путь – сегодня достаточно призрачен – АИФ подсчитала, что среди законодателей – депутатов насчитывается свыше 40 рублевых миллиардеров. Это клановое сообщество “новых русских” среди депутатов Госдумы, очень заботящихся лишь о своих дивидендах и лоббирующих соответствующие законы.

Как приспособить культуру социалистическую к буржуазной – вот что выходит на повестку дня как самая острая проблема. Частная беседа с профессором Стокгольмского университета, приезжавшим в МГУ (на философский факультет) показала, что в условиях американского образа жизни порог терпимости богатства соседа (живого соседа, входящего в сферу личных чувств оценивающего) достигает 100-разовой высоты, в условиях шведского социализма – 10-разовой. Для России этот порог составляет, по локальным исследованиям, 4–5-разовой высоты. Именно этот порог формирует (если брать в личном плане) уровень социальной напряженности.

Подмена исторического подхода к понятию “справедливость” переходом к понятийному аппарату теории цивилизаций (что пытаются делать социологи) ничего по существу не меняет – проблема принципиального различия ценностей двух культур остается пока неразрешимой. Руководство общества обязано опираться на интересы (ценности) большинства общества. В то же время необходимо заботиться о стимулах предпринимательства. В этом трудность разрешения этого грозного вызова времени.

Литература:

1. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М., 1995.
   
2. Заславская Т.И. Современное российское общество. М., 2004.
   
3. Минюшев Ф.И. Аннотация научного отчета по проекту РФФИ 04-06-80083. Тема: Феномен существования и принцип “человеческого измерения”: экзистенциальные основы изменений в Российском обществе. Науки о человеке и обществе. М., 2005.
   
4. Минюшев Ф. Свобода!? Можно ли научиться пользоваться ею разумно? // Ценности общества и ценности интеллигенции. Сборник статей по материалам VII международной теоретико-методологической конференции, 2006. М., 2006. ISBN 5-85389 – 119 – 7; ББК 60-56 Ц-37.
   
5. Народные русские сказки: В 3-х т. М., 1957.
   
6. Общеевропейский процесс и гуманитарная Европа. Роль университетов. М., 1996.
   
7. Федоров Г. Ревизоры национальных ценностей // Литгазета. 2004. 21–27 июля.
   
8. Философская энциклопедия. Т. 5. М., 1965.
   
9. Ясин Е. Модернизация экономики и система ценностей. М., 2004.
   

ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 18. СОЦИОЛОГИЯ И ПОЛИТОЛОГИЯ. 2009. № 1