Geum.ru

Мировой порядок и внешняя политика России в свете Кавказского кризиса 2008 г

Вид материалаДокументы

Содержание


Мюнхен, Косово и Южная Осетия как этапы формирования новой идентичности России
И.И. Портнягина
Л.О. Терновая
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   13

В.В. Кочетков

Мюнхен, Косово и Южная Осетия как этапы формирования новой идентичности России

Самые серьезные проблемы наций и национальных государств чаще всего связаны не с экономикой, политикой или обороной, а с нематериальными, неосязаемыми символами. Всякая нация и всякое государство должны ответить для себя на вопрос: “Кто мы?”, т.е. определить свою идентичность. В стабильном мире вопрос об идентичности не возникает. Всем и так понятно, кто они. Однако в смутные времена перемен идентичность выходит на передний план. В ХХ в. российскую идентичность ждали тяжелые потрясения. С крахом Российской империи, а затем Советского Союза идентичность русских, которая складывалась веками под влиянием таких исторических событий, как крещение Руси, монголо-татарское нашествие, петровские преобразования, победы в Отечественных войнах 1812 г. и 1945 г., распалась. После кризиса 1990-х гг. в настоящее время мы являемся свидетелями формирования новой российской идентичности. На наш взгляд, знаковыми событиями в этом процессе стали речь В.В. Путина ссылка скрыта ссылка скрыта в г. Мюнхене, отношение нашей страны к провозглашению независимости Косово в ссылка скрытае ссылка скрыта г. и вмешательство России в грузино-южноосетинский конфликт в августе 2008 г.

Основными положениями мюнхенской речи В.В. Путина стали: 1) “для современного мира ссылка скрыта модель не только неприемлема, но и вообще невозможна” и 2) “ссылка скрыта — страна с более чем тысячелетней историей, и практически всегда она пользовалась привилегией проводить независимую внешнюю политику. Мы не собираемся изменять этой традиции и сегодня”. Тем самым российским руководством была провозглашена приверженность концепции многополярного мира, в котором, не претендуя на исключительность положения сверхдержавы, Россия являлась бы одним из полюсов силы. Концепция многополярного мира подчеркивает значимость “Другого” в мировой политике, по отношению к которому международные акторы формируют и корректируют свои идентичности. Для западных стран (прежде всего для США) таким «значимым Другим» являлся СССР. Его распад привел к трансформации идентичности не только в нашей стране, но и во всем мире, (в странах СНГ, Восточной Европы, ЕС, и в первую очередь в США). Например, И. Призел отмечал, что идентичность стран Восточной Европы во время существования Советского Союза характеризовалась чувством превосходства над СССР и над Россией, а после окончания холодной войны она стала характеризоваться комплексом неполноценности перед Западом (Prizel I. National Identity and Foreign Policy: Nationalism and Leadership in Poland, Russia and Ukraine. Cambridge, 1998). Когда существовал биполярный мир, все остальные державы формировали свою идентичность либо по отношению к СССР, либо к США. Сами сверхдержавы обладали четкой идентичностью, сформированной также по отношению друг к другу. Они боялись и уважали друг друга. В мире существовал относительный порядок.

Когда один полюс биполярного мира исчез, США лишились ориентиров в своей внешней политике. Поэтому возвращение России в большую политику происходит на фоне снижения имиджа США, которые ухудшили отношения практически со всеми странами мира и даже своим ближайшим союзником ЕС. Результатом усилий американских политиков после распада СССР стало то, что в мире практически не осталось стран, в которых США в настоящее время воспринимаются положительно. В немалой степени этому способствовало то, что военные операции США в Ираке и Афганистане не принесли ожидаемых результатов.

Ответственность за финансовый кризис на фондовых рынках лежит на США, и финансисты ЕС заявляют, что финансовый порядок также должен быть многополярным. В отношениях ЕС и США открывается новая эра. Полностью зависимый от США в результате восстановления после Второй мировой войны, в настоящее время объединенный ЕС пытается освободиться от плотной опеки “старшего брата” и проводить собственную более самостоятельную политику. Другими словами, Европу также, как и Россию, больше привлекает многополярный мир, в котором ЕС безусловно являлся бы важным полюсом силы наряду с Россией, Китаем, Индией и другими странами. Поэтому сейчас ЕС пытается противостоять не столько России, сколько США.

В Мюнхене в ответ на один из вопросов Путин сказал, что Россия не поддержит решение по статусу Косово (албанское большинство которого стремится получить независимость от Сербии), которым “не будет удовлетворена одна из сторон” (т.е. Сербия, не желающая выпускать из своего состава Косово). Попытаемся рассмотреть эту ситуацию с позиций конструктивизма. В 1999 г. позиция России относительно Косово отличалась нерешительностью и непоследовательностью, что проявлялось, в том что, с одной стороны, Россия рассматривала вопрос о включении Югославии в Союз России и Белоруссии и предоставлении военной и политической помощи, а с другой, не желая портить отношения с Западом, ничего этого не сделала. Это объясняется кризисом идентичности, который переживала наша страна в трудный для себя исторический момент. Как известно, после распада СССР Россия однозначно выбрала прозападный курс. Одной из причин этого, с точки зрения идентичности, является то, что Россия, по терминологии С. Хантингтона, со времен Петра I, видевшего ее как западную державу, является “разорванной страной”. “Разорванная” страна имеет одну господствующую культуру, но ее лидеры стремятся к другой цивилизации. Одновременно Россия является “стержневой”, т.е наиболее могущественной и центральной в культурном отношении страной православной цивилизации, странами-участницами которой являются Беларусь, Украина, Молдова, Армения, Грузия, Болгария, Греция, Сербия и Кипр. Именно между цивилизационно родственные странами возможно наиболее тесное сотрудничество. Марш Российских десантников на Приштину и заявления российских политиков о необходимости поддержки “братьев–славян” являлись проявлениями стержневой православной идентичности. События в Косово явились, наряду с расширением НАТО на Восток и войной в Ираке, одной из причин, заставивших Россию изменить прозападный курс.

В поведении России во время грузино-южноосетинского конфликта наблюдается переломный момент тех изменений российской идентичности, начало которых можно наблюдать в Мюнхене и Косово. История показывает, что русский народ всегда умеет “собираться” в трудное время. Чем более трудное время, тем больше “собирается” русский народ. Такой геополитической катастрофы, которая произошла в нашей стране в конце ХХ в., не знала не только Россия, но и весь мир. Пружина сильно сжалась – тем сильнее она стала разжиматься. После десятилетий национального унижения Россия возвращается в мировую политику.

Многочисленные социологические исследования подтверждают изменения, происходящие в современной российской идентичности (Светлицкая Е.Б. Новая российская идентичность // Общественные науки и современность. 1997. № 1. С. 72–81; Семененко И.С. Формирование образа России в современном мире: социокультурные механизмы. 2007. № 12. С. 81–91). Они состоят в том, что, определившись со своими целями и интересами и более отчетливо осознав собственную идентичность, россияне больше не испытывают комплекс неполноценности по отношению к Западу. Это проявляется, в частности, в том, что значимость европейского примера для России снижается. Произошло резкое снижение порогового возраста, когда россияне проявляют наибольший интерес к Европе. Если в 2002 г. он составлял 40–45 лет, то сегодня интерес резко падает уже после 25 лет. В “ассоциативном портрете” Европы у россиян произошло увеличение числа негативных характеристик, таких, как “скука”, “моральный упадок”, “эгоизм”. Если в 1995 г. свыше 77% опрошенных положительно воспринимали США, то к 2007 г. только 37% (Андреев А.Л. Современная российская идентичность: внешнеполитическое измерение // МЭИМО. 2008. № 7. С. 61–68). Изменился в глазах россиян и образ самой России. Если в 2002 г. пять главных ассоциаций России были следующие: “кризис”, “наркотики”, “патриотизм”, “духовный мир”, “моральный упадок”, то в 2007 г. – “патриотизм”, “духовный мир”, “кризис”, “культура”, “взаимопомощь”. Сопоставляя свою страну с Западом и сознавая многочисленные и важные преимущества последнего, сегодня россияне не чувствуют себя подавленными и потерпевшими поражение. Обращает на себя внимание существенный рост всех индикаторов, характеризующих внутренний динамизм страны (“сила – энергия – воля”). Если в 2002 г. разрыв России с Западом по индикатору “сила” составлял всего 3%, то в 2007 г. уже 20%, по индикатору “энергия” – 14 и 30%, “воля” – 13 и 25%. Эти данные говорят о том, что Россия не воспринимается больше слабой.

Государственный секретарь США Кондолиза Райс заявила в интервью агентству Рейтер, что действия, которые предпринимает Россия по укреплению своей обороноспособности после событий августа 2008 г., не изменят баланс сил в мире (см.: co.uk/hi/russian/international/newsid_7638000/7638675.stm). Конечно, в настоящее время военные расходы России неизмеримо меньше США и стран НАТО. Однако еще Р. Арон, говоря о вечных целях государства, различал понятия силы и мощи. Сила, включающая определенное количество единиц боевой техники, солдат и боеголовок, ничего не значит без мощи: воли к победе, решительности. Важнейшей составной частью мощи государств в бихевиоральном понимании является идентичность. Новая формирующаяся идентичность России призвана стать, как это было неоднократно на протяжении всей ее истории, фактором мощи нашего государства.


И.И. Портнягина

К вопросу о характере международного порядка после Кавказского кризиса: место России.


Кавказский кризис августа 2008 г. лишь подчеркнул и сделал более очевидными назревавшие множественные проблемы современной системы международных отношений и места России в ней. На смену биполярной системе США – СССР приходит новый миропорядок.

Ряд экспертов считают, что мировая политика развивается в направлении становления “плюралистически однополярного” мира (А.Д. Богатуров), другие же видят в эволюции системы международных отношений признаки становления многополярного мира (през. Д.А. Медведев, П. Святенков, А. Уткин, В. Шурыгин), третьи говорят о становлении “полицентричности” (В. Кременюк), когда образуются новые центры силы и влияния (например, Китай, Индия), и в связи с этим система международных отношений также претерпевает изменения.

Можно сказать, что Россия сейчас находится на периферии многополярного мира. Наша экономика на мировом фоне незначительна. Достаточно сказать, что доля России в мировых показателях экономического развития (на 2003 г.) составляла 1,6% ВВП и 1,3% мирового экспорта услуг и товаров. Тогда, как страны ЕС имеют следующие показатели (на 2003 г.): 19,9% мирового ВВП и 40,3% мирового экспорта товаров и услуг; Индия соответственно – 4,4 и 0,7; Китай – 12,0 и 3,1; США – 20,8 и 13,8; ФРГ – 4,5 и 9,3, Франция – 3,4 и 5,7 и Япония – 7,4 и 6,5%.

При таких экономических показателях Россия является периферией одновременно как Китая, так и ЕС и она должна бороться за сохранение своей субьектности. В настоящее время существует проблема прихода на постсоветское пространство других центров силы, как то вмешательство США в дела Украины, Грузии, Средней Азии, вмешательство ЕС. Китай также имеет большие интересы в Средней Азии. И постепенно постсоветские страны начинают дрейфовать к этим центрам силы. Было бы крайне выгодно, если бы России удалось консолидировать вокруг себя Украину, Белоруссию, т.е. крупные славянские государства, наладить стабильные взаимоотношения с Казахстаном, странами Закавказья. Но Россия пока не имеет шансов стать таким глобализационным центром.

В нашей стране пока не сложился устойчивый бюрократический механизм по отработке направлений и целей национальной стратегии (в отличие от США, например). Понятно, что Россия хочет изменить свой международный статус и заявить о своей значимости. Россия выступает против сложившегося статус-кво, когда многие решения принимаются, невзирая на мнение России и даже вопреки ему (в вопросе расширения НАТО, действиях по размещению элементов ПРО и т.д.). Нужно отметить, что с 1960-х гг. у СССР уже не было стратегии, а была лишь тактика. И поход, который совершили наши самолеты и корабли в Венесуэлу, по сути, был и практическим, и демонстрационным.

Впервые за 17 лет наши корабли ушли столь далеко. Это показатель того, что Россия перестала сидеть, так сказать, в “подвале” Европы и заявила о себе. Нужно, однако, отметить, что такой поход военной техники – абсолютно нормальная практика: через четыре дня после событий в Цхинвали к нам на Дальний Восток прибыл на учения французский эсминец. Конечно, в контексте современной международной напряженности венесуэльский поход был для нас не только визитом вежливости, но и коммерческой презентацией своей военной техники. Речь идет о восстановлении российской военной базы на Кубе.

Поэтому в сегодняшних условиях, когда Россия не может претендовать на роль центра мировой силы, у нее есть несколько вариантов. Первый - попытаться объединиться с Украиной и Белоруссией и создать экономический союз с населением 200 млн человек, модернизировать экономику и выступить в качестве такого глобализирующего центра.

Однако мы граничим с другими глобализационными центрами, такими, как Китай и ЕС. И та же Украина дрейфует к ЕС, так как экономика Европейского Союза мощнее российской. В этих условиях Украина становится скорее периферией Европейского Союза, чем России.

Второй проект – это сделать ставку на собственные силы. То есть постараться стать государством “полного цикла”: заняться развитием собственной экономики, отойти от сырьевой специализации, которая преобладает на сегодняшний день, постараться модернизировать свои вооруженные силы, попытаться удержать влияние на постсоветские республики. Современный путь России, скорее, ближе к этому второму сценарию. Россия позиционирует себя как держава, с которой другие мировые центры должны считаться. Однако тормозом в этом процессе является все еще недостаточно сильная экономика страны.

В последнее время много говорят о многополярности, плюралистической однополярности. Однако сам по себе многополярный мир невозможен, в виду анархичности международных отношений. Всегда в истории международных отношений выстраивалась некая иерархия государств – лидер и реципиент.

Сейчас, когда факт ослабевания позиций США как сверхдержавы не подлежит сомнению встает вопрос о том, какой миропорядок придет ему на смену. В настоящее время существуют, пожалуй, два центра, способные заменить США в качестве мирового лидера. Это Китай и ЕС.

Однако Китай все-таки пока еще относится к развивающимся странам. Его экономика еще недостаточно развита. Также Китай не имеет первоклассных вооруженных сил, способных представлять страну в любом уголке мира.

ЕС способен, пожалуй, заменить США, но его проблема заключается в отсутствии внутреннего политического единства.

Таким образом, Россия становится частью мировой экономики и политики, и на каких условиях она будет выступать в новом миропорядке и каким он будет, – именно за это сейчас и идет борьба.


Л.О. Терновая

Внешние и внутренние угрозы безопасности в бесполярном мире: проблемы измерения

1. С начала существования Вестфальской системы МО и у политиков, и у ученых обнаруживается не только стремление, но и потребность в ранжировании государств по самым различным признакам. Данные глобальных рейтингов являются своеобразным научным или общественным сертификатом надежности государства с точки зрения эффективности развития с ним взаимовыгодных контактов, инвестиций, выбора его территории как места отдыха, а учебных заведений – места учебы и т.д. В случае низкого рейтинга международное сообщество, его члены получают информацию, предупреждающую о тех рисках, которые таят в себе связи с этой страной.

2. Интерес к подобным измерениям миропорядка проявляется и в России. МГИМО (У) совместно с Институтом общественного проектирования и при поддержке журнала “Эксперт” организовал инновационный научно-исследовательский проект “Политический атлас современности: Опыт многомерного социологического исследования” (2007). В рамках проекта проводилось глобальное сравнительное исследование 192 суверенных государств, были разработаны типологии, позволяющие классифицировать государства на основании сравнения индексов государственности, внешних и внутренних угроз, потенциала международного влияния, качества жизни и институциональных основ демократии.

3. В условиях кризиса системы международной безопасности наибольшее внимание привлекает методика выявления и ранжирования внешних и внутренних угроз. Авторы проекта разделили все компоненты таких угроз на четыре группы компонентов риска: угрозы территориальной целостности и политическому порядку государства; экономические угрозы; угрозы безопасности человека (социально-экономические, социально-демографические угрозы); экологические угрозы и угрозы природных катастроф. Разнородность индикаторов делает сложным их сравнение. Одна и та же страна может находиться в зоне риска по какому-либо параметру, например, по наличию терроризма, но быть абсолютно неуязвимой по многим другим.

Государства, соприкасающиеся территориально со странами группы риска или имеющие с ними различные формы международных контактов, должны учитывать вероятное обострение ситуации в случае повышения уровня любой из имеющихся угроз. Это могут быть сепаратистские выступления, акции террористов, природные катастрофы и др. Безусловно, реагирование на возникшую угрозу может быть различным: от закрытия границы до оказания гуманитарной помощи. В то же время важнейшей задачей остается защита и обеспечение безопасности собственных граждан, оказавшихся в стране с повышенным уровнем рисков. Можно вспомнить то, как четко был организован вывоз российских граждан из Ливана в период обострения израильско-ливанского конфликта летом 2007 г.

4. Кавказский кризис стал свидетельством того, что мир входит в эпоху неопределенности. Вернее, неопределенность, существующая в системе международных отношений с момента окончания холодной войны, не стала меньше и не обнаружила даже признаков уменьшения. В отличие от своих предшественниц, имевших помимо хронологических или идеологических четкие характеристики (либо по месту объявления, либо по вдохновителю), система, в которую мир вошел в 1990-е гг., так и осталась системой “после холодной войны” (post cold war system). Факты упрямо доказывают, что однополярный мир не сложился. Были иллюзии возвращения к биполярности, но в другой, непохожей на времена холодной войны, форме. Выстраивались и более сложные, многоярусные модели системы или выражались надежды на формирование многополярного мира.

6. После августовских событий 2008 г. стало очевидным, что все эти модели оказались нереализуемы в международной жизни. Нельзя не согласиться с выводом, который делает директор российских и азиатских программ Института мировой безопасности (США, Вашингтон) Николай Злобин. Он пишет: “Мир вступил в эпоху международной дезинтеграции и быстро движется от так и не сложившейся однополярной структуры к структуре бесполярной, в которой будут отсутствовать доминирующие центры силы, а значение больших держав будет гораздо меньшим, чем все привыкли. Дезинтеграция мира становится основным содержанием эпохи и важнейшей качественной характеристикой нового миропорядка” (Злобин Н. Возможности дезинтеграции // Ведомости. 2008. 16 сентября).

Крупные и сильные державы сейчас оказываются заложниками политики малых держав и региональных конфликтов. Даже та повестка дня, которая пока согласуется странами-лидерами, например, G8 все больше отражает интересы наименее развитых стран Африки и других государств, имеющих высокий уровень внешних и внутренних угроз. Существенное внимание уделяется дискуссиям “на полях”, а не в узком, по сути, протокольном формате G8. О тенденции бесполярости, а не многополярности можно было судить и на основании сравнительного анализа мировых центров силы в области финансов, энергетики, производства, инфраструктуры, армии, новой экономики, демографии, который составил на основании открытых источников журнал “РБК” (См.: Попов А., Чернов М. Кто круче? // РБК. 2006. № 10). Этот рейтинг показывал, что США не в состоянии нести бремя глобального лидерства, но и другие страны, как традиционные игроки, так и новые динамично развивающиеся государства, не могут претендовать на лидирующую роль в мире.

7. Означает ли переход к новому качеству международной системы одновременный крах глобального управления? По-видимому, и глобальное управление должно претерпеть качественную трансформацию. Оно ведь возникло как ответ на глобальные вызовы. Таких вызовов или рисков не стало меньше. Что же касается внешних и внутренних угроз безопасности государств, то и здесь не видно положительных тенденций. В условиях бесполярности и усиления связей между крупными странами и более мелкими, находящимися в различной степени зависимости от крупных, такие связи будут обосновываться необходимостью минимизации внешних и внутренних угроз. Тогда и задача сохраняющихся или рождающихся институтов глобального управления будет заключаться в выявлении наиболее эффективных способов борьбы с угрозами, имеющими трансграничный характер, а также координации связей внутри самой системы международных отношений.

8. Перечень внешних и внутренних угроз должен быть конкретизирован. При этом нельзя не согласиться с авторами рассматриваемого проекта, что для глобального сравнительного анализа необходимо отбирать не единичные, по-своему уникальные угрозы, например, пиратство, а такие, которые характеризуют взаимодействие значительного числа международных акторов или внутреннее состояние суверенных участников международных отношений. “Вес” угроз может определяться не только степенью их распространения, но и спецификой пространства, на котором они проявляются, общим числом факторов политической нестабильности или природной уязвимости в регионе. Например, угроза голода в стране с высоким конфликтным сепаратистским потенциалом только добавит “веток в костер” нестабильности. Точно также водный дефицит в совокупности с коррупцией, в том числе в вопросах обеспечения населения водой, способен стать фактором бурно разрастающейся угрозы безопасности государства. Поэтому необходим дополнительный индекс, позволяющий учитывать не только сами факторы угроз, но и их взаимовлияние. Этот индекс может выводиться на основании суммы рисков и вызовов, обнаруживаемых в данной стране.

9. Необходимо учитывать и региональную специфику уязвимости. О ней можно судить не столько по ситуации в сложившихся на основе различных процессов регионов, сколько в зонах их соприкосновения, где длительный период формировались конфликтные кластеры. Такие кластеры могут представлять собой территории, где сосредоточились так называемые “замороженные” конфликты. Попытка “разморозить” такой конфликт с одной из сторон, граничащей с подобной “замороженной” зоной, не только является внешней угрозой этому пространству, часто оформленному как самопровозглашенное государство, но и вызовом стабильности в более широких геополитических пределах. Пример такой политики продемонстрировала Грузия в августе 2008 г. Таким образом, для выявления возможности того, насколько велика вероятность распространения имеющихся внутренних и внешних угроз в сопредельные регионы, можно предложить индекс, отражающий состояние региональной безопасности.

10. Большинство внешних и внутренних угроз имеют объективные причины и их проявления и последствия могли быть прогнозируемыми. Следует заметить, что многие прогнозы мирового развития носят если не апокалипсический, то пессимистический характер. Но некоторые угрозы возникают настолько быстро, а порой и внезапно, что не находят отражения в сценариях. Речь идет не о природных катастрофах или террористических актах, а об угрозах, связанных с изменениями политического курса или экономической ситуации. Риск внезапности рождения новой угрозы напоминает эпидемию болезни, с которой знают, как надо бороться, но не озаботились тем, чтобы запастись необходимым количеством вакцин.

С предложенными корреляциями карта внешних и внутренних угроз может быть приближена к реальной картине состояния безопасности в мире, в котором происходит перестройка системы международных отношений, и требуются новые стратегии международного взаимодействия по парированию внешних угроз с тем, чтобы они не оказывали стимулирующего воздействия на угрозы внутренние.