Geum.ru

Итоговая научно-практическая конференция преподавателей и студентов

Вид материалаДокументы
М. И. Терехина
А. М. Ушаков
О. В. Ягудина
С. А. Янин, А. Е. Заичкин
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   21

М. И. Терехина


Значение, информация, деятельность

(функционально-информационный подход к проблеме значения)


Связь информационных процессов с функционированием знаковых систем в настоящее время не вызывает сомнений. Многие современные философы рассматривают понятие информации вместе с основными понятиями семиотики, в частности, с понятием значения. Мы считаем, что наиболее перспективной философской концепцией значения может быть концепция, основанная на функционально-информационном подходе к языку и знаку. Однако конкретный механизм информации и основных аспектов знака исследован недостаточно. Не все авторы, исследующие значение в связи с информацией, одинаково толкуют эти явления и их взаимосвязь, а также должным образом учитывают при этом деятельность человека.

В отличие от позитивистско-прагматических вариантов функционализма диалектический подход к языку опирается на такие фундаментальные методологические принципы:

1) принцип примата практики над теорией, согласно которому язык и мышление рассматриваются как продукт исторического развития форм деятельности, причем исходной среди них является материально-практическая, а производной – духовно-теоретическая; к тому же теоретическая деятельность, будучи производной от практической, воспроизводит ее структуру;

2) принцип единства отражения и деятельности, согласно которому мышление и познание рассматриваются одновременно и в качестве отражения и в качестве особой формы деятельности;

3) принцип целостного системного подхода, согласно которому язык рассматривается в единстве с системой речевого поведения и деятельности субъекта; сама функция в системном понимании определяется отношением к целостности более высокого порядка;

4) принцип развития, согласно которому язык не только пронизывает весь процесс жизнедеятельности, но и сам является процессом.

Методологические основы функциональной концепции знака и значения заложены К. Марксом в «Математических рукописях». В соответствии с этой концепцией некоторый материальный объект приобретает функцию (получает значение) знака, только став элементом в структуре человеческой деятельности. Следовательно, значение в первом приближении можно характеризовать как отношение слов (знака) в деятельности людей к различным ее элементам: предметам, понятиям, самим людям, другим словам. По нашему мнению, к конструированию (установлению) значения в широком гносеологическом плане имеют все элементы знаковой ситуации и соответственно все аспекты знака: семантический, синтаксический и прагматический.

Однако характеристика значения как отношения недостаточна. Знак как материальный объект обладает комплексом связей (отношений), которые имеют различную природу и находятся в определенной координации и субординации. Иначе говоря, само значение системно, оно состоит из элементов, связанных в определенную структуру, без вскрытия природы этих отношений и взаимозависимости элементов структуры значения не понять природы самого значения, а также соотношения языка и мышления и коммуникативной сущности язык. А это подлинно философские вопросы.

Органический синтез различных аспектов значения, по нашему мнению, может быть раскрыт на базе понятий информации и деятельности. Серьезная попытка интерпретировать понятие значения на основе категории информации представлена в информационной концепции значения А. Д. Урсула. В этой концепции, вслед за И. С. Нарским, значение характеризуется как инвариант информации, связываемой со знаком. Сущность знака, по А. Д. Урсулу, определяется отношением кодирования, поэтому значение есть та информация, в соответствие с которой поставлен данный знак. Подробно и убедительно рассматривается значение как семантический инвариант информации. Упоминается о том, что значение системно и представляет собой единство элементов (семантического, синтаксического и прагматического значений). Но отмеченные виды значений характеризуются лишь как информация, закодированная в знаке, и не раскрывается связь между элементами значения.

В соответствии с атрибутивным взглядом на природу информации, последняя в концепции А. Д. Урсула толкуется по преимуществу как содержание отражения, как отраженное разнообразие. И хотя А. Д. Урсул говорит о важности других пониманий термина «информация» (а именно – «упорядоченность» и «сообщения, значения») а также о важности понимания значения как инварианта передаваемой информации, в его концепции значения не раскрыт «человеческий» фактор – деятельностный, коммуникативный, прагматический аспект значения.

В концепции А. Д. Урсула прагматический аспект значения рассматривается лишь как экспрессивная информация, закодированная в знаке, как выражение отношения говорящего к отображаемому и обозначаемому объекту. На наш взгляд, прагматический элемент значения необходим для самого осуществления информационного процесса с помощью знаков. В процессе коммуникации прагматический аспект значения присутствует всегда независимо от прагматических целей и содержания высказывания в форме воздействия знака на человека как момент организации и управления им как сложной системой.

В большой мере требованиям функционального подхода к языку и более приемлемой вообще представляется концепция значения, развиваемая И. С. Нарским. В самом общем виде значение в этой концепции характеризуется как инвариант информации. Однако в отличие от других теорий, рассматривающих значение как информацию, в данной концепции это понятие толкуется достаточно широко, охватывая качественно-содержательную и функционально-кибернетическую ее характеристики. К тому же в этой концепции разграничиваются понятия «информация», «значение», «отражение».

В данной концепции знаки и их значения рассматриваются как элементы информации, а понятия и суждения как элементы знания. Познавательное отражение (как процесс и результат) основывается на использовании информации, оно осуществляется и достигается через посредство совокупности знаков, связанных друг с другом синтаксическими правилами (синтаксический аспект значения).

Информация, по И. С. Нарскому, есть не только передаваемое знание (в смысле его содержания), но и сама передача знания (преобразование и перемещение знания от источника к приемнику). Кроме того, информация есть организующее воздействие одних систем на другие, которое реализуется в передаче структуры (или его фрагментов) первых систем вторым. В процессе осуществления информации передаются не знания в собственном смысле слова, а определенные материальные структуры, организация знаковой системы. Следовательно, информация есть связь, имеющая состояние объектов, а значит и вид отношения.

Передача знания необходимо предполагает трансформацию и воспроизведение знания. Иначе говоря, информация включает в себя и интерпретацию знаков, значение же выступает как некоторое вторичное (возникающее и проявляющее в отношении) функциональное свойство материи знака.

Мысль в процессе выражения объективируется, трансформируясь в материальные структуры языка. Она воплощается в различные слова и тексты и объективно существует как значение знаков. При восприятии знаков как физических раздражителей у адресата формируется примерно та же мысль. Следовательно, в процессе языкового общения происходит кодирование и раскодирование передаваемых мыслей, что предполагает знание языка-кода коммуникантами.

По нашему мнению, в этой передаче знаний с помощью знаковой системы и заключается сущность языковой коммуникации. А в воздействии знаков на человека и в актуализации семантических (смысловых) элементов значений (интерпретация знаков) и состоит прагматический аспект значения, без которого невозможен сам акт передачи семантической информации (то есть содержания сообщения). И это, на наш взгляд, следовало бы определенно и явно подчеркнуть в функционально-информационной концепции значения.

Таким образом, в процессе коммуникации как деятельности все три компонента значения выступают в системно-функциональном единстве.

В связи с многоаспектностью значения и информации, а также многозначностью соответствующих терминов, по нашему мнению, необходимо различение общесемантического понятия «значение» (для характеристики значения как целостного системно-структурного образования с охватом его основных семиотических аспектов) и понятия «смысл» (как семантический аспект значения, как те мысли, которые связываются со знаком).

Общее положение о значении как инварианте информации нуждается в дальнейшем развитии и уточнении, особенно для обоснования инвариантности смыслового компонента значения в актах коммуникации.


А. М. Ушаков


Погребальный обряд прохоровской культуры Южного Приуралья

в конце V – IV вв. до н. э.


Формирование и развитие раннесарматской (прохоровской) культуры номадов Южного Приуралья является одной из основных и сложных проблем в сарматологии. Дискуссионным является вопрос по поводу изменений, происходящих в культуре в ходе её развития в конце V – IV вв. до н. э. Если Б. Н. Граков четко отделяет савроматскую культуру от прохоровской (Граков, Б. Н. Пережитки матриархата у сарматов / Б. Н. Граков. − ВДИ, № 3. – 1947. – С. 100-121), то уже К. Ф. Смирнов заметил, что прохоровская культура зарождается в недрах савроматской культуры Южного Урала (Смирнов, К. Ф. Савроматы. Ранняя история и культура сарматов / К. Ф. Смирнов. − М. : 1964. – 380 с.), а А. Х. Пшеничнюк, А. Д. Таиров, А. Г. Гаврилюк и С. Ю. Гуцалов говорят о единой прохоровской культуре, развивающейся с VI по II-I вв. до н.э. (Гуцалов, С. Ю. Древние кочевники Южного Приуралья VII-I вв. до н. э. / С. Ю. Гуцалов. – Уральск : «Полиграфсерфис», 2004. – 136 с.; Пшеничнюк, А. Х. Переволочанский могильник / А. Х. Пшеничнюк // Курганы кочевников Южного Урала. – Уфа : Гилем, 1995. – С. 62-96.; Таиров, А. Д. К вопросу о формировании раннесарматской (прохоровской) культуры / А. Д. Таиров, А. Г. Гаврилюк // Проблемы археологии Урало-Казахстанских степей. – Челябинск : 1988. – С. 141-159.)

В этой связи имеет смысл провести анализ погребального обряда номадов Южного Приуралья конца V-IV вв. до н. э. В работе было привлечено 187 погребений из могильников в районе пос. Лебедевка, Покровка, а также Мечетсай, Ново-Кумак, Альмухаметово, Сибай, Переволочан и одиночных курганов – Орташа, Имангазы-Карасу 2, Темир, Шиликсай 2. В итоге установлено, что в указанное время преобладают курганы высотой до 1 метра и диаметром до 20 метров. Большинство насыпей состоит из земли (71%), земли с камнем (21%) и камня (6,4%). В 10 памятниках (5,3%) встречено строительство под курганом деревянных конструкций (шатры, срубы). Под насыпями курганов превалируют впускные погребения (58%), расположенные по центрично-круговой планировке, но в 8 случаях (4,2%), захоронения совершены на уровне погребальной почвы. Деревянные перекрытия имели 33% могил. Выделяются два основных типа погребальных сооружений – грунтовая яма прямоугольной (38%) формы и подбойного (36%) типа. Также встречаются квадратные могилы с дромосом (7,5%). Размеры могил в пределах от 1,2 до 2,5 метра в длину и от 0,6 до 1,9 метра в ширину. Глубина от 1,0-3,2 метра. Большинство погребений индивидуальны (74%), но встречаются и коллективные (12%) и парные (9%). Доминирует положение вытянуто на спине (87%). В коллективных захоронениях встречается ортогональное расположение погребенных. Абсолютно преобладает южная ориентировка (79%). Большое количество могил с предметами вооружения (наконечники стрел, мечи, копья, колчанные крючки). Среди предметов инвентаря часто встречается керамика с примесью талька. В могильных ямах встречаются куски мела, раковины griphaea, охра. В качестве заупокойной пищи – куски мяса овцы, КРС и лошади.

На фоне основного массива памятников выделяются курганы Филипповского некрополя, и, возможно, Переволочанского могильника, где наблюдаются особые черты погребального обряда, характерные для захоронений знати. К таковым относятся: строительство деревянных конструкций под курганом (шатры, срубы), погребения на уровне древнего горизонта; устройство дромосов; ортогональное расположение покойников в коллективных захоронениях; наличие в этих могилах предметов социального престижа (Пшеничнюк А. Х. – 1995. – С. 94).

Есть основания говорить о том, что именно в элитарных комплексах получают дальнейшее развитие погребальные традиции, характерные для данной территории в предшествующее время. К ним относятся следующие признаки: деревянные шатры, срубы; погребение на уровне древнего горизонта; ортогонального расположение в коллективных погребениях, с обязательной ориентировкой погребенных головой на юг. В то же время в обряде прослеживаются новации. К таковым относятся: центрально-круговая планировка погребений под курганной насыпью, когда самая древняя могила находится в центре, а последующие располагаются по кругу на периферии кургана; индивидуальное захоронение коня, на погребенной почве в насыпи кургана (Лебедевка II, к.9).

Таким образом, в результате анализа памятников культуры конца V - IV вв. до н. э. наблюдается как преемственность с предшествующим временем, так и появление новаций. Что в свою очередь говорит о непрерывной линии развития раннесарматской (прохоровской) культуры населения Южного Приуралья, ее эволюции.

О. В. Ягудина


Староверие и его оценка в светской и религиозной научной

литературе XIX-XX вв.


Старообрядчество, возникшее в XVII веке, стало одним из ярких и при этом противоречивых явлений русской истории. Это объясняет наличие множества мнений о сути данного явления.

История старообрядчества вызывает различные оценки и эмоции, в нем видели и «причину бед, и панацею от них; единственного хранителя православия и силу, его разрушающую; спасителей национальных традиций культуры…» (Поздеева И. В.). И если в дореволюционной и советской исторической литературе старообрядчество определялось как «невежественное явление, могущее иметь место только среди грубого, дикого и непросвещенного народа» (Сенатов В.), то в современное время движение староверов представляется как «модернизационные процессы на периферии общества – «территориальной, вероисповедальной, социальной» (Керов В. В.).

Первыми, кто дал оценку старообрядчества, были церковные богословы. Оценивая староверие, священнослужители определяли его как полностью религиозное движение, не рассматривая идеологической стороны. В этом и была их ошибка, так как старообрядчество было не просто оппозицией никонианским новшествам, а скорее социальным протестом на ухудшение материального положения низших слоев.

После оформления раскола РПЦ последователи Никона, воспользовавшись государственной властью, провозгласили себя церковью православной, или господствующей, а своих противников стали называть оскорбительно – «раскольники». Для власти последователи раскола как схизматики оставались составной частью Русской православной церкви, в связи с чем не имели прав свободного вероисповедания. Староверы обвинялись в привязанности к внешней обрядовой стороне религии, в «крайней скудости образования и грубом невежестве», в презрительном отношении к иноверцам. Впоследствии в употребление входит и мирское (нецерковное) наименование – старообрядцы, которое обозначает лишь внешние черты староверия, не показывая глубины внутренней сути. Старообрядческие же авторы в большинстве случаев предпочитают употреблять термин «староверие», так как, по их мнению, термин «старообрядчество» сужает верность старой вере до привязанности к старому обряду.

Активная деятельность миссионеров РПЦ формировала стойкое негативное отношение к староверам. Хотя действия синодальных миссионеров вполне объяснимы, так как раскол являлся не только проблемой церкви, но и в целом государства, подрывая его основы. Священнослужители высказывали убеждение, что «стоит лишь всех старообрядцев запрятать на три-четыре года в церковно-приходские школы, обучить приемам чистописания, четырем действиям арифметики, начальным правилам грамматики и сокращенному катехизису митрополита Филарета, – всему старообрядчеству наступит конец». Причем обвинителям старообрядчества было достаточно единичного факта, чтобы потом ошибочное мнение распространить на все староверие: «услышали они, то, что в какой-нибудь глуши старообрядец не ест картофеля и сейчас поднимают вопль обо всем старообрядчестве, что оно до того невежественно, что даже картофель отрицает. Как-нибудь случайно узнали они, что иной подвижник старообрядчества долго время не снимает белья, и тотчас же об этом открытии сообщают на весь мир: смотрите мол, что делается в этом старообрядчестве – там «в продолжение десяти лет не меняют белья». Но даже в дореволюционное время слышались высказывания в защиту старообрядцев. В частности, С. П. Мельгунов писал: «На старообрядцев и устно и печатно возводили нелепые и несуразные обвинения. Они выставлялись фальшивомонетчиками и прочее».

Некоторые священнослужители подходили к вопросу раскола более объективно и пытались рассматривать его с государственной точки зрения. Так, например, протоиерей В. Фармаковский писал, что если рассматривать его с позиции государства, «то он (раскол) представляет собой замкнутое общество со своей правительственной и законодательной властью, с целой системой общественных учреждений и обычаев».

Распространенному мнению официальной церкви о расколе как о религиозном движении противостоит точка зрения Н. В. Никифоровского, по мнению которого «… раскол не знает никаких религиозных интересов. Это явление гражданское, и только гражданское… Догматы и обряды, которые защищают раскольники только личина, маска, под которой они кроют свои задушевные социально-политические стремления». В связи с этим он считает, что не собеседования, не миссионерская деятельность не ослабит раскол, этот вопрос необходимо решать социальными реформами и улучшением гражданского быта, что уже само по себе для того времени является прогрессивной мыслью.

В защиту хотелось бы сделать акцент на одной из отличительных особенностей старообрядчества – консервативной направленности, которая, к сожалению, воспринималась обществом как негативное проявление. Но именно консерватизм староверов способствовал сохранению различных достижений древнерусской культуры и должен был сблизить старообрядцев и славянофилов. Но современный исследователь М. О. Шахов, анализируя работы видных деятелей славянофильства, пришел к выводу о том, что «… для них старообрядчество было прежде всего отступлением от православия и поэтому явлением отрицательным».

Государство и церковь не делали различия между староверами, сектантами и еретиками, считая их всех своими врагами. Вплоть до 20-х гг. XX столетия старообрядчество относили к русскому сектантству, что и было отмечено в работах В. Бонч-Бруевича. Критикуя ряд научных работ, он указывает на дилетантское отношение к данному вопросу: «Нужно ли говорить о том, что происхождение русского сектантства и старообрядчества совершенно различно и спутывать и то и другое, подводя под одно наименование, значит еще больше усложнять этот вопрос народной жизни, который и до сих пор далек от благополучного разрешения». В этом вопросе с ним солидарна В. И. Ясевич-Бородаевская, по мнению которой «… старообрядцы выдвигают на первое место вопрос национальный, который неразрывно связывают с вопросом религиозным. Сектанты, наоборот, к вопросу национальному относятся совершенно индифферентно».

Причисление староверов к сектантству во многом усложнило исследование данного вопроса, так как это вызывало путаницу в официальных отчетах и сказывалось на статистике. Но необходимо отметить, что стереотипы, навязанные веками господствующей церковью в вопросах раскола, прочно засели в сознании «нестарообрядцев», что отрицательно сказывается на формировании отношения общества к староверию. Несмотря на то, что в 1971 г. на Поместном Соборе были окончательно отменены «клятвы» 1666-1667 гг., в современном обществе до сих пор имеют место абсурдные высказывания, которые не способствуют урегулированию противоречий между старообрядцами и никонианами.


С. А. Янин, А. Е. Заичкин


Поколение 2000


В России в последнее время сформировалось поколение молодежи, которое сильно отличается от своих предшественников. Интернетовский «Живой журнал» (ЖЖ) стал средой обитания для тысяч молодых людей. Мы решили воспользоваться материалом исследования блогов. Кое в чем его можно считать спорным. Но, как минимум это, исследование заставляет задуматься о том, что собой представляет Поколение 2000-х.

Тенденция 1. От карьеризма к «пофигизму».

Поколение 90-х чрезвычайно много работало. Сегодняшняя молодежь к карьере равнодушна. Она не приемлет работу, которая мотивирована исключительно зарабатыванием денег и не дает возможности для самовыражения, современные молодые люди не боятся остаться без средств к существованию.

Тенденция 2. Побег из массовой культуры.

Современные молодые люди – дети массовой культуры, и они прекрасно это осознают. С другой стороны, они всеми силами стремятся дистанцироваться от этой культуры. Современные молодые люди четко осознают свою культурную «продвинутость», это предмет их гордости.

Тенденция 3. Политика без политики.

Молодые люди просто игнорируют любые формы политической активности. Они не участвуют в выборах, поскольку, по их мнению, результат выборов не зависит от их участия. Некоторые посещают политические мероприятия, но ходят туда главным образом для того, чтобы поразвлечься, а не отстоять свою точку зрения.

Тенденция 4. Путешественник, но не турист.

Это путешествия особого рода. Это длительные поездки, часто с остановками на несколько месяцев в понравившемся месте. Путешественники этого типа стремятся жить также, как живет местное население – не выглядеть в глазах местных туристами.

Тенденция 5. Отказ от престижного потребления.

Молодежь 90-х была помешана на статусности (Mercedes, Gucci). Для молодежи 2000-х ценность статуса уже не является абсолютной. Современные молодые люди не готовы покупать товары только потому, что в глазах других они являются престижными и свидетельствуют о материальном достатке.

Тенденция 6. Поколение скептиков.

Поколение 2000-х можно по праву назвать поколением скептиков. Молодые люди не верят рекламе, не доверяют средствам массовой информации, крайне скептически относятся к различным PR-кампаниям. Они прекрасно понимают, что за всеми рекламными акциями стоит сугубо прагматичное желание продать товар.

Что будет с этим поколением дальше? Наверное, после 30 лет подавляющее большинство интегрируются в различные профессиональные сообщества, вступят в брак, заведут детей. Высокий уровень образования и наличие разнообразных социальных связей обеспечат им достаточно высокое положение в обществе. Впрочем, о будущем большинство обитателей пространства ЖЖ предпочитают не думать. Это слишком скучно.