Москва Смысл 2001

Вид материалаДокументы
Проклятие профессии
Проклятие профессии
Проклятие профессии
Проклятие профессии
Подобный материал:
1   ...   14   15   16   17   18   19   20   21   ...   31
L
Но сначала хочу привести отрывок из книги об олим­пийском чемпионе Людвике Данеке:

«Но сколько раз бывало у Данека, что на последней тренировке в среду он великолепно себя чувствовал и да­леко бросал диск, в четверг отдыхал, на разминке в пят­ницу появляется вдруг первое чувство неуверенности, а в субботу он бросал так, словно его погрузили в воду. Так, вероятно, рождается шоковое состояние "бессилия"».

И вот теперь я перехожу к «знаниям*. В этом отрывке констатирован факт появления неуверенности, что для автора, как и для самого спортсмена, оказалось неожи­данным. Я же давно заметил, что неуверенность и сомне­ния в себе появляются у спортсмена именно после выход­ного дня, когда он предоставлен большую часть времени самому себе, и у него есть время и возможность для воспо­минаний и может быть — тоски по дому и близким людям. Поэтому в выходной день я еще более внимателен к спорт­смену и стараюсь не оставлять его наедине со своими мыс­лями и пустым временем.

Еще я заметил, что неуверенность чаще всего посеща­ет тех, у кого было трудное детство. Вот почему необходи­мо изучать прошлое человека, и совершенно правы сот­рудники японского института «по усилению олимпийских чемпионов», рабочим девизом которых является: «все знать о спортсмене!»

Еще я заметил, что менее уверены в себе, склонны к появлению неуверенности, менее самостоятельны в при­нятии решений те спортсмены, тренеры которых отдают предпочтение в своей работе диктаторским методам. Осо­бенно нелегко работать и жить с таким тренером тем, чье детство не было легким. Для них даже крик тренера явля­ется на эмоциональном уровне моделью их детских пере­живаний, неожиданно появившимся негативным «обра­зом», который может только отрицательно подействовать на человека, сделать его слабее.

Еще я заметил, что неуверенность чаще посещает тех, у кого сегодня в семье есть сложности и проблемы, для кого семья, которую он вынужден часто оставлять, не яв­ляется прочным тылом, фундаментом воли и уверенности.

Еще я заметил, что неуверенность чаще подкрадывает­ся к тому, кто в трудный момент ответственных соревно­ваний не имеет рядом человека, которому он верит.

Но эти знания — далеко не все. Это, так сказать, пред­посылки, часть знаний, которые могут помочь предвидеть нежелательные изменения в состоянии человека. Практи­чески предвидеть мало. Важно не опоздать в диагнозе, то есть своевременно зафиксировать самые ранние симпто­мы, неуверенности.

В своей книге «Психолог в команде» я описал некото­рые признаки неуверенности спортсмена, такие, как потя­желевшая походка, отсутствие реакции на шутку и так далее. За эти годы, больше поработав в таком индивиду­альном виде спорта, как шахматы, где есть возможность наблюдать за человеком много часов в течение дня, я по­нял, что те симптомы более поздние, уже результат просо­чившейся «внутрь» человека неуверенности, с которой иногда бороться уже поздно.

А как успеть вовремя? Что в поведении человека про­сигналит о приближении опасности более своевременно, когда еще не поздно ее обезвредить, провести так нужную спортсмену профилактику?

Думаю, что первым сигналом тревоги является же­лание человека что-то изменить в режиме и образе сво­ей жизни в данный момент. Его по причинам, которые он сам объяснить не может, начинает не устраивать то, что есть. Ему вдруг стал не нравиться номер в гостини­це, кровать, которая еще вчера была удобной, этаж, на котором он живет, режим жизни команды, погода и мно­гое другое.

Интересно, что в этот момент в его спортивной дея­тельности перемен к худшему еще не наступило. Он так же с удовольствием тренируется, забыв в процессе работы о тех «мелочах», которые с сегодняшнего дня вдруг стали иметь большое значение.

Но перемены к худшему в работе впереди, если мы не прореагируем на ранние симптомы, и они — эти перемены к худшему — наступят еще раньше, если мы расценим новые желания спортсмена как капризы и займем крити-

316

Проклятие профессии

Работа по совместительству

317


ческую позицию по отношению к нему, что часто делают тренеры, усугубляя таким образом ситуацию.

Итак, ранним симптомом № 1 является неудовлетво­ренность условиями жизни.

Симптомом № 2 по времени «наступления на челове­ка» является нарушение сна. Спортсмен начинает жало­ваться на прерывистость сна, на трудное и долгое засы­пание, раннее пробуждение утром, волнующие его сно­видения.

Для своевременного обнаружения этого симптома нельзя полагаться только на информацию, идущую от са­мого спортсмена. Он чаще всего старается скрыть эту информацию от тренеров, которые решают, оставить его в составе или нет, и от других спортсменов, среди кото­рых есть его конкуренты.

В этом случае мне на помощь приходит опять нее на­блюдение за свежестью лица спортсмена и отдельными признаками его поведения, которые «говорят» о том, что он сегодня плохо спал.

Помощником № 2 является информация от соседа по комнате, которого я всегда опрашиваю по всем вопросам совместного проживания с другим человеком и совмести­мости с ним.

И еще одним достаточно информативным помощником является наблюдение за поведением спортсмена в сеансах аутогенной тренировки, которые обычно я провожу сразу после нагрузки. И сразу выделяю тех, кому сегодня труд­нее, чем обычно, расслабиться и уснуть, отвлечься от на­вязчивых мыслей. В этом случае я всегда думаю, что, наверное, то же самое происходит с человеком и ночью, но за ночным сном, к сожалению для психолога, наблюдать не удается.

Картину раннего симптома № 2 я бы дополнил, рас­ширил и включил бы сюда все то, что можно отнести к борьбе человека с самим собой. Думаю, что те, кто зна­ет на собственном опыте, что такое легко уснуть в ответ­ственный, нервно-нагрузочный период своей жизни, со­гласятся со мной, что каждое засыпание — это резуль­тат именно борьбы с какой-то частью самого себя, не

желающей подчиниться и не мешать. И выиграть этот бой не всегда удается.

Так вот, я бы дополнил картину данного симптома всем тем, что отчаянно сопротивляется желаниям человека и его практическим жизненным задачам. Например, спорт­смену становится труднее настроиться на тренировку, что обычно не являлось для него проблемой. Ему труднее ста­новится выдерживать различные собрания и теоретичес­кие занятия. Даже обычное общение с людьми становится для него нагрузкой. Он более болезненно, чем обычно, реагирует на волевое руководство им. И так далее и тому подобное. Все это я бы отнес к признакам менее удачной, чем всегда, борьбы человека с самим собой, со своим вто­рым «я». И чем меньше оно нейтрализовано перед выпол­нением деятельности, тем больше будет мешать в процессе самой деятельности.

И теперь о симптоме № 3, который может многим показаться не настолько серьезным, чтобы выделять его в самостоятельную категорию. Да, это всего лишь отно­шение спортсмена к меню. Но я отношусь к этому симп­тому все с большим вниманием, потому что часто полу­чаю ценнейшую и своевременнейшую информацию о на­строении человека. Не буду детально описывать все то, что накопилось в результате наблюдения за человеком в часы завтраков, обедов и ужинов. Но разве для того же тренера не является важным знать, что, например, если спортсмен просит еще чашку, а то и две, чая (особенно за ужином, то есть в конце дня), значит он больше, чем обычно, устал или взволнован и хочет успокоиться. А если он дополнительно к общему меню заказывает пирож­ное или кусочек торта, то это можно расценить не только как любовь к сладкому (он же не искал пирожное вчера), но как признак начинающейся тоски по дому.

И подобных наблюдений у меня накопилось нема­ло. И такой тренер как Константин Иванович Бесков отнесся, помню, к этой информации предельно внима­тельно.

И симптом № 4, на сегодняшний день моей работы в спорте пока последний. Это оживление прошлого!

318

Проклятие профессии

Работа по совместительству

319


Наступает момент, когда в сознании и памяти челове­ка оживает прошлое. Оно бывает в двух вариантах. Один — как ностальгия по прошлому, по хорошим дням жизни человека, которым сегодняшние дни по своей ценности уступают. Данный вариант я считаю «положительным*, поскольку, вспоминая свои прошедшие дни, победы и хо­роших людей из своей жизни, спортсмен ищет в прошлом дополнительную силу — ив итоге становится сильнее.

И есть вариант «отрицательный», когда оживает то, что лучше не вспоминать и забыть навсегда. Это неудачи всей прошлой жизни человека. Это прежде всего нестира­емые временем следы детства: пережитое ребенком горе, ссоры родителей, жизнь без отца.

Если бы умел человек забывать! Но нет, как бы специ­ально на этот случай существует протест памяти. И в первую очередь вспоминаются почему-то поражения, и не только спортивные, но и жизненные: потеря любимой де­вушки, смерть близкого человека.

Опасность ожившего прошлого я вижу в том, что па­мять самым прямым образом связана с чувственной сфе­рой человека, а проснувшиеся чувства — это чаще всего опасность! Я не говорю, что всегда. Иногда, если их умело направить, чувства могут быть и мощным мотивом, и ис­точником дополнительной силы. Но, по моим наблюдени­ям, чаще бывает наоборот. Ожившие чувства могут в «сум­ме» сиюминутного состояния человека занять ведущее ме­сто и нарушить общую гармонию готовности спортсмена к бою и полной самоотдачи в нем, и в частности — очень важную систему саморегуляции поведения и деятельности.

Вспоминаю достаточно наглядный пример. На чемпи­онате мира по футболу в Англии в 1966 году игрокам сбор­ной Венгрии перед самым важным матчем дали прослу­шать записанные на магнитофон голоса их детей. На дру­гой день они еле передвигались. После этого случая тре­нер сборной Венгрии Л.Бароти сказал:

— Психология — дело темное.
Но я бы сказал иначе:

— Психология — дело тонкое! — А руководители вен­
герской команды сделали две грубые ошибки. Во-первых,

это средство могло сыграть мобилизующую роль в том слу­чае, если бы спортсмены расстались со своими детьми недавно, допустим, неделю, максимум — две недели на­зад, то есть когда еще не началась тоска по ним. А футбо­листы не были в своих семьях уже сорок дней! Второй ошибкой было то, что футболистам напомнили об их са­мых дорогих людях не в день игры, а накануне, когда впереди была еще целая ночь той самой борьбы человека с самим собой.

Так что виновата не психология, а люди, которые ока­зались неподготовленными пользоваться психологически­ми средствами грамотно.

Таковы найденные мною на сегодняшний день симп­томы неуверенности — противника зачастую более серь­езного, чем тот, с кем спортсмен борется на ринге или ковре, на футбольном или хоккейном ноле.

И это тот противник, которого нужно уважать, всегда думать о нем, и знать как можно лучше. И тогда удастся противостоять ему, вовремя его обезвредить и в результа­те помочь спортсмену победить самого себя!

Иногда я думаю, что это и есть главная задача в рабо­те психолога с человеком!

Мой тайм-аут закончился. Надо идти к другим, хотя я «по-настоящему» только с Майей. Я шел и думал: «Честен ли я был в этих словах перед ней?» И ответил: «И да и нет». Да — потому что все-таки она — самый близкий мне человек в этом коллективе, и в то же время нет, так как не могу не сопереживать с Катей ее судьбу, хорошо знако­мую мне судьбу трудного детства; как не могу оставаться безучастным к жизни Иры, травмированной собственны­ми родителями, что тоже знакомо мне; как не могу равно­душно относиться к сегодняшнему дню Лены, завтра ухо­дящей из спорта.

Разговором с Леной закончился сегодняшний опрос. Сначала, когда она пришла на наше занятие по психоло­гии, я отнесся к этому без восторга, только как к дополни­тельной нагрузке, к еще одной задаче, на решение кото-

320

Проклятие профессии

Работа по совместительству

321


рой может не хватить ни сил, ни времени. Тем более, что практического смысла работа с этой гимнасткой не имела, брать в состав ее не планировали. Ей, как и всем, я задал вопрос:
  • Как настроение сегодня? — И в ответ услышал:
  • А у меня всегда плохое настроение. — И уже не
    смог отнестись к ней безразлично.

На другой день, уже зная все пережитое этим девят­надцатилетним человеком, вручил ей лист бумаги, где было написано: «Если трудно, зови на помощь себя!* Она прочитала, улыбнулась невеселой улыбкой, сказала:
  • Я так и делаю уже три года.
    Я ответил:
  • Мало. Я больше.

Услышав это, она подняла глаза, изучающе посмотре­ла на меня и сказала:

— Я бы хотела как-нибудь поговорить... без посторонних.
Но поговорить не удалось. И вот сейчас, пожелав Кате

спокойной ночи, я посмотрел на часы и подумал, что по­говорить опять не удастся. Но к двери номера я подойти обязан, и имею право уйти только в том случае, если буду уверен, что человек спит.

И вот эта дверь. Слышу тихую музыку и тихо стучу.
  • Кто?
  • Свои.

Вхожу и вижу уют, созданный взрослым спортсменом, которому этот уют, вероятно, нужен. У той же Кати всегда все разбросано. Наверное, для юного человека достаточно внутреннего комфорта. А для того, кто живет в гостинице годами, как Лена, важен комфорт и внешний. Мне прият­но сесть в предложенное хозяйкой кресло, задержать взгляд на аккуратной стопке книг и пластинок, услышать от нее:
  • Что будете пить: сок, кофе?
    Благодарю и спрашиваю:
  • А спать не собираетесь?
  • Все равно не усну. Зря не хочу мучиться.
  • Но надо поспать. Завтра — важный день.
  • Для меня — нет, хотя бой я дам.

— Яне сомневаюсь. Но хочу спросить, Леночка, поче­
му ты так напряжена на людях? Нельзя показывать, что
тебе трудно, что чем-то недовольна.

Она задумчиво говорит:

1 Не знала, что так выгляжу. Наверное, это реакция на их взгляды. Как будто я всем мешаю. Пора уходить, но боюсь. Я однажды бросала, но через месяц вернулась. Такая пустота без спорта.

Я понимаю, что мы коснулись самой-самой ее темы, и говорю:
  • Поверь, пройдет время, и ты поймешь, что спорт —
    это только часть жизни.
  • Да, я понимаю. Но вы тоже поверьте, как это тяже­
    ло после того, как десять лет спорт был всей жизнью.

...Уходишь от человека и подводишь итог, оцениваешь себя. Еще одна задача, которую, к сожалению, приходится иногда решать в большом спорте — уметь внушить спорт­смену, что спорт — это не главное в жизни. Тем более это трудно делать мне, поскольку сам я глубоко убежден, что самое интересное в жизни — это спорт. Хотя трагических ситуаций в нем вполне достаточно, чтобы думать иначе. И с одной из них я только что столкнулся. Ведь Лена — это еще один типичный случай, когда спортсмен больше не нужен! Не нужен как действующая спортивная единица.

Спорт не выбрасывает человека навсегда. Ты можешь остаться в нем как тренер, как тот же психолог, но это бу­дет совсем другое. И новый путь ты начинаешь с самого начала. И снова ощутишь беспомощность первых шагов и переживешь трагедию первого поражения. И опять потре­буется все твое мужество, уже, может быть, растраченное в спортивных сражениях. Обязаны ли мы предупредить об этом спортсмена, остающегося в спорте навсегда? Думаю, что да, потому что я, например, не уверен, что согласился бы начать все сначала. И многие тренеры говорили мне то же самое.

... «Кажется, день закончился», — думал я, подходя к дверям своего номера. Но нет, это не так, — извещает меня лист бумаги, приколотый к двери кнопкой. «Заходи­ла, не застала, жду у себя. Вера Николаевна».

11 Р. Загайнов

322

Проклятие профессии

Работа по совместительству

323


И снова иду к лифту. В коридоре встречаюсь с трене­ром Оли, молча улыбнулись, приветствуя друг друга. От­ношения наши улучшились, а началось это с «пари». На­кануне важной тренировки, где Оле предстоял «прогон» на всех снарядах, она была очень оживлена и долго не ложилась спать. Понаблюдав за ней, я сказал тренеру:

— Осмелюсь сделать прогноз — завтра у Оли будет
плохой день.

— А я думаю иначе, — ответил тренер, — и предлагаю
пари психологу.

Мы пожали руки, и Вера Николаевна, как свидетель этого разговора, «разняла» нас.

На другой день я был занят в своей команде и в гимна­стическом зале не был. Увиделись мы за ужином.

— Вы оказались правы, угадали. У нее ничего не полу­
чилось сегодня, — сказал тренер.

Но я не угадал, а предвидел. Потому что знаю, что перед серьезным днем человек должен ложиться спать обязательно серьезным, собранным, настроенным на зав­трашнюю деятельность. Таким образом он успеет настро­ить все свои механизмы самоуправления на качественную работу. И этого фундамента хватит на весь завтрашний день и на самую объемную работу.

Конечно, я был рад этой небольшой профессиональной победе. Но еще больше порадовался, когда тренер подо­шел на другой день и сказал:

— Спросите у Ольги: она хочет тренироваться? Спро­
сите Вы, а то мне она может ответить не так, как есть на
самом деле.

Потом Оля подряд три дня работала просто блестяще, и я снова предупредил тренера:

— Ждите спада.

И на другой день у нее были слезы в конце тренировки, жаловалась, что заложило уши, выглядела усталой.

И опять это было не угадывание. За эти пятнадцать лет практической работы со спортсменом сформировались «алгоритмы наблюдения», которые проверены мною мно­гократно, причем независимо от вида спорта, специфики нагрузки, возраста.

Вероятно, для человека имеют силу законы природы, которыми сам человек управлять не может. Например, все знают, что когда спортсмен входит в форму, он легко заболевает. Или — наш случай. По моим личным наблю­дениям, команда может со сверхотдачей, то есть на макси­муме усилий, провести не больше трех игр подряд. В чет­вертой будет обязательный спад и не помогут никакие ни моральные, ни материальные стимулы.

Происходит опустошение, которое по своей природе имеет, скорее всего, охранительный характер, оберегаю­щий организм от истощения. А может быть, если посмот­реть глубже, оберегающий генетический код человека. Природа считает, что ее проблемы самые важные в общей системе вещей и явлений, по крайней мере, важнее, чем чемпионат мира по спортивной гимнастике.

Хотя Оля считает иначе, но и ей пришлось подчинить­ся. На другой день мы с тренером пришли к общему мне­нию, что она уже в форме и важно не переработать. Мы решили освободить ее от дневной тренировки, чтобы она отдохнула и, хорошо поработав вечером, закончила неде­лю в состоянии удовлетворения. Практически очень важ­но, чтобы спортсмен провел выходной день в хорошем настроении. Особенно это валено в условиях длительного сбора. Так что иногда есть смысл пожертвовать трениров­кой ради настроения.

А вечером после дневного отдыха Оля раньше всех пришла в зал, еще до разминки опробовала брусья, рва­лась работать. Но вначале работала неудачно, создава­лось впечатление, что она не управляет сверхэнергией, накопившейся в ее организме. В середине тренировки при­шла в себя и до конца работала снова блестяще. И мы с тренером согласились, что эксперимент был правилен. Тот ее срыв дал нам информацию к размышлению. Диагноза могло быть два: или она уже в форме, или переутомлена. Мы решили, что первое, и убедились в этом, увидев, что она рвется в бой. Этого не было бы в случае переутомле­ния, оно имеет более инерционный характер.

Затем у Оли наступят стабильные дни, и они с трене­ром вновь «закроются» от меня. Опять наше общение ог-

324

Проклятие профессии

Работа по совместительству

325


раничится формальными улыбками и фразами: «Доброе утро» и «Приятного аппетита». И лишь в последний день, узнав от Веры Николаевны о моем отъезде, он придет ко мне в номер и скажет:
  • Все-таки я хочу записать Ваш телефон.
    И потом спросит:
  • Ваше мнение об Ольге?
    Я отвечу:



  • Я не видел ее год, и в ней что-то накопилось. Нет
    той чистоты незнания сложности жизни. Как будто груз
    положили на ее плечи.
  • Да, — ответит тренер, — Вы попали в самую точку.
    Появился какой-то «засор». Идет много информации, то та
    вышла замуж, то эта. К сожалению, от этого не убережешь.

Мы попрощаемся, и он уйдет с озабоченным выраже­нием лица. Я запишу это новое слово «засор» и вспомню Олю, ее совсем детское выражение лица всего год назад. И подумаю: «Да, этот засор выражен в ее теперь уже совсем не по-детски напряженном лице, менее свободном поведе­нии, в теперь уже редкой улыбке». Все это — следствие не только нелегкого образа жизни, но и той информации, которую она переработала, «пережила» за этот год, за год жизни в роли чемпионки мира.

Но что делать? Действительно — вечный вопрос. Как облегчить этот груз, очистить засор? Сейчас, в данную минуту точного рецепта дать не могу. Знаю точно сдно — первый шаг в решении этой задачи. Он тот же — завое­вать доверие и симпатию человека и таким образом при­близиться к усложнившему его жизнь «грузу». Но этот шаг мне не дал возможность сделать тренер.

Думаю о тренере Оли, совершенно поседевшем в трид­цать с небольшим лет. И понимаю его. Оля — его ребенок, от и до, от первого шага в гимнастическом зале до звания чемпионки мира. И он имеет право на эту боязнь влияния извне другого человека. Это не ревность, я понимаю это. Это чувство родителей, имеющих одного ребенка. Чувство, сильнее которого, наверное, нет и быть не может. И я понимаю, что не имею права обижаться. Хотя чисто про­фессионально обижен на судьбу, которая не позволила

поработать с этой парой «тренер—спортсмен». Мне каза­лось, что у нас получилось бы.

«Что же такое тренер?» — спрашиваю я себя. Ясно, что это больше, чем профессия. Это образ жизни, в кото­ром все подчинено рабочей задаче — воспитанию чемпио­на, что невозможно без абсолютной отдачи этой цели и этому человеку. А все остальное, и в том числе личная жизнь тренера, является второстепенным. Поэтому те два слова, помните — «живет у тренера*, — воспринимаются как само собой разумеющееся.

Но ведь мы удивились бы, узнав, что ребенок живет в семье школьного учителя, например? А жить у тренера — это в порядке вещей? И живут! Живут подолгу, иногда — годами, пока не устроят свою личную жизнь, опять лее с помощью тренера.

... Как много нового открываешь для себя в спорте и почти ежедневно! Спорт бесконечен! И ни один сбор не проходит без исписанного блокнота. И вот сейчас, когда за окнами ночь, я снова беру в руки блокнот, потому что в наступающие дни «прикидок» времени, я знаю, совер­шенно не будет. А сейчас я просто физически не способен логично вставить куски мыслей в это повествование и про­сто зафиксирую их «без монтажа».

Итак, мысли и идеи, накопившиеся в процессе работы за этот месяц в гимнастике, записанные на клочках бума­ги, на полях газет и журналов, что было под рукой в тот момент, когда возникла мысль, которую боялся забыть.