Москва Смысл 2001
| Вид материала | Документы |
| Проклятие профессии Проклятие профессии Проклятие профессии Проклятие профессии Проклятие профессии |
- 2001 Утвержден Минтопэнерго России, 1942.6kb.
- Пособие для логопедов Москва 2001 бек 74. 3 Удк 371. 927, 514.36kb.
- Целевая программа правительства москвы " развитие единой образовательной информационной, 432.71kb.
- Для поколения всеобщей интернетизации чтение потеряло смысл, 38.78kb.
- Золотом Кубке Европы семинар, 18.18kb.
- Об административных правонарушениях, 28099.94kb.
- Об административных правонарушениях, 27974.85kb.
- Полный курс Джек Швагер Москва 2001, 2909.89kb.
- Концепции, проблемы, 1204.14kb.
- Идентификационных структур в современной под редакцией Т. Г. Стефаненко россии., 889.1kb.
апреля
На старт спортсмен должен выйти обязательно «чистым* (пока не нашел лучшего определения), не загрязненным воспоминаниями из прошлого, мыслями и чувствами о настоящем и буду-
щем. Разумеется, я имею в виду все то,
что может «загрязнить» его состояние сегодня, все негативное: неудовлетворенность, плохие предчувствия, неверие в людей, окружающих его в этот день, а также тех, кто далеко, а это порой еще хуже, и многое-многое другое.
Ночь проделала свою часть работы (об этом всегда надо помнить), далеко не лучшую, не усилившую человека, а чаще — ослабившую его.
Но наступило утро, идет час за часом, и дела улучшаются. Партия в пятнадцать тридцать, и эти цифры 15-30 организм бойца видит каждую секунду. И не только видит, фиксирует, но и ориентируется на них в своей работе, суть которой заключается в мобилизации всех жизненных ресурсов человека к нужному (к этим самым 15-30) моменту.
И что бы он ни делал — ел, спал, продумывал тактику борьбы, обсуждал ее с тренерами, — внутри него, в глубоком подсознании и в столь же глубоком внутреннем мире
382
Проклятие профессии
Поражение
383
(в душе) все это время шла своя работа, и в результате ее вся энергия этого человека аккумулировалась в его организме, равномерно распределилась в нужных для пред7 стоящей работы системах и теперь ждет своего часа ■— пятнадцати тридцати.Эту внутреннюю работу проделывает с собой сам человек, избравший в своей жизни путь бойца и расплачивающийся за все радости этой жизни такими днями, как сегодняшний.
Но не только он помогает себе в этой очень нелегкой работе. Одному человеку далеко не всегда, не перед каждым боем удается удачно решить все задачи по мобилизации и подойти к минуте старта абсолютно свежим, максимально концентрированным, знающим, что и как делать, с первой секунды боя до последней. Ему помогают профессиональные люди — тренеры, массажисты, врачи, президент клуба, психолог. Но не только они. Есть еще особая категория «верных» людей, с кем спортсмен имеет «особые» отношения, кого любит и кому верит, и ценность которых как минимум не меньше, чем первой — профессиональной группы. И они в этот «особый» день играют порой важнейшую роль, особенно в той внутренней работе человека с самим собой. Их незримое участие в том, что спортсмен призывает их быть с ним в эти часы, поселиться в его душе до конца боя, а также в той части сознания, которая сегодня «свободна», и тогда ее — эту часть сознания — не займут те, кого лучше не вспоминать в такой день, И если это получится, то в целостном состоянии человека установится некая гармония. Две чаши весов примерно уравняются, и спортсмен будет чувствовать, что тяжесть «первой», где расположились такие нелегкие «гири» как ответственность, предстартовое волнение, страх поражения, вполне ему по силам, он выдержит ее и выйдет на старт готовым драться за победу, и останется одно — в самой деятельности, в бою отдать все для этой победы, все, что смог накопить в себе сегодня на другой чаше весов! Да, в самом бою все будет зависеть от него и от всего того, что сделали для него его помощники — зримые и незримые.
Обо всем этом всегда вспоминаю в последние минуты перед нашей встречей. Знаю, что нельзя зарекаться ни от чего и надо быть готовым даже к самому плохому: не спал всю ночь, температура, пустое состояние, тяжелое настроение — не дай Бог!
Но, слава Богу, все хорошо: и хорошо спал, и настроение не ниже среднего, и бодро делает все первые дела дня — сбрасывает с себя одеяло, встает, идет в ванную, и даже напевает там что-то. И можно вздохнуть свободно. За этот первый свободный вздох в такой день порой можно отдать многое, и со мной, думаю, согласятся все те, кто был и бывает в моем положении.
Все идет по плану. Завтракает в номере. Напротив расположился Михаил Подгаец. Он показывает варианты. Анатолий Евгеньевич проглатывает их вместе с чаем. Молча. Не так, как в обычные дни.
Оставляю их и возвращаюсь за сорок минут до начала партии. И то, что я вижу, сразу напрягает меня. За два часа, прошедшие без меня, многое изменилось. Лицо шахматиста озабоченное и даже утомленное, а под глазами обозначились синяки.
Говорю:
— Все прекрасно, Анатолий Евгеньевич. Теперь отдохнем.
А мысль залихорадило: «Надо успеть, обязательно успеть восстановить его, улучшить состояние!» У меня тридцать минут, а это немало.
И вот идет сеанс и на десятой минуте я слышу легкий, уже хорошо знакомый храп, и груз сваливается с моих плеч.
Он — в новом костюме. Вместе выбираем галстук, и я не могу скрыть улыбки — так хорошо он выглядит. Лицо загорелое и свежее, блуждает улыбка.
И вот садимся перед дорогой, и не до улыбки сейчас. Пошли последние минуты, и все, кто пережил эти минуты в своей жизни, хорошо поняли меня. Последние минуты! Иногда вся жизнь твоя проносится перед тобой в эти считаные мгновения перед испытанием, которое на всю твою дальнейшую жизнь может повлиять самым решающим образом.
384
Проклятие профессии
Поражение
385
Не о том ли думает сейчас мой спортсмен, сидящий в метре от меня с опущенной головой и закрытыми глазами и собирающий сейчас в своей душе все свои силы, которые он еще способен собрать в свои сорок лет.
— Нервы ни к черту! — все чаще слышу я от него в
последнее время.
И в этот момент он прерывает меня:
— Рудольф Максимович, я хочу остаться на пару ми
нут один. Хочу окончательно сконцентрироваться.
Гуляю по коридору и думаю вот о чем: «В этом матче решается гораздо больше, чем просто победа и немалый приз за нее. Не дай Бог, мы проиграем, и что тогда ждет нас впереди? Ничего не ждет, в том-то и дело! Уже почти двадцать лет этот человек борется за звание сильнейшего в мире, сохраняя свое законное место в центре внимания шахматного и нешахматного мира. И вот в один момент эта привычная жизнь может оборваться. Во-первых, следующий этап ему придется начать с самого начала, в общих рядах. А во-вторых, это случится нескоро — через полтора года, и эти пустые (вне борьбы) восемнадцать месяцев еще надо прожить, пережить эту давно забытую пустоту.
Вот почему (в этот момент я понял это!) сейчас Анатолий Карпов и решил остаться с самим собой, и видит он сейчас свои личные две чаши весов, на одной из которых как никогда близкая реальность крушения родного, привычного мира, а на другой — все то, что может помочь этого крушения избежать. И на ту, вторую чашу весов необходимо было сейчас добавить своих душевных сил, может быть, положить их все без остатка. То есть мобилизоваться не просто на бой, а на подвиг! А для этого необходимо иногда остаться одному, наедине с
собой.
Вот почему, — пришел ответ и на этот вопрос, — так изменился он внешне за те два часа шахматной работы. Он в эти часы думал и об этом!»
И в эту секунду открылась дверь, и наши: глаза встретились. Передо мной стоял человек, принявший непоколебимое решение!
Мы несколько секунд смотрели друг другу в глаза, и затем он сказал:
— Ну, пошли?
...Я не сомневался сегодня ни в чем, и мне было даже жаль нашего соперника. А он уловил наш настрой и даже несколько раз перевел взгляд с Карпова на меня.
- Как Вы оцениваете саму партию? — спросил я у
Михаила Яковлевича.
- Когда он в порядке, — ответил тренер, — он непо
бедим. О нем сейчас много чего говорят, но это глупости.
Он — величайший игрок в истории шахмат. Вы не раз
упрекали нас, что мы не анализируем его партии. Но как
анализировать? Надо неделю думать над одним его ходом.
Почему он походил, например, пешкой не на два поля, а
на одно. И только через неделю выясняется, что в одном
из семи возможных вариантов имела место опасность. У
него колоссальное предчувствие опасности!
...И вот сейчас этот человек с колоссальным чувством опасности совсем такого не напоминает. Он весел и расслаблен, активно беседует с гостями. А они, эти «отцы побед» («у победы сто отцов, поражение — всегда сирота») тут как тут — после победы.
Я все чаще поглядываю на часы, и он видит мою обеспокоенность и уже не первый раз говорит мне вполголоса:
— Скоро закончим.
Да, все только начинается. Уже завтра — новая партия, к тому же черными. И передо мной непростая задача — снять все следы радости и даже удовлетворения. Помощники те же: теплая ванна (ее готовлю сейчас) и наша музыка, на фоне которой проходит мой сеанс. Все остальное делаю я сам. А сделать надо много и как можно быстрее. И если он уснет (надеюсь — часам к трем, а это для него нормально), я еще обязательно должен посидеть рядом с его кроватью не меньше часа, потому что после победы он часто просыпается и сегодня может проснуться тоже! А если не уснет опять, то завтра может
13 Р. Загайнов
386
Проклятие профессии
Поражение
387
случиться все, что угодно. Не уходить! Не уходить, дока не буду уверен, что сон глубокий, до утра.Иногда боюсь уснуть на стуле и разбудить его грохотом своего упавшего тела. И еще боюсь крепко уснуть потом в своем номере и утром не успеть приготовить завтрак. В отеле завтрак до десяти тридцати, и Карпов его просыпает. Но если я не опоздаю, можно заказать поварам все, что он любит. За рубежом Карпов исключительно популярен, и повара рады все сделать для него.
...Но что-то не спалось. И я еще раз прокрутил в памяти прошедший день, день хороший, победный, но отнявший у всех нас много сил. «Выстоять бы завтра, — мелькнула мысль, — а послезавтра день отдыха, и мы восстановимся, но главное — восстановим нашего главного человека*.
Вспомнил Бориса Спасского, его слова о том, что первую партию матча лучше сыграть спокойно, вничью, так как победа в первой партии всегда отнимает много сил. Так, по его словам, и случилось с ним в матче с Анатолием Карповым в 1974 году.
И вспомнил нашего тренера, озабоченное выражение его лица после партии, и его слова:
— Играл хорошо только в дебюте. А потом Шорт переиграл его. Хорошо, что он запутал его в конце. Почему-то в последнее время он теряет нить в середине партии, будто отключается.
«Первая партия», — сказал я себе, пытаясь этим успокоить себя, но некоторое напряжение осталось. Знаю, что профессионалы вот по таким деталям способны диагностировать возможную опасность. Но все-таки надеюсь, что наш тренер слишком подозрителен.
...Что же еще отличало этот день? Все-таки Карпов был излишне напряжен перед партией, а это несвойственно ему, тем более, что играл он белыми. И при этом слове — «белыми* — вспомнилась небольшая профессиональная удача сегодняшнего дня. Вряд ли что я могу сказать ему нового, связанного с шахматами, но счел сегодня нужным перед партией напомнить об одном. У нас белый цвет, а любой шахматист ставит как
обязательную задачу получить хотя бы небольшой перевес и в этот день бороться за победу. И если перевеса не получает, то это всегда отражается на его соревновательном состоянии. Помню в связи с этим рассказанное мне Львом Полугаевским из своего боевого опыта, как он готовил себя к партии в свои лучшие годы. Он садился в кресло, включал тихую музыку, закрывал глаза, вводил себя в состояние полусна и давал себе мысленные советы. И если предстояла партия белыми, то среди подготовленных советов был и такой: не расстраиваюсь, если не получаю перевеса по дебюту!
Еще один «урок спортсмена*. Так я это называю и фиксирую в специальном блокноте. Много прекрасных уроков получил я от спортсменов, не обязательно высококлассных. И всем им сердечно благодарен сейчас.
И сегодня использую тот урок в своей работе. Говорю:
— Анатолий Евгеньевич, Нона Гаприндашвили однаж
ды сказала: «Не надо бояться в матче сделать белыми
ничью*. Как Вы относитесь к этому?
Он смотрит на меня и слегка улыбается:
— Намек понял, молодец Нона, соображает!
День был все-таки неплохой.
Только под утро вернулся я к себе. Ночной визит развеял не тревогу, на что я обычно надеюсь, а наоборот — развеял спокойствие, которое, казалось, было завоевано всеми нами.
Старт удался. Обе партии сыграны с позиции силы. Одна выиграна, в другой, хотя она закончилась вничью, хорошо разыгран дебют и противник был переигран. О таком старте можно было только мечтать, но на месте радости и удовлетворения — совсем другое: тревога и напряжение. И первое, что я делаю, проснувшись, — снимаю телефонную трубку и минут двадцать мы говорим с тренером.
— Обязан Вас предупредить, — начинаю я разговор, — что от свежести, которую мы накапливали в Марокко, не
388
Проклятие профессии
Поражение
389
осталось и следа. Он предельно утомлен, а сыграны только две партии. Разве можно заниматься шахматами пять часов в день? Ведь он еще и партию играет!— А я что, этого не понимаю? — отвечает Михаил
Подгаец, — но он не отпускает нас. Проверяет и проверя
ет варианты. У него какой-то непонятный мандраж. Я его
таким не видел.
И я его таким не видел. И первую и вторую партии он очень «трудно ждал». Прекрасно написал в своей анкете боксер Валерий Стрельников: «Трудный бой не тот, который трудно проходит, а тот, который трудно ждешь». С тех пор и применяю это словосочетание: «трудное ожидание». Оно наиболее точно характеризует отношение человека к предстоящему факту, событию, испытанию. Анатолий Евгеньевич и был таким вчера, с самого утра и до окончания нашего предстартового сеанса: почти ничего не поел, сразу вызвал тренеров и зарядка была сорвана, просидел за шахматами до трех часов и на сеанс осталось только двадцать минут. Да и сеанс не решил задачу. Уже не было нужного времени, чтобы расслабить его и снять напряжение.
Видно было, что внутренне он скован какой-то доминирующей даже не мыслью, может быть, чувством, переживанием. Но я не смог понять природу зарождения в его психике данного инородного тела. И было неясно также, как ликвидировать его — то, что совсем незнакомо тебе сейчас. И мой расчет — на время. Может быть, сам собой он успокоится через день -~ два и снимется эта новая для
всех нас проблема.
* * *
Только в три часа ночи он закончил работу с тренерами и позвал меня. Но ложиться не собирался. Смотрели теннис. Потом разложил пасьянс и, наконец, подошел к столу и сел напротив.
— Ну, что у нас еще? — спросил он, что означало — он
готов к серьезным темам.
Я протягиваю лист оценок, и он ставит 9,5 — наивысшую и за эти дни матча и за все дни подготовки.
— Прокомментируйте, — прошу я.
Играл отлично. Снизил на полбалла из-за времени.
Нельзя так много думать на первом часу.
- Анатолий Евгеньевич, — (я перехожу к теме, кото
рая стала сегодня наиболее проблемной — по мнению тре
нера, и я согласен с ним), — у меня создается впечатление,
что когда Вы спокойны, то выиграть у Вас невозможно.
- Да? — вдруг спросил он и внимательно посмотрел
мне в глаза.
— Вот я посмотрел две партии, — продолжаю я, — и
складывается впечатление, что у Вас с ним просто разни
ца в классе.
Он продолжал внимательно слушать меня, но думал в это время о чем-то своем, взвешивая что-то мысленно и после паузы ответил:
— Так оно и есть на самом деле.
И снова замолчал, ушел в свои мысли. А мне казалось, что я выбрал именно ту тему или близкую к той, ставшей доминирующей в его сознании и душе на данном отрезке его жизненного пути. Как бы я хотел знать сейчас, что там спрятано у него сейчас от меня и от всех других — во внутреннем мире его личности? Какие сомнения в себе стали вдруг сегодня столь значимыми в его самовосприятии, процесс переоценки чего, каких параметров личности и профессионального мастерства имеет место, и более того — набирает ход?
Но и не зная этого и действуя на ощупь, я уверен, что действую верно, стараясь успокоить его и поднять уверенность. Но надоело работать на ощупь! Всегда, на ощупь — вот истинное проклятие моей профессии. Даже те, чье человеческое и профессиональное доверие было завоевано в неких абсолютных величинах, не все полностью говорили о себе, хотя и понимали, что ради дела надо рассказать все. Но этого не бывает, и, вероятно, быть не может. Человек до конца хранит в себе свою тайну. Как закон жизни своего «я», своего рода неприкосновенный личностный запас, который не может принадлежать никому другому.
А такой человек как Анатолий Карпов закрыт для всех, и в том числе для своего личного психолога, процентов на
390
Проклятие профессии
Поражение
391
девяносто. Но я готов продолжать борьбу за каждый новый процент!* * *
Но как много новой информации о человеке всего за два дня его боя! И совершенно необходимо ее переварить и выделить истинное.
- Он что, боится Шорта? (я в комнате тренера).
- Это исключено, — говорит Михаил Яковлевич.
- Боится матчевой ситуации, стресса?
- Думаю, что нет. Раньше же этого не было!
- А что же происходит?
Я мечтал об одном — о первой победе, которая всегда успокаивает и позволяет шахматисту такого класса играть в свою силу, а больше ничего и не надо. Но этого не случилось. Думаю, что дело только в нем самом. Что-то нарушилось в его внутреннем мире. И чисто внешне он изменился, выглядит порой растерянным.
- Может быть, с Натальей что-то случилось?
- Нет. Уверен, что нет. Он бы переживал иначе. Что-
то произошло именно с его личностью спортсмена.
- Погуляем, — прерывает меня тренер, — слишком
важная тема, а я не хочу, чтобы нас услышали. Всего
боюсь, даже как приметы.
...Глубокая ночь. Затих этот всегда шумный маленький городок, и машины отдыхают в строю, вдоль домов.
- Вероятно, истина в том, что в этом году он впервые
в жизни потерпел серию неудач в турнирах и проиграл
много партий. Играет он всегда неподготовленным и каж
дая победа является результатом сверхусилий. И стали
расшатываться опоры его былой уверенности. Стало труд
нее ждать партию, особенно — ответственную, как в этом
матче, труднее уснуть ночью, все стало труднее. И дело не
в Шорте. И даже — не в Каспарове.
- Да, — прерывает меня тренер, — вот таким, как
сейчас, он бывает в матчах с Каспаровым.
Потом спрашивает:
— А что делать?
Думаю, пришло время пересмотреть его жизненную
концепцию. Определить ценности. Что важнее — успевать везде или сосредоточиться на главном и в итоге выиграть гораздо больше?
— Я тоже так думаю. Надо бросить все эти турниры по
быстрым шахматам, прекратить разъезды, бросить этот
Фонд мира. Но попробуйте ему сказать об этом! Нарвешь
ся на грубость или что-нибудь похуже, испортишь отно
шения навсегда.
Но кто скажет ему об этом, кроме нас? Я, например,
ощущаю это как долг психолога. Возвращаемся в отель.
— Так что будем делать? Сейчас что делать? — спра
шивает тренер и даже повышает голос.
Но я не обижаюсь на него.
Долго стою под душем. Потом, уже лежа в постели, набираю тот же номер.
— Михаил Яковлевич, пора на завтрак.
Он смеется.
- Но звоню по другой причине. Если до десяти про
снетесь, разбудите меня.
- Обязательно. Я поставил будильник.
- Теперь о шефе. Завтра ничего не говорим ему, ни о
чем не спрашиваем. Считаем, что все «о'кей». Просто
ждем. Вы согласны?
- Хорошо, ждем,
И последние мысли этой ночной смены. А не рано ли мы запаниковали? Ведем очко и осталось «всего» восемь партий. Ну, хватит об этом! Решили же — ждать! Да, иногда надо просто ждать, терпеть и делать вид, что ничего не происходит, что все «о'кей!» Так было, и не раз, в моей работе. Я не случайно отношу терпение к ведущим личностным качествам практического психолога.
Ну что же — ждать, так ждать! Уже завтрашний день может многое изменить — ив нашем спортсмене и в нашей оценке происходящего с ним.
392
Проклятие профессии
: ■
Поражение
393
